— Истребители! — крикнул над ухом Крюгеля штурман-майор. — Придется прыгать на пять минут раньше. На пять, понял?

И для наглядности показал растопыренные пальцы. Крюгель кивнул: понятно. Озадаченно подумал: это ведь километров на сорок не долетая до цели. К тому же внизу незнакомый горный район — глухие леса, ущелья, бездорожье, заснеженные хребты…

Поддерживая под локоть, штурман подвел Крюгеля к бомболюку, постучал по циферблату наручных часов:

— Немножко не дотянули! Но ничего, товарищ, доберешься сам (в условленном месте на земле, у трех сигнальных костров, Крюгеля должны были встречать местные альпийские партизаны. Теперь все это рушилось). — Ты ж все-таки австриец! Или немец?

— Немец! — крикнул в ответ Крюгель.

— Ну все равно — тутошний. Давай жми, дорогой! Как откроется бомболюк, сразу пошел! И с затяжкой, иначе тебя подстрелят, как куропатку, Считай до двадцати, а потом раскрывайся, Понял, до двадцати?

Уже позднее, раскачиваясь под куполом парашюта, Крюгель оценил всю опасность ситуации, в которой оказался советский самолет. Вверху, постепенно удаляясь, вертелась трескучая карусель, сплошь сплетенная из огненных трасс. Отвлекая ночные истребители от парашютиста, огрызаясь огнем, бомбардировщик продолжал полет на запад. Там, впереди по курсу, тянулась полоса сплошной облачности, и Крюгель обеспокоенно прикидывал: успеет ли советский самолет нырнуть в облака?

Концовку воздушного боя он так и не увидел — слева надвинулась, быстро вырастая в размерах, пятнистая чернобелая громада скального хребта.

Ему повезло с приземлением: он попал прямо в густой ельник. Ветви спружинили под ногами, а зацепившийся купол мягко затормозил падение. Правда, потом долго пришлось обрезать и сдергивать перепутанные стропы, стягивать на землю в клочья изодранный парашютный купол.

Он зарыл под деревом парашют, нарезал лапника и лег навзничь в ожидании рассвета, не предпринимая, как ему рекомендовали, никаких действий до наступления утра.

Сверху по склону, от мрачных льдистых вершин, тянул холодный ветерок, пахнущий снегом. В отличие от недавнего Львова и Словакии, где вечерняя теплынь благоухала распустившейся зеленью, здесь весны не чувствовалось. Черное небо в искристых звездах казалось студеным, чуть повитым туманной изморозью.

Крюгель лежал и думал о том, что вот такое же небо он видел над головой давным-давно, в годы своей молодости: иссиня-черное и одновременно удивительно прозрачное, в котором звездная россыпь виделась живой, выпуклой, стремительно бегущей в бесконечность. В горах, в стерильно чистом воздухе, небо делалось близким, приближалось вплотную, открывая глубины космоса и рождая зыбкое неповторимое ощущение полета: так когда-нибудь будут чувствовать себя астронавты Земли…

Он впервые испытал это в горах Алтая, работая в ночных сменах в скальном карьере — Земля бешено ввинчивалась в черную бездну, в мерцающую россыпь звезд, которые, мелькая по сторонам, уносились прочь…

Нет, пожалуй, oн напрасно пугался незнакомых Альп, преувеличивал их суровость: в сущности, это такие же горы, как Алтай, Карпаты или даже неведомые Кордильеры. Они могут быть разными, но это зависит от самого человека, от того, с какими намерениями он приходит в горы. Да и не только в горы. В любое место, где есть воздух, земля, трава и вода — все это бесплатное становится бесценным, опасно дорогостоящим, если пытаться навешивать на него свои жалкие ярлыки.

А между прочим, нацистская «Лебенсраум» — целый научный прейскурант, разработанный по этому поводу. И очевидно, не случайно сам Крюгель, невольно причастный к бредовой колеснице геополитики, оказался в один миг отброшенным из далекого Приуралья, которое планировалось когда-то первичным рубежом «дранг нах Остен», сюда, в глубокий германский тыл, на самую «пуповину» Европы. Разумеется, он не принимал нацизм, не исповедовал его безумных идей, но тем не менее был при сем присутствующим. А дальше элементарная логика: при общей вине — общая ответственность. Дифференцированная, конечно. Он своей доли вины не отрицает — вот потому и находится сейчас здесь, в Альгейских Альпах.

Становилось холодно, близился рассвет. Крюгель достал из рюкзака стеганку — форменную куртку горно-егерского офицера, вместо шлема напялил суконное кепи с длинным альпийским козырьком. Долго и озабоченно вглядывался в сумрак долины: что его ждет там? Он прекрасно понимал: вся территория Альпийской крепости напичкана эсэсовскими войсками, дороги перекрыты заставами и патрулями, а на въездах в населенные пункты — шлагбаумы КПП с обязательной проверкой документов.

Насчет своих бумаг Крюгель не беспокоился: они все соответствовали действительности, начиная с офицерского удостоверения и командировочного предписания: он, полковник Ганс Крюгель, фронтовой военный инженер, вышедший из госпиталя после ранения (справка об этом имелась), направляется главным инженерно-саперным управлением в распоряжение генерала Фабиунке, начальника гарнизона города Бад-Аусзее.

Направляется экстренно и конфиденциально как опытный специалист минно-взрывного дела для решения особых заданий, связанных с укреплением созданной волей фюрера неприступной Альпийской крепости. Все логично и достоверно. Исключая, конечно, одну рискованную деталь: возможную проверку по линии гестапо.

Однако сам Крюгель и те, кто готовили его к заданию, умышленно шли на такой риск, резонно полагая, что гестаповцам теперь, на финише воины, не до списков тайной офицерской оппозиции, и уж вряд ли они, в хаосе поспешного бегства, потащат эти списки с собой в Альпиенфестунг. Другое дело, если бы Крюгелю ненароком встретился здесь кто-нибудь из офицеров, знающих его по «Хайделагеру»… Этот вариант учитывался, и не только исходя из теории вероятности. При определенных обстоятельствах оберст Крюгель мог, даже обязан был сам активно искать подобной встречи.

Но все эти проблемы относились к будущему, хотя и недалекому. Сейчас Крюгеля волновал вопрос чисто практический, с виду очень простой, однако чрезвычайно важный. Своего рода запев, а еще точнее, камертон всего предстоящего. Сфальшивить — означало сбиться с намеченного пути, расстроить планы и, может быть, даже проиграть.

Надо было умело сделать первый шаг, тонко, естественно войти в игру. Заранее продуманное и отработанное начало рухнуло еще там, на высоте, в полночь, когда Крюгелю пришлось прыгать преждевременно. На партизан он уже выйти просто не мог. Оставались две конспиративные явки: первая, основная— в Зальцбурге, и запасная — в Бад-Ишле. Однако он твердо предположил, что воспользоваться придется только второй (Зальцбург был слишком далеко).

Следовательно, ему необходимо пробираться в Бад-Ишль. Но как? Как он вообще может выйти из лесу и оказаться вдруг на горной дороге, где ежеминутно курсируют воинские автомашины, патрульные мотоциклы фельджандармерии? Он что, вывалился пьяный из штабного автобуса, отстал от автоколонны? Или герр оберст возвращается с утренней любительской охоты, на которую почему-то ходил с офицерским парабеллумом?

Да, как ни прикидывай, а фигура полковника — специального эмиссара военно-инженерного центра, будет выглядеть на обочине дороги слишком одиозно…

Что же предпринять?

Может быть, в течение дня тщательно разведать обстановку, сориентироваться по карте, определить маршрут, а следующей ночью, пользуясь темнотой, незаметно войти в ближайший город? Но ведь ночью всякая случайная встреча еще более опасна…

В конце концов махнул рукой: он, бывалый фронтовик, хорошо знал, что всякие умозрительные вариации зачастую рушит реальная обстановка, но зато она подсказывает самые неожиданные решения. Если, конечно, держать себя в руках, не терять голову.

Крюгель шел весь день, спускаясь в долину, переночевал опять в лесу на лапнике, а на следующее утро, вскоре после восхода солнца, вышел к горному шоссе. Оно было пустынным, мокро поблескивал асфальт на поворотах.

В кустах у обочины Крюгель стал ждать случайного автомобиля и вдруг отчетливо уловил паровозный гудок. Не басовитый, мощный, а скорее, писклявый и хрипловатый гудочек «кукушки» — малютки паровоза, какой обычно таскает туристский поезд с игрушечными вагончиками. Оказывается, неподалеку внизу, по самому берегу бурной речушки, проходила железная дорога, не указанная почему-то на карте. Поднявшись на увал, Крюгель увидел в ложбине уютный хутор и железнодорожную платформу, на которой толпилось несколько пассажиров (очевидно, местные крестьяне, судя по молочным бидонам).

Через полчаса Крюгель уже садился в поезд, следовавший по маршруту «Гмунден — Бад-Ишль». Однорукий кондуктор, пропустив крестьянок, хмуро показал Крюгелю вперед, в голову поезда: «Второй вагон — для офицеров!»

Здесь были небольшие четырехместные купе, правда, все они оказались занятыми. В последнем за полуоткрытой дверью сидел в одиночестве грузный пожилой полковник. «Ну что ж, придется напроситься к нему в компанию», — решил Крюгель, постучав в дверь.

Полковник дремал и не очень вежливо ответил на приветствие. Крюгель расположился у окна, на противоположной стороне, хотя здесь было не совсем удобно: солнце светило прямо в глаза. Однако ему хотелось поближе разглядеть попутчика, еще с порога он понял, что где-то раньше встречал этого человека. Уж больно запоминающаяся внешность: пышные усы а-ля кайзер Вильгельм, седоватый ежик, крупный бесформенный нос.

— Росслау-Дессау! — обрадованно, громко сказал Крюгель.

— Что, что? — полковник встрепенулся, нагнул голову и приставил ладонь к уху. — Говорите громче, я старый артиллерист и потому плохо слышу!

— Мы встречались с вами в Росслау-Дессау, герр оберст! — пояснил Крюгель. — Помните инженерно-саперное училище? Вы преподавали там тактику артиллерии. Я угадал?

Полковник изящным, почти молодцеватым жестом тронул кончики усов, вприщур оглядел Крюгеля:

— О! Так вы один из моих учеников? Я очень рад! — и чуть приподнявшись, представился: — Оберст Ульрих фон Шуле. Да, да, я двоюродный брат, иначе говоря, кузен того самого графа фон Шуле, который был известным дипломатом. Однако вашу фамилию, оберст, я, извините, что-то не припоминаю…

— Ганс Крюгель.

— Крюгель!.. — Полковник в раздумье пожевал губами, — Нет, не припоминаю… Вы не из дворян?

— К сожалению, нет, граф.

— А, не называйте меня графом! Просто оберст. Это не модно, особенно теперь, когда все летит к черту. Так вы говорите — Росслау-Дессау? Это какой год?

— Тридцать девятый. На наших офицерских курсах учился в то время капитан Чап Веко — сын генералиссимуса Чан Кайши. Не припоминаете?

— Ну как же, помню! — усмехнулся фон Шуле. — Этот желтолицый ковбой и забияка! Он слишком сорил деньгами — я таких не люблю. А из вас, я вижу, получился неплохой вояка. Кстати, за что вы получили Большой немецкий крест?

— За строительство оборонительной позиции «Хаген». Это было на Орловском выступе. Курская битва.

— Знаю. Читал, даже изучал. Но эта позиция нам не помогла. Если хотите знать, мы проиграли Курскую битву, равно как и другие крупные сражения, во многом потому, что не имели хорошей противотанковой артиллерии. А русские, наоборот, с самого начала войны имели именно такую артиллерию. Это я говорю, как специалист своего дела. Стыдно сказать, даже сейчас, в противотанковой обороне Берлина, мы делаем упор на зенитные 88-миллиметровые пушки. Они, безусловно, представляют удачную артиллерийскую систему, но зенитную, а не противотанковую. Зенитную, черт побери!

— Главное управление вооружений, как известно, делало ставку на ракеты, — сказал Крюгель. — А люфтваффе — на самолеты-снаряды.

— Болваны! — гневно буркнул фон Шуле. — И те, и другие. В управлении вооружений сидел этот предатель Фромм, поднявший руку на фюрера. В люфтваффе верховодил безмозглый пижон Геринг. Так что все объяснимо.

— Не могу полностью согласиться, — деликатно возразил Крюгель. — Ракетное оружие есть веление времени. Мы были в этом отношении первыми, а у первых всегда случаются неудачи. Естественно.

— Чепуха! — сердито побагровел полковник. — Наши ракеты — это преждевременный выкидыш! Аномалия, плод безответственных фантазеров. Надо же считать, черт побери! Война, герр Крюгель, как ничто другое, любит счет. Особенно на деньги. Наши ракеты — вызов здравому смыслу. Цена каждой из них превышает стоимость боевого самолета. А ее — и, значит, кучу денег — бросают на ветер ради одного, часто неудачного, неточного по месту взрыва. Этот главный ракетчик генерал Дорнбергер — самый бессовестный и безответственный транжир рейха. Я так и сказал ему недавно. Прямо в глаза.

— Вы знакомы с генералом Дорнбергером? — Крюгель сделал удивленное лицо.

— Знаком… И давно, Хотя, признаться, это знакомство я не отношу к числу приятных для меня. Грубый, нахрапистый человек. К сожалению, в ближайшие дни мне, очевидно, предстоит очередная встреча с ним.

— Вот как? Вы уезжаете отсюда?

— Нет, совсем наоборот — он уже приехал сюда. Говорят, что привез с собой всю ораву своих дармоедов-ракетчиков. Ну вы же, наверно, слышали: американцы прорвались в Тюрингию и выкурили их из подземной поры под Нордхаузеном.

— Нет, последних оперативных сводок я не читал, — признался Крюгель. — Я неделю назад выехал из Берлина. И по пути в Бад-Аусзее решил поискать здесь тетку: она эвакуировалась из Магдебурга в Гмунден еще в январе. Очень жаль, я так и не нашел ее.

— И не пытайтесь искать в этой кутерьме! — махнул рукой фон Шуле. — Я тоже потерял свою семью где-то в Баварии. Никаких следов! Впрочем, сын при мне, а это главное.

— Он служит в вашей части?

— Вы угадали. Он мой адъютант в чине капитана. Сейчас режется, шельмец, в карты в соседнем купе. Но что поделаешь — молодость. Мы тоже были молоды, оберст. Не так ли?

— Вы едете из Гмундена?

— Да, возвращаюсь с оперативного совещания в Лангбат, где расквартирован штаб моей горно-егерской артбригады. А вы, оберст, как я понимаю, следуете дальше к самому генералу Фабиунке?

— Так точно. В предписании указано его имя.

— Он деловой офицер. Надеюсь вы с ним поладите и сумеете в короткий срок создать здесь, в Альпах, нечто подобное позиции «Хаген». Хотя лично я очень сомневаюсь в этом. Извините за откровенность.

— Что ж, буду стараться. Я солдат, — сказал Крюгель и, чуть помедлив, задал вопрос: — А что нового вы услышали, граф, насчет оперативной обстановки?

Фон Шуле вздохнул, грустно надул губы.

— Ничего утешительного, дорогой Крюгель… Наши дела просто плохи. В последнем приказе оберкомандовермахт говорится, что группа армий «Северо-Запад» фельдмаршала Буша, хоть и получила в подкрепление две армии, стремительно отступает. Командующий группой «X» генерал Бласковиц окружен в Голландии, фельдмаршал Модель со всей группой армий «Б» варится в рурском котле, его 5-я танковая армия полностью разбита. Генерал Лухт окружен в Гарце и всюду крепости, крепости, а по сути, настоящие большие и малые котлы. Какая профанация! Но самое серьезное, оберст, состоит в другом: кажется, затрещал наш Восточный фронт! Вчера утром русские перешли в наступление в районе Кюстрина, на Одере, и южнее Котбуса — на Нейсе.

— Ну и как вы оцениваете эти события?

— Через десять дней Берлин падет. И тогда же произойдет встреча русских с американцами и англичанами примерно на линии Эльбы. Это будет потрясающе: вал на вал! И начнется драка, какой еще не видывал свет! Взаимоистребление!

— Бы в это верите, оберст?

— Безусловно. Или янки с англичанами окажутся безмозглыми дураками, допустив «большевистский потоп» в Европе. Вот тогда и нам с вами будет крышка, герр Крюгель.

— А в противном случае?

— В противном случае будет «война столкновения». Недолгая, но жестокая и беспощадная. А наш фюрер станет хозяином положения. И вершить судьбу этой войны он будет отсюда, из Альпийской крепости.

— Разве фюрер приедет сюда?

— Майн гот! — искренне удивился полковник. — Вы, Крюгель, словно с луны свалились. Об этом здесь только и говорят, в Берхтесгадене все готово к его приезду. Между прочим, я слышал вчера на совещании, что сюда уже прибыли некоторые центральные министерства, в том числе и ваше инженерно-саперное управление. А вы все еще едете с его предписанием из Берлина. Странно, не правда ли? Хотя я забыл: вы же целую неделю провели здесь в розысках своих родственников, А нынче события меняются не по дням, а по часам. И пока — не в нашу пользу. Бедная Германия!..

Поезд шел медленно, на подъемах паровозик отчаянно пыхтел, обволакивая вагоны клубами дыма и пара. Остановки были частыми, почти у каждого хутора. На платформах, под сводами кирпичных павильонов, полно праздной солдатни, пестрят наряды местных крестьянок, мелькают перышки на тирольских шляпах, пятнами выделяются бледные лица эвакуированных — и всюду говор, беззаботный смех. «Как, однако, далеко отсюда война!» — невольно подумал Крюгель.

В Лангбат — пригород Эбензее — поезд прибыл уже в двенадцатом часу. Полковник фон Шуле настойчиво приглашал Крюгеля сойти и погостить у него, обещая изысканный охотничий ужин и покер в компании приличных партнеров. Но Крюгель отказался, хотя и чувствовал соблазн: фон Шуле был человеком широко информированным и наверняка влиятельным в местных кругах, общение с ним могло бы облегчить Крюгелю его трудную миссию. Однако Крюгель твердо знал и другое: удача приходит лишь на мгновение, нельзя испытывать судьбу. К тому же он еще при знакомстве с графом сразу же ощутил некое смутное беспокойство, скрытую настороженность, которая нарастала все эти три часа, проведенных в купе. Словно твердил упрямый внутренний голос: «Сближаться опасно!»

До курортного Бад-Ишля, расположенного от Эбензее в каких-нибудь пятнадцати километрах, переполненный поезд тащился еще целый час. На перроне при выходе эсэсовские патрули проверяли документы у каждого прибывшего в город. Правда, Крюгеля проверке подвергать не стали, лишь почтительно взглянули на его витые полковничьи погоны.

Он вышел на привокзальную площадь, оглядывая причудливое многоцветье городских крыш. Слева в лучах солнца мерцала снеговая шапка горы Хее Шрот, прямо впереди беспорядочно громоздились черно-белые Мертвые горы. Справа от города, круто обрываясь над рекой Траун, тянулись лесистые склоны Кальтенбаха. Крюгель остался доволен «рекогносцировкой» — кажется, он неплохо проштудировал венский рекламный проспект «Курортные Альпы» и именно таким представлял окрестный ландшафт Бад-Ишля.

Итак, теперь начиналось главное действие. Однако Крюгель отчего-то медлил, не двигался с места. Он чувствовал откровенную робость перед решающим первым шагом. Никак не мог сообразить: куда пойти? Направиться на розыски гарнизонного офицерского отеля или в первую очередь посетить конспиративную явку? На инструктаже в Москве ему сказали: мелкие вопросы решать самому на месте, исходя из обстоятельств. Но черт подери, он был зеленым новичком в подобных вещах!

В конце концов решил сначала отыскать явочную аптеку, чтобы убедиться хотя бы: на месте ли она, не разбомбили ее, не взорвали? Потом на душе спокойнее будет…

Эту аптеку на Людвигштрассе он помнил по фотографиям во всех деталях и уж, конечно, с завязанными бы глазами мог обнаружить «пропуск» — газету в почтовом ящике у крыльца (если ее не будет, входить нельзя!). Он знал также, что хозяин часто бывает в отъезде и в этом случае никому другому пароль предъявлять не следует.

С аптекой все оказалось в порядке, на месте был и обусловленный «пропуск». Однако Крюгель в нерешительности прошел мимо и остановился поодаль, на углу: уж слишком опасное соседство обнаружил он у конспиративной аптеки. Рядом на площади, буквально в нескольких шагах, в здании городской ратуши, располагался штаб какой-то крупной эсэсовской части. «Впрочем, аптекарь тут не виноват, — сообразил Крюгель. — «Черные преторианцы» наверняка появились недавно и по обычной своей нахрапистости облюбовали, захватили для себя лучшее здание в городе».

Может, пока ограничиться этой предварительной разведкой?

Минуту помедлив, Крюгель все-таки повернул назад и не спеша поднялся по щербатым каменным ступенькам. Вошел в залу, вместе с немногочисленными посетителями потоптался у витрины, краем глаза рассматривая хозяина: это был он — одноногий инвалид.

Чтобы переждать несколько минут, Крюгель сел в углу к полированному столику, рассеянно перелистал фотоальбом «Альпы — любимые горы фюрера». Броское с готическим тиснением издание — такие альбомы, рекламирующие многогранную личность «вождя рейха», были в моде в конце тридцатых годов.

Крюгеля удивила реакция аптекаря на пароль-рецепт и условную фразу: «Сделайте, пожалуйста, тройную дозу этого лекарства». Тот явно испугался. Кого? За спиной Крюгеля стояли лишь две старушки, других клиентов в зале не было… Может быть, хозяин увидел нечто тревожное через окно? И почему он медлит с отзывом?

Все так же недоуменно разглядывая оберста, аптекарь наконец произнес ответную фразу. «Какой нервный, однако, — подумал Крюгель, замечая побелевшие губы аптекаря. — А ведь испугался он именно меня. Но почему?»

Это выяснилось через полчаса, когда, выпроводив старушек, хозяин закрыл аптеку и пригласил Крюгеля наверх, в свою жилую мансарду. Там он долго с пристрастием расспрашивал гостя. Только потом протянул руку:

— Давайте знакомиться: Фридрих Ворх.

— Ганс Крюгель!

— Ну и напугали вы меня, герр Крюгель!.. Ведь я принял вас за провокатора, подосланного нацистами. Разве вы не знаете, что самолет, на котором вы летели, сбит истребителями и весь экипаж погиб?

— Не знаю… — Крюгель вздрогнул от неожиданной страшной вести. Сразу вспомнил морозный ветер, ворвавшийся в распахнутый бомболюк, и огненную кутерьму в ночном небе. Но ведь бомбардировщик уже подходил к спасительной облачности. — А вы не ошибаетесь?

— Нет! — сказал аптекарь. — К сожалению, ошибки нет. Партизаны подтвердили это. Известны даже фамилии погибших летчиков.

Опустив голову, Крюгель молча мял в руке суконное кепи. Вот она горькая расплата за его сегодняшнее везение!.. Никакая удача даром не дается — таков уж закон войны. Он понимал, отдавал себе отчет в том, что теперь его личный долг значительно возрос: он непременно должен исполнить то, ради чего погибли русские летчики. Никаких отклонений, никаких малейших компромиссов: различные аргументы, которыми он мог пытаться раньше оправдать возможные свои колебания, теперь не имели значения. Он обязан идти твердо и до конца…

— Я понимаю… — тихо сказал Крюгель. — Они не могли маневрировать — они прикрывали меня. Я должен найти их могилу…

— Мы вам поможем, оберст. Но это потом.

Стуча деревяшкой, хозяин сноровисто накрывал ужин. Из буфета достал старую довоенной выделки бутылку «рейнвейна». Ухмыляясь, предложил:

— Может, выпьем по случаю нашей встречи?

— Нет! — решительно отказался Крюгель. — Не то время, да и обстановка не та.

Ворх грустно покачал головой, раскурил глиняную трубочку:

— Да, вы правы, оберст, не те времена… У меня вчера тоже были в гостях друзья и тоже отказались. Там где кровь — вину не место. Расскажите, как вам удалось добраться сюда?

Крюгель не спеша и подробно пересказал все свои вчерашние и сегодняшние дорожные приключения. Ничего не утаивая, не упуская деталей: его предупредили, что хозяин аптеки — не только надежный, но и весьма опытный разведчик, советами которого не следует пренебрегать.

Ворх слушал внимательно, дымил, пощипывая подбородок. Казалось, ничто в рассказе оберста не удивляло, не интересовало его. Выслушав, спокойно сказал:

— Что ж, вы действовали правильно, хотя и слишком рискованно. Особенно при знакомстве с этим фон Шуле. На одном вашем проколе он вас, кажется, поймал.

— Но это знакомство стало ценным для меня, — возразил Крюгель. — Я кое-что узнал весьма полезное. Например, про генерала Дорнбергера и его команду специалистов-ракетчиков. Они уже прибыли сюда, в Альпийскую крепость.

— Ну, все это без малейшего риска вы могли узнать и у меня. Более того, я даже знаю, что ракетчики расквартированы в отеле «Ингебург», в местечке Оберйох, — это вблизи высокогорного курорта Хинделанг. Их там около пятисот человек во главе с Вернером фон Брауном. Они живут в отеле, вернее, непробудно пьянствуют под охраной эсэсовцев и самого группенфюрера Ганса Каммлера.

— Вот как? — удивился Крюгель. — Он пошел на повышение! В прошлом году я видел его еще бригадефюрером.

— Каммлер — один из свирепых бульдогов Гиммлера. В последнее время он командовал ракетным корпусом в Голландии. Драпанул оттуда и получил приказ фюрера немедленно эвакуировать руководящие кадры «оружия-фау» в Альпийскую крепость, подземную «Дору» взорвать, рабочих-военнопленных поголовно уничтожить. Со всем этим он успешно справился и сейчас тоже пьянствует в Оберйохе.

Аптекарь почмокал потухшей трубкой, хитро подмигнул Крюгелю:

— Уверяю вас, что такие подробности вам не мог бы рассказать граф фон Шуле даже на приятельском «охотничьем ужине», от которого вы столь разумно отказались!

— Тем не менее полковник фон Шуле — человек влиятельный здесь, в Альпах. Вы же не станете этого отрицать?

— И не подумаю! Граф в самом деле пользуется большим влиянием и весом. Особенно у местного эсэсовского начальства. К вашему сведению, оберст, граф фон Шуле — старый приятель рейхслейтера Бормана, его хорошо знает также Гиммлер. А вообще, фон Шуле довольно одиозная личность. Фанатичный нацист, он известен как прожженный клеветник и доносчик. Он не остановился даже перед тем, чтобы настрочить донос и отправить в концлагерь своего кузена Курта фон Шуле — в прошлом видного немецкого дипломата. Ко всему прочему он, по нашим данным, еще и давний агент гестапо. Видите теперь, на какого «фон-подонка» вы напоролись?

Крюгель озабоченно покусывал губу. Да, пожалуй, аптекарь прав — случайная встреча со своим бывшим учителем оказалась на проверку не такой уж блестящей удачей, как он воображал!

Выколотив трубку, Ворх подошел к окну и долго в раздумье глядел на сумеречную улицу. Потом зашторил окно, включил свет.

— Будем надеяться, что фон Шуле ничего не заподозрил… Ведь ему не составляет труда позвонить тому же генералу Фабиунке или в инженерно-саперное управление и навести справку. Тогда я вам просто не завидую… Но не думаю, что он сделает это: ему сейчас просто не до вас. Впрочем, поживем — увидим. А впредь — предельная осмотрительность, герр Крюгель! Предельная!