Глава 3

Машина стояла на дороге, перегораживая путь не только другим возможным здесь участникам движения, но и прохожим. Старушки, совершавшие в это позднее утро вояж в ближайший сельмаг (маркетом вопреки наименованию одноэтажный магазинчик с узкими проходами меж стеллажей, в которых двое покупателей не всегда могли разминуться, называть не получалось при всем желании), вынужденно сходили на обочину и шли по траве. Трава эта из-за дождя, лившего всю ночь, была мокрой, грязной, а вдобавок – скользкой. Старушки, конечно, справлялись, иной раз демонстрируя искусство владения телом, которому любой канатоходец позавидовал бы, но и в долгу не оставались. Из двенадцати селянок, виденных Никитой, не отметила не умеющую ездить «собаку» только одна.

Девица, сидевшая за рулем – по виду менеджер какой-нибудь фирмы, занимающейся перепродажами (любой нормальный человек уже плюнул бы и уехал, а то и огрызнулся бы в ответ, а эти привычны к посылам), – неустанно извинялась и скалилась отбеленными зубами. Уезжать она не собиралась и выходить из машины – тоже, предпочитая говорить с Никитой через забор.

Занималась она пристройкой беженцев, бывших москвичей, как снег на голову упавших на головы местной администрации. Насколько законным делом она занималось – неизвестно. Ни условия жилья, ни еще какие-либо вопросы подобного рода ее не интересовали вообще.

При разговоре она зачем-то подносила руку в дорогой замшевой перчатке к груди и демонстрировала безвкусное колечко на указательном пальце из белого золота с якобы существующим в природе черным диамантом. Настроения старушкам это не прибавляло. Одна уже успела пройтись и по самой девице, и по «москалям», и по ситуации в стране.

Никита стоял на крыльце и кутался в зимнюю куртку: погода в последние дни не радовала ни солнцем, ни теплом. Ранние заморозки наступили уже в середине сентября, когда полагалось еще отгорать лету. Утром на траву ложился иней, а Гидрометцентр предрекал скорые снегопады.

Пожалуй, еще несколько месяцев назад Никита действительно вошел бы в положение девицы. Возможно, искренне захотел бы помочь ей. Уступил бы просто так, зная, что та обманывает. В конце концов, где-то в душе она вовсе не являлась плохим человеком, просто работа у нее препаршивая – впаривать. Ничего личного, только бизнес.

В прошлом она, вооружившись этой же улыбочкой и колечком, рекомендовала пылесосы стоимостью в десятки тысяч, в принципе не особенно отличавшиеся от китайских аналогов за полторы, или предлагала биологически активные добавки, демонстрируя безупречный белоснежный оскал и уверяя, будто не посещала дантиста начиная со среднего школьного возраста. Наверняка облапошила она многих. Теперь нашла себя на поприще подселения и добровольного уплотнения.

Пусть государство и строило в Подмосковье социальное жилье, бесплатно поселяя в нем бывших москвичей, но многочисленные посредники и местная администрация делали все, чтобы отжать хотя бы одну квартирку в каждой новостройке. В результате москвичей кормили баснями про «ничего нет, но мы попробуем вас пристроить», а местных – уговорами из разряда «давайте эти люди у вас пока поживут, а мы вам дотаций подкинем и льготу на оплату коммуналки, ведь это ненадолго, вы ведь грамотные люди – газеты читаете и телевизор смотрите».

Все ее слова и ужимки казались Никите отвратно-фальшивыми. Он искренне сочувствовал привезенным девицей беженцам, но и прекрасно понимал, что тех впаривали подобно пылесосу и даже хуже: лишь бы отделаться.

– Да как вы не понимаете! Люди же остались без крыши над головой! – в который раз попыталась она надавить на жалость, тотчас перейдя к упрекам: – Я понимаю, совесть и сочувствие сейчас не в чести, но должны же быть хотя бы понимание и активная гражданская позиция!

– Вы предлагаете остаться на улице мне? – поинтересовался Никита. – В доме всего две комнаты, пригодные под спальни, одна общая и кухня. В нем уже живут двое, и уплотнению жильцами он не подлежит, это уже будут антисанитарные условия. Кроме того, это моя частная собственность.

– Вы разве не слышали?! – Девица даже руками всплеснула. – В Государственной Думе уже приняли закон о временной национализации необходимого жилья. Когда к вам подселят каких-нибудь бомжей, вы меня еще вспомните! Кроме того, это же не бесплатно. Администрация предоставит вам льготы и единовременную компенсацию.

– Вот пусть для начала ваш закон президент подпишет, а потом я уже буду думать, в том числе и где нанимать адвоката, – улыбнулся ей Никита.

– Но это же всего на пару месяцев, – с надрывом в голосе произнесла девица и от переизбытка чувств дернула золотую цепочку на шее, та не выдержала подобного обращения и порвалась. Девица на автомате ввинтила нецензурное выражение и, ойкнув, прикрыла рот ладонью. – Вы зря не смотрите новостей, – произнесла она как ни в чем не бывало. – Анонимный источник в кругах, близких к правительственным, сообщил о ликвидации аномалии в Юго-Западном районе. При таких темпах уже к Новому году москвичи вернутся в свои квартиры.

– А пока поживут в вашей: во-он в том новом микрорайончике. Сами-то беженцы в курсе, что вы решили отхватить у них вполне законное жилье, выстроенное на деньги из бюджета? – послышался голос Дима. Сам он остановился позади автомобиля и оперся на багажник. – А скажи мне, Ник, – обратился он к Никите, – что эта табуретка со знаком, сильно напоминающим женский половой орган, делает на нашей улочке? Более того, почему я пройти не могу?

– Ратуют за подселение, – в тон ему ответил Никита, стараясь сдержать улыбку: знак компании «Рено» Дим называл обычно гораздо менее прилично, а багажник нового «Логана» вполне мог использоваться в качестве дополнительного сиденья.

– Отойдите от моей машины! – вмиг растеряв все благодушие, потребовала девица. – И немедленно извинитесь за сексизм!

– Представитель компании приедет, перед ним и извинюсь, – ответил Дим и снова обратился к Никите: – А за детей Африки барышня не ратует, нет? Ой, пардон. В начале прошлого века бесполые существа женского пола звались товарищами, а сейчас?

– Не знаю, – пожал плечами Никита, – в Америке они требуют обращаться к себе «сэр», но облигации не распространяют, не говоря уж про значки, увы.

– Тогда пусть будет барышня. «Сэр» для меня как-то слишком, – усмехнулся Дим и обратился к несколько спавшей с лица и побагровевшей девице: – Не смею задерживать. Есть я предпочитаю в столовой, оперировать в операционной, а спать в спальне, причем один. А самое главное – не читаю советских газет. И советую убрать колымагу, за мной баба Нюра идет, а у нее клюка тяжелая, со стальным набалдашником.

– Ненормальный, – прошипела девица, поворачивая ключ зажигания.

– А ну, стой! – донеслось из салона с заднего сиденья. – Это значит, и квартиры свободные в наличии есть, а ты нам здесь… – Но больше расслышать ничего не удалось. Автомобиль аккуратно, боясь скатиться с узкой полоски асфальта, покатил вперед.

– Н-да… не знает народ классики, – произнес Дим, поднимаясь на крыльцо. – Нет, я понимаю, конечно: недостаток образованности, сплошное ЕГЭ головного мозга, но не узнать профессора Преображенского… его же даже экранизировали.

– Фильм ведь черно-белый, – пожал плечами Никита, с удовольствием оглядывая полную корзину опят и несколько крупных шляпок белых грибов.

– А, ну да, и без спецэффектов, – покивал Дим.

– Откуда ты узнал про квартиру?

– А я не знал, – усмехнулся Дим. – Угадал и попал в яблочко.

Никита отворил перед ним дверь и остановился, чтобы пропустить вперед.

– Нет-нет, идите первым, – немного изменившимся голосом и перейдя на «вы», сказал Дим.

– Только после вас, – включаясь в игру, заявил Никита.

– Идите первым.

– Не смею.

– Идите первым.

– Ни за что!

– Ну, это, знаете ли, просто банально. Нечто подобное уже описано в литературе. Кстати, вы не помните кем? – Дим прищурился.

– А вы что же, меня проверяете? – фыркнул Никита.

– Помилуйте. Зачем мне вас проверять? Просто я сам не помню.

– Ну, Гоголем описано. В «Мертвых душах».

– Гоголем, стало быть? Неужто? Это вы, стало быть, эрудицию свою хотите показать? Нашли перед кем похваляться. Идите первым.

– Ни за какие коврижки!

– Пожалуйста, перестаньте спорить. Я не люблю, когда со мной спорят. Это, в конце концов, невежливо – спорить со старшими. Я, между прочим, вдвое старше вас, а то и… – Тут Дим запнулся и с досадой покачал головой.

– Вот потому-то только после вас и войду.

– Почему это «потому»? Вы что, хотите сказать, будто моложе меня? Какая неделикатность!

– Я младше. Младше.

– Что значит «младше»? По званию младше? И откуда в вас такое чинопочитание?! У нас все равны. Это я вам как старший говорю. А со старших надо брать пример.

– Так подайте же пример. Входите. А я уж за вами следом.

– Вот так вы, молодые, всегда поступаете. Следом да следом. А чтобы первым наследить – кишка тонка?!

После чего он с неожиданной ловкостью встал на одно колено и произнес театральным голосом:

– Сэр! Я вас уважаю.

Никита покосился на крыльцо, посильнее запахнул куртку, вспомнил, что на нем джинсовые бриджи, но если повторит подвиг, то аккурат встанет на грязный мерзлый пол голыми коленями, и посмотрел на Дима. Тому было абсолютно наплевать, если бы он у двери даже разлегся: плотный бушлат, толстые штаны, сапоги до колен…

– Аркадий Райкин «Воспоминания», – вздохнув, проговорил Никита, заканчивая игру. – За некоторым исключением очень близко к тексту, входите.

– А кишка оказалась-таки тонка доиграть до конца, – заметил Дим и легко поднялся. – Ладно, так и быть, не будем смущать соседей.

– Выиграл, – констатировал Никита, входя последним и прикрывая за собой дверь. – Далеко тебе до Корнея Чуковского.

– А я разве стремлюсь, гений? Мне в отличие от тебя Зона память не дарила. – Дим фыркнул и потащил грибы на кухню, оставив Никиту в некотором замешательстве и осознании того, что выиграть-то он, возможно, и выиграл, но как-то нечестно. Тем более касательно эрудиции и памяти на детали Дим если и уступал ему, то не слишком. Видимо, действительно сказывался уровень образования, или удивительная работоспособность, или нечто еще.

Когда он пришел на кухню и тоже занялся грибами, то спросил:

– А что она дала?

– Кто? Баба Нюра? – насмешливо уточнил Дим.

– Зона. – Никита вздохнул. – Ты же сказал: мне Зона подарила память. А тебе?

Дим медленно положил нож на край стола.

– Запомни раз и навсегда: если Зона дарит, то потом и забирает. Сторицей. Мне не давала, я сам взял. И, знаешь, не сказал бы, будто стал счастливее от этого. – Взгляд у него стал каким-то затуманенным. Наверное, Дим вспоминал, но Никита больше не хотел слушать. Он уже успел пожалеть, что вообще задал вопрос. В конце концов, это не его дело. – Зона никого и никогда не отпускает, даже тех, кто выгрыз себе свободу, а тех, кто думает, будто независим от нее, любит особенно. Думаешь, почему легендарные сталкеры почти все в нее ушли? Вот из-за нее – позвала.

– Дим… – позвал Никита.

– Из всех, кого я знаю, на плаву держатся от силы пятеро, но у них… не знаю, в мозгах что-то. Слишком любят жить и… себя, наверное. Эгоисту наплевать на окружение, окружающее, окружающих, он и в Зоне выживет, и где угодно. Эгоиста зацепить-то невозможно. И разочарований у них не наступает особо. Я знал одного, так его жизнь кидала так… другой руки давно опустил и спился бы, а он – нет.

– Но не просто же так в сталкеры подался? – Никита покачал головой. – По-моему никто, относящийся к себе хорошо, в Зону не сунется. Я достаточно видел и скажу со всей уверенностью…

– А у него выхода действительно не было. Если б на эксперимент не пошел, остался бы парализованным на всю жизнь.

Никита охнул.

– Зря сочувствуешь. Там жизнь и до Зоны над парнем поизмывалась, но он тоже достаточно сильно ее прогибал. Все честно: закон кармы.

– Бандит или авария какая-нибудь?

– Теракт. Случайно оказался не в том месте и не в то время. Результат – больничная койка и что-то странное с мозгами. В смысле тело в норме, мозговая деятельность – тоже, даже более того, парень на французском говорить стал, будто парижанин в четвертом поколении, хотя раньше, как говорится, только со словарем и лучше рот не открывать. А вот вместе тело и мозг не работали.

– И как же он?..

– К аудиокнигам пристрастился, заказал за границей компьютер с голосовым управлением. В жалость к себе он не ударился точно. Может, конечно, просто не осознал еще весь ужас ситуации, раньше познакомился со… Штирнером.

– И…

– Сейчас живет в роскоши, сталкерское имя себе придумал романтичное, даже мистическое. В Зону ходит, как к себе домой, вроде как от нее никак не зависит, да только не знаю… Он всегда одиночкой был, а тут напарника завел… необычного. Какой здравомыслящий человек живое воплощение Зоны с собой таскать будет, а? Ты или я – совсем другое, а там практически не человек. Значит, не миновало его зоновое проклятье, просто зависимость у него не от Москвы.

– Может, он не из-за Зоны? – Никита вздохнул. – Просто… одиноко.

Дим пожал плечами.

– Может, конечно. Я никаких дел с ним не имею и иметь не собираюсь. Да он и сам не захочет. Он ведь, считай, из «птенцов» профессора Штирнера последний. И когда, так скажем, из установки выбрался, думал, всех положили, он лишь один и спасся. Не хочу я его тревожить, ни к чему это, хотя и приглядываю время от времени.

Дим снова взял нож. Никита дочистил гриб и задал вопрос, ответ на который хотел узнать порядком давно:

– Скажи, Дим, а я? Есть у меня шанс порвать со всем этим? Ну, я согласился с тобой работать, а если вдруг расхочу?

Дим покосился на него и фыркнул:

– Хоть завтра, только ты ведь не захочешь.

Никита вынужденно признал его правоту. Без Дима, их работы по сбору данных и слежения за Зоной он чувствовал бы себя нецелым, причем во всех смыслах этого слова. Работа давала ему цель, отгоняла пустоту, в которой Никита ощущал себя сколько себя помнил. Он не умел жить для себя и сильно завидовал неназванному легендарному сталкеру, о котором рассказывал Дим. Никите жизненно необходимо было приносить пользу, быть кому-то нужным, даже необходимым. Без этого он чувствовал себя словно висящим в вакууме: без твердой опоры под ногами, без понимания низа и верха, совершенно потерянным.

– Скажу больше: в Зону если ты и сунешься, то не дальше двух километров от стены. Это ясно?

– А я пойду в Зону? – неуверенно спросил Никита. Его пугала такая перспектива, но вместе с тем какая-то часть его замирала от восторга и ожидания. Он хотел в Москву, будто что-то тянуло его туда.

– Пойдешь, – с непонятным осуждением в голосе сказал Дим. – Во-первых, надо посмотреть, как ты будешь реагировать на аномалии, а во-вторых, все мои базы данных находятся именно в Москве, я обязан показать тебе схрон, подстраховаться на случай, если со мной случится что-нибудь летальное.

Никита вздрогнул. Спрашивать о возможной угрозе он счел несвоевременным.