«Забавной и роскошной»
Франц Лефорт (1656–1699)
Один из петровских любимцев стоит особняком и не похож на прочих. На него единственного царь смотрел не сверху вниз, а пожалуй что и снизу вверх, во всяком случае на первых порах. Да и сам Лефорт сильно отличался от других фаворитов – не столько даже происхождением, сколько принципиально иным типом натуры. Остальные петровские помощники – при всех своих различиях – были людьми действия, Лефорта же вполне можно назвать заправским бездельником.
Ничего выдающегося он собою не представлял, никаких великих дел не совершил, к тому же еще и рано умер – и все-таки его историческая роль иная, чем у любого из «птенцов», потому что во взаимоотношениях Лефорта и Петра «птенцом» как раз был последний. Франц Лефорт во многом сделал своего питомца тем, кем тот стал. Для юного Петра кукуйский собутыльник олицетворял собой самое Европу – нарядную, элегантную, просвещенную, умеющую жить и веселее, и ловчее, и лучше. Подружившись с блестящим Лефортом, восемнадцатилетний царь возмечтал сам стать европейцем.
Франц-Якоб (по-русски Франц Яковлевич) Лефорт, которого часто называют швейцарцем, на самом деле был родом из Женевы, в то время вольного города, еще не вошедшего в Швейцарскую конфедерацию. Семья была торговой, среднего достатка, и Францу как младшему из семи сыновей на многое рассчитывать не приходилось. Известно, что начинал он всего лишь учеником в москательной лавке. Но юноше хотелось приключений. Эта страсть побудила его вопреки родительской воле поступить на военную службу. Сначала он послужил кадетом в Марселе, потом отправился в Голландию, где тогда шла война. Лефорт проявил себя храбрецом, получил ранение при штурме крепости Граве, но шансов на карьеру у безродного и безденежного женевца не было. Поэтому в 1675 году он отправился в Россию, польстившись на обещание капитанского чина (в голландской армии он был всего лишь прапорщиком).
Однако обещание исполнено не было. Добравшись до Москвы, иноземец места не получил и долгое время жил в Немецкой слободе без постоянных занятий. Русский язык Лефорт толком так и не осилил – об этом можно судить по его письмам. В 1697 году, через двадцать с лишним лет жизни в России, он так докладывает царю о своих переговорах с голландцами: «А мы рады адсуды посскора в Абстердам [Амстердам] быть, можно быть, еще одна конференци на тум неделе будет, и отпуск нашу. Будет ли добра, Бог знать. Ани не хотят ничаво давать» (в оригинале это еще и написано латинскими буквами).
Один талант у Лефорта все же имелся: он обладал незаурядным обаянием, умел нравиться. С этим капиталом (другого не было) молодой человек выгодно женился – на кузине известного и влиятельного генерала Патрика Гордона. Лишь после этого, в 1678 году, женевец получил капитанское звание и начал потихоньку расти в чинах – опять-таки главным образом благодаря своей обходительности. Он сумел понравиться оберегателю Василию Голицыну, под началом которого без особых отличий участвовал в обоих крымских походах. Но своей фортуной Лефорт был обязан другому Голицыну, Борису Алексеевичу, воспитателю Петра. Дело в том, что Лефорт держал в Немецкой слободе открытый дом, где радушно принимал как иностранцев, так и русских вельмож. «Склонный к питию» Борис Голицын тоже там бывал – у Лефорта умели пировать и веселиться.
Политическим предвидением Лефорт не обладал, поэтому никаких попыток сблизиться с подростком Петром не предпринимал. Лишь когда Нарышкины победили и вчерашний «младший царь» вдруг стал настоящим государем, полковник Лефорт начал его обхаживать. Первое упоминание об их встрече относится к сентябрю 1690-го, когда после переворота миновал уже целый год.
В это время Борис Голицын начал возить своего воспитанника веселиться в Немецкую слободу. Больше всего Петру понравилось в доме у Лефорта, а в статного, сильного, ловкого хозяина царь просто влюбился. «Помянутой Лефорт был человек забавной и роскошной или назвать дебошан французской. И непрестанно давал у себя в доме обеды, супе [soupers – ужины] и балы», – пишет Куракин.
В несколько недель скромный офицер сделался очень важной персоной. Прямо сразу он получил чин генерал-майора, а в начале 1691 года современник пишет: «Его царское величество очень Лефорта любит и ценит его выше, чем какого-либо другого иноземца. Его чрезвычайно любит также вся знать и все иностранцы. При дворе только и говорят о его величестве и о Лефорте. Они неразлучны. Его величество часто посещает его и у него обедает. Оба они одинаково высокого роста с той разницей, что его величество немного выше и не так силен, как генерал». Царь и генерал стали неразлучны.
Никаких заслуг кроме умения развлекаться у Лефорта не было. Вскоре, правда, появился еще один магнит. «И тут в доме первое начало учинилось, что его царское величество начал с дамами иноземскими обходиться и амур начал первой быть к одной дочери купеческой, названной Анна Ивановна Монсова», – пишет князь Куракин. Свел Анну с Петром, по-видимому, Лефорт.
К 1692 году собрания так разрослись, что для них пришлось строить новый большой дом с парком – конечно, на царские деньги. Теперь за столы могли рассесться две с половиной сотни человек. Пиры, танцы, шумные празднества, фейерверки не прекращались.
Благодаря Лефорту юный царь пристрастился к выпивке, чего прежде за русскими государями не водилось. «Тут же в доме началось дебошство, пьянство так великое, что невозможно описать, что по три дня запершись в том доме бывали пьяны, и что многим случалось оттого умирать. И от того времени и по сие число и доныне пьянство продолжается, и между великими домами в моду пришло» (Куракин).
Подражая Лефорту, царь стал наряжаться в европейское платье – и скоро заставит переодеться все русское дворянство.
Самое главное – слушая рассказы старшего друга о войнах, морских плаваниях и европейских порядках, Петр напитывался новыми идеями и преисполнялся великих замыслов. Заслугой Франца Лефорта было то, что он пробудил в российском самодержце жажду величия. С. Соловьев пишет: «Очевидно, что Петр как преобразователь в известном направлении окончательно определился в тот период времени, к которому, бесспорно, относится близкая связь с Лефортом».
Ко всякому новому важному делу Петр непременно старался пристроить своего бесценного друга, на которого все время сыпались новые должности и сопряженные с ними обязанности. В 1693 году Лефорт уже полный генерал, в следующем году он – капитан первого русского корабля, а скоро станет и адмиралом, притом что ни водить корабли, ни командовать войсками женевец не умел.
Даже на «потешных» маневрах, которыми в ту пору развлекался Петр, у Лефорта мало что получалось. Во время Кожуховского похода 1694 года, когда полки европейского строя осаждали фортецию, занятую стрельцами, Лефорт, напившись пьян, затеял незапланированный штурм и чуть не погиб, когда ему в голову попала глиняная «бомба».
Примерно так же воевал он и на настоящей войне – в первой Азовской кампании. Сама идея нападения на Турцию (недальновидная и бесплодная, как покажут дальнейшие события), по мнению С. Соловьева, исходила от Лефорта. В 1695 году Франц Яковлевич командовал одним из четырех осадных корпусов и так неудачно расположил свои части, что они понесли наибольшие потери. Как и под Кожуховым, Лефорт все время рвался штурмовать крепость, дважды уговорил царя – и оба раза это ни к чему кроме больших потерь не привело.
Франц Лефорт. Портрет написан в 1698 году во время Великого посольства. М. ван Мюссер
Во втором походе, в 1696 году, адмирал Лефорт командовал речным флотом. Он построил себе какой-то особенный корабль «со светлицей и с мыльней», на котором и просидел вплоть до турецкой капитуляции, ничем не отличившись, однако во время победного въезда в столицу был осыпан почестями, будто главный триумфатор.
Никакие оплошности не могли подорвать веры Петра в лефортовские таланты. Когда после Азовской виктории царь засобирался с Великим посольством в Европу, создавать антитурецкую коалицию, Франц Лефорт был назначен главой этого монументального предприятия. Не вызывает сомнений, что и сам замысел беспрецедентного путешествия тоже принадлежал фавориту.
Как известно, с дипломатической точки зрения, то есть именно в той части, за которую отвечал Лефорт, посольство завершилось полной неудачей. Ни с Голландией, ни с австрийским императором послы ни о чем не договорились, но и это фиаско не омрачило отношений между царем и его другом. Когда из России приходит тревожное известие о стрелецком бунте и Петр спешит домой с несколькими спутниками, средь них, конечно, и Лефорт, хотя ему по должности первого посла следовало бы оставаться в Вене для переговоров.
Незыблемость лефортовского положения при дворе, по-видимому, объясняется двумя факторами. Во-первых, характером Петра, который мало кого любил, но, если уж привязывался, то прочно и надолго, прощая предмету своей привязанности всё кроме предательства. А во-вторых, Франц Лефорт, судя по свидетельствам современников, действительно являлся личностью симпатичной и безусловно был искренне предан Петру, подчас отстаивая его интересы даже с риском для себя. Несколько раз, во время знаменитых приступов петровской ярости, женевец кидался спасать приближенных, которых царь в ослеплении был готов убить на месте. Каждый раз доставалось самому Лефорту, потому что во время припадка Петр бил не разбирая.
Австриец Корб был свидетелем того, как царь чуть не заколол генерала Шеина за ерундовую провинность. «Воеводе готовился было далеко опаснее удар, и он, без сомнения, пал бы от царской десницы, обливаясь своей кровью, если бы только генерал Лефорт (которому одному лишь это дозволялось) не сжал его в объятиях и тем не отклонил руки от удара. Царь, возмущенный тем, что нашелся смельчак, дерзнувший предупредить последствия его справедливого гнева, напрягал все усилия вырваться из рук Лефорта и, освободившись, крепко хватил его по спине».
Нартов рассказывает, что лишь благодаря заступничеству Лефорта избежала смерти опальная царевна Софья, которую Петр после стрелецкого бунта хотел убить. «Франц Лефорт удержал его от этого, напомнив, что она сестра ему и что только турки убивают своих родных».
Когда царь устроил кровавую расправу над бунтовщиками, рубя их собственной рукой и заставив всех приближенных делать то же самое, у Лефорта чуть ли не единственного хватило твердости отказаться. Корб пишет: «Генерал Лефорт, приглашаемый царем взять на себя обязанность палача, отговорился тем, что в его стране это не принято», – малоубедительная отговорка из уст российского генерала и адмирала, но Петр отступился.
Наконец, была у Лефорта и еще одна привлекательная, даже раритетная черта: он не казнокрадствовал и вообще не отличался алчностью. После него не осталось ничего кроме долгов, да и те для такого вельможи были весьма скромны, менее 6000 рублей.
С сорокалетнего возраста Лефорт много хворал, все больше расшатывая здоровье разгульной жизнью. Несмотря на уговоры врачей, он продолжал веселиться и пьянствовать до самого конца, пока не свалился. Уже не вставая с постели, то и дело теряя сознание, он велел оркестру играть музыку. Когда пришел пастор с последним напутствием, умирающий попросил: «Много не говорите».
1 марта 1699 года Франц Лефорт скончался, «а болезнь была фибра малигна» [ «злая лихорадка»]. Царь, находившийся в это время на верфях в Воронеже, примчался в Москву, горько плакал и восклицал: «Уж более я не буду иметь верного человека; он один был мне верен. На кого теперь могу положиться?!» (Корб).
И действительно: потом у Петра было много помощников гораздо более толковых, но ни одного, кого он мог бы назвать своим верным другом.