Не повезло с приземлением, а больше всех — Ивану Сарбееву. Он угодил на крону столетнего дуба и, хотя не завис, исцарапанный, благополучно прошел сквозь ветви, однако при ударе о землю сильно зашиб ногу. Сержанту Анилье пришлось с ходу потрошить свою медицинскую сумку, оказывать ему помощь.

Полторанина тоже основательно трахнуло о землю. Он все время ожидал выстрела снизу и забыл подтянуться на стропах, прозевал момент приземления.

Едва отстегнув парашютные лямки, тут же кубарем откатился в сторону, приготовился к бою. Но вокруг было тихо, поразительно спокойно. Потом подошли капрал Гжельчик и лейтенант Братан — шли во весь рост, не таясь и громко разговаривая: дескать, чего пугаться, мы бывалые партизаны.

— Витаю вас, панове, на земле польской! — Гжельчик, улыбаясь, бросил к шлему два пальца: — Hex жие!

— Где мы находимся? — хмуро спросил Полторанин.

— Я же сказал: в Польше! — опять ухмыльнулся капрал.

Полторанину было не до веселья: окружающая местность не имела ничего общего с рабочей картой высадки. Где же их все-таки выбросили, черт подери?

И почему тихо в деревне? Ведь парашютисты были отлично видны в рассветном небе, к тому же этот треск упавшего на чью-то крышу груза… И вот — абсолютная тишина. Подозрительная, зловещая. Чем она объясняется?

Надо было тем не менее действовать. В первую очередь спасать поклажу грузового парашюта. Там резервный боезапас, продукты, а главное — комплекты запасных сухих батарей для радиостанции.

— Ступайте на поиски с Гжельчиком! — приказал Полторанин лейтенанту Братану. — А мы выходим через лес вон на ту высотку. Там пункт сбора. Будьте осторожны, в селе возможна засада. В бой не ввязывайтесь, сразу уходите. Черт с ним, с парашютом. В конце концов, обойдемся и без груза.

— А как с Иваном? — Братан кивнул в сторону лежащего на траве Сарбеева. — Управитесь с ним?

— Ничего, дойдет сам. Анилья говорит, что перелома нет, слава богу. Ну, валяйте.

Быстро светало. День начинался серый, пасмурный. В лесу стояла сырость, а в зарослях орешника, через который пришлось продираться, вообще сплошная мокрота. Телогрейки намокли, набухли водой, идти в них становилось трудно — душно и жарко, но бросать их было нельзя. Ночью в одних комбинезонах не очень-то поспишь на голой земле. А просушить телогрейки недолго, теперь лето.

Сарбеев пока держался, опираясь на палку, шел самостоятельно, хотя ступня распухла и пришлось снять правый сапог. Полторанин уважительно поглядывал на Сарбеева: парень молчаливый, значит, крепкий. Выдюжит.

Шли с частыми остановками. Прислушивались, нет ли сзади стрельбы? Минут через сорок вышли на высотку. Тут оказалась небольшая вырубка, уже заросшая кустарником, а в центре ее деревянный геодезический знак.

Полторанин достал планшет, попытался наконец сориентироваться. Вероятнее всего, их выбросили либо ближе, либо дальше намеченного пункта — линию курса летчики, пожалуй, выдерживали точно, не отклоняясь в сторону. Если штурман поспешил с высадкой (а летуны обычно стараются побыстрее отделаться от груза, к тому же произошла некоторая задержка по времени при обстреле самолета над линией фронта), стало быть, действительное место надо искать где-то здесь, западнее… По общим признакам местность похожая: такое же, как на карте, холмистое предгорье, и тоже справа тянутся хребты, а вот магистрального шоссе тут уже нет — еще раньше оно повернуло на юг. Река Санок — очень характерный изгиб русла… Если тот самый, что поблескивает вдали, то, значит, они на высоте 247,3, указанной на карте (тоже с геодезическим знаком!). Следовательно, село называется Яськи.

Ничего себе удружили летуны: бросили их в сорока километрах от реального места десантирования!

— Анилья, готовь «Север» к работе! Через двадцать минут выходим на связь.

Хорошо бы, конечно, дождаться ребят, чтобы уточнить, не ошибся ли он в ориентировке, Яськи ли это? Но они вряд ли скоро подойдут, а ждать нельзя: время выхода в эфир должно соблюдаться точно. Придется место высадки указывать предположительно, а потом в следующий сеанс связи уточнить.

Что за странное село? Утро наступило, уже солнце на горизонте в тучах появилось, а селяне знай себе дрыхнут, бока пролеживают. Ни дымка над крышами, ни единого движения на улице. И стада нигде не видно; обычно в это время коров на выпас гонят (хотя коров может и не быть— оккупанты реквизировали).

Он перевел бинокль к центру, села и… присвистнул от изумления: на одном из огородов вдоль плетня крались его разведчики Братан и Гжельчик! Но они были не вдвоем, а с каким-то пареньком в пятнистой кацавейке-безрукавке! Что за тип, где они его подцепили?

Лицо попутчика разглядеть было трудно, видно только, что черноволосый, лохматый, нечесаный. И очень уж бойкий, разговорчивый: блестит зубами и без устали жестикулирует. Уж не думают ли они вести его сюда?

Думают. Все трое вышли на околицу и исчезли из виду, нырнули в кусты.

«Интересно… — размышлял Полторанин, — Откуда взялся этот чернявый? И с автоматом на шее. Не нашим, конечно, а трофейным, немецким. Может быть, польский партизан?»

Сержант Анилья, забросив антенну на ближнее дерево, уже настраивала рацию. Радом на пеньке сопел Иван Сарбеев, приспосабливая кусок дубовой коры к перевязанной стопе — вместо подошвы. Полторанин помог ему, сочувственно спросил:

— Как же это произошло? Подвернул, что ли?

— Да нет… Просто ушиб. Разбередил старое. Ранение у меня раньше было. Осколочное. И вот с дуба прямо на эту ногу свалился. Надо же…

— Болит?

— Дергает немного. Ничего, день-два — и пройдет. Отлежусь.

«А вот отлеживаться вряд ли придется, — подумал Полторанин. — Видно, надо уходить: уж очень быстро, торопливо нырнули в лес ребята-разведчики. Значит, в тихих Яськах опасная обстановка».

— Ты вместо палки лучше костыль сделай. Такой, чтобы опора была, чтоб подмышкой опираться. Как в лазарете дают, знаешь?

— Да уж знаю, — усмехнулся Сарбеев. — Я на этих костылях месяц шкандыбал.

Щеки и лоб его были усыпаны испариной, как после хорошей бани. «Наверно, больно ему, а скрывает, хорохорится. Следует, пожалуй, распределить среди ребят его поклажу да куртку снять, все полегче станет. А вообще, придется повозиться с ним, ой как придется! — Полторанин с горечью п досадой взглянул на распухшую синюшную ногу. — Ну что ж, приспичит — будем нести, такой вариант в ходе подготовки предусматривался».

Со связью хоть повезло — Анилья сразу поймала позывные и перешла на передачу. Отстукала короткий текст, раскодировала ответ: «Вас поняли, ждем следующего сообщения. Действуйте по плану».

Полторанин вытер взмокшее лицо: оказывается, его тоже пропарило не хуже Ивана Сарбеева. Было от чего волноваться, переживать — а вдруг не сработала бы рация? Тряхнуло на приземлении, какие-нибудь лампочки перетрясло, радио — штуковина хрупкая… А тогда сиди кукуй на неизвестном месте в неизвестной обстановке.

Теперь веселее. Связь, она вроде верной, дружески протянутой руки, готовой в любой момент поддержать и помочь. Она дает ощущение опоры, своего родного тыла. А это особенно важно, хотя у разведчика, по сути дела, никакого тыла нет.

— Рацию по-походному! — бодро приказал Полторанин. — Свертывай антенну!

Это уж он самому себе приказал: не полезет же девушка-радистка на дуб, где запутался в сучьях конец антенного провода! Для него было делом одной минуты, подпрыгнул, подтянулся, а там, на дубу, что тебе на сибирском кедре — сучья толстенные, в обхват, хоть пляши, не сорвешься.

Он сбросил провод, пригляделся вниз: где там плутает Братан со своими поляками? И сразу схватился за бинокль: слева, в ложбине, километрах в пяти от села, пылила по проселку колонна автомобилей. Их было пять, одинаково пятнистых, камуфлированных. За высокими бортами четко видны солдатские каски — по четыре в ряд. А в кузове пять рядов, итого по двадцать гавриков в каждой машине.

Стало быть, полноценная немецкая рота… Направляются явно в село, в эти непробудные Яськи. Кажется, дело пахнет керосином.

Полторанин спрыгнул с дерева, заложив пальцы в рот — колечком, дважды заливисто свистнул. Где-то поблизости, из кустарников, тут же ответили.

— Что случилось? — встревоженно спросила радистка.

— Немцы на подходе к селу! Надо немедленно уходить.

— Не спеши, командир, — спокойно сказал Сарбеев. — Они сразу в лес не полезут, фриц теперь не тот. А ежели насмелятся прочесывать, так перед этим полчаса будут мины швырять. Куда попало.

— Что ты хочешь сказать? — недовольно нахмурился Полторанин.

— Надо сперва посмотреть, что они задумали. И ребят подождать, посоветоваться. А уйти всегда успеем — кругом лес. Мы их на Волыни в лесах всегда за нос водили.

— Кого это их?

— Ну немцев, карателей. Кого же еще!

«Пожалуй, он прав, — прикинул Полторанин. — Спешить, горячиться но следует. И потом, не зря же мне чисто партизанскую группу укомплектовали. Они такие переделки прошли вдоль и поперек. Может, немцы просто по своим делам едут в село или дальше? Черт с ними, пускай едут».

На поляну наконец-то вышли разведчики, все трое. Чуть ли не строевым ударили, вытянулись перед командиром.

Причем Братан и Гжельчик встали по бокам, а в середине шеренги лихо вздернул подбородок тот самый «черныш», нечесаный и низкорослый, которою Полторанин приметил в бинокль еще в деревне. Интересно, почему они оставили при нем шмайсер, почему не разоружили?

Братан и Гжельчик, наверно, рассчитывают, что он сейчас восторженно бросится расспрашивать их про чернокудрого ухаря: где такого орла откопали, как познакомились и так далее. Ну пускай ждут.

Он все-таки командир и обязан держать марку.

— Ну как там обстановка, в Яськах?

Вот пусть сначала они удивятся. Пока ходили, подкрадывались к неизвестному селу, он уже успел самостоятельно разобраться и сориентироваться. Прямо на месте.

Ребята действительно удивленно перекинулись, а Братан простодушно спросил:

— Какие Яськи, командир?

— Ну это село. Оно ведь Яськи называется?

— Никак нет, командир. Это село Лыпня. Оказывается, ротозеи-летчики — чтоб им перец в печенку! — выбросили нас под самый нос немцам. Прямо на полигон сбросили. Лыпня почти на его границе. Еще бы километров семь западнее, и мы попадали бы на казармы школы ракетчиков. Вон там.

Полторанина сразу в жар бросило: вот это влипли! И между прочим, под его личным мудрым руководством… Пока соображал, что же ему, командиру, ответить на такую «вводную», как реагировать, вдруг заговорил молодой поляк. Горячо, быстро затараторил, будто боялся, что его остановят и не дослушают. Полторанин озадаченно смотрел на его беспорядочно мелькающие руки и ничего не понимал. Ну и моторный парнишка!..

— Он говорит, что нам здорово повезло, — спокойно, иронично перевел капрал Гжельчик. — Немцы бывают в этом селе только днем, проводят здесь полевые занятия ракетчиков: ставят буссоли, тренируют расчеты. А жителей они выселили отсюда два месяца назад. Как и из других десяти деревень, что расположены в долине…

— Кто он и как попал сюда?

— Это Ян Мисюра, польский партизан из боевой группы движения Сопротивления. Она называется «Батальон хлопски» и базируется в предгорье, в пятнадцати километрах к югу. Нет, он здесь не случайно. Партизанские дозоры держат круглосуточно под наблюдением полигон. Он дежурил ночью вон на той высоте, а утром увидел парашюты. Он думал, что мы гости из Лондона. Почему бы и нет? Говорят, под Люблином недавно приземлялись английские парашютисты на связь с отрядами АК (Армии Крайовой). Что касается «Батальона хлопски», то он примыкает к Армии Людовой. Тут есть существенная разница, пусть это объясняет командир отряда, он коммунист. Ян говорит, что он готов хоть сейчас провести к своим советских разведчиков, Там они будут в безопасности.

— Не за этим мы сюда летели… — в раздумье бросил Полторанин, продолжая искоса пытливо разглядывать партизана. Несерьезный парень, сразу с места в карьер, как из мешка целый ворох сведений вывалил. И взъерошенный, потрепанный какой-то, будто после драки. Кацавейка порвана у плеча, на скуле явный синяк…

— Так говоришь, из «Батальона хлопски»? — Полторанин вприщур взглянул на Гжельчика, — Понятно… А он что, споткнулся на дороге?

— Ах, это! — хмыкнул капрал, поняв намек. — Так уж получилось, командир. Янек, понимаете ли, пытался схитрить, крался за нами. Но… пришлось его немного помять…

— А потом?

— Потом он сообщил нам пароль. И мы извинились.

— Вот с этого и надо было начинать! С пароля, — сердито буркнул Полторанин. — А не рассказывать мне разные сказки.

Разумеется, пароль — дело существенное. Однако Полторанин учитывал, что паренек сообщил Гжельчику так называемый опознавательный пароль, предусмотренный для случайных встреч и известный чуть ли не каждому партизану. Он мог быть известен и немцам. Где гарантия, что парень этот не подсадная утка, ловко подброшенная немецкой службой безопасности? Уж очень кстати встретился он на пути десантников… Хотя, с другой стороны, объяснения его выглядят убедительно, логично. Да и слишком молод для такой роли…

Ну что ж, надо, пожалуй, верить ему, не особенно при этом доверяясь. Всякое бывает.

— Откуда собаки в селе? — спросил Полторанин. — Я утром слышал лай.

— Приблудные, — ответил Братан. — Хозяев, значит, выселили, а собаки вернулись. Они ведь к месту привыкают еще больше, чем люди.

— И что же, в селе никакой охраны?

— Охрана есть. Янек говорит, что в одной из хат живут четверо полицаев из «гранатовой полиции». Была у них такая полиция еще до войны. Только службу они несут плохо, каждый вечер пьянствуют, самогонку глушат, а ночью дрыхнут. Утром к приезду немцев выставляют два поста. Одним словом, очковтирательство.

Полторанин в раздумье почесал затылок: понятно, от кого же ночью охранять пустую деревню? К тому же весь район в кольце плотной эсэсовской блокады.

— Как с нашим грузом? Нашли парашют?

— Нашли. Он упал вон туда, в крайний двор. На крышу сарая. Ящик-то крышу проломил, а парашют сверху остался. Мы в огороде под стогом сена тайник сделали, упрятали туда все. Правда, парашют положили в другое место, поближе. В погреб.

— Это почему?

— Шелк пригодится менять на продукты. Даже вон Янек рассказывает, у них в отряде все пообносились. Может, партизанам парашюты подарим, командир? У этого грузового полотнище-то огромное, на весь отряд хватит.

— Посмотрим… — неопределенно буркнул старший лейтенант.

Его сейчас занимал другой вопрос: что делать дальше? С одной стороны, они находились, образно говоря, в мышеловке, дверца которой пока не захлопнута. Хозяин, настороживший ее, еще не обнаружил их, так что они имеют временное преимущество. Могут позволить себе «порезвиться» и даже, набравшись нахальства, «обнюхать» приманку — все эти с виду мирные села, лежащие в долине и на прибрежных холмах. Правда, тут риск каждого шага удесятерен по сравнению с заречными лесами, лежащими за пределами ракетного резервата. Там куда вольготнее. Уж не говоря о том, что где-то поблизости от полигона успешно действуют два советских партизанских отряда, пришедших сюда из освобожденных районов Западной Украины. Они получили прямые указания всемерно помогать группе Полторанина.

Уйти, чтобы вернуться… А стоит ли овчинка выделки?

Полторанин поднял бинокль, разглядывая въезжавшую в село немецкую автоколонну. Да, теперь ясно видно было, что это типично учебное подразделение. Новенькая подогнанная амуниция, блестящая заводская краска на автомобилях, да и внешний вид солдат — одинаково рослых, молодых, мордастых — говорил о тщательном специальном их подборе.

— Четыреста сорок четвертая экспериментальная батарея! — громко сказал Гжельчик.

— Откуда известно?

— Янек сообщил. Не зря же они здесь торчат целыми сутками.

— Ясно, зафиксируем…

Конечно, немцы тоже не дураки. Обнаружив десант, они могут и не спешить захлопнуть мышеловку. Сначала надо присмотреться, все оценить и взвесить, поиграть в кошки-мышки — почему бы нет? А уж потом хлопнуть крышкой. Уверенно, с гарантией.

Нет, пожалуй… Теперь, в сорок четвертом, фашисты не способны на такую игру — больно напуганы. Узнай про десант, они сразу бы подняли переполох со стрельбой и прочесыванием. Это наверняка.

Надо рисковать!

— Слушай приказ, гвардейцы! Остаемся здесь, прямо за пазухой у фрицев. Основную базу определим в деревне, в одном из подвалов. Ночевать будем под охраной полицаев, а днем уходить в поиск. Всем переодеться в немецкую форму. Как отрабатывали по плану.

Полторанин внимательно оглядел разведчиков: все довольны, Анилья даже улыбается. Значит, он верно угадал их настроение, принял правильное решение.