Внимание всей страны приковано к телевизорам: каждый день показывают заседания Госдумы. Какие там фильмы и развлекательные передачи! Большинство испытывает шок и твердокаменное убеждение, что от наблюдаемых жарких прений что-то зависит в их собственной судьбе. Сказанное депутатами без конца обсуждают на работе и дома, отстаивают друг перед другом даже бабушки на лавочках у подъездов.

А тем временем жизнь становится все «веселее» и «веселее». Полки магазинов, раньше всего лишь не блиставшие разнообразием, теперь попросту пусты — абсолютно пусты. Яркая иллюстрация — тогдашний известный анекдот: «Взвесьте мне, будьте добры, двести граммов ЕДЫ». — «Пожалуйста. Приносите — взвешу».

Там, где «выкидывают» что-нибудь, мгновенно разрастаются сотенные очереди. Стояние в очередях — основное времяпрепровождение первых нескольких годов десятилетия. Нет ничего, вообще ничего. Недостает даже лекарств в аптеках; за обыкновенной ватой нужно как следует побегать, а при удаче еще и отстоять длинный хвост. На предметы первой необходимости введены талоны; продавая по ним товар, продавщицы в магазине отрезают бумажный квадратик, как в блокаду, и подкалывают к чеку. В начале месяца, когда талоны отовариваются, в магазинах яростная толкотня и мат. Клич времени: «Больше двух единиц в одни руки не отпускать!» Талоны на водку играют роль валюты при расплате с сантехниками. Некурящими быть очень выгодно — талоны на сигареты с радостью обмениваются у коллег и знакомых на талоны сахарные: консервация для людей, перешедших, без преувеличения, «на подножный корм», первейшее дело. Наиболее смелые и «идущие в ногу со временем» не обменивают талоны, а торгуют ими.

Вместе с талоном нужно предъявить новый вид удостоверения, «карточку москвича». Без нее покупка не состоится. На каждую карточку разрешено отоварить строго определенное количество талонов. Карточки недавно умерших родственников не сдают: по ним можно получать еду еще какое-то время. Предъявление подобных карточек несет в себе легкий оттенок каннибализма. Что-то подобное описывают в книгах о нацистских концлагерях: трупы скончавшихся утром прятали до вечера, чтобы забрать причитающуюся мертвецам пайку.

Вы помните, что такое распродажи? Нет, не эти, под яркой надписью «SALE!!!» за вымытым стеклом, означающей, что на менее популярные из-за смены моды и сезона модели немного снижена цена. Распродажи образца 90-х. Кто забыл, напомню: это когда по дому или по предприятию распространяют талоны, которые дают право в определенный день и время ВОЙТИ в какой-нибудь универмаг, где на прилавках ЕСТЬ КАКИЕ-НИБУДЬ товары. Талоны с предприятий более ценные — в магазинах, куда они открывают двери, ассортимент пошире и поизысканней. Тем не менее и от жэковских талонов никто не отказывается.

К магазину приходят часа за два до открытия. Пятачок перед ним отгорожен металлическими конструкциями, проход между железяками всего один, его охраняют милиционеры. Внутрь пускают только обладателей талонов. За загородкой плотная людская масса.

Толпа давит со всех сторон. Скованные цепями металлические ограждения скрипят и шатаются. Наступает час открытия. Чей-то вопль: «Время!», «Хватит нас тут держать!» Кто-то изнутри с опаской отпирает двери, люди скопом устремляются в магазин, отчаянно рвутся, толкаясь всем телом, работая локтями, будто первым вломившимся в зал полагается миллионный приз. Рассыпаются по отделам, образуют плотно сбитые очереди… Сметают ВСЕ. Нужное и ненужное, без разницы. Свитера деревенской вязки, столовые сервизы ленинградского фарфора, дрянную бытовую технику, одеяла и подушки, студенческие кеды, кофты и пальто — часто не своего размера, хватают без примерки, лишь бы ВЗЯТЬ: если не подойдет тебе, перепродашь соседу, и время, время уходит, нужно успеть еще в три очереди в разных отделах универмага, потеряешь очередь — становись в хвост снова, так можно и вовсе уйти без покупки! Все потные, расхристанные, ошарашенные… Кругом хриплые, яростные голоса, багровые от жары и напряжения лица, бешеные, бессмысленные глаза; от людей прет волна животной какой-то злобы к окружающим, что мешают протиснуться, посмотреть, оценить, приобрести.

Кое-что мы купили тогда, причем даже и не только из вещей первой необходимости. Но я вернулся домой больным совершенно и сказал матери: НИКОГДА больше я не позволю себе вмешаться в толпу. До сих пор тяжело вспомнить то безумие, нерассуждающий порыв неизвестно к чему и эту злобу, море, океан свирепой злобы… И до боли жаль тех людей, запутавшихся, растерянных перед новыми реалиями, людей, что утрачивали человеческую душу от страха, что если сегодня, сейчас не обеспечат себя и своих близких, завтра это может оказаться и вовсе невозможным.

В начале девяностых многим пришлось освоить совершенно незнакомые им прежде специальности…

Вы еще помните ассоциации, которые в восьмидесятые вызывало у вас слово «спекуляция»? Воображение сразу рисовало каких-то цыганок, потных дядек и теток у метро, молодых людей, хорошо одетых, но настороженных, всегда с втянутой в плечи головой и бегающим взглядом. Услугами таких личностей пользовались — нельзя было не пользоваться, если требовалось достать хорошую вещь, — но самих их презирали. Слово «спекулянт» было бранным, оскорбительным. Перепродавать какую-либо вещь с переплатой считалось недостойным. С каждым случалось: человек, «оторвавший» после стояния в длинной очереди нечто добротное кому-то из домашних — женское пальто, мужскую меховую шапку или детские туфельки, — не угадывал с размером или фасоном, и от неудачной покупки следовало избавиться. Перепродавали такую вещь, как правило, только знакомым, в крайнем случае знакомым знакомых, да еще чек вкладывали в упаковку или коробку, чтобы, не дай бог, не оказаться заподозренными в жажде наживы! Перепродажа была не более чем способом вернуть потраченные деньги.

С началом же «дикого рынка» спекулянтами вынуждены были сделаться практически ВСЕ. Продавали или меняли талоны на промтовары. Старушки из никогда в жизни не куривших семей поневоле узнавали, чем отличаются папиросы от сигарет, обучались распознавать табачные марки и их сравнительную ценность на черном рынке. «Толкали» за живые деньги подарки от родственников, уехавших за границу. И все это — ломая, перебарывая себя, сдирая вместе с кожей лохмотья прежних этических представлений. Нынешние молодые люди не поверят, а скорее, просто не поймут, о чем вообще речь; но тогда победное шествие торгашества по стране еще только начиналось, и тем, кого обстоятельства заставили заниматься тем, что еще вчера называлось «спекуляцией», было действительно СТЫДНО.

В семье знакомых имелся довольно стабильный источник побочного дохода: им периодически «подбрасывали» приглашения в салон элитной косметики. Не помните, что это такое? Когда в Москве открывались первые торговые точки всемирно известных брендов, доступ в них был ограничен — то ли для борьбы с черным рынком, то ли из боязни, что озверелая толпа снесет весь товар разом вместе с магазином. Распространялись так называемые «приглашения», с ним чинно и мирно можно было войти в не запруженный народом благоуханный парадиз, средоточие дамских мечтаний. Естественно, сотрудники салонов приторговывали «приглашениями» и сами, и находили «распространителей» среди достойных доверия лиц. Иногда за процент, иногда безвозмездно в качестве поддержки для близких родственников. Мои знакомые относились к последней категории. Но та, от кого я слышал эту историю, признавалась: когда решилась продать полученное приглашение в первый раз, чтобы на эти деньги сделать подарок маме на день рождения, она, девочка из интеллигентной семьи, чувствовала себя прямо-таки Соней Мармеладовой.

А спустя очень короткое время продажа приглашений почти на два года сделалась чуть ли не единственным источником дохода для семьи: родители работали в государственном секторе, и как раз в это время там начались чудовищные задержки выплат, зарплату за май давали, например, в сентябре и так далее.

Что можно сказать… Как пишет Александр Бушков, «это было».

Студентка-отличница получает повышенную стипендию… Казалось бы, живи да радуйся. Но, как говорится, «есть нюанс»! Сумма официального оклада у студенткиной мамы… равна сумме этой самой стипендии. Где же это у нас работает мама? Уборщица она или, может, семечками на базаре торгует? А вот и нет: мама у нас — инженер, из тех, которые «делают ракеты», а поскольку в свое время училась на заочном, работать на оборону страны начала с восемнадцати лет, так что к девяностым уже стала ветераном труда. Ну, правда, кроме оклада были еще какие-то выплаты, оформленные как премии, и ах да, еще бесплатный проездной предоставлялся! А иначе выходило бы, что люди еще сами приплачивают, чтобы на работу ездить.

Разумеется, долго подобное издевательство женщина терпеть не стала и к середине девяностых ушла с предприятия в коммерческую структуру, ничего общего с ее прежней специальностью не имеющую. И подобным же образом вынуждены были поступить многие, слишком многие ее коллеги. Вот так тихо, обыденно и на первый взгляд незаметно совершалось государственное преступление: развал советской оборонной промышленности. Угадайте с трех раз, кому оно было выгодно?..

Если говорить о явлениях, существовавших только в 90-е и пропавших позднее, первое, что приходит в голову, — это, конечно же, валюта и обменные пункты.

В советское время за торговлю валютой полагался уголовный приговор — но, как только в законодательство внесены были изменения, доллар прочно сделался второй, если не первой валютой страны. Причем самое интересное, разница между ними поначалу была не так уж велика: еще в начале 90-х доллар стоил меньше пяти рублей. Может быть, первоначально причина лежала в небольшой еще доступности? В том, что был некий шик, доступный только иностранцам, дипломатам и блатным «авторитетам», в том, чтобы вместо перетянутой резинкой рублевой «котлеты» небрежно извлечь пачку зеленых «президентов»? И шик этот очень хотелось перенять личностям классом пониже, чтобы почувствовать себя хоть чуть более значимыми, нежели на самом деле? Ну, потом-то уже все понятно: после денежной реформы 1993 года покупательная способность рубля с треском рушилась в тартарары, цены взлетали ракетой, и доллар из знака принадлежности к «элите» сделался единственным способом как-то гарантировать сохранность своих накоплений. Доллары появились на руках даже у «уборщицы тети Дуси», каждый из нас знал отличительные признаки подлинности заокеанских купюр и курс их купли-продажи. Любая частная фирма выплаты своим работникам назначала и делала только в «платежных знаках Соединенных Штатов Америки», а служащие государственных контор — там, где зарплату не задерживали на несколько месяцев и выплачивали в размере, позволяющем не тратить сразу всю сумму, — сразу после получки бежали в обменник и покупали хотя бы полтинник или сотку баксов. Частные расчеты люди тоже проводили в «зелени». Нормальные диалоги того времени: «Сколько получаешь на работе?» — «Пятьсот “грино́в”» — «О, нормально так!» Или: «Машину почем продаешь?» — «Две “тонны” “бакинских”». — «Сбрось хотя бы до тыщи восьмисот!» Обменные пункты расплодились как грибы, в центральных районах Москвы их было по нескольку штук на одной улице.

Явление было настолько массовым, что засветилось не только в книгах и фильмах на «современные» темы. Вывеска «Обмен валюты» мелькнула даже… в средневековом Париже! Точнее, на улице, игравшей его роль в сериале «Двадцать лет спустя». Помню, при первом его показе мы хохотали как сумасшедшие: д'Артаньян и мушкетеры гордо красуются в седлах… а за спиной у них в течение нескольких секунд не менее гордо проплывает деревянный щит с надписью «Currency Exchange!». Накладку, конечно же, заметили, хоть и с опозданием, и быстренько удалили: сколько ни крутили потом сериал, этот кадр мне больше никогда не попадался. Но ляп вышел знаковый, что ни говори!

Фраза 1998 года (сказанная вполне серьезно, вовсе не анекдот): «Этим летом нас постигли два бедствия: ураган и дефолт. Причем первый принес намного меньше жертв и разрушений, чем второй».

Зарплаты на фирмах тогда все еще выдавали в долларах… Правда, эти доллары сразу же несли в обменник, в магазинах-то розничные товары только за рубли отпускали. Повезло тем августом тому, кого выдрессировали предыдущие годы, и он «разбивал» не более «сотки гринов» зараз, по мере необходимости. А вот кто обменивал всю зарплату целиком…

Причем следует еще отдельно отметить, что к сентябрю резко взвинтились цены не только на товары, привозимые из-за границы, но и на те, которые, казалось бы, к валютному курсу никогда не имели никакого отношения.

А девушка моя, когда осознала размеры подкравшегося полярного зверька, проявила недюжинную предусмотрительность. К сожалению, она-то в тот раз свою получку всю обменять успела, но… Курс рубля рухнул сразу и сильно, однако оставались после этого несколько дней, когда еще не успели скорректировать цены в магазинах. Предчувствуя их стремительный взлет в ближайшее время, моя будущая половинка почти со всей своей рублевой наличностью отправилась в шоп-тур по району и на несколько месяцев вперед затоварилась бытовыми мелочами вроде колготок, мыла, зубной пасты, прочих «средств личной гигиены»… По ее словам, всем закупленным тогда «по старым ценам» она пользовалась еще целый год.

Долгое еще время ценники на любой сколько-нибудь дорогой товар несли на себе две позорные буковки «у.е.». Сколько остряков изощрялось по их поводу! Самой приличной расшифровкой были «убитые еноты».