Восемнадцать
Я инстинктивно пригибаюсь. Пистолет скользкий и тяжелый, и все же я продолжаю удерживать его на спинке сиденья высоко над моей головой. Сердце колотится, будто хочет выпрыгнуть из груди, а когда ко мне возвращается слух, я понимаю, что играет музыка – такая, какую крутят на деревенских танцульках. Йо-хо! У кого-то явно нелады с чувством юмора.
Правая рука затекла так, что я почти ее не чувствую, и я медленно опускаю оружие на пол, хотя чувствую сильный соблазн просто бросить его. Но мне еще, может быть, придется защищаться от всех этих других пистолетов, которые – я уверена – все еще направлены на меня, даже в темноте.
– Все живы? – тихо спрашиваю я темноту. Меньше всего хочется напугать кого-нибудь так, что опять начнется стрельба.
Слева от меня Иэн говорит «Да».
Я повышаю голос, стараясь перекричать бренчание банджо.
– Томми? Сид?
В дальнем углу комнаты раздается шорох, а потом голос Сидни, который всегда звучит ясно, произносит:
– Мы в порядке.
Я облегченно вздыхаю.
– А насчет нас ты узнать не собираешься? – вкрадчиво спрашивает Микки.
– Уж наверное ты жива, ведь я не стреляла.
Микки раздраженно фыркает.
– Ага, ну конечно, ты этого не делала. Значит, это твой сладкий мальчик по нам палил?
Я слышу, как Иэн пошевелился.
– Нет, некоторые тут умеют контролировать пальцы, когда они на курке.
Тай гогочет.
Тут раздается голос Сэмюэля, в первый раз, как мне кажется, за много часов.
– Было пять выстрелов. Я не стрелял. Рядом со мной тоже выстрелов не было. Так что это должны были быть вы, ребята.
В голосе Иэна слышится гнев:
– У меня ствол холодный; хотите – подойдите и проверьте.
Разумеется, Микки не может не добавить:
– Уж конечно у него ствол холодный, как и полагается при фригидной подружке.
Интересно, она думает о чем-нибудь, кроме секса? И почему она просто не признает, что не выдержала и начала стрелять? Вот только…
До меня доходит, что есть еще одна возможность, и меня начинает трясти от бешенства.
Я прочищаю горло, чтобы мои следующие слова прозвучали так же ясно, как у Сидни:
– Может, это НЕРВ стрелял? Или, может, они напустили сюда пороховой дым через вентиляцию, а выстрелы – просто запись. В любом случае они хотели напугать нас так, чтобы кто-нибудь выстрелил. Вы что, ребята, не понимаете? Это конец.
Все на минуту замолкают. Они же должны понимать, что мое предположение – это самое вероятное.
Иэн говорит:
– В темноте – да еще эти вспышки! – невозможно было понять, кто стреляет, а кто – нет.
Джен, всхлипывая, произносит:
– Уроды! Да включите уже свет! По-любому ваша публика в темноте ничего не увидит.
Надо же, никогда не подумала бы, что она способна расплакаться. Но я бы и про себя не подумала, что смогу размахивать пистолетом.
– Пахнет, будто кто-то обоссался, – замечает Тай.
Действительно, к запаху пороха и попкорна примешивается запах аммиака.
НЕРВ, должно быть, производит какие-то манипуляции с освещением, потому что я начинаю различать контуры рук, хотя никакого света не видно. Я сажусь, чтобы нос оказался подальше от этого мерзкого ковра. И еще для того, чтобы попытаться разглядеть что-то в полумраке: диванчики, покачивающиеся головы, которые тоже меня рассматривают. Кофейного столика не видно, но, в конце концов, удается рассмотреть толстые тросы, которыми он крепится к потолку.
ОКЕЙ, ХВАТИТ ОПРАВДЫВАТЬСЯ ДРУГ ПЕРЕД ДУРГОМ. ВЫ ДОЛЖНЫ ЗАНОВО ПРИЦЕЛИТЬСЯ, ПРЯМО СЕЙЧАС. И ДЛЯ ПОЛНОЙ ЯСНОСТИ: ПРИЦЕЛ БУДЕТЕ УДЕРЖИВАТЬ В ТЕЧЕНИЕ ДВАДЦАТИ МИНУТ, ДО КОНЦА ИГРОВОГО ВРЕМЕНИ.
Я вспоминаю, как смотрела финал гран-при в прошлом месяце. Там еще ребята стояли на краю крыши. И я была уверена, что внизу натянута страховочная сеть. Пока игроки тряслись на карнизе, НЕРВ крутил нарезку – лучшие моменты предыдущих испытаний. Именно этим они сейчас наверняка и занимаются. Все для садистского удовольствия.
Зрачки у меня постепенно расширяются, и я различаю Тая, который поднялся над своим бруствером-диванчиком, направив пистолет на Иэна. Он шипит что-то Даниэле, которая медленно следует его примеру. Джен и Микки направляют оружие на меня – ну, на мой диванчик, какая разница. То же делает и Сэмюэль. Иэн поднимает пистолет, целясь в Тая.
Я держу пистолет на коленях, пытаясь решить, что делать. Проведя по нему пальцами, я нащупываю рычажок предохранителя. Стоит ли на него нажимать? Но мне нужно защищаться, и я уверена – никто больше пистолет на предохранитель не поставил, хотя НЕРВ вообще ничего не сказал насчет того, что этого делать нельзя. Да выбора тут особо нет, верно? Если я хочу защитить себя и своих друзей, мне нужно быть солдатом в этой уродской игре. Я поднимаюсь на колени и направляю пистолет на другую сторону стола.
Мы ждем. Вновь становится темно, музыка смолкает. Минуты начинают тянуться бесконечно – треск электричества, журчание в трубах этажом выше, учащенное дыхание, кто-то поменял позу. Темнота стоит, хоть глаз выколи, и она, как некое живое создание, забивается мне в глаза, в нос, в рот. Мне хочется оттолкнуть ее, но она связала меня по рукам и ногам. Грудь у меня чуть не разрывает – так неистово колотится сердце. Я икаю, не в силах контролировать свое дыхание или производимые мной звуки. Кто-то напротив ржет. Микки.
Иэн сдвигается к краю своего диванчика, который ближе ко мне, и шепчет.
– Опусти ненадолго голову. Сосредоточься на дыхании: медленный вдох – медленный выдох.
Я делаю, как он сказал, не забывая про пистолет и прицел. Мне плевать на чертово задание, но, если Микки начнет стрелять, мне придется сражаться. Я дышу. Спустя минуту я уже держу себя в руках. Но голова раскалывается, так что я перехватываю пистолет одной рукой, другой потираю висок. Это просто ужасный сон, верно? Я пытаюсь представить, что я где-то далеко отсюда.
Внезапно я вспоминаю лекцию по квантовой механике, которую читал нам учитель физики. Что-то там было по кошку. Кот Шредингера. Какая-то история о том, что все события остаются в поле возможностей, пока не произойдут на самом деле или пока кто-нибудь их не увидит. Этот ученый, Шредингер, уверял, что, если бы его кот сидел в коробке, никто не знал бы наверняка, жив он или мертв, пока не откроет коробку. Но теперь мне интересно, узнают ли Зрители о том, что с нами случилось, если никто не откроет эту кошмарную коробку.
Нет, надо прекратить. Нужно думать о чем-то таком, от чего этот бешеный стук в груди замедлится, а не наоборот. Темнота – она ведь может быть где угодно, когда угодно. Я могу быть живой, могу быть мертвой. Ладно, лучше буду живой. И представляю себе, что темнота – это мягкое покрывало безлунной ночи и в паре шагов от меня сидит парень, такой милый и теплый. И вот он обнимает меня, и сердце его бьется так сильно, но, говорю я себе, от страсти, не от страха.
Я уже почти убедила себя в реальности этой романтической фантазии, когда вновь становится немного светлее. На меня все так же направлены три пистолета. Вот и конец фантазии. Глаза у меня наливаются слезами, в животе тяжелым грузом замирает отчаяние.
Не легче становится после того, как Сидни издает театральный вздох и говорит:
– Окей, прошло примерно четыре минуты. Вам еще не надоела эта сцена? Наверняка мы сможем найти занятие поинтереснее, чем тыкать друг в друга пистолетами.
В ее голосе слышится дрожь, чего раньше никогда не бывало. Лучше бы она молчала. Но разве она из тех, кто будет молча терпеть?
Тай фыркает.
– Давай, подойди поближе и продемонстрируй, что у тебя на уме. Одна рука у меня свободна.
Из угла, где находятся Сидни и Томми, доносится яростное перешептывание.
Такое ощущение, что по мне бегают какие-то насекомые.
– Оставайся, где стоишь, Сидни. – Я бы подошла к ней, чтобы переубедить, несколько пистолетов повернутся вслед за мной.
– Как тебя зовут? – спрашивает она.
– Тай, потому что от меня та-а-а-ют.
Я вскакиваю.
– Сид, даже не думай!..
Вот вам типичная Сидни: обязательно попытается привлечь внимание к себе. Но то, что происходит сейчас, – не школьный спектакль. У нее не получится обаянием пробить себе – или мне – дорогу. При одной мысли, что Тай полезет к ней своими жирными лапами, меня начинает тошнить. И потом, как же Даниэлла? Она может приревновать, а ревнивая девушка с пистолетом – не самое удачное сочетание.
Микки издает стон:
– Черт, друзья этой недотроги бесят даже больше, чем она сама. Может, нам выбрать другую цель?
Я отвечаю:
– Ага, чего еще ждать от таких, как ты? Будешь целиться в людей, которые даже защитить себя не могут? Только не забудь, чей пистолет направлен тебе в голову.
Поверить не могу, что я это сказала, но я своего добилась: Микки по-прежнему целится в меня, а не в Сидни. Ужасно, что Сидни здесь, без всякой защиты. Моя храбрая, упрямая лучшая подруга, которая разгуливает в этом глупом корсете так давно, что, наверное, спина у нее уже разламывается.
Я вытираю глаза.
– Сид, просто не отходи от Томми, хорошо? – он ведь успел сказать ей насчет полиции, верно? Если, конечно, не испугался, что она вывалит эту информацию в какой-нибудь драматичный момент.
Томми говорит:
– А почему бы и нам не получить оружие?
Нет! О чем он только думает? Особенно учитывая, что полиция может ворваться в любой момент. Или он на это и рассчитывает? Тогда это значит, что он пытается показать, какой он крутой. И на кого же он стремится произвести впечатление? Эта публика того не стоит.
Я кричу ему:
– Оружия тут уже предостаточно. Не стоит добавлять еще в это шоу для психопатов.
Тут мою руку пронзает острая боль. Может, я слишком долго держала на весу пистолет. Не знаю, как долго еще смогу удерживать в руке скользкую рукоятку. Сколько там еще осталось, пятнадцать минут? И если я чувствую усталость, как же остальные? Еще одна вспышка или звук выстрелов – этого хватит, чтобы кто-нибудь вздрогнул и случайно выстрелил. Чем сильнее мы устаем, тем легче будет сделать ошибку.
В комнате опять наступает кромешная темнота.
Я шепчу Иэну:
– Нужно покончить с этим как можно скорее. – Прежде чем у кого-нибудь сведет усталые пальцы. Прежде чем Сидни подберется к Таю и заварит кашу. Прежде чем НЕРВ придумает еще что-нибудь и толкнет нас за край. А именно это они и сделают, я уверена.
Иэн шепчет в ответ:
– Я работаю над планом.
Я спрашиваю:
– Каким? Броситься на пол и молиться? – Мой ответ звучит неожиданно едко, но отчаяние еще никому не шло на пользу.
Он хмыкает.
– Я правильно понимаю, что в туалете окна нет?
И что, это все, до чего он додумался?
– Нет, конечно. Ни одного окна в этом театре для извращенцев. – Когда я произношу эти слова, в голове начинают мелькать картинки: сцена, зрители, окна, пистолеты. Мы – актеры в этой кошмарной пьесе. Наши подлые зрители могут находиться где угодно, по всему миру. Сидеть перед экраном, попивая коктейли. Заключая пари. Ожидая крови.
Когда я представляю себе такую аудиторию, у меня вдруг учащается пульс, мне кажется, я что-то нащупала. Что же это, что? Не могу отделаться от чувства, что я на грани озарения, – так бывает, когда я думаю о ткани или о крое и вдруг в голове рождается новый фасон. Думай. Как жаль, что я не могу как следует разглядеть комнату! Может, у нас каким-то образом получится заставить двери открыться. Сколько дверей мы видели до сих пор открытыми? Девять? Я щурюсь, пытаясь хоть что-то разобрать в темноте.
Скорее всего, НЕРВ использует инфракрасные камеры, чтобы снимать нас крупным планом. Они думают, им удастся передать наш страх. Наверняка для них это – самый кайф. Готова поспорить, самые извращенские Зрители жаждут оказаться с нами здесь, в комнате, почувствовать наш ужас, понюхать его. Я представляю, как публика кричит: «Умри! Умри!» – как в римском цирке, а император наблюдает за убийствами с позолоченного трона.
Тут я замираю. Вот оно!
Наверняка кто-то из публики потребовал лучшие места. Такие всегда находятся. Стена справа от нас выглядит иначе, чем три остальные. И в ней только одна дверь, в отличие от других, в которых полно всяких секретных отверстий. По пути в эту комнату, перед началом раундов, мы с Иэном проходили мимо ряда кресел в коридоре. Это же и был первый ряд!
Внезапно меня посещает уверенность, что шелковая драпировка в коридоре была не просто для красоты. Это занавес, великолепный занавес, и теперь его подняли над этой кошмарной сценой. И блестящая стена рядом с дверью – это вовсе не стена! Это окно, прозрачное с одной стороны. Зрители всего в паре метров от нас. Я ощущаю их присутствие, словно они дышат мне в шею.
Стоит ли делиться своими подозрениями с Иэном? Вдруг хотя бы что-то из того, что говорил Томми, – правда? Может, Иэн манипулировал мной, заманил сюда ради славы в интернете? Может, Микки была права и среди нас действительно есть подсадная утка из НЕРВа. На какие деньги он оплачивал обучение в частной школе? Сидни он тоже показался подозрительным, а ведь у нее нюх на людей. Или нет? Какой же это нюх, если она выбрала меня своей лучшей подругой? Ничего себе подруга – перестала ей доверять, а потом подписалась на ужасную игру, которая может стоить жизни нам обеим!
Иэн был мне надежной опорой весь сегодняшний вечер. И мне понадобится помощь, чтобы отсюда вырваться. Томми мог и ошибиться насчет этих подозрительных видео. Ошибся же он, думая, что полиция явится сюда вовремя. Он просто увидел на этих сайтах то, что ему хотелось увидеть. Но он – самый умный парень из всех, кого я знаю. Неужели он может быть неправ? Я дергаю себя за волосы. Нет времени соображать, где тут правда. Мне придется действовать, полагаясь на интуицию.
Прикрыв рот рукой, я шепчу о своих подозрениях Иэну, молясь о том, чтобы он был на моей стороне.
– Ты сумасшедшая, – говорит он. – А даже если это правда, что мы можем поделать?
Что ж, по крайней мере, он шепчет и не выдает меня.
Я раздраженно трясу головой – ну как он не понимает очевидного? Или, может быть, не хочет понять? Зайдет ли он настолько далеко, чтобы попытаться меня остановить?
Я говорю:
– Мы выстрелим в окно.
На секунду он замолкает.
– Пули либо пробьют стекло и попадут в кого-нибудь снаружи, если, конечно, там кто-то есть, либо срикошетят прямо в нас. Ни то, ни другое не годится.
Наши зрители вполне заслуживают пули, но ок – пока подождем.
– Может, разобьем стекло диваном?
– Они такие громоздкие и не на колесиках. Не думаю, что у нас получится разогнать его настолько, чтобы пробить стену.
Больше в комнате нет ничего, что можно было бы швырнуть, кроме пивных бутылок и коробок из-под попкорна. Если, конечно, не считать остальных игроков. Парочку я бы точно вышвырнула в окно. Если бы только можно было как-то снять этот дурацкий стеклянный стол…
И тут у меня перехватывает дыхание.
Его и не нужно снимать. Он же на тросах висит, как таран. Диванчики стоят только с боков, столу ничего не помешает. Я шепчу Иэну. Сперва он со мной не соглашается, но разве у нас есть выбор? Мы обмениваемся парой идей о том, как осуществить наш план, да так, чтобы при этом нас не застрелили. Как только мы придумываем что-то мало-мальски осуществимое, я слышу тихий «клик».
– Это что было? – спрашиваю я.
– Я поставил пистолет на предохранитель, – говорит Иэн.
В груди у меня все сжимается. Я чувствую себя беззащитной. Но он прав. Какой смысл спасаться, если при этом мы случайно кого-нибудь застрелим. И НЕРВ не давал никаких указаний, что оружие не должно быть на предохранителе. Так что, пока мы не прекращаем целиться, они не должны донимать нас своими посланиями насчет «чистоты игры». Я тоже ставлю свой пистолет на предохранитель, но по-прежнему держу Микки на прицеле.
– Готова? – спрашивает Иэн.
На подготовку времени все равно нет. В любую секунду Сидни может подойти к Таю, и это взбесит других игроков. Или НЕРВ врубит музыку или включит разбрызгиватели. И у кого-то дрогнет рука.
Я встаю рядом с Иэном и говорю:
– Пора повеселиться.
Он наклоняется ко мне ближе.
– Сначала я хочу кое-что тебе сказать. Не знаю, что там Томми намудрил с кадрами, пока дрочил на эти извращенские ролики, но все это – фальшивка.
Я уже не понимаю, где правда, а где – нет. Томми, конечно, способен смонтировать что угодно. Да и какая разница, что там Иэн делал в интернете… Важно только то, что нам нужно спасаться. Прямо сейчас. Но я понимаю его желание прояснить ситуацию – на всякий случай.
Я шепчу в ответ:
– Мое настоящее имя – Венера. Просто хотела, что бы ты знал, на случай, если… И ты должен защищать Сидни, что бы ни случилось.
– Мы пробьемся, Венера, – он прижимается губами к моим.
Сможем ли мы?.. Смогут ли спастись Сидни и Томми? Я бы все отдала, чтобы смотреть сейчас из-за кулис, как Сидни целуется с Мэтью на сцене! Пусть целуются хоть целую вечность, если им этого хочется.
Я делаю глубокий вдох.
– Окей, поехали! – говорю я, жалея, что нельзя посвятить Томми и Сидни в наш план.
Мы сдвигаемся вправо. Иэн начинает тихонько смеяться, потом все громче и громче, и по спине у меня пробегает холодок, хотя я знаю, чего ожидать. Никто не стреляет. Пока. Пока все хорошо.
– Что тут, блин, такого смешного? – спрашивает Тай.
– Да мы, – отвечает Иэн. – сидим тут, как перепуганные зайцы, в темноте. Если все равно ничего поделать нельзя, может, устроим нашим зрителям шоу, которого они заслуживают? Может, если представление будет хорошим, они добавят что-нибудь к нашим призам. – Он проходит мимо меня.
Одной рукой я хватаю его за рубашку, продолжая целиться другой в Микки; мы на ощупь огибаем диванчик и упираемся в стол. Иэн сжимает мою руку и отпускает, двигаясь вдоль противоположной стороны стола, а я остаюсь на нашей и шарю в воздухе, пока не натыкаюсь рукой на трос, тянущийся с потолка. Очень надеюсь, что Иэн делает то же самое. Если он собирается меня предать, это будет уже скоро.
– Кто-нибудь хочет покачаться на качелях? – говорит Иэн и легонько толкает стол.
Микки орет:
– Мы же целиться должны, ты, идиот.
Я стискиваю зубы, но стараюсь, чтобы мой голос звучал бодро:
– А некоторые могут развлекаться и целиться одновременно.
– Что это вы, ребята, делаете? – спрашивает Сидни.
Я дергаю за трос одновременно с Иэном.
– Может, если НЕРВу понравится наше представление, они отпустят вас с Томми.
Стеклянный стол между нами с Иэном начинает тяжело раскачиваться. Не прекращая целиться, я прижимаю пистолет к груди, чтобы тросы его не выбили.
Иэн опять смеется:
– Ну что, кто-нибудь хочет прокатиться, прежде чем мы с Ви заберемся сюда и начнем зажигать?
Сэмюэль говорит дрожащим голосом:
– Эти тросы могут не выдержать лишнего веса.
Я издаю стон.
– Это ты меня толстой назвал?
Мы с Иэном раскачиваем стол еще сильнее. Тросы скрипят.
– Ваш последний шанс, – орет Иэн. – Давай, Микки, уж вы-то с Джен можете показать, как это делается.
Пока он говорит, стол легонько ударяется о стену. Надеюсь, никто этого не заметил.
– Отвали, – говорит Микки.
Станет ли НЕРВ вмешиваться, попытается ли нас остановить? Или, может, пока Зрители гадают, что это мы делаем, рейтинги растут – к удовлетворению спонсоров?
– Еще разок, – шепчет Иэн.
Вот он, момент истины. Если мой план провалится, больше у меня ничего нет. Не будет другого шанса спасти друзей. Под этим страшным грузом у меня слабеют колени. Начинают подгибаться, как тогда, когда я еще только шла на отборочное испытание. Как тогда, когда я вылила на себя воду в кафе. Как всегда, когда я оказываюсь в центре внимания. Я пытаюсь взять себя в руки. Настало время быть сильной. В этот раз нужно сыграть достойно.
Когда стол летит к нам обратно, я делаю судорожный вдох и толкаю его изо всех сил. Этот последний толчок – сделает ли его Иэн вместе со мной или внезапно дернет за свой трос, остановит стол, покажет свое истинное лицо?
Но стол летит вперед. Тросы визжат, и стол врезается в стену, которая – я молюсь об этом! – на самом деле не стена, а окно.
Раздаются оглушительный грохот и звон. А потом я слышу самый приятный на свете звук – крики и визг зрителей по ту сторону стеклянной стены.
Добро пожаловать на наше шоу, уроды!
