При Петре появился особый род государственных помощников, получивших название «прибыльщиков», они же «вымышленники». Это были хитроумные люди, «вымышлявшие» новые способы пополнить вечно несытую казну. Государь такого рода деятельность всячески приветствовал и поощрял.

Почин возник еще в 1699 году, когда в Москве неизвестный подкинул в Ямской приказ пакет с надписью «поднесть благочестивому государю, царю Петру Алексеевичу, не распечатав». Внутри, вопреки обыкновению, оказалась не петиция и не кляуза, а деловая записка, очень заинтересовавшая государя: предлагалось все юридические бумаги писать только на «орленой бумаге», продаваемой по установленной таксе. Оказалось, что автор письма – маршалок (дворецкий) Бориса Петровича Шереметева, сопровождавший своего господина в европейской поездке и узнавший там о существовании гербового сбора. Приметливого человека звали Алексеем Курбатовым. Он обратился к царю со следующим прошением: «Повели мне где мочно учинить, какие в котором приказе прибыли или какие в делах поползновения судьем, наедине доносить безбоязненно, в чем усердие мое обещаюся являти тебе, государю, яко самому богу».

Петру идея чрезвычайно понравилась, и скоро образовался целый разряд штатных и внештатных доброхотов, старательно изыскивавших способы «чинить государю прибыль». Большей или меньшей известности достигли человек двадцать, но прибыльщиков разного уровня и разной успешности было гораздо больше. Многие вышли из грамотных боярских дворовых, которые из-за близости к большим людям и большим делам обладали кругозором и сметливостью.

Самым активным и известным из прибыльщиков так и остался Алексей Александрович Курбатов (1663–1721), беспрестанно изыскивавший новые возможности пополнения казны. Некоторые его «доносы» (так назывались просто донесения) были мелкими: например, он обнаружил, что английские учителя в Навигацкой школе «по своему обыкновению почасту и долго проспят», или разоблачил в Серебряном ряду фальшивомонетчика, или присоветовал отобрать у разгульных купцов припрятанное богатство, ибо они его все равно «небрегут и пьянством своим истощают». Однако некоторые инициативы Курбатова имели серьезное государственное значение.

Документ на гербовой бумаге. Середина XVIII века

В конце 1700 года, когда умер патриарх Адриан, прибыльщик посоветовал царю не торопиться с выборами нового главы церкви, а лучше «учредить особливый расправный приказ для сбора и хранения [церковной] казны». Время было лихое, посленарвское, Петр отчаянно нуждался в деньгах, и совет пришелся кстати. Церковное имущество перешло под управление государства – Монастырского приказа, а патриархов в романовской монархии больше не будет.

Еще одну ценную рекомендацию государю Курбатов дал в 1709 году, когда по всем областям дьяки начали выколачивать из крестьян недоимки за многие годы. Прибыльщик написал царю: «Ежели вашим призрением [должники] ныне вскоре отсрочкою помиловани не будут, то в сих последних сего года месяцех премногое приимут разорение и, бог весть, будут ли впредь инии даней ваших тяглецы». Царь хоть и нуждался в деньгах, но умному совету последовал, повелев ограничить податные претензии только двумя последними годами.

В награду за усердие Петр продвигал полезного человека по службе. Сначала Курбатов числился дьяком Оружейной палаты, в 1705 году стал ратушным обер-инспектором (по определению Ключевского – «министром городов и финансов»), а в 1711 году получил пост архангельского вице-губернатора. Эта должность была очень важна, поскольку через Архангельск шла основная часть экспортно-импортных операций, и значительная часть денег прилипала к рукам нечистоплотных распорядителей.

Курбатов с пылом взялся за дело, рассчитывая вскоре выслужиться в губернаторы (царь ему это обещал). Алексей Александрович довольно быстро вышел на главных лихоимцев, братьев Соловьевых, которые ведали казенными продажами. Как выяснилось, они наворовали чуть не на 700 тысяч рублей. Но Соловьевым покровительствовал сам Меншиков, а такой противник прибыльщику был не по зубам. Его самого отдали под следствие, благо было за что (Курбатов тоже приворовывал, хоть и в не сопоставимых с Соловьевыми размерах – сущие пустяки, 16 тысяч). Дело тянулось целых семь лет, и до его окончания знаменитый прибыльщик не дожил, так и умер под следствием.

Немногим веселей была судьба другого прославленного «вымышленника» Василия Семеновича Ершова (1672–1729?), который поднялся по чиновной лестнице еще выше. Это тоже был дворовый человек, слуга князя Михаила Черкасского, одного из предводителей нарышкинской партии.

Ершов обратил на себя царское внимание «рационализаторскими предложениями», эффект от которых современники оценивали в 90 тысяч рублей. Покровительствовал Ершову сам Меншиков, с которым, в отличие от Курбатова, Василий Семенович никогда не ссорился и сделал головокружительную карьеру.

В 32 года бывший холоп уже судья дворцовой канцелярии; затем возглавляет Конюшенный приказ, а в 1711 году получает в ведение Московскую, в ту пору еще столичную, губернию. Правда, вскоре безродного Ершова спускают в вице-губернаторы, но он остается фактическим хозяином Москвы, однажды даже свалив очередного начальника губернатора А. Салтыкова.

Следующим назначением деятельного администратора и опытного финансиста стало главенство в Монастырском приказе, то есть управление огромным церковным хозяйством, в котором одних только крестьянских дворов насчитывалось полтораста тысяч.

Закончилась карьера Ершова так же, как у Курбатова – опалой и следствием. Единственное различие заключалось в том, что Курбатова погубила вражда с Меншиковым, а Ершова, наоборот, близость к временщику. Когда закатилась звезда светлейшего, сгинул и его ставленник. В виде особой милости Ершову дозволили удалиться в монастырь, где бывший начальник всех монастырей и умер.

Существовала еще одна разновидность прибыльщиков – прожектеры, то есть люди, которые занимались не практической деятельностью, а представляли наверх прожекты, нацеленные на пользу государства. Самым известным из подобных теоретиков является Иван Тихонович Посошков (1652–1726), вся слава к которому, впрочем, пришла посмертно.

Он служил при Курбатове, когда тот начальствовал в Оружейной палате, и тоже пытался придумать что-то полезное, но по мелочи и без особого успеха: изобретал какие-то сошки для мушкетов, пробовал наладить казенную добычу серы, что-то исправить в чеканке серебряной монеты, однако на этом поприще выдвинуться не сумел. Несколько лучше получались у Посошкова коммерческие затеи – он брался печатать игральные карты, служил «водочным мастером», завел винокуренное дело, так что какого-никакого достатка достиг. Но больше всего он любил составлять прожекты, которые подавал в разные инстанции. Самый важный из них, озаглавленный «Книга о скудости и богатстве», Посошков в 1724 году вручил самому царю.

Титульный лист посошковского сочинения

Это была всеобъемлющая, смелая программа не просто повышения казенных доходов, но перестройки всей системы власти. Некоторые положения «Книги» звучат злободневно и сегодня: «У нас вера святая, благочестивая и на весь свет славная, а судная расправа никуда не годится: какие указы ни состоятся, все ни во что обращаются, но всяк по своему обычаю делает. И пока прямое правосудие у нас в России не устроится и все совершенно не укоренится, никакими мерами богатым нам быть, как в других землях, нельзя, также и славы доброй нам не нажить, потому что все пакости и непостоянство в нас чинятся от неправого суда, от нездравого рассуждения, от нерассмотрительного правления и от разбоев». Иными словами, речь шла не более не менее как о создании правового государства, в котором властвовал бы закон. «Неправда вкоренилась и застарела в правителях, от мала до велика все стали быть поползновенны – одни для взяток, другие боясь сильных лиц. Оттого всякие дела государевы неспоры, сыски неправы, указы недействительны», – совершенно справедливо указывал прожектер на хронические болезни «ордынского» государства.

Не похоже, что Петр хоть как-то заинтересовался подобной идеологией. В любом случае царь вскоре умер, а публицисту пришлось расплачиваться за свое вольнодумство. Старика забрали в Тайную канцелярию и заморили в темнице. Правовое государство в России строить никто не планировал.

О петровских радетелях государственного дохода историки обычно пишут одобрительно, считая их деятельность полезной. Однако чего в ней было больше – пользы или вреда – вопрос неочевидный.

Да, прибыльщики были активны и изобретательны – не только из честолюбия, но и ради собственной выгоды, поскольку получали четверть, а то и треть новопридуманного барыша. При этом почти всегда придумки сводились к одному и тому же: как бы похитрее урвать еще кусок от торговли, или от промышленности, или от крестьян с посадскими.

В. Ключевский, относившийся к «прибыльщичеству» критически, пишет: «Новые налоги, как из худого решета, посыпались на головы русских плательщиков. Начиная с 1704 года один за другим вводились сборы: поземельный, померный и весчий [на вес], хомутейный, шапочный и сапожный…, с извозчиков – десятая доля найма, посаженный [с садов], покосовщинный, кожный…, пчельный, банный, мельничный, с постоялых дворов, с найма домов, с наемных углов, пролубной [с прорубей], ледокольный, погребной, водопойный, трубный…, с плавных судов, с дров, с продажи съестного, с арбузов, огурцов, орехов, и “другие мелочные всякие сборы”». Некий Парамон Старцев, возглавлявший Медовую канцелярию, бравшую подать с пчеловодов, придумал еще облагать нехристиан специальным налогом за иноверческие свадьбы. И конца этому повальному вымогательству не было.

Креатив прибыльщиков сильно раздражал людей, а настоящего дохода давал не так уж много. Хваленый гербовой сбор, про который так много написано, в 1724 году, то есть через четверть века после своего введения, дал в казну всего 17 тысяч рублей, примерно 0,2 % бюджетных поступлений. Налог на бороды, еще одно громкое обирательство населения, дал вовсе смехотворные 297 рублей 20 копеек.

В сущности ничего принципиального во всей этой суетливой деятельности не было. Боярская дума и в допетровские времена, без всяких прибыльщиков, постоянно ломала голову, каким бы косвенным налогом обложить население дополнительно – и все время что-то придумывала.

Просто Петр с его любовью к регламентации и указотворчеству отрегулировал подобное вымогательство и возвел его в доблесть, потому что главный девиз петровской России можно было бы сформулировать так: «Наивысшее благо – польза государства». А пожалуй, что и единственное.