Эллен. 23.15
– Где ты была?
Эллен поспешно обернулась и увидела, что ей навстречу идет Джимми.
– Ты что, с ума сошел, ты меня до смерти напугал!
– Извини, я не хотел.
– Что ты здесь делаешь? – Теперь она чувствовала себя еще больше сбитой с толку.
– Это, скорее, я должен спросить тебя, что ты здесь делаешь и почему припарковала машину рядом с гаражом?
– Что?
– Эвакуатор попытался связаться с тобой и, в конце концов, позвонил в офис, поскольку у тебя на стекле наше разрешение на парковку. Никто не смог с тобой связаться. Почему ты отключила мобильник?
– Он разрядился. Где моя машина?
– Поскольку мы не сумели с тобой связаться, эвакуатору пришлось забрать ее. Люди не могли выехать из гаража.
– Ты шутишь?
– Нет, ты можешь получить машину завтра. Где ты была?
– Зачем ты здесь? – спросила она вместо ответа.
– Я волновался…
Эллен ничего не понимала.
– Пойдем, я отвезу тебя домой, – сказал он и нажал на пульт. Стоявшая перед ней машина перестала мигать. – Прыгай.
Эллен не стала с ним спорить и сделала, как он велел. Она была слишком сильно обескуражена, чтобы протестовать.
Они поехали вниз по улице Страндвеген, мимо «Гранд-отеля» и дальше мимо дворца на набережной Шеппсбрун, не говоря друг другу ни слова.
– Хочешь подняться ко мне и выпить чаю? – спросила она, когда он остановился у ее подъезда.
– В другой раз.
– Я пошутила. – Она открыла дверь.
– Подожди, я должен тебе кое-что сказать. – Он взял ее за руку и не дал ей выйти из машины. – Я чувствую, что нам надо поговорить. Знаешь, тот последний вечер…
– Оставь, Джимми. Это неактуально. – С этими словами она закрыла дверь машины и поспешила к подъезду. Набрала код и, прежде чем войти, бросила взгляд через плечо. Машина Джимми стояла на месте.
Эллен вошла в лифт, нажала на кнопку и поехала на самый верхний этаж.
Дом был построен в XVII веке и принадлежал ее бабушке по отцу. Лифт шел до самой квартиры, и иногда к ней без предупреждения приходили в гости соседи. Но она хорошо их знала, все они были членами семьи фон Блатен. Квартиру на нижнем этаже сдавали пекарю, у которого была маленькая пекарня с самой лучшей в городе выпечкой.
Двери лифта открылись, и она сразу вошла в большую комнату. Квартира и в самом деле состояла из одной большой комнаты, не считая двух спален и ванной. Справа находилась кухня, в центре гостиная, а дальше всего от входа – рабочий уголок с видом на набережную. В квартире имелись неровности, а фасад дома был сильно отклонен назад из-за смещений в почве.
Эллен подошла к окну и посмотрела вниз на набережную Шеппсбрун. Джимми уехал.
Она долго мечтала о том, чтобы он объяснился, и теперь жалела, что не дала ему договорить. «Но что тут можно сказать», – подумала она, скинув с себя кожаную куртку и сбросив с ног туфли. Со вчерашнего утра она не переодевалась и не принимала душ.
Она пошла в спальню и оттуда в ванную. Стянула с себя одежду, которая грудой упала на пол. Едва дотронувшись ногами до теплой плитки в ванной, почувствовала, как тело начинает медленно обмякать. Она включила душ и до упора открыла кран с горячей водой. Сильная струя почти что кипятка чуть было не обожгла ее.
После душа она завернулась в большой банный халат и пошла на кухню греть чайник. Как хорошо, что в прошлый четверг она сходила в магазин. Масло, сыр, половинка лаваша и большая пачка экологически чистого мороженого.
Она разложила продукты на разделочном столике и приготовила бутерброды. В черно-белой фарфоровой чашке настаивался чай.
У Эллен все было черно-белым. Ей нравились прямые линии и резкие контрасты. Может быть, таким образом, она старалась внести гармонию в свой душевный хаос, или выражала протест против обоев в цветочек и антикварной мебели всевозможных цветов, которые ее в детстве и юности окружали на Эрелу.
К переезду Эллен в квартиру три комнаты были бережно отремонтированы. Она решила сохранить старое очарование дома с белыми балками на потолке. Пол и стены выкрасили в белый цвет. Кухонные дверцы – в черный, к досаде ее мамы, но какое это имело значение. Мама все равно никогда не приходила к ней в гости. Только книги и газеты были разноцветными. Балкона не было, зато эркеры были глубокими и низкими, так что в них можно было сидеть и смотреть на острова Шеппсхольмен и Бласиехольмен.
В эркеры Эллен набросала подушки и овечьи шкуры. Здесь был выпит не один бокал вина.
Взяв тарелку с бутербродами в одну руку и чашку с чаем в другую, она направилась к книжной стенке, которая обрамляла два окна. Споткнулась о куртку, валявшуюся на полу, и выругалась, когда слишком теплый чай попал ей на руку. Когда речь заходила о таких несущественных вещах, как одежда и безделушки, она не отличалась особой аккуратностью.
На книжной стенке, наоборот, царил полный порядок. Книги стояли не по алфавиту и не по цвету, как у некоторых. Они были расставлены по видам преступлений.
Эллен собрала целую библиотеку о различных убийствах во всех частях света, начиная с древних времен. Книги о вскрытии, о том, как составить профиль злоумышленника. Газетные вырезки. Все.
Кое-что было у нее в компьютере, но большую часть материала она распечатала и разложила по папкам. На жестких дисках хранился в основном разрозненный материал.
Встроенные книжные стеллажи покрывали всю стену до потолка, и до самых верхних полок она доставала с помощью деревянной стремянки.
Филип называл ее библиотеку «полкой смерти». Однажды, как следует выпив, он взял одну из книг и стал читать вслух о женщине, убившей своего мужа. Со всеми подробностями. После этого он толком не спал несколько недель и потом жаловался, что вокруг глаз у него появилась масса морщин.
Эллен улыбнулась – когда он высказывался, он всегда начинал издалека.
Перед книжной стенкой стоял ее письменный стол. Не классический, а старая лавка, которую она нашла, когда они собирались ремонтировать на Эрелу бывшую кузню. Она привезла лавку в Стокгольм и приделала к ней стеклянную столешницу, чтобы поверхность была ровной.
Она поставила чашку на письменный стол, и прежде чем поставить туда же тарелку, откусила кусочек бутерброда с сыром.
Как-то вечером несколько лет назад Филип спросил Эллен, какие убийства по ее мнению самые ужасные. Ее топ-лист из пяти убийств. Он никак не мог понять ее интерес, и ему казалось, что это все равно, что назвать пять лучших видов туши для ресниц. Хотя потом ему пришло в голову, что это плохое сравнение, поскольку все зависит от ресниц конкретного человека, цели макияжа и так далее.
Для Эллен все было намного проще, считал он. Но она не соглашалась. Ужасного так много, что трудно расставить все по местам, и она назвала случаи, которые первыми пришли ей в голову.
– Кристин Шёррер, немка, которая убила двух маленьких детей в Арбоге в две тысячи восьмом году. Нина Эикиэ, убившая и замучившая в Гётеборге в две тысячи пятом году своего десятилетнего сына, у которого была задержка развития средней степени. Ирма Гресе, немецкая женщина-охранник в концлагере. Мира Хиндли, которая убивала, мучила и покушалась на детей и подростков в Манчестере в середине шестидесятых. Диана Даунз, тысяча девятьсот восемьдесят третий. Аризона. Застрелила троих своих детей, чтобы еще больше сблизиться со своим бойфрендом.
– Черт возьми. Какая жуть – ты знаешь даже даты, – заметил Филип.
Они сидели каждый в своем эркере, цедили красное вино и смотрели на Французскую бухту.
– Почему в твоем списке только женщины? Ни одного мужчины, хотя бы гея.
Эллен отпила глоток вина и стала размышлять над его словами. Он прав, в списке одни женщины. Почему она этого не заметила? Она еще раз молча прошлась по списку и задумалась.
– Потому что они настоящие чудовища. Потому что они делают особенно больно. Представь себе эту немку. Разве ты не видишь ее перед собой?
– Да. Кошмар.
– Она убила двух маленьких невинных детей из-за драмы на почве ревности. Как можно так поступать? В голове не укладывается.
– Согласен, она, должно быть, совсем обезумела.
– А вот и нет. По крайней мере, было установлено, что она не страдала психическим расстройством.
– Просто она была ужасно злым человеком. Но наверняка не меньше мужчин совершали похожие преступления, а ты почему-то приводишь для примера только женщину-охранника из концлагеря? Она что, по-твоему, хуже мужчин-охранников? – продолжал Филип.
Немного подумав, Эллен кивнула.
– Почему же? Я не понимаю. Или, вернее, не хочу это принять. Женщины не должны убивать. Не женское это дело.
И вдруг именно там и тогда до нее наконец дошло, какая болезненная тема ее интересует. Когда убивает женщина, страшно вдвойне. Это идет вразрез со всеми представлениями о том, какой должна быть женщина. Как только речь заходит о женщине-убийце, приходится добавлять, что она действовала с особой жестокостью. Или в состоянии полного безумия. Эти оговорки нужны, чтобы совсем не потерять веру в человечество. К мужчинам таких высоких требований не предъявляют.
Воспоминания о том вечере навели ее на одну мысль.
Она забралась на середину стремянки до полки «дети». Достала оттуда несколько книг, в которых решила попытаться найти ответ. И папку с газетными вырезками.
Прежде чем положить гору книг на письменный стол, убрала со стола газеты, квитанции и прочий мусор. Потом села. Зажгла лампу в виде автомата, увенчанного черным абажуром.
Примерно через час она нашла то, что искала в книге на английском языке под названием Страдания маленьких детей. У Эллен слезились глаза, но она старалась не обращать внимания на усталость.
Южная Каролина, США, 1994 год. Агент ФБР Грегг МакГрой рассказывает о фантомном похищении. Мама с дочкой идут в торговый центр. По дороге у мамы внезапно схватывает живот, и она бежит домой, оставляя ребенка на улице.
Когда она возвращается, дочери нет. От дочери осталась только варежка.
Значит, Эллен запомнила правильно – варежка.
Она стала читать дальше.
В истории много подозрительного. Почему мама оставила дочку, а не взяла ее с собой? В этом нет никакой логики. Эллен принялась размышлять о Люкке и теннисе. Дождь должен был заставить родителей Люкке призадуматься, ведь девочка играла на открытом корте. Но что Эллен знала о том стрессе, в каком живут родители маленького ребенка? Тем не менее все равно странно.
Мама из Южной Каролины позвонила в полицию и заявила о похищении дочери. Полиция отреагировала на выбор слов. Почему первая мысль была именно об этом?
Через несколько дней мама получила посылку со второй варежкой, отправитель указан не был.
Эллен лихорадочно читала дальше и вскоре дошла до места, которое искала.
Если речь шла о похищении, похитителям следовало бы проявить больше осторожности. Если цель похитителей – ребенок, чаще всего они оставляют после себя как можно меньше следов. Если они хотят денег, они сразу выдвигают требования. Во всем есть своя логика. Но почему в данном случае они оставили после себя сумку?
Она продолжала читать.
«Когда кто-то сознательно оставляет после себя следы, чаще всего речь идет о смерти».
Смерть.
Или в результате несчастного случая или умышленно. Похищение – способ замаскировать смерть. Через какое-то время мама призналась. Она убила собственного ребенка.
Эллен несколько раз глубоко вздохнула. Весь день она пыталась связаться с родителями Люкке, но безрезультатно. Или они не отвечали, или выключили телефоны. Идти к ним домой она не хотела. Отчасти потому, что не признавала такой стиль работы в журналистике. С тем же успехом она могла бы работать в какой-нибудь вечерней газете. Отчасти потому, что слишком хорошо знала, в каком ужасном состоянии сейчас находятся родители.
А вдруг кто-то случайно увел Люкке, а потом убил ее по неосторожности?
А может, это был несчастный случай?
Она пролистала сегодняшнюю газету и дошла до страниц о Люкке, а потом на кухне достала булавки и ножницы из ящика со всякой всячиной. Вырезала снимок Люкке и прикрепила его к стене за диваном.
Затем пошла в спальню. Встала на четвереньки и стала убирать книги с книжной полки с левой стороны от кровати.
Коробка стояла в самой глубине, и ей пришлось изо всех тянуть руку, чтобы достать ее. Она не притрагивалась к коробке с тех пор, как переехала в Шеппсбрун.
Вытерев пыль, Эллен призадумалась и только потом сняла крышку.
Сначала она нашла ожерелье, а потом фотографию.
Дрожащими руками надела на себя ожерелье, с трудом застегнув его. Взяла с собой в гостиную фотографию и повесила ее прямо под снимком Люкке.
Эллен долго стояла и смотрела на стену. Глаза наполнились слезами, и ей пришлось отвести взгляд.
«Чем я занимаюсь?» – подумала она. Смерть, смерть, смерть.
Но это не помогло.
От отчаяния она достала мобильный и позвонила Уве. Не важно, сколько времени. Она должна связаться с мамой Люкке. Ей это не нравилось, но, может быть, другого способа нет.
