Глава 4

Никита прятался за грудой наваленных бетонных блоков и каждые пять минут поглядывал на сканер. Подвижные аномалии в этом районе Москвы встречались редко, как та же хмарь, например, которую в сталкерских кругах давно переименовали в хмыря за привязчивый характер. Артефакты – тоже. Но, как говорилось, пусть редко, но метко они все же попадались.

«Пирамидка» внешне представляла собой объект вроде мыльного пузыря. Она имела похожую радужную оболочку, переливающуюся всеми цветами и оттенками спектра, только форму сохраняла не шарообразную, а конусообразную с квадратным основанием. Обычно она зависала в метре-полутора от земли и, что немаловажно, двигалась.

«Пирамидка» являлась нематериальным артефактом волновой природы – полем или областью, притягивающей мелкие частицы пыли и аэрозоли. Как правило, встречалась она в «иллюзе» – висела и воспринималась несчастными, пораженными аномалией, как галлюцинация, но сейчас отделилась от него и уже приблизилась метров на пять к Никите, чем сильно его раздражала.

Находись он в Зоне не один, он так не паниковал бы, но Дим в этот раз с ним не пошел и вообще настаивал на том, что настоящий легендарный сталкер – всегда одиночка. Откуда он взял, будто Никита способен стать этим легендарным, – песня отдельная, но факт оставался фактом.

«Только научившись доверять себе, сможешь обзавестись напарником, водить группу, да и вообще идти с кем бы то ни было», – повторял Дим, и Никите приходилось соглашаться. Благо, походы в Периметр оставались непродолжительными и на Никите сказывались сугубо положительно. Каждый раз, входя в Москву, он будто рождался заново: то ли так влиял адреналин в крови, то ли сама Зона.

«Пирамидка» снова сдвинулась, преодолела полшага и затормозила, покачиваясь из стороны в сторону. Никита стиснул зубы и подумал о том, чтобы поменять дислокацию. Артефакт, хоть и считался безвредным для человека, воздействовал на мозжечок, вызывал состояние опьянения и дезориентации в пространстве, а при длительном соприкосновении с ним – очень сильный сон или даже кому. Однако стоило вытащить человека из «пирамидки», и тот приходил в себя без каких-либо последствий для здоровья. Вот только кто ж Никиту вытащит, если он один?

Черный быкун, за которым он наблюдал вот уже с час, поднял голову и уставился в направлении блоков. То ли ветер изменился, и мутант уловил запах, то ли просто что-то почувствовал, а может, и шею размять решил. Никита на всякий случай спрятался за своей каменной грудой – следовало выждать время.

Черный быкун являлся грузным, сильным, выносливым, но на редкость тупым существом. Даже если он и заметил непрошеного наблюдателя, то постоит, вперившись в одну точку, минут с пять, да и забудет. Вот если бы на его месте был быкун серый, то Никите могло и не поздоровиться. Этот мутант просто так не отстал бы, а непременно пошел узнавать, что ему почудилось и действительно ли показалось.

Серые быкуны или сердяки – твари новые, в зоне ранее не обнаруживаемые. Внешне они немного напоминали быкунов черных, только лобная часть посолиднее. На конце длинного носа-хобота – кругляш пятачка. Глаза узкие, ушей нет, либо они находятся где-нибудь в неожиданном месте. Зато вместо них – закрученные, как у барана, рога. Еще сердяки не такие крупные и менее выносливые. Автоматной очередью свалить можно. Дим как-то умудрился завалить мутанта из лазерной винтовки с десяти выстрелов. Зато они не тупые. Во всяком случае, на месть вполне способные.

Никита лично видел, как выживший серый быкун преследовал сталкера, завалившего черного, «пасшегося» рядом. Конечно, вряд ли к мутантам применима человеческая психология, но более всего поведение сердяка со стороны напоминало именно вендетту. Причем действовала тварь умно: не перла напролом, а подкрадывалась, используя любые возможные укрытия, и, лишь основательно сократив дистанцию, атаковала в лоб.

Серых быкунов открыл именно Никита (чем втайне гордился). Обычно держались они вблизи черных собратьев (а может, это и были два разных вида, Никите пока не удавалась собрать достаточно материалов для полномасштабных исследований), но при этом в метро не спускались, бродили по окрестностям, устраивали лежбища на открытых огороженных местах вроде дворовых стадионов. Дим, сильно заинтересовавшись ими, попросил собрать как можно больше данных, вот и просиживал Никита теперь в Зоне часа по три-четыре, а иногда и по шесть, благо стена рядом, практически рукой потрогать можно.

Собственно, у него имелся полный карт-бланш на перемещения: и надземные, и подземные. На последних Дим даже настаивал и часто повторял, будто в метро передвигаться намного безопаснее: аномалий меньше, внимание не рассеивается, да и чувства в темноте обостряются. В сером же свете московского дня любой человек так или иначе ощущает себя в безопасности (и, разумеется, способен нарваться в разы быстрее и чаще).

Никита уже давно подозревал, будто Дим ищет в Москве что-то или даже кого-то, но на прямые вопросы тот предпочитал отшучиваться или отмалчиваться, а намеки отказывался понимать наотрез. Данные, приносимые Никитой, собирал и заносил в базу. Ноутбук с ней хранил в схроне, о котором Никита хоть и знал, самостоятельно добраться до него не решился бы. Оборудованный по всем правилам «против ядерной войны» бункер находился на станции «Новые Черемушки», а так далеко Никита пока не заходил. Его обычный маршрут пролегал в районе Ясенево, Теплого Стана, Коньково и Юго-Западной.

Про московскую живность Дим всегда расспрашивал все до мельчайших подробностей, фиксировал особенности поведения и снова гнал в Москву. Сам он почти безвылазно сидел в доме на станции «Нахабино» либо в «офисе» – небольшом подвальном помещении, которое недавно приобрел и превратил в неприступную крепость (одних степеней защиты установил три штуки).

За артефактами Дим ходил только сам. Редкие не брал, хотя… может, Никита просто не знал об этом. Ведь продавал же Дим какие-то находки через закрытый аукцион? Правда, это случалось редко. Основной доход он имел с продажи мелких артефактов вроде «тараканьей лапки» или «циркуля». Их Дим приносил часто, кому-то сбывал. Вырученных средств им обоим хватало с лихвой. Никите же прикасаться к артефактам, пусть даже к ним лишь руку протянуть достаточно, Дим запрещал наотрез, даже если бы они миллионы долларов стоили.

«Ты пойми, Никитушка, главное, – говорил он, – ты у нас человек нестабильный, множественным мутациям подвергшийся. В Зоне ты чувствуешь себя неплохо, но как скажется долгий контакт с каким-нибудь артефактом, нам ведь неизвестно. Ладно, если третья рука отрастет, а если нечто хуже? А оно нам нужно? Лично мне – если только для опытов».

Когда Никита вновь высунулся из укрытия, быкун стоял на прежнем месте и водил мордой из стороны в сторону, внимательно наблюдая за синеватым меховым облачком в виде хвоста. Существо (или аномалия – ученые так и не определились) звалось «котом Шредингера» и вело себя как типичный представитель породы кошачьих, то есть развлекалось.

Никита вздохнул. Собственно, на появлении этой твари наблюдение можно было сворачивать. «Кот Шредингера» – дрянь приставучая и вполне могла переключиться на него самого. Никита и в повседневной жизни к кошкам относился с прохладцей, а уж в Зоне – особенно. Тем более к таким «кошкам», которых ни отпугнуть, ни отвадить каким-то образом, ни даже просто пристрелить не выходит.

– Зато тебе тоже не обломилось, – сказал он, обращаясь к «пирамидке», словно к живому существу. Голос прозвучал странно низко и самому Никите показался чужим, а «пирамидка», словно поняв человеческие слова, плавно поплыла обратно к «иллюзу», колыхаясь под напором неощутимого ветра.

До «дыры», как называли они с Димом тайную брешь в стене, Никита дошел без приключений. Если, конечно, не считать за таковое аномалию «круг огня», в которую он едва не угодил. Остановился почти у самой границы от ощущения, словно кто-то невидимый в грудь кулаком ткнул и за плечо придержал: может, горячим воздухом дунуло, а может, мутация о себе напомнила.

Дим утверждал, будто все сталкеры (не только легендарные, но и просто давно посещающие Периметр) рано или поздно начинают ощущать Зону – обретают нечто вроде восьмого чувства. У Никиты (как утверждал все тот же Дим) это восьмое чувство имелось изначально – возникло вместе с мутацией, – ему лишь следовало научиться пользоваться им.

На асфальте возле «дыры» валялся на боку «КамАЗ». Выглядел он новеньким – словно только-только с завода – и чистым, как после мойки. А вдобавок ко всему у него горели фары. Свет был белесым, если в кабину никто не лез, если же живущий в кабине хмырь съедал любопытного сталкера или неосторожного мутанта, освещение сменялось красным.

Сейчас все обещало быть спокойным, но Никита все равно выждал несколько минут, прежде чем нырнуть в проход. И уже там – в темноте, холоде и сырости – он услышал странный стук. В реальном, человеческом, мире он показался бы вполне обыденным. Так выстукивает дорогу слепой по асфальту своей тростью, бьет мальчишка пластиковым совочком по деревянной горке, цокает каблук с отвалившейся набойкой по плитке. Однако, расслышав его за спиной в давно потерянной для людей, захваченной Зоной Москве, Никита испугался до икоты.

Дим просил его соблюдать осторожность и никогда не вылезать из «дыры», не убедившись в том, что рядом никого нет. Какой там! Никита не просто выбрался, он вылетел из нее, как пробка из бутылки шампанского, если ту предварительно нагреть и потрясти.