Книга: Азиатская европеизация. История Российского государства. Царь Петр Алексеевич
Назад: Подготовка к войне Осень 1698 – осень 1700
Дальше: Маленькие победы 1702–1704
Тяжелое время
Начало 1700 – лето 1702
Агрессоры нанесли удар без политесов и дипломатических нот.
Первым выступил Август. В начале февраля 1700 года его армия вошла в Лифляндию, захватила крепость Динамюнде, охранявшую устье Даугавы, и осадила Ригу. Однако расчет на поддержку местного дворянства не оправдался – оно сохранило верность шведской короне, а опытный губернатор Дальберг сумел отстоять город. Ригу надежно защищали новые укрепления – те самые, которые в свое время не дали рассмотреть Петру.
Август какое-то время побыл в действующей армии, потом соскучился и занялся охотой, а в июне вообще отбыл в Варшаву, где было интересней и веселей. К штурму саксонцы не приступали, уверенные, что сдача Риги – вопрос времени. Однако гарнизон и не думал капитулировать.
Вернувшись, Август повоевал еще немного – взял небольшую крепость Кокенгаузен. Осадной артиллерии у него не было, да и денег не хватало, а содержание армии обходилось дорого. Король стал торопить русского союзника с вступлением в войну. Петр отвечал: как только получу из Константинополя известие о мире, немедленно начну.
Всё это было досадно, но пока не тревожно. Тем более что на другом фронте, датском, дела шли неплохо.
Дания выступила несколько позднее Саксонии, в марте, и атаковала Гольштейн-Готторп, где находились шведские войска. Наступление развивалось успешно, противник всюду отступал, самую сильную голштинскую крепость Тённинг осадил сам датский король Фредерик IV (он взошел на престол всего полгода назад).
Петру не терпелось присоединиться к союзникам, русские войска тайно стягивались к Новгороду, но константинопольские переговоры всё тянулись и тянулись.
Чтобы усыпить подозрения шведов, в Стокгольм отправили посольство и даже назначили «резидента», то есть постоянного дипломатического представителя – в знак прочности отношений. Однако, готовя почву для будущего объявления войны, Петр предъявил королю и список претензий, не забыв вспомнить оскорбление, нанесенное в 1697 году рижским губернатором. Шведского посла в Москве царь, однако, уверял, что не собирается присоединяться к агрессии против доброго соседа Карла, и даже сулил в случае падения Риги заставить Августа вернуть ее обратно. (Надо признать, что все участники антишведской коалиции вели себя, мягко говоря, некрасиво. Карлу XII было за что их всех презирать и ненавидеть.)
Любезности закончились 8 августа, когда от дьяка Украинцева пришла долгожданная весть о подписании договора. Султан в конце концов отказался от разрушенного Азова, рассудив, что при запертом Керченском проливе можно не бояться русского присутствия в устье Дона. Главное же – был подписан мир на тридцать лет.
Прямо назавтра русская армия отправилась в поход. Россия вступила в войну, которую потом назовут Великой Северной.
По иронии судьбы чуть ли не в тот самый день, когда Петр дал приказ начать боевые действия, далеко на западе, близ Копенгагена, произошло событие, придавшее делу совсем иной оборот. Карл XII впервые продемонстрировал Европе свой уникальный полководческий дар.
Пришло время рассказать о главном противнике, с которым Россия будет вести трудную борьбу в течение двух последующих десятилетий.
Начну с шведской армии, которую так низко оценивали союзники и которая скоро будет считаться лучшей в Европе.
Отец Карла XII реорганизовал вооруженные силы королевства на первый взгляд очень странным образом, но эта система как нельзя лучше соответствовала национальной ментальности и хозяйственному устройству Швеции.
Защитников страны содержали крестьяне. Несколько дворов оплачивали расходы на одного солдата. При этом он имел и собственный участок земли, где трудился все время, за исключением ежегодных сборов, когда проходил военную подготовку, причем учили там не маршировке, а боевым навыкам.
В результате шведский солдат отличался инициативностью и самостоятельностью, у него было сильно развито пресловутое «чувство локтя», так как земляки и соседи служили вместе. По тому же принципу комплектовался и офицерский корпус, просто у командиров земельные наделы были больше размером, согласно чину.
«Поселенная» система комплектации была хороша еще и тем, что в мирное время армия обходилась очень дешево, а с началом войны быстро мобилизовалась.
Имелись и обыкновенные регулярные полки, но очень высокого качества, потому что, в отличие от других европейских стран, никого туда не загоняли насильно – вербовали только добровольцев.
Шведских солдат отличала высокая религиозность – они были истовыми протестантами и строго соблюдали все церковные предписания. Трудно сказать, удавалось ли им благодаря этому спасать души, зато очень укрепляло дисциплину. Войско Карла XII будет выгодно отличаться от всех других армий почти полным отсутствием мародерства, поэтому население оккупированных стран обычно относилось к шведам без враждебности.
Когда началась война, оказалось, что небольшая Швеция с населением меньше полутора миллионов человек обладает внушительными вооруженными силами: 34 тысячи солдат и 15 тысяч матросов.
Армия была во всех отношениях превосходная, а когда разразилась война, выяснилось, что ее возглавляет гениальный полководец.
Фигура Карла XII своей яркостью и противоречивостью не уступает петровской. Это были во всех отношениях достойные противники. И, точно так же, как у Петра, черты личности Карла оказали заметное влияние на ход больших событий, поэтому имеет смысл познакомиться с этим человеком поближе.
Впрочем, самое существенное обстоятельство к особенностям характера шведского короля отношения не имело: он тоже был тоталитарным правителем покорной страны, то есть российско-шведская война была противостоянием двух самодержавий. Политическую реформу, превратившую Швецию в абсолютную монархию, провел Карл XI, который в 1693 году был законодательно провозглашен «самодержавным королем, ни перед кем не отвечающим за свои действия». Все сословия должны были безропотно склоняться перед короной. Когда же новый король начнет одерживать одну за другой блестящие победы, на родине к нему станут относиться не просто как к самодержцу, а как к полубогу. Возникнет настоящий культ, которым только и можно объяснить невероятное терпение шведов в долгой и очень тяжелой войне. Даже то, что король много лет не вернется на родину, странным образом будет лишь повышать священный трепет шведов перед бесплотным государем – совсем по Лао-цзы: «Лучший правитель тот, о котором народ знает лишь то, что он существует».
Карл XII. М. Даль
Правда, в начале царствования Карл, вступивший на трон в апреле 1697 года неполных пятнадцати лет, не обладал вообще никакой властью – страной управлял регентский совет. Молчаливый, замкнутый мальчик дисциплинированно присутствовал на всех заседаниях, но ни во что не вмешивался. Однако через полгода произошел мирный переворот. Депутаты Риксдага, надеясь, что с королем-подростком жизнь дворянства станет привольнее, потребовали отмены регентства. Так Карл стал настоящим монархом. Во время церемонии миропомазания произошел инцидент: король нарушил установленную церемонию, вырвав из рук архиепископа корону, и водрузил ее на себя сам. Для Карла этот жест был исполнен глубокого символизма – нет никого и ничего выше монаршей воли.
Впрочем, в следующие два года никакого особенного властолюбия он не выказывал и вел себя странно. С одной стороны, Карл установил при дворе очень строгий и чинный ритуал, насаждая благоговение перед особой государя, с другой – подрывал эту чинность сумасбродными выходками. Приступы буйного веселья охватывали юного короля, когда к нему в гости приезжал жених, а затем и муж его старшей сестры голштинский герцог, совершенный шалопай, которого Карл обожал. (Между прочим, этот Фридрих является родоначальником всех российских императоров, начиная с Петра III, поскольку приходился ему родным дедом.) Приятели полуголыми носились на конях по Стокгольму, крушили дворцовую мебель и посуду, рубили на спор головы телятам и овцам прямо в апартаментах, били на улице стекла, срывали с прохожих парики, а однажды король промчался верхом на олене. Всё это очень напоминало безобразия юного Петра – разве что без пьянства, поскольку Карл не брал в рот спиртного.Потом зять-немец уезжал, и к королю возвращалась всегдашняя чопорная, холодная вежливость.
Карл, безусловно, был личностью аномальной, сотканной из противоположностей. Буйство и неумеренность в порывах сочетались в нем с глубокой, доходившей до полного фатализма религиозностью и монашеским аскетизмом. Король не только отвергал вино, но и всю жизнь не имел дела с женщинами. Он носил самую простую и грубую одежду, не признавал никаких бытовых удобств, был сверхчеловечески вынослив, нечувствителен к физической боли – казалось, что этот человек не из плоти, а из железа.
По-видимому, он вовсе не знал чувства страха. Наоборот, опасность лишь повышала Карлу настроение, он был явным адреналиновым маньяком.
Для отдыха и развлечения король играл в шахматы или предавался математическим исчислениям. У него была идея отменить десятичную систему, поставив в основу число 64, поскольку оно является и кубом, и квадратом, и при повторном делении на два превращается в единицу. При этом Карл обожал мальчишества – на биваках возился с офицерами, дурачился, зимой играл в снежки.
Он очень мало кого любил и славился ледяным бессердечием, но если к кому-то привязывался, то безоговорочно и всей душой. Кажется, таких людей на свете было только двое – старшая сестра Хедвига и ее муж Фридрих Гольштейн-Готторпский. Оба рано умерли, Карл очень тяжело переживал их смерть и потом стал уже окончательным сухарем.
И силой, и слабостью шведского короля историки называют феноменальное упрямство. Этот человек существовал по законам и принципам, которые сам себе установил – и никогда от них не отступался, даже если упорство сулило катастрофу. Он руководствовался железными правилами не только в повседневной жизни, но и в государственной политике, что в конечном итоге стало причиной его поражения, поскольку политика, лишенная гибкости, это оксюморон. Никто из европейских монархов не соблюдал данные обещания с такой скрупулезностью – и не приходил в такое неистовство, сталкиваясь с обманом. Карла считают одним из величайших полководцев истории, в одном ряду с Александром Македонским или Наполеоном, однако шведский король отличался от них тем, что он не был завоевателем. Все походы и сражения Карла XII – не нужно об этом забывать – были совершены в ходе оборонительной войны, целью которой было лишь сохранение шведских территорий. Карл не согласится уступить ни единой пяди отцовских владений даже в тот период, когда чаша весов явно склонится в сторону врагов и безрассудное упрямство будет сулить гибель всей Швеции.
Выше я написал, что Карл любил шахматы, однако нужно пояснить, как именно он играл: всегда только атаковал, причем не ферзем, а королем. Так же он действовал и в европейской войне.
Современные психиатры, анализируя личность Карла XII, приходят к выводу, что его поведение соответствует симптоматике синдрома Аспергера, болезни аутистического спектра: трудность в общении с людьми, резко ограниченная эмпатия и скудость эмоций, нечувствительность к боли, фиксированность главных интересов, патологическое упрямство, проблемы с вербальностью (Карл славился легендарной молчаливостью). Некоторые поступки шведского короля, как мы увидим, действительно никак не назовешь нормальными, но бывало, что эти эскапады приводили к триумфу, а безумство такого рода обычно называют гениальностью.
Разумеется, не следует воспринимать Великую Северную войну как конфронтацию предположительного эпилептика с предположительным аутистом. Среди абсолютных монархов люди с совершенно нормальной психикой вообще редкость – такой уж это нездоровый образ жизни. Однако без учета личностных аномалий Петра I и Карла XII трудно было бы объяснить как некоторые действия этих правителей, так и политические маневры подвластных им государств.
Еще одна тема, которой нельзя не коснуться перед описанием драматических событий 1700 года, – полководческий талант Карла, настоящего новатора в области военного искусства.
В семнадцатом веке европейские армии в основном придерживались так называемой голландской военной школы. Ставка делалась на линейную тактику, при которой строй действовал как единая машина, а каждый солдат был в ней винтиком. Муштровка считалась залогом боевой учебы: чем меньше рядовой думает, тем лучше. Когда шеренги под плотным огнем, яростным натиском или при сложном рельефе местности сбивались, солдаты терялись, начинали метаться или разбегаться. Ну и, естественно, всякое перемещение получалось медленным, громоздким.
Карл делал ставку на боевые качества каждого солдата. Шведы отлично умели атаковать россыпью, так же быстро отходить назад и перегруппировываться. Солдаты метко стреляли и ловко управлялись со штыком. Обычно, выпустив заряд, шведская пехота не тратила время на перезарядку, а кидалась вперед, врукопашную. При этом, когда требовалось, она использовала и приемы коллективного боя: одновременный огонь тремя шеренгами (с колена, пригнувшись и в полный рост), противокавалерийское каре и караколирование (дав залп, первая шеренга перебегала назад, затем стреляла вторая, третья и так далее).
Однако любимым родом войск у Карла, мастера быстрых ударов, была конница. Во имя скорости шведские кавалеристы отказались от доспехов и перед наскоком не замедляли ход для стрельбы, а сразу кидались в рубку. Атакуя, конница плотно смыкалась, опрокидывая любой строй.
Самым ценным качеством армии Карла была ее фантастическая по тем временам управляемость. Тогда все движения подразделений обычно определялись заранее составленной диспозицией, и потом, во время сражения, изменить что-либо было трудно. Управлять войсками командующий уже почти не мог – лишь посылать в гущу боя свежие части. Карл XII разработал отличную систему оперативной связи, которая при высокой дисциплинированности солдат позволяла использовать одни и те же полки для выполнения новых задач – из-за этого шведская армия всегда казалась более многочисленной, чем была на самом деле.
Пехота Карла. Р. Нётель
Вот каков был противник, с которым предстояло иметь дело датчанам, саксонцам и русским. Недооценка вражеского войска и в особенности шведского предводителя обойдется союзникам очень дорого.
Первой за легкомыслие была наказана Дания.
Король Фредерик IV, уверенный в беспомощности мальчишки Карла, увел всю армию в Голштинию, а для защиты своей столицы оставил только флот, более сильный, чем шведский.
Датская эскадра перегородила единственный судоходный фарватер, по которому шведы могли бы провезти десант к Копенгагену, и пребывала в безмятежности.
13 апреля 1700 года семнадцатилетний Карл попрощался с домашними – бабушкой и сестрами, сказав им, что поедет в загородный дворец. На самом деле король отправился воевать. Больше ни родственницы, ни столица его никогда не увидят.
Три месяца Карл потратил на то, без чего воевать нельзя: на добывание денег. Для этого ему пришлось брать ссуду, собирать налоги за год вперед и вымогать добровольно-принудительные пожертвования у городов и провинций. Тем временем проходила мобилизация, полки пополнялись солдатами.
Только в середине июня армия была готова к отправке за море.
Проблему с заблокированным фарватером Карл решил, впервые применив свой основной оперативный метод: риск на грани безумия. Шведская эскадра поплыла мелководным фарватером, которым прежде пользовались только лодки. Бóльшая часть кораблей (если быть точным, восемнадцать) либо не прошли, либо сели на мель, но Карла это не остановило. Он высадился в семи милях от Копенгагена всего с 4 000 солдат, сам прыгнув в первую шлюпку.
Никак не ожидавшие такого демарша датчане растерялись и дали Карлу время укрепиться, а затем к нему подошли подкрепления. Оборонять Копенгаген было почти нечем, и Дания запросила мира.
8 августа 1700 года король Фредерик согласился на все условия – поразительно умеренные. Имея в заложниках столицу противника, Карл мог требовать земель и контрибуций, но заявил, что Швеции чужого не нужно. Датчане лишь вернули голштинскому герцогству все занятые территории и оплатили военные издержки. Юный Карл считал, что таким образом подает миру пример истинной рыцарственности.
Август Сильный очень испугался. Он не мог справиться даже с Ригой, а тут вдруг оказался один на один со всей Швецией – ведь датский союзник капитулировал, а русский лишь обещал помощь, дожидаясь мира с турками. Без датского флота ничто не могло помешать шведам высадиться в Прибалтике. А страшнее всего был Карл, над возрастом и неопытностью которого недавно все потешались. Мышонок обратился львом.
Саксония попыталась заключить перемирие, но Карл желал наказать ее за вероломное нападение. Тогда Август снял осаду Риги и отправился на зимние квартиры.
Так же собирался поступить и Карл, отложив продолжение войны на следующий год. И тут – еще не зная ни о поражении Дании, ни об отступлении Августа – в драку ввязался истомившийся от бездействия Петр. По скверному примеру союзников, он вторгся в шведскую Ингрию, не озаботившись объявлением войны.
Хуже момента нельзя было и вообразить.
Как только до Швеции дошло известие о новом враге, Карл погрузил армию на корабли и отправился в Эстляндию, берегов которой он достиг в середине октября.
Как же распорядился Петр двумя месяцами, прошедшими с начала военных действий?
Заранее выработанный план предполагал взятие двух шведских опорных пунктов: Нарвы и Нотебурга. Нарва имела для русских особую притягательность, поскольку это был самый ближний к русским землям морской порт. С шестнадцатого века Москва неоднократно стремилась овладеть Нарвой и, бывало, даже брала ее, но удержать не могла. К тому же через этот город лежал путь на Ригу, где – как полагал Петр – сражается союзник Август.
Для похода готовили большую армию – 63 000 человек, набрав 29 новых полков из добровольцев. Примерно треть не успела дойти до места (как потом выяснится, и слава богу), но все же к шведской крепости прибыло около 40 000 солдат со 184 пушками.
Однако что это была за армия?
Она представляла собой довольно печальное зрелище и мало чем отличалась от той, что с таким трудом взяла Азов. Современных полков хорошей боеготовности насчитывалось всего четыре: Преображенский, Семеновский, Лефортовский и Бутырский. В остальных служили новобранцы, не умевшие отличить «лево» от «право». Немногим лучше были офицеры, лишенные всякого военного образования. Иностранные профессионалы, очень немногочисленные, плохо знали русский, не доверяли своим солдатам, а те, в свою очередь, не доверяли чужакам. Дворянская поместная конница не модернизировалась со времен Ливонской войны XVI века – не ведала ни порядка, ни дисциплины.
Плохо было и с генералитетом. Сам Петр, как обычно, прикидывался рядовым офицером, хоть без него ничего не решалось. Двумя корпусами командовали Автоном Головин и кукуйский немец Адам Вейде. Первый считался вроде бы старшим, но в то же время не главным. Оба были храбры, но не имели опыта войны с современным европейским противником.
Время для похода было отвратительное – осенняя распутица. Обоз в 10 000 телег растянулся на несколько дней пути, полки едва плелись. К осаде еле-еле приступили только в середине октября, когда Карл XII уже высаживался в Ревеле. Правда, шведская армия, получив известие о наступлении Августа на Ригу, сначала двинулась на запад, но известие оказалось ложным. Это дало русским несколько дополнительных недель, однако осаждающие плохо воспользовались отсрочкой.
Крепость, собственно, состояла из двух частей: самой Нарвы и, на другом берегу реки, Иван-города. Брать надо было обе твердыни одновременно. Гарнизон под командованием полковника Хеннинга Горна состоял всего из двух тысяч человек, но двадцатикратное численное преимущество мало что значило, пока не пробиты стены, а с этой задачей русская артиллерия справиться не смогла. Не хватало калибра, порох отечественного производства оказался некачественным, довольно скоро закончились и боеприпасы. Осада затягивалась.
Тем временем Карл, убедившись в безопасности Риги, повернул на восток. На пути шведов стоял заслон из дворянской конницы Бориса Шереметева, занимая удобную для обороны позицию на краю крутого оврага. Произошло несколько стычек, в которых шведы неизменно одерживали верх, притом нападали все время в разных пунктах. У Шереметева создалось ощущение, что шведов очень много, на стойкость своих иррегулярных частей он не надеялся и в результате 17 ноября ушел без боя, открыв Карлу дорогу к русскому лагерю.
Беспорядочное отступление конницы и преувеличенные слухи о размере шведской армии заставили Петра принять решение, о мотивах которого уже триста лет спорят историки.
Царь внезапно покинул свое войско и спешно уехал в Новгород – весьма необычный поступок в канун генерального сражения. Еще нестандартней было другое решение: Петр назначил нового главнокомандующего. При ставке находился фельдмаршал саксонской службы герцог Карл де Круи, прибывший с посланием от Августа. Это был опытный генерал, участвовавший во многих сражениях, но совершенно не известный русской армии да и сам плохо ее знавший. «Оный герцог в приятии сей команды крепко опрошался [протестовал], однако же его величество те его резоны апробовать не соизволил», – сообщает современник.
Оправдывая бегство Петра, его почитатели называют множество уважительных резонов, самым весомым из которых является намерение организовать оборону русской территории от грядущего шведского вторжения. Но тогда непонятно, почему было не отступить вместе со всей армией, оставив какую-то ее часть для арьергардного боя. Вероятно, прав С. Соловьев, когда предполагает, что царь так бы и поступил, если б рядом не оказалось «настоящего европейского фельдмаршала».Вот наглядный пример того, как сугубо частный фактор – особенности личности и психического состояния самодержавного правителя – может роковым образом влиять на исторические события. Думается, поведение Петра было вызвано панической атакой психогенного свойства, наложившейся на глубоко укорененную веру в «европейское всемогущество» – европейской-де армии может противостоять только европейский же полководец.
Внезапное назначение. Рисунок И. Сакурова
Петр уехал ночью, а войскам зачитали невразумительный приказ, что царь «имеет выехать из лагеря для знатных и нужнейших дел, а паче для свидания с королем польским».
Король польский находился от Нарвы в полутора тысячах километров, а вот король шведский был уже совсем рядом.
Он привел с собой лишь половину своей армии, оставив другую половину охранять тылы. Восемь с половиной тысяч шведов шли налегке, без обозов и почти без артиллерии – иначе они увязли бы в ноябрьской грязи.
На первый взгляд, затея атаковать укрепленные позиции, занятые почти впятеро сильнейшим неприятелем, может показаться безумной, но на самом деле исход сражения был решен еще до его начала.
Если так можно выразиться, нарвскую битву не столько выиграли шведы, сколько проиграли русские.
Их численное превосходство сводилось на нет чрезмерной растянутостью линии обороны и разделением лагеря на три автономные, лишенные связи группы. К этому нужно прибавить полный паралич воли со стороны командования и низкий боевой дух, подорванный отъездом государя и назначением какого-то непонятного герцога. Помогла шведам и погода: началась снежная метель, дувшая русским в лицо и сильно затруднявшая обзор. Оборонявшиеся не видели, как малы силы противника.
В первом своем большом сражении Карл не проявил особенной изобретательности, разве что воспользовался для наступления прикрытием снежного заряда. Собственно, всё главное решилось первой же атакой. Шведы напали на русский правый фланг, опрокинули его и обратили в бегство. Слабая шереметевская конница помчалась к мосту через реку, разнесла его, многие утонули. В пехоте тоже началась паника, солдаты стали кричать, что «немцы» изменили, и переубивали офицеров-иностранцев. Герцог де Круи, испугавшись, что его тоже убьют, крикнул: «Пусть черт воюет с такими солдатами» и предпочел сдаться шведам.
Побежали, однако, далеко не все даже на правом фланге, где держали оборону Преображенский, Семеновский и Лефортовский полки, лучше обученные и хорошо знавшие своих офицеров. Устоял и левый фланг, которым командовал генерал Вейде.
Однако сообщения между двумя этими очагами обороны не было. Наутро сначала правый фланг, а затем и левый капитулировали. Карл согласился отпустить основную часть русской армии и даже велел саперам восстановить мост – король боялся, что русские увидят, как мало шведов, и передумают сдаваться. Неприятельских генералов и старших офицеров Карл на всякий случай изолировал от солдатской массы и оставил в плену.
Разгром был чудовищный. 19–20 ноября 1700 года русская армия потеряла всю артиллерию и знамена, осталась без командиров и превратилась в бесформенную толпу.
Международный престиж России, и прежде не слишком высокий, совсем пал. Над русским царем и его бегством потешалась вся Европа.
Зато Карл был повсеместно возвеличен и провозглашен «новым Александром» – все вспомнили, что Македонскому во время первой победы тоже было восемнадцать лет.
От большой славы у шведского короля совсем закружилась голова. Он окончательно и уже навсегда уверился в своей богоизбранности и непогрешимости.
Издевательская шведская медаль 1700 года, на которой изображено, как Петр бежал, теряя шапку и, подобно евангельскому тезке, «плакася горько»
Казалось бы, после такой победы следовало добить поверженного противника: окончательно вывести Россию из войны, как прежде это было сделано с Данией. Советники предлагали Карлу сделать именно это: пользуясь тем, что Петр остался без армии, перезимовать на русской территории, поддержать сторонников царевны Софьи, учинить среди московитов внутреннюю смуту, как сто лет назад, и продиктовать условия мира. План был совершенно разумный и легко осуществимый, но Карл, всех выслушав, поступил по-своему.
Утратив интерес к восточному фронту, король отправился на запад воевать с Августом. Многие авторы пишут, что Карлу просто показалось скучным тратить время на русские дела, тем более что новых сражений здесь не предполагалось. Королю хотелось настоящих побед над первоклассной армией на глазах у всей Европы. Хотелось ему и наказать вероломного саксонского курфюрста.
Вероятно, всё так и было, однако справедливости ради нужно сказать, что в решении Карла имелось и рациональное зерно. Застревать на востоке, оставляя в тылу непобежденного Августа, к которому в любой момент могла присоединиться Польша, было опасно. К тому же содержание армии требовало огромных расходов, и в этом смысле поход в богатую компактную Саксонию был гораздо выигрышнее, чем долгие скитания по бедным российским просторам.
Самое же главное – Карл был уверен, что после нарвского разгрома царь оправится не скоро, если вообще оправится.
В этом король жестоко ошибся. Если говорить о величии, то первый шаг к нему царь Петр Алексеевич сделал зимой 1700–1701 годов, когда судьба его страны висела на волоске. До сих пор на российском троне сидел взбалмошный, капризный, временами легкомысленный, временами чудовищно жестокий деспот, больше всего занятый собственными забавами, которые иногда совпадали с интересами государства, а иногда нет. В опрометчивую войну со Швецией тоже ввязался монарх легковесный, плохо сознающий слабость своей армии, силу будущего противника и ненадежность союзников. Бегство из-под Нарвы и вовсе было поступком стыдным.
Но начиная с 1701 года появляется новый государь, повзрослевший, возмужавший и не склонный к авантюрам. Думается, Петр был искренен, когда годы спустя поблагодарил шведов за нарвскую «науку» и назвал их своими учителями. Истинная сила, как известно, проверяется не победой, а поражением, и Петр проявил себя правителем сильным.
Первым делом царь стал укреплять приграничные города и монастыри, а также приводить в порядок свое побитое, обезглавленное войско. Одновременно по всей стране был разослан указ о новом воинском наборе – уже не добровольном, а принудительном, по одному рекруту с определенного количества дворов.
Даже когда стало понятно, что Карл границу не перейдет и уводит свою армию прочь, Петр не позволил никому расслабляться. К этому времени уже выяснилось, что мириться шведы не намерены, что, разгромив Августа, они обязательно вернутся – надо было к этому готовиться.
Из-под Нарвы прибрела нестройная толпа в 23 тысячи человек. Их перераспределили, снарядили, сформировали еще десять полков, и к весне подо Псковом собралась новая армия. С офицерами по-прежнему дело обстояло плохо. Российские вербовщики нанимали их по всему Западу, но дело шло туго – спрос на наемников повсеместно возрос в связи с назревающей всеевропейской войной.
Еще труднее было восстановить утраченный артиллерийский парк. Не хватало пушечной меди, и Петр без колебаний покусился на святое: велел снимать с церквей колокола. Благодаря этой невиданной мере уже в 1701 году в армии было больше орудий, чем до Нарвы, – триста новых стволов.
Всё это, конечно, требовало гигантских расходов, но Петр и тут поступил решительно: велел уменьшить содержание серебра в монете и увеличил выпуск денег вчетверо. Об инфляции задумываться было некогда, да и тогдашние финансисты еще плохо понимали ее опасность.
Страх перед шведами начал понемногу отступать, когда стало ясно, что Карл оставил в Ингрии очень мало войск. Уже в январе 1701 года русские попробовали предпринять довольно робкую вылазку к приграничному Мариенбургу, но были отбиты с уроном. Шведы ответили небольшим рейдом на Псковщине. Этим всё и кончилось. Русские нападать не решались, слабо веря в свои силы, у шведов же на активную войну не хватало солдат.
Правда, шведская эскадра в июне 1701 года произвела диверсию против Архангельска, желая уничтожить единственный русский порт и тем самым отрезать противника от притока европейских товаров. Семь вымпелов внезапно появились перед Новодвинской крепостью, защищавшей подходы к городу, но защитники отбили нападение и даже захватили два небольших корабля, севшие на мель. Петра спасение Архангельска очень окрылило. Он писал: «Где чего не чаяли, Бог дал».
Но главным даром для России в 1701 году было то, что у нее появилась возможность залечить раны и окрепнуть, пока грозный враг воюет на западе.
Король невозмутим среди Хаоса. Иллюстрация из вольтеровской «Истории Карла XII»
В феврале Петр ездил к польскому королю в Литву, уговаривал его не заключать сепаратного мира и обещал помощь деньгами и войсками, хоть у самого с тем и другим было туго. Поскольку казна пустовала, пришлось забирать деньги у монастырей и у частных лиц. Во вспомогательный корпус, отправленный на выручку Августу, собирали все боеспособные части, за которые не будет стыдно перед союзником.
Спасало то, что после Нарвы шведский король словно погрузился в спячку и долго простоял на одном месте. Мы увидим, что лихорадочная активность будет постоянно сменяться у него странной пассивностью, иногда очень продолжительной. Соратники говорили, что король действует лишь по наитию Свыше. Действительно, возникает впечатление, что Карл постоянно прислушивался к некоему внутреннему голосу, который считал голосом Бога. Если Всевышний молчал, впадал в бездействие и Карл, дожидаясь следующего «знака».
После нарвского триумфа Бог не посылал своему избраннику знака целых полгода. Вместо того чтобы теснить врага, Карл охотился, веселился, по-мальчишески валял дурака: играл в прятки, строил снежные фортеции и так далее.
Казалось, его не интересует, что саксонцы усиливаются. В исполнение договора генерал Аникита Репнин привел из России обещанные подкрепления, 20 тысяч человек – половину составляли те самые счастливцы, кто опоздал к Нарве. Саксонский главнокомандующий фельдмаршал Штейнау был приятно удивлен качеством и вооружением русского контингента (особенно ему понравилось, что «при целом войске нет ни одной женщины и ни одной собаки»). Осмелев, Август вновь отправил армию к Риге.
Но в начале лета Карл вдруг проснулся. Из Швеции прибыли свежие резервы, и король пошел в наступление.
Штейнау поступил рационально и логично: с частью армии занял укрепленные позиции на берегу Даугавы – там, где шведам предстояло делать переправу.
В битве на Даугаве 9 июля 1701 года Карл XII блестяще продемонстрировал свой полководческий почерк.Штейнау считал, что понимает тактику юного полководца, который непременно кинется в атаку во главе передового отряда, невзирая ни на какие препятствия. На этом фельдмаршал и построил диспозицию. Он намеренно оставил на своем берегу место для высадки шведского авангарда, чтобы потом раздавить его превосходящими силами. Гибель или взятие в плен шведского короля означали бы победу в сражении и во всей войне.Снежного бурана, облегчившего победу под Нарвой, летом ждать не приходилось, но Карл устроил искусственный туман: множество костров из мокрой соломы обеспечили в месте переправы плотную дымовую завесу. Под ее прикрытием шведы переправились через реку на плотах, заслоненных от пуль толстыми щитами.Карл действительно оказался на противоположном берегу одним из первых, и солдат с ним высадилось немного, но это были отборные части – гвардейские гренадеры. Король правильно рассчитал, что Штейнау позволит авангарду беспрепятственно форсировать Даугаву, и верил в стойкость своей гвардии.Всё так и вышло. Саксонцы трижды атаковали плацдарм, понесли большие потери, но опрокинуть гренадеров в воду не смогли, а тем временем прибывали все новые и новые батальоны. Когда их набралось достаточно, шведы перешли в наступление и обратили уставшего неприятеля в бегство.
Гром этой победы был еще оглушительнее, чем Нарвской. Вся Европа восхищалась гением, который из крайне неудобной позиции сумел разбить вдвое бóльшее вражеское войско – притом не каких-то диких московитов, а опытных саксонцев. (Кстати говоря, русские полки в этой битве никак себя не проявили – вероятно, у Репнина была инструкция уклоняться от участия в сражениях.)
Август немедленно очистил Прибалтику и стал слать парламентеров, прося мира. Но Карл считал, что курфюрст наказан недостаточно, желал лишить его польской короны и оккупировать Саксонию.
Шведы вторглись в Польшу (хотя та формально по-прежнему в войне не участвовала) и заняли Варшаву. Речь Посполитая разделилась надвое – часть панов сохранила верность своему королю, но шляхетство северных областей взяло сторону Карла. Начиналась одна из тех польских междоусобиц, которые никогда быстро не заканчивались.
В кампанию 1702 года Карл углубился еще дальше в Польшу, пошел на Краков, куда перенес свою ставку Август. Саксонцы отступили, надеясь, что шведский король увлечется преследованием и оторвется от главных сил. Так и вышло. Карл погнался за отходящей вражеской армией с 10-тысячным корпусом. Саксонцев и их польских союзников было около 28 тысяч.
Ровно через год после битвы на Двине, 9 июля 1702 года, состоялась баталия, прошедшая примерно по тому же сценарию. Саксонцы укрепились на возвышенности близ Клишова (к северо-востоку от Кракова), защищенные болотом и лесом. Приготовились, что Карл, как обычно, пойдет напролом, но шведы внезапно поменяли всегдашнюю тактику и произвели обходной маневр. Натиск польской конницы разбился о сомкнутый строй пикинеров.Судьбу боя решила шведская кавалерия, впервые продемонстрировавшая здесь свою удивительную дисциплинированность и управляемость: Карл перемещал эскадроны, как фигуры на шахматной доске, и при этом – невероятно – подразделения не теряли строя.Саксонцы побежали. В этом сражении Карл пережил большую личную трагедию – ядром был убит его зять и единственный друг Фридрих Голштинский.
После Клишова шведского короля стали называть величайшим полководцем современности и даже «арбитром Европы», поскольку считалось, что он может изменить участь другой войны, еще более масштабной, которая происходила в западной части континента. Отныне к Карлу постоянно будут являться посланцы обеих враждующих сторон с самыми заманчивыми предложениями. Но триумфатор ни одним не заинтересуется. Им будет владеть только одна обсессия: добить ненавистного Августа.
«Таким образом, – пишет С. Соловьев, – Август был драгоценный союзник для Петра не силою оружия, но тем, что возбудил к себе такую ненависть и такое недоверие шведского короля; он отвлек этого страшного в то время врага от русских границ и дал царю время ободрить свои войска и выучить их побеждать шведов».
Только этим и оставалось утешаться.
В 1702 году положение России казалось безнадежным. Один союзник, Дания, сдался; второй союзник разгромлен; враг грозен; собственная армия никуда не годится – ни толковых полководцев, ни знающих офицеров, ни обученных солдат.
И все же именно с 1702 года начинается медленное движение в обратную сторону. Россия понемногу переходит в наступление.
