Маленькие победы
1702–1704
После Нарвы шведский король исполнился такого пренебрежения к Петру, что оставил для защиты пограничных с Россией владений очень мало войск. У командующего генерала Вольмара фон Шлиппенбаха ни в какой момент не имелось более 8000 солдат, а обычно бывало меньше – и это для большой территории, соответствующей современной Эстонии и Ленинградской области. С другой стороны Финского пролива, в Карелии, шведы сколько-нибудь значительных воинских контингентов вообще не держали.
Как только царь оправился от первого потрясения и понял, что активных действий противника можно не опасаться, он начал сам готовиться к наступлению.
Поначалу план Петра, по-видимому, заключался в том, чтобы снова идти на ту же злополучную Нарву, заветный ключ к морю. Во всяком случае, целый год на том направлении, в Ладоге, русские копили силы и припасы.
Однако затем у Петра возникла другая идея, вероятно, продиктованная осторожностью: чем опять подступаться большими силами к Нарве, которую трудно взять, да еще, не дай бог, забеспокоится и вернется Карл, лучше «откусывать от шведов по кусочку». Новая стратегия строилась на сравнительно небольших ударах, общей целью которых был постепенный, ползучий захват приморских земель. Скорее всего у Петра уже тогда возник, казалось бы, совершенно фантастический замысел построить на шведской территории некий город-порт в месте, более удобном для обороны, чем Нарва, – например, в устье полноводной и глубокой реки Невы.
Чтоб Шлиппенбах не мешал, его нужно было постоянно держать в положении обороняющейся стороны. Эта задача была возложена на Бориса Шереметева с его дворянской конницей, которая так плохо показала себя в 1700 году, – но других войск в то время, собственно, и не было, поскольку все мало-мальски годные полки отправились на подмогу Августу.
Для разорения вражеского края и нападения на небольшие шведские отряды сил Шереметева было вполне достаточно. Шлиппенбах едва успевал от них отбиваться. Со временем русские становились смелее, у них появилось больше уверенности и опыта, подошли новонабранные полки, и Шереметев наконец дерзнул встретиться со Шлиппенбахом в первом настоящем бою.
Численное преимущество было огромное. У деревеньки Эрестфер 29 декабря 1701 года 18 000 русских сошлись с 3000 шведов, и чуда не случилось. Шлиппенбах не обладал талантами своего короля. После упорного боя он в беспорядке отступил, потеряв треть людей и всю свою артиллерию (которая, впрочем, состояла только из шести пушек).
Бой у мызы Эрестфер. М.Б. Греков
При таком соотношении сил победа выглядела не слишком славно, но она была первая. В Москве целый день палили из пушек и трезвонили в колокола. Шереметев был произведен в генерал-фельдмаршалы и получил недавно учрежденный орден Андрея Первозванного (очередное европейское новшество, раньше на Руси орденов не было).
В марте была захвачена небольшая крепость Мариенбург (современный латвийский Алуксне). Гарнизон в ней стоял маленький, но замок находился на острове посреди озера, и армия Шереметева застряла здесь на две недели. Наконец, после продолжительной канонады, шведы согласились уйти – на условии, что их выпустят с оружием. Однако двое офицеров, не желая сдаваться, взорвали пороховой погреб. Считая это нарушением договоренностей, Шереметев забрал всех, включая и горожан, в плен.
Этот маленький эпизод заслуживает упоминания, потому что одну из полонянок звали Мартой Скавронской. Через 23 года она станет самодержицей всероссийской.
В ходе боев и стычек русское войско понемногу становилось настоящей армией. Рядовые солдаты с их стойкостью, выносливостью, поразительной неприхотливостью и дисциплинированностью изначально обладали хорошими боевыми качествами, но некому было обучать их боевой науке. Роль учителя взяла на себя сама война. Офицеры постепенно осваивали свое ремесло, совершенствовались и генералы. Тот же Борис Петрович Шереметев, немолодой уже человек, доселе ничем особенно не блиставший, за короткий срок вырос в отличного полководца – методичного и осторожного, действовавшего наверняка.
18 июля 1702 года близ границы, у Гуммельсгофа, он решился напасть на Шлиппенбаха уже всего лишь с трехкратным превосходством – и снова заставил шведов с уроном отступить. Это позволило проникнуть глубоко в Ливонию, уничтожить там несколько сотен деревень. Война велась безжалостно, со ставкой на полное разорение противника.
Успехи крепнущего русского оружия очень ободрили Петра. Со второй половины 1702 года он начинает планомерное наступление на шведские опорные пункты. Лето царь провел в Архангельске вместе с гвардией – опасались, что враг снова, как в предыдущем году, попытается уничтожить единственный работающий порт, но тревога оказалась ложной, и царь окончательно убеждается, что шведы оставили Россию в покое.
В октябре большая русская армия (12 тысяч в осадном корпусе и еще 20 тысяч на подступах) появилась у серьезной крепости Нотебург, защищавшей вход в Неву со стороны Ладожского озера. Эта твердыня была ключом ко всей Ингрии, но шведы держали там малочисленный гарнизон. Правда, стены были крепки, пушек много, а сама крепость находилась на острове, поэтому взять ее оказалось очень непросто. После двухнедельного обстрела из крупнокалиберных орудий войска пошли на штурм – на лодках, с лестницами. Шведы, которыми руководил родной брат ливонского командующего подполковник Густав Шлиппенбах, полегли почти все (из четырехсот пятидесяти уцелело меньше сотни), но дорого продали свои жизни. Русские взяли Нотебург после тринадцатичасового штурма, положив две тысячи человек. Петра потери не расстроили – он торжествовал, что «жестокий орех счастливо разгрызен», и на радостях даже отпустил с почетом горстку захваченных пленных. Крепость так и была наречена: Шлиссельбург, Город-Ключ. (Пристрастие Петра давать географическим пунктам иностранные имена, вероятно, объяснялось внутренним желанием превратить Россию в этакую новую Германию, где всё будет не так, как в старом нескладном Московском царстве, а геометрически ровно, по-военному дисциплинированно и по-европейски называться.)
«Малая война» в Прибалтике 1701–1704 гг. М. Романова
Взятие Нотебурга действительно было важным стратегическим шагом. Выход к морю теперь закрывала лишь крепостца Ниеншанц, и этот орешек «жестоким» не являлся. Сюда Петр в конце апреля 1703 года прибыл с 25-тысячной армией, и после недолгого обстрела комендант без боя выговорил почетную капитуляцию.
Четырьмя днями позже бой все же состоялся – небольшой, но исторический. Не подозревая о падении Ниеншанца, в Неву вошли два маленьких шведских корабля (десять и восемь пушек). Русские взяли их внезапным абордажем, на лодках – этот скромный успех считается первой победой отечественного флота. Петр, конечно, не мог упустить такого случая – исполнилась его давняя мечта о настоящем, а не потешном бое на воде. Самодержец всея Руси находился в одной из лодок, которые непосредственно участвовали в схватке. Сам он потом напишет: «Понеже неприятели пардон зело поздно закричали, того для солдат унять трудно было, которые, ворвався, едва не всех покололи; только осталось 13 живых»; гордый царь объявил эту стычку «никогда бываемою викториею».
Этот эпизод интересен с точки зрения спора о петровской храбрости. Когда царь паниковал, как это произошло под Нарвой и повторится позднее, это всегда был страх не за свою жизнь, а за провал дела, которому он себя посвятил, и еще, видимо, желание уйти от ответственности за поражение. Если же риск касался только его самого, Петр обычно выказывал себя храбрецом.
К этому времени царь уже твердо решил основать русский порт где-то неподалеку. Ниеншанц показался ему неподходящим (сейчас это северо-восточная окраина Санкт-Петербурга). Новую крепость заложили 16 мая 1703 года несколько ниже по течению Невы, на острове побольше, который нарекли Петропавловским в честь апостолов Петра и Павла, а будущий город – Петрополем, вскоре переименовав на немецкий лад в Питербурх, а затем более торжественно в Санкт-Петербург. «Между островы теми малый есть островец, на самом разсечении полуденныя и средния струи стоящий; тот островец судился быти угодный к новой крепости, понеже и мал собою, так что лишней на нем земли, кроме стен градских, не останется; и однак не так мал, чтоб не доволен был дать на себе места фортеции приличнаго, и вкруг себя глубину имеет корабельным шествиям подобающую», – торжественными словесами описывает высокопреосвященный Феофан Прокопович основание будущей столицы Российской империи.
Прежде всего новому городу нужно было обеспечить защиту от шведского нападения – главным образом с моря, поскольку флота у русских не было. В том же году на острове Котлин, прикрывающем фарватер, начали строить крепость Кроншлот («Коронный Замок»), а на Ладоге, близ крепости Олонец, наскоро поставили верфь и литейный завод для изготовления пушек. По Неве корабли могли оттуда идти до Финского залива. Первым военным судном будущего Балтийского флота стал фрегат «Штандарт», спущенный на воду уже в сентябре 1703 года.
На суше фельдмаршал Шереметев тем временем занимал маленькие шведские крепости, отодвигая границу все дальше от «Питербурха».
В это горячее время Петр отлучился в Воронеж, чтобы основать новую большую верфь и опять закладывать корабли, которые сгниют без пользы в речной воде. Эти фантомные боли будут истощать казну еще в течение нескольких лет.
Однако скоро царь вернулся на северо-запад и стал готовиться к новой кампании. Окрепшая уверенность русской армии и накопленный боевой опыт позволяли браться за более крупные задачи.
Победы, одержанные Россией в следующем 1704 году, можно считать уже не маленькими, а «средними».
Таковых было две.
Сначала взяли Дерпт (нынешний эстонский Тарту) – большой и важный город. Гарнизон здесь был вдесятеро сильнее, чем в Нотебурге, который так дорого дался Петру два года назад, но осадное мастерство русских очень выросло. Шереметев встал под городом в начале июня и вызвал неудовольствие государя своей медлительностью, так что Петр взял руководство в свои руки. 3 июля началась канонада и продолжалась 10 дней, потом войска пошли на штурм и после 10-часового боя, потеряв людей не больше, чем в маленьком Нотебурге, и истребив две трети шведов, заставили остальных сдаться.
Одновременно войска осадили Нарву.
Теперь дело пошло совсем иначе, чем четыре года назад. Порох был качественный, осадных орудий хватало. Тот же комендант Горн, произведенный Карлом в генералы, на предложение сдаться ответил пренебрежительно и скоро получил урок, из которого стало ясно, что русские уже не те, что прежде.
Инсценировка, разыгранная у стен Нарвы 8 июня, была удивительна и по своей дерзости, и по чистоте исполнения.
Зная, что крепость ждет подмоги извне, Петр переодел четыре полка в синие мундиры, издали похожие на шведские, и изобразил попытку прорыва. Горн никак не ожидал от презренных варваров подобной изобретательности и выслал в поддержку большой отряд, который понес серьезные потери, а командир даже угодил в плен. Петр очень веселился, что «умных дураки обманули».
Поручить командование трудной осадой отечественному генералу царь все же не решился. Он по-прежнему свято верил в «настоящих европейских полководцев» и доверил управление австрийцу Георгу Огильви, незадолго перед тем переманенному на русскую службу за большие деньги. Ценность Огильви состояла в том, что он успел поучаствовать в Войне за испанское наследство и успешно осаждал там крепость Ландау. Одним словом, это был совсем не герцог де Круи, и со своей задачей австриец хорошо справился.
Взятие Нарвы. Н.А. Зауервейд
9 августа после кровавого, но короткого штурма крепость пала. Рассказывают, что Петр лично влепил пленному генералу Горну пощечину – якобы за напрасное упрямство, но скорее всего в отместку за унижение четырехлетней давности.
Шлиппенбах предпринял попытку выручить Нарву, однако его Петр не боялся. Высланный навстречу русский корпус легко отбросил 4-тысячный отряд шведского генерала, а подкреплений ему взять было неоткуда.
Карл же выручать Нарву не явился. Он слишком увяз в Польше.
Сначала у шведского короля был очередной период апатии. Много месяцев после победы под Клишовом он почти не воевал, а пытался объединить всю шляхту против Августа. Задача была заведомо невыполнимой: Речь Посполитая по самой своей природе не умела быть единой, всегда находились партии, которые враждовали между собой. За это время саксонцы успели собрать новую армию и даже подошли к Варшаве, но это лишь вывело Карла из спячки. В апреле 1703 года он снова разбил фельдмаршала Штейнау (под Пултуском), уничтожив половину вражеского корпуса и потеряв при этом всего 18 человек убитыми. Но затем шведы осадили хорошо укрепленный Торн и застряли под ним. В осадах Карл был далеко не так хорош, как в открытом поле. Торн капитулировал только в октябре.
Кампания 1704 года началась с того, что Карл вдруг пошел на Львов, находившийся в стороне от главного театра войны. Королю сказали, что этот город никогда никем не был взят с боя, и Карл воспламенился. Львов он захватил лично, лихим кавалерийским наскоком, опять с минимальными потерями, а тем временем Август вернулся к Варшаве и даже занял ее.
Карл немедленно кинулся обратно, горя желанием сразиться, но саксонцы благоразумно отступили от столицы. Впрочем, недостаточно быстро: 28 октября шведский король разбил их под Пуницем и после этого вновь надолго замер.
Еще в феврале 1704 года его польские сторонники объявили Августа низложенным, а в июле шведы чуть не насильно усадили на трон Станислава Лещинского, малоизвестного и довольно тусклого молодого человека, единственное достоинство которого заключалось в том, что он очень понравился Карлу своей скромностью, похвальной нравственностью и в особенности привычкой спать на соломе. Дальнейшие события показали, что этих качеств недостаточно, чтобы усидеть на польском троне, даже при поддержке шведских штыков.
Целых восемь месяцев, пока Петр укреплялся в Ингрии и Ливонии, Карл стоял лагерем близ польско-саксонской границы. В ставку великого человека ездили посланцы от великих держав. Сам король-солнце Людовик XIV просил его о мирном посредничестве; перед Карлом заискивали Англия, Австрия и Пруссия. Последняя предлагала 20 000 солдат в обмен на часть польской территории. Солдат Карлу всегда не хватало, но он отказался – он не мог так поступить со своим другом Станиславом. Со всеми ходатаями Карл держался заносчиво и в конечном итоге всех против себя настроил. Он был гениальным полководцем, но бездарным политиком.
К исходу 1704 года общая ситуация выглядела следующим образом.
В Польше враждовали между собой саксонская и шведская партии. Август собирал новую армию. Карл стоял у него на пути, загораживая путь к Варшаве, где сидел второй польский король Станислав. Конца этому противостоянию было не видно. Пользуясь тем, что враг надолго увяз на западе и оставил без поддержки свой ливонский корпус, русские оккупировали значительную территорию, заняли важные крепости и даже начали строить порт на Балтике. Петр, собственно, ничего больше от войны и не желал. Он готов был мириться, отдав Дерпт и Нарву – лишь бы сохранить драгоценный «Питербурх» и крошечный выход к морю.
Но Карл XII заканчивать войну и не думал.