Невзирая на невзрачность телосложения и снисходительно-ласкательное имя, довелось Мишане в начале девяностых стать первопроходцем не хуже Миклухо-Маклая. За его узкими, сутулыми плечами к девяносто четвертому было уже девять ходок, точнее, славных богатырских походов на земли прусско-баварских и тевтонско-саксонских племен.

И возвращался он регулярно из этих походов не со щитом, но и не на щите, а на автомобиле, изрядно, правда, до этого поюзанном соплеменниками Гете. Лошадки под их капотами были загнаны до такой степени, что проще их было отдать Мишане, чем везти на свалку. Зато на Родине этот автохлам превращался в притягательную иномарку.

Чтобы совершить набег на земли тевтонских рыцарей и баварских бюргеров с целью избавить их от очередной порции высокотехнологичного мусора, требовалось обзавестись визой.

Потомки Шиллера, хотя и были наивны и не пуганы нашествиями с востока, но визы, которые тогда не были шенгенскими, выдавали лишь при наличии приглашения.

И где ж наша не пропадала! Выход подкупал своей простотой.

Суровые викинги Норвегии были рады тогда любому гостю, стоило только посетить генеральное консульство этой скандинавской страны и изъявить желание, как через пять дней в паспорте уже красовалась виза. Далее следовал визит в небольшой особнячок на Каменном острове, бывшем суверенной территорией земляков Гамлета. Его обитателям надо было объяснить, что путь пешего или конного рыцаря в заветную Норвегию обязательно пройдет через Данию. Датчане, приученные верить в сказки еще Хансом Кристианом, даже не пытаясь убирать свисающую с ушей лапшу, доверчиво ставили транзитную визу.

Затем, рисуя на карте витиеватый путь из варяг (Норвегии) в греки (Мишаня жил в Питере на Греческом проспекте), получались транзитные визы в консульствах Германии, Швеции и Финляндии.

Конечно, после третьего раза у норвежцев появилось легкое недоумение по поводу такого рьяного интереса к их небольшой и не слишком изобилующей достопримечательностями стране и появлялись вопросы. Мишаня, так ни разу и не побывавший в Норвегии, перед очередным заходом в консульство тщательно рассматривал картинки в путеводителе по Норвегии, взятом по случаю на халяву где-то в Германии. И наивные покорители северных морей верили в его пылкую любовь к крепости Акерсхус и парку Вигеланд, несмотря на неоскверненность Мишаниного паспорта штампами норвежских погранцов.

Путь на Берлин был открыт!

Нет, конечно, никакого Берлина. Он еще только-только сломал стену, поэтому с точки зрения приобретения авто был малоинтересен. На поюзанные «мерсы» и прочие буржуйские автомобили Западного Берлина хватало желающих из Восточного. Мишаня гнал в район Штутгарта.

Именно там, в небольшом городке Беблингене, его уже поджидал с прошлого похода приобретенный за сто дойчемарок «Фольксваген Транспортер». Еще вполне крепкий старик. На нем мы и колесили по Западной Германии, предварительно вычитывая объявления о продаже авто в газетах. Нас было пятеро. Кроме Мишани, мы все были первый раз на родине свиной рульки, которую тогда мы так и не отведали, ибо тур был экономкласса.

Мишанин пакет экономкласса включал следующее. На поезде с честно приобретенными билетами мы добрались до ближайшего, не помню уже до какого, немецкого города. Далее начиналась страна ее величества Халявы, благосклонной в те времена к смелым и наглым первопроходцам с Востока. Еще в Питере Мишаня на редком тогда чуде техники — цветном принтере по образцу, с прошлых поездок делал ничем не отличимые от настоящих проездные билеты на передвижение по германским айсбанам. Заметьте, без всяких фотошопов. В начале девяностых немецким кондукторам еще не могло прийти в голову, что такая подделка билетов вообще возможна, поэтому до Беблингена мы добрались без эксцессов.

Там мы шикарно сняли в Новотеле семейный номер с кроватью кинг-сайз. В качестве «семейной» пары выступали мой друг Ванька, сажень в плечах, метр девяносто рост, и щуплый Мишаня. Ох уж эта толерантная Европа. Когда портье сказал, что в номере до этого жила семья с ребенком и пока не успели вынести дополнительную кроватку, не помешает ли она, если ее уберут завтра, Мишаня жестами и известным ему словом «киндер» дал немедленно понять, что ни за что не позволит убрать из номера кроватку для киндера, потому что она будет напоминать ему об оставшихся дома киндерятах.

На этой киндер-кроватке спал самый низкорослый из нас — Глобус. На матрасе, выдвигавшемся из-под действительно внушительных размеров кровати, барствовал Ванька, как самый крупный, а я делил кинг-сайз с Мишаней и Валерой. Нам, не зарегистрированным в гостинице трем детям лейтенанта Шмидта, приходилось поменьше попадаться на глаза персоналу гостиницы, но по утрам мы все же не могли себе отказать в том, чтобы просочиться на шведский стол, так как там не было входного контроля. Жили по принципу — завтрак съешь сам, обедом поделись с другом, а ужин отдай врагу времен Второй мировой. На завтраке была задача наесться «от пуза», ибо халява. Обед состоял из закупаемых в дискаунтере Альди хлеба, сыра, колбасы и расфасованных салатиков. Какими же вкусными они тогда казались из-за разнообразных майонезов. На ужин, разумеется, пиво.

Однажды вечером я решил прогуляться по абсолютно ничем не примечательному Беблингену и забрел в местный паб. Там так и не освобожденные от капиталистического гнета пролетарии пили пиво и играли в неведомую мне тогда игру. Метали маленькие крылатые стрелочки в круглую мишень. И я узнал, что стрелы — это дротики, а игра — дартс. Пролетарии были девственно наивны, во-первых, они совсем не ощущали угнетенности проклятым капитализмом, а во-вторых, про Россию знали два слова — Горбачев и медведь. Тогда еще в их глубинке русские в баре были так же редки, как и медведи. Наивные потомки рурских шахтеров играли на пиво. Я сносно говорил по-английски и уже собрался расширить границы знаний завсегдатаев паба о России:

— Now the president of Russia is Yeltzin.

— Yah, yah, Russland Gorbacheff, — добродушно поддержали со мной разговор отдыхающие после трудового дня немцы.

Английским владела только работавшая за барной стойкой румынка. Она и помогла мне присоединиться к игре. Новичкам везет — скоро я набрался под завязку. И на кой черт после пяти выигранных и выпитых кружек, подействовавших наконец на мою опорно-двигательную систему, я ввязался в шестую игру… Мало того, что чуть не попал дротиком в находившуюся в десяти метрах от мишени барменшу, я разбил кружку и проигрался вчистую… Надо было проставляться… На пиво победителям у меня хватило, а вот должок за разбитую кружку до сих пор числится в Беблингене за мной.

Сколь ни был Мишаня продвинутым юзером в делах с поюзанным немецким автопромом, а вот случилась и на старуху проруха. Вызвонив по очередному объявлению авто, Мишаня сказал «Поехали» и взмахнул рукой.

Навигаторов тогда не было. С бумажной картой, взятой на бензоколонке, Мишане было запариваться влом. Не счесть количество раз, когда мы пролетали нужные съезды с автобанов, а потом накручивали километры до следующей развязки, чтобы вернуться на маршрут. Мишаня не заботился о времени и бензине — ему просто нравилось гонять по немецким дорогам, покрытым асфальтом без выбоин и ям.

До сих пор не понимаю как, но мы все же нашли гараж, в котором стоял Fiat Uno. Так как он был всего лишь пяти лет от роду, маленький, но симпатичный, то казался нам чудом техники, и я сразу про себя любовно окрестил его «итальяночкой». А когда я сел в водительское кресло, подержался за руль, увидел приборную панель… Не знаю, как остальные, но я влюбился в нее.

Мишаня уже вел торг у капота с группой из пяти арийцев, почему-то черноволосых, кареглазых и больше всего напоминавших солдат Османской империи.

Мишаня азартно сторговал оппонентов с полутора тысяч до пятисот дойчемарок и, обменяв дензнаки на ключи, уже чувствовал себя Суворовым.

«Итальяночка» легко заурчала. Мишаня вырулил из гаража… и заглох. Дальнейшие попытки ее завести успеха не возымели.

Немая сцена: что за хрень?

Хотя интерес черноволосых немцев явно угас к руссо туристо, один из них, открыв капот и осмотрев пустым взглядом имевшееся там хозяйство, изрек:

— No problem.

Потом трое потомков турецких янычаров на языке, неведомом Гете и Шиллеру, темпераментно жестикулируя, выясняли в течение пяти минут отношения.

После этого на сцене появились два новых персонажа. Старик со сморщенным, как печеное яблоко, лицом в несусветной шляпе, надетой поверх банданы. Он подогнал старый, как он сам, «Фольксваген» с разноцветными крыльями. Вместе с этим Джафаром приехал совсем юный Аладдин.

С одной стороны, хотелось вернуть наши деньги и по-быстрому уехать подальше от этого места. С другой стороны, мне очень нравилась мысль прокатиться через пол-Европы на этой маленькой свеженькой «итальянке». Мишаня, видимо, прикидывал навар. Пока мы пребывали в состоянии «и хочется и колется», Джафар с Аладдином подвязали «Фиат» на веревке к «Фольксвагену», а продавцы, постоянно твердя «No problem», на гремучей смеси всевозможных языков и жестов пояснили, что сейчас отбуксируют «Фиат» в мастерскую. Это недалеко.

Аладдин сел в буксируемый «Фиат», а я едва успел впрыгнуть к Джафару в «Фольксваген», и он поехал. Я быстро пожалел, что вызвался на роль конвоира — такую помойку, как была в этом авто, видела далеко не каждая крыса. А запах! Я пытался скрасить поездку разговором с Джафаром на ломаном языке Шекспира, но на каждую мою фразу он только ощеривал в улыбке беззубый рот. Мои друзья поехали следом. Попетляв по невзрачным улочкам, мы приехали в гараж, не сильно отличавшийся от того, из которого уехали.

Там нас встретил очередной не очень истинный ариец, который открыл капот «Фиата», и, пощелкав языком, сказал: «Zhen Minuten».

Через час, как Дениске в одном из рассказов, нам окончательно стало ясно, что ждать больше нечего. Аладдин испарился в первые пять минут. Старика, порывавшегося уехать, мы плотно блокировали, как единственного заложника. Но какой нам был в нем прок?!

Так мы позволили турецкой армии взять небольшой реванш за многочисленные поражения при Екатерине Великой.