Глава 8

Они шли осторожно. Эта окраина Ровно была основательно разрушена, здесь редко можно было встретить людей, а от битого камня расчищена была только одна улица. Коваленко часто останавливался, прижимая Стоцкую к стене разрушенного дома или бесцеремонно заталкивая в пролом стены. Их проводник Микола, прыщавый невысокий парень с жиденькими волосами и гадкими глазами, недовольно оборачивался на майора и ждал, сплевывая сквозь передние зубы. На Коваленко уже не было милицейской формы, а пустой рукав он прятал под накинутым на плечи пиджаком.

– Долго еще? – спросила женщина, останавливаясь и снимая ботинок, в который попал камушек.

– Скоро уже, – с грязной ухмылочкой ответил Микола, откровенно разглядывая ногу женщины. – Около пассажа вас и будут ждать. Большой начальник вас встречать придет.

Коваленко пришел позавчера. Грязный, небритый и смертельно уставший. Открыв ему дверь, женщина долго смотрела на майора, ждала, когда он наконец скажет, что случилось и зачем он пришел. Она понимала, что ничего хорошего услышать от этого человека не удастся.

– Сгорел я, Алевтина Николаевна, – осушив предложенный стакан воды, проговорил Коваленко. – Сгорел вчистую. Теперь придется уходить в подполье или в леса.

– Вы чуть не попали в руки НКВД? – удивилась Стоцкая. – А не вы ли мне говорили, Василь Маркович, что у вас незыблемая репутация, которой ничего не угрожает?

– Перестаньте, всему рано или поздно приходит конец, – вяло отмахнулся Коваленко. – Обидно другое. Мне повезло так, как везет лишь раз в жизни. Теперь больше не повезет. Я свой лимит исчерпал.

– Ну, с вами все понятно, – холодно произнесла Стоцкая. – А что теперь будет со мной?

– Вас велено переправить в город под начало нашего районного головы. Это мое последнее задание – проводить вас до места.

– Когда выходим?

– Сегодня ночью. Сначала доберемся до Ровно, там на окраине нас будет ждать проводник, он же охранник. Он и сведет вас с головой. Думаю, там же, в развалинах, и будет встреча, а потом вас на машине отвезут на конспиративную квартиру. Насколько я понял, вам поручат агитационное направление. Грядут большие дела, нужно под них сформировать правильное народное мнение. Особенно потом, когда акция будет проведена, нужно будет хорошо потрудиться, чтобы раскачать стул под советскими начальниками на Украине.

– Что за акция? – спокойно спросила Стоцкая, закуривая папиросу.

– Не знаю, это не мое дело. Пусть они там головы наверху ломают. А у нас тут внизу своя работенка. Грязная, но своя. Но вы скоро подниметесь до самого главного штаба. Говорят, вам поверили. Когда вознесетесь, не забудьте человека, который помог вам в трудную минуту.

…Стоцкая вытряхивала из ботинка камушек, поставив ногу в чулке на обломок кирпича. Микола сидел рядом, прислонившись спиной к стене, и сопел, гоняя спичку во рту.

– Ножки у тебя – загляденье, – наконец изрек он. – Бутылочками. Мне такие нравятся. Слышь, ты когда у нас будешь, попроси меня к себе в помощники. Я тебе заместо сына буду. Очень уж мне нравятся дамочки в возрасте.

– А ты не спросил, что нравится мне? – прищурившись, спросила Стоцкая, зашнуровывая ботинок.

– Так давай выясним этот вопрос, – осклабился нечистыми зубами Микола. – Тут идти два шага осталось.

Коваленко молчал и не вмешивался в их разговор. Он напряженно думал о чем-то своем, что-то прикидывал в уме. Рука майора то и дело ныряла в карман куртки и нервно сжимала там рукоятку пистолета.

«Да, компания у меня, – в который уже раз подумала женщина. – Один – упырь прыщавый, с юности озабоченный женским полом. Второй – того и гляди, сам застрелится или нас перестреляет».

– Пора нам, хватит рассиживаться, – зло сказал Ковлаенко и снова сунул руку в карман.

– А нам уже никуда не надо спешить, – гаденько хихикнул Микола. – Пришли уже. Вам велено здесь ждать, а человек, что с вами будет встречаться, с минуты на минуту подойдет. А вон, кажись, и он. Слышишь?

Стоцкая вскочила на ноги и прислушалась, глаза ее беспокойно забегали. Она схватила Коваленко за рукав куртки и стиснула его неожиданно сильными пальцами.

– Тихо, – прошипела она, зло щуря глаза. – А ну-ка, давайте все вон туда, в нишу.

– Что за дела? – начал было Микола, но, увидев, что волнение женщины передалось и Коваленко, который медленно извлек из-под куртки пистолет, послушно пошел туда, куда указала Стоцкая.

Глубокий пролом в стене позволял пролезть на лестницу соседнего подъезда наполовину разрушенного дома. Оттуда можно было выйти на соседнюю улицу, подняться на верхние этажи здания или подвалами пройти через несколько домов и скрыться.

Микола недовольно ворчал, но шел за женщиной и Коваленко. Когда все трое пролезли в пролом и оказались на лестнице второго этажа, Стоцкая медленно приблизилась к окну. Она некоторое время стояла, потом сделала рукой нетерпеливый жест, подзывая майора.

На улице, посреди куч битого кирпича стоял, подняв руки, мужчина в сером пыльнике и мягкой шляпе. Его держали на прицеле двое солдат в малиновых фуражках, а офицер обыскивал арестованного, ощупывая его карманы и извлекая оттуда личные вещи. Еще один офицер-энкавэдэшник нетерпеливо торопил группу солдат, которая спешила в сторону подвала, где только что укрывалась группа Коваленко.

– Вот это ни хрена себе поворотики! – просипел Микола. – Это кто ж нас заложил, паскуда?

– Уходим быстро, – тихо скомандовала Стоцкая. – Может быть, это еще не засада, может, просто патруль. Вон туда, бегом! На соседнюю улицу.

Они шли как можно тише, насколько это вообще возможно, когда идешь по каменному крошеву, по битой штукатурке, стеклам и поломанным деревянным конструкциям. Наконец, Стоцкая, взявшая на себя роль командира, остановилась в большом помещении бывшего торгового зала с разбитыми витринами. Она сняла с головы платок и, вытирая им лицо, посмотрела на проводника ледяным взглядом.

– Ну, Микола, расскажи нам, что это сейчас там было с малиновыми фуражками?

– Чево? – скривился в презрительной ухмылке парень. – Ты кто такая мне вопросы задавать? Сама видела, как легаши повязали нашего человека. Какая-то падла сдала нас и указала место встречи.

– А кто знал об этом месте? Как-то уж очень совпало, что НКВД на месте оказался вовремя.

– Че? – снова скривился Микола, но, уловив движение Стоцкой и видя, что Коваленко постоянно держит руку в кармане, тут же выхватил из-за брючного ремня пистолет. – Стоять у меня!

– Ах ты, сучонок… – нехорошо улыбнулась женщина, потом перевела взгляд за спину проводника и тут же сделала испуганное лицо.

Микола «купился» на этот обман и резко повернул голову. Его рука всего на миг отвела пистолет от Стоцкой, та неуловимым движением приблизилась к нему на расстояние вытянутой руки и платком захлестнула его кисть с пистолетом. Вздернув руку Миколы вверх и поднырнув под нее, Стоцкая рванула руку парня, выкручивая ее в плечевом суставе. Проводник полетел на землю, потеряв равновесие и выронив оружие. Женщина тут же опустилась рядом с ним на одно колено. Платок освободил руку и вмиг оказался на шее парня. Чуть перекрученный, он плотным жгутом сдавил горло проводника. Микола синел и хрипел, пытаясь ухватить убийцу за руки, но хватка проклятой бабы была железной.

– Ты, гаденыш! – цедила сквозь зубы Стоцкая. – Ножки тебе мои понравились, в сыночки ко мне захотел? Я таких, как ты, на ужин перед сном сырыми ем! Сука продажная, сдал нас чекистам! Сдал место встречи! Подохни, собака!

Ошарашенный Коваленко наблюдал, как его спутница, наконец, ослабила петлю на шее Миколы, как голова парня безвольно свесилась в сторону, а изо рта вывалился язык. Женщина поднялась и, как ни в чем не бывало, стала спокойно повязывать на голову платок, которым только что задушила человека.

– Советую вам, Василь Маркович, поискать новый канал связи со штабом подполья. Предупредить о том, что здесь произошло, и подумать, как меня переправить в штаб. Толку от меня на улице мало. Всех комиссаров и их приспешников мне не передушить. Хоть это и было приятно. – Перехватив напряженный взгляд майора, она усмехнулась: – Шучу.

Мужчина с глубокими залысинами над висками сидел свободно, забросив ногу на ногу и покуривал папироску, предложенную ему Бессоновым. Капитан сидел напротив за столом и барабанил пальцами по крышке стола.

– Ну, вы надумали отвечать на наши вопросы?

– А зачем? – вскинув удивленно брови, спросил мужчина. – Перед вами лежит изъятый у меня паспорт на имя Заинского Игоря Сергеевича. Я гражданин СССР, паспорт выдан мне в Краснодаре в 1940 году, когда я по здоровью демобилизовался из Красной Армии.

– Паспорт не ваш, в нем переклеена фотография.

– Вы можете это доказать? – мужчина чуть повел плечами. – Ну, пожалуйста. Если будет такое заключение экспертизы, пусть меня народный суд осудит за подделку документов. Куда же деваться.

– Да перестаньте, Молох, – чуть усмехнулся Бессонов. – Давайте не будет воду в ступе толочь. Времени жалко. И своего, потому что у меня на сегодня дел еще очень много, и вашего, потому что у вас его очень мало останется, если не начнете сотрудничать со следствием.

– Ну, какой дешевый прием, гражданин капитан, – покачал головой арестованный. – Запугивать, угрожать, намеки всякие отпускать.

– Да я и не запугиваю, – пожал плечами Бессонов. – А угрожать у меня привычки нет. Вы думаете, вас задержали просто так? Случайно. Если у вас еще витают в голове подобные фантазии, то я их сейчас развею. Молох – ваша подпольная кличка в ОУН. А от рождения вы Мосоленко Семен Тарасович. Вот вам справка о вашем происхождении. – Бессонов стал бросать, вынимая из папки на стол перед арестованным листки бумаги, а затем фотографии. – Это вы в детстве, в юности, вот на стадионе под Харьковом в 1938 году. А вот это снова вы, но уже в гитлеровской форме. Вот несколько фотографий с вашим участием в массовых казнях в Белоруссии и здесь, на Украине. Это то, что касается вашего прошлого. Так что судить вас будут не за подделку документов, Мосоленко, а за измену родине и военные преступления. Хотите, я вам расскажу, почему вас задержали и чем вы занимались в Ровно?

Задержанный взял из пачки на столе папиросу, спокойно размял ее и вставил в зубы. Прикурив от спички, он подержал ее в руках, пока она не погасла, продемонстрировав, что его руки не дрожат. Выдержка у Мосоленко было просто великолепная. Он молча курил и слушал капитана без всяких видимых эмоций. Однако сам факт, что он потянулся за папиросой, был сигналом, что человек нервничает или крепко задумывается.

Бессонов не торопился выкладывать все козыри, наблюдая за арестованным. Он знал о намеченной встрече в развалинах, знал, что одна из заметных фигур местного националистического подполья собирается на тайную встречу. И кличка этого человека в подполье – Молох. Это было большой удачей, потому что картотека на подполье ОУН была относительно обширной, вот только найти и взять кого-то из бандитов не представлялось возможным. Молох слыл личностью странной и неординарной. Он курировал в подполье агитационную работу и в своей области имел прямые контакты с руководством за линией фронта в штабе Шухевича. По сведениям НКВД, Молох был бывшим командиром Красной Армии довоенного призыва Семеном Мосоленко.

– Послушайте меня, Мосоленко, – решительно заговорил Бессонов. – Я прибыл сюда специально из Москвы, из центрального аппарата контрразведки. Я не сельский участковый, я имею большие полномочия. О вас лично, о вашей работе в подполье мы знаем достаточно. О вашем прошлом у нас есть обширная картотека с именами, фамилиями, датами и цифрами. Собрать это в виде доказательного материала с фотографиями и надлежащим образом оформленными свидетельскими показаниями не составит труда. Знаете, что вам грозит за вашу службу в рядах националистов? Думаю, знаете. Вы неглупый человек, подкованы юридически. Вы понимаете, что ваши дела тянут на антигосударственную деятельность, потому что Украина входит в состав СССР, где главенствующим законом остается Конституция СССР и Уголовный кодекс. Украинские аналоги этих документов – лишь дублирующая формальность.

– Вы слишком много и пространно говорите для капитана контрразведки, – вставил Молох.

– Я просто ждал вашей реплики, – усмехнулся Бессонов. – И дождался. И судя по всему, свое положение вы понимаете и без моих пояснений. Конкретика такова: вы задержаны в тот момент, когда пришли на встречу с некой Алевтиной Стоцкой. Эту встречу обеспечивали вам Коваленко и ваш личный связной. Стоцкая – бывший сотрудник СД, находится в розыске как изменница родины. Она вам была нужна в подполье, чтобы заниматься пропагандой и антисоветской агитацией.

– Да, вы действительно все знаете. У вас есть среди подполья свой осведомитель? Печально.

– Для кого печально?

– Для подполья, конечно.

– Почему вы лично пошли на эту встречу, почему Стоцкую не привели к вам?

– Я не верил в то, что это именно она. На ее месте вполне мог оказаться человек, подставленный вами. А я Стоцкую знаю в лицо, встречались, когда здесь были немцы. Она была бы ценным приобретением для подполья. Теперь, как я понял, она тоже в ваших руках. Печально.

– Для подполья печально? – ушел от прямого ответа Бессонов. Говорить, что Стоцкая на свободе, было нельзя.

– Естественно, – усмехнулся Мосоленко, впервые продемонстрировав эмоции.

– Слушайте меня, Мосоленко. Меня уполномочили гарантировать жизнь тем, кто окажет реальную помощь в разгроме националистического подполья в Ровно. Независимо от ранга и положения. Согласитесь, жизнь, она все равно жизнь, даже в лагере. А расстрел – это всему конец. Если суд вам зачтет помощь следствию, это могут оценить, ведь это спасенные жизни. Отсюда и срок может оказаться вполне приемлемым для вас. Решайте.

– О реальных планах подполья, я имею в виду боевые программы, я знаю очень мало. В лучшем случае я что-то когда-то слышал или что-то промелькнуло в двух словах на одном из совещаний, о чем я потом смог догадаться уже сам. Я ведь умышленно ушел с боевой работы на пропаганду, благо у меня есть образование. Не хотел пачкать руки кровью.

– Где сейчас Плужник? Мы разгромили вашу конспиративную квартиру, но он смог уйти.

– Плужник в лесу. Все, кто попадался вам на глаза, кого вы сумели идентифицировать, – всех переправляют в лесные отряды. В каком отряде он, я правда не знаю. Хотя могу дать подсказку. Подполье готовится к приезду Кучерены. Идет большая подготовка, и через… – Мосоленко посмотрел на настенные часы и отрывной календарь под ними, – нет, уже завтра в лесу севернее Ровно соберется отряд УПА. Целей не знаю, масштабов тоже. Плужник там будет ставить задачу. Не исключено, что это будет просто тренировка, возможны нападения на советские учреждения. Для поддержания боеготовности групп.

– Где примерно соберется отряд?

– Я не знаю. Я же говорю, что я по пропаганде, а не по боевой части. Возможно, что в районе Должков, но это не точно.

– Вы сказали, что готовится встреча Кучерены, который прибудет из-за линии фронта. Вы имеете в виду Остапа Кучерену, известного в вашем подполье под кличкой Доктор?

– Да, его самого. Он у Шушкевича сейчас величина и очень хочет выслужиться какой-нибудь грандиозной операцией в вашем тылу.

– Хорошо, а что такое «Красный Восход»?

– Не знаю, – покачал головой Мосоленко. – Хотя это словосочетание я слышал в штабе. Возможно, это пароль, но, скорее всего, наименование операции. Не знаю, поможет это вам или нет, но именно в рамках этого самого «Красного Восхода» в подвале разрушенного дома на окраине города создан винный склад. Кажется, такой же где-то в ближайших пригородах. Это уже второй. Для чего, я не знаю.

– Примерное месторасположение здания?

– Боюсь ошибиться, но, кажется, упоминалась старая, еще дореволюционная водонасосная станция.

– Еще вопрос, Мосоленко. Что вы знаете о девушке Оксане Акулович? Она из ваших рядов.

– Оксана Акулович? Вы ее взяли? Не завидую я вам, намучаетесь.

– Почему? – с интересом спросил Бессонов.

– Сложная девочка. Очень импульсивная и трудно управляемая. Вообще-то она работала в группе разведки. Сначала ее использовали как связную, потом стали поручать более серьезные задания. Я бы не сказал, что она фанатик, но натура, увлекающаяся идеями. А потом ей поручили самостоятельное рискованное дело: она должна была разрабатывать одного вашего офицера.

– А откуда вы про нее так много знаете, если она не из вашего отдела? – с сомнением спросил Бессонов.

Мосоленко вздохнул, подумал и снова потянулся к пачке папирос на столе. Он не ответил, пока не размял в задумчивости папиросу, не прикурил и не выпустил струю дыма в потолок.

– Откуда? Любовь у нас с ней была.

– А потом? Вы расстались?

– Расстались. Да мы и не были особенно-то вместе. Она считала, что всякая любовь в такой период – бесполезная и даже вредная трата времени. Да и виделись мы с ней все реже и реже. А потом она меня огорошила тем, что любит этого вашего офицера.

– Вы доложили и ее отозвали?

– Представьте себе, не доложил! – горько усмехнулся Мосоленко. – Первая мысль была наказать ее за измену. Нет, я не докладывал. Наверное, она, когда на нее надавили в штабе за то, что разработка вашего офицера не дает результатов, наговорила много лишнего. Вот ее и отозвали. Но, если честно, я не знаю, что там с ней произошло.

…Когда Мосоленко увели, Бессонов отправился к майору Воротникову. Начальник Ровенского УНКВД сидел под большим абажуром настольной лампы и листал разыскное дело. Весь он был какой-то всклоченный и недовольный. С одной стороны дымился стакан чая в подстаканнике, с другой – прикуренная папироса в пепельнице. Часы в углу полутемного кабинета уныло пробили час ночи.

– Разрешите, Глеб Иванович?

– А, ты тоже полуночничаешь, Владимир Сергеевич, – пробормотал майор и слабо потянулся. – Ну что дал допрос?

– Не уверен пока, что Молох говорит правду, – усаживаясь на стул напротив майора, ответил Бессонов, – но он не дурак и ситуацию оценивает трезво. На сотрудничество пошел, но не очень активно, хотя в его характере как раз такое поведение. Кое-что сдал. Например, винные склады, которые почему-то в городе создают оуновцы. Завтра утром, извини, сегодня утром начнем проверять. А из серьезного – банда у нас километрах в тридцати севернее Ровно может объявиться. Цели не ясны, количество тоже. Не представляю, что Москве докладывать.

– Может, не спешить с винными складами в городе? Присмотримся, понаблюдаем.

– Чем дольше будем тянуть с проверкой сведений, которые начал давать Мосоленко, тем больше подозрений будет в их подпольном штабе. Они же начнут в срочном порядке все менять. Пока не опомнились, надо брать быка за рога. Что-то назревает, надо действовать на опережение. Будем успевать, перехватим инициативу. А они будут спешить и делать ошибки. У них и так благодаря вашим действиям большие потери за эти месяцы, у них специалистов не хватает, командиров толковых. На этом мы можем выиграть и время, и всю операцию вытянуть.

– Узнал, что такое «Красный Восход»?

– Нет. Думаю, что это название операции. Возможно, весьма масштабной. Только вот не вижу связи пока между многими слагаемыми.

– Я тут Шарова вызвал, – помолчав, сказал Воротников. – Придется парня отстранять от дел и сажать пока под домашний арест до конца операции. С этой Оксаной… какие там связи выплывут…

– Ни в коем случае, Глеб Иванович, – улыбнулся в полумраке комнаты Бессонов. – Шаров ваш молодец, хотя и молод и по этой причине сильно впечатлительный. А Оксана против него не сработала. Ее отозвали, вот почему она пропала. Молох даст на этот счет показания. Чист ваш Шаров. И большая умница!

– Ладно, отпущу спать. Он, наверное, сейчас еще в приемной сидит.

– А вот спать в его возрасте вредно! – засмеялся Бессонов. – Привычки нехорошие вырабатываются. И пролежни появляются. Дай-ка его мне на несколько дней. А то он сейчас черт-те что думает. Сделаем вид, что ты его для этого и вызвал.

Оба мужика были фронтовиками. У одного самодельный протез ноги от колена. У второго не было ступни и правой руки. Вид у них был опустившийся. Грязная одежда, впалые небритые щеки. Васильев посмотрел на воротник рубашки того, что лежал лицом вниз, и подумал, что грязь с него можно соскребать ножом.

Безногий уже умер. Наверное, он умер уже пару часов назад. А его товарищ без руки еще жил, хотя окружающий мир уже не воспринимал, да и жил он за счет того, что пока еще билось его сильное выносливое сердце. Судя по обилию рвотных масс, мужики сильно отравились.

– Может, в больницу? – спросил Бессонов, но сидевший на корточках Васильев отрицательно покачал головой.

– Все, и этот отошел. Бутылки узнаешь?

– Да, это они. С того самого склада возле деревни Сходы. – Васильев обернулся к оперативникам: – Шаров, Олег! Пусть бутылки заберут, осторожно – содержимое сохраните. И на экспертизу. Отправь кого-нибудь из своих, пусть установит личность погибших.

– Уже занимаются, – кивнул подошедший Шаров. – Наши они, я их в лицо помню. Примелькались на базаре. Месяца два назад вернулись комиссованными из госпиталя. А тут никого из родственников, ни угла. Один сторожем пристроился, второй с ним подружился, у него ночевал. Так на одну зарплату, наверное, и жили. Да на пенсию по инвалидности.

– Да, судьба, – вздохнул Васильев и поднялся на ноги. – Воевали, ждали победы, ждали, когда родные места освободят, а она к ним, судьба-то, спиной в полный рост. И как же они этот склад разнюхали? Наверное, рядом он совсем. Молох про здание насосной станции говорил. Вот это она и есть, судя по городской довоенной схеме. Где-то должны быть резервуары под ней, наверняка там и прячут бутылки с вином.

– Слушай, Леша, – Бессонов подошел к напарнику и взял его за локоть. – А мне не нравится такое развитие событий. Делают запасы вина, от него люди мрут. В том образце, что мы привезли тете Глаше в лабораторию, никакой отравы не было. Или она просто не нашла ее из-за мизерного количества материала?

– Давай искать, а потом уж выводы делать будем.

Полтора десятка солдат и несколько офицеров Ровенского управления НКВД начали методично обходить и буквально ощупывать руками развалины в пределах квартала возле разрушенной водонасосной станции. Капитан Бессонов отобрал для этого только тех людей, кто сталкивался с взрывными устройствами и имел опыт разминирования. Он не предполагал, что его подчиненные будут сами разминировать, случись им столкнуться с настоящими минами. Для этого пришлось бы вызывать саперов и ждать пару суток, пока те обследуют нужный участок развалин. Сейчас главное – время.

Им повезло, мин не было. Наверняка националисты сами боялись подорваться, когда бы им пришлось активно пользоваться этим тайным складом. А нашел его все тот же неугомонный Олег Шаров.

– Товарищ капитан, идите сюда! – позвал он, опустившись на колени и сдвинув фуражку на затылок с взмокшего лба.

Бессонов и Васильев присели рядом с ним на корточки. Перед ними, в груде битого кирпича возле окна подвального помещения, виднелся железный щит. Верхняя часть листа была почти идеально подогнана под полукруглый проем окна. Каким чудом Шаров сумел разглядеть в этой куче хлама стальную проволоку, которой были перевязаны куски кирпича и отдельные обломки досок, было непонятно.

– Смотрите, они же держатся все на проволоке, – потрогал кирпичи Васильев. – Если лист отодвинуть, влезть в это окно и закрыть за собой проем щитом, то весь хлам снова прикроет большую часть щита и все снова будет выглядеть как гора мусора. Хитроумно, маскировка идеальная.

– Давайте-ка еще раз внимательно посмотрим, нет ли здесь проволочки, которая тянется к взрывателю фугаса, – нахмурился Бессонов.

– А я предлагаю поискать еще одну лазейку, – подсказал Шаров. – Очень я сомневаюсь, что инвалиды-фронтовики могли двигать всю эту массу битого кирпича. Может быть, это и есть основное окно или люк, который себе подготовили устроители тайника, но те, что лежат там мертвые, явно добирались до вина другим путем.

Снова все разошлись в разные стороны и стали осматривать развалины чуть ли не на четвереньках. Наконец Бессонов нашел то, что и предполагал. Осыпавшаяся часть битого кирпича образовала небольшой лаз, который пьяницы прикрыли старой выломанной когда-то взрывом дверью. Сейчас рисковать не стали и, набросив на дверное полотно петлю, потянули его из-за угла веревкой. Заминировано не было.

Шаров, который был в плечах уже и ростом пониже Бессонова и Васильева, вызвался пролезть вниз первым. Повесив на пуговицу гимнастерки фонарик, он сунулся в лаз вниз головой. Прошуршали камни, что-то с шумом посыпалось, Шаров со стуком спрыгнул на какой-то деревянный ящик и громко позвал:

– Ох, мужики и помучились, пока в первый раз спустились сюда. Вы видите там шнур наверху? Он к корзине привязан. Я думаю, мужики кого-то маленького и не слишком языкастого сюда спускали, и он им заполнял корзину бутылками, они поднимали наверх, брали сколько надо, а остальное возвращали назад. Спускайтесь, здесь уже безопасно. Только еще фонарики возьмите. Темно, как у негра за пазухой.

Когда офицеры спустились вниз и зажгли еще два фонарика, то увидели перед собой не просто груду ящиков с бутылками вина с уже знакомыми этикетками. Они увидели длинный верстак, на котором стояли бутылки с вином. А еще там стояли бутылки со странными растворами, лежали резиновые перчатки, большие шприцы. Васильев не удержался и присвистнул:

– Ничего себе, подвальчик мы откопали. Да тут помимо склада еще кое-что.

Он подошел к верстаку и принялся рассматривать бутылки и оборудование.

– Не трогай ничего, – приказал Бессонов.

– Как приманку оставим? Тогда за этим местом нужно установить хорошее наблюдение. И иметь возможность каждую машину, что тут загрузилась, сопроводить до пункта назначения.

– Посмотрим. А вот образцы этой дряни, которую они тут в бутылки закачивают, надо взять. Сколько, по-твоему, они могут в день отравить бутылок?

– Судя по тому, что тут три пары перчаток, я думаю, работали втроем. И вот эти ящики, что сложены возле стены, наверное, уже отравлены. В принципе, процедура простая. Разводи яд до нужной консистенции и набирай шприц. Потом вводи в бутылку. Им тут работы вразвалочку на несколько дней. Вот и считай, сколько у нас осталось до времени «Ч». Заминировать бы все это к ядреной бабушке.

– Ну, развзрывался! Нам доказательства для суда нужны. Речь идет об осуждении целого движения, преступной организации, которая недалеко ушла от своих хозяев – германских нацистов.

Коваленко поднялся и одернул пиджак. Вместе с Плужником в комнату вошел и подрайонный руководитель ОУН Степаненко, имевший подпольный псевдоним Бригадир, и еще двое старших офицеров организации.

Плужник показал на Стоцкую. Степаненко подошел к ней, внимательно вглядываясь в лицо:

– Вот вы, значит, какая, несгибаемая Алевтина Стоцкая, – проговорил он.

– Откуда столько поэтики? – удивилась женщина.

– Ну, к этому приложил руку наш Василь Коваленко. Он вас расписал так, что вами сразу хочется гордиться и ставить в пример всему украинскому народу. Значит, Семен погиб на ваших глазах.

– Какой Семен? – не поняла Стоцкая и недобро прищурилась. – Тот подонок, которого я придушила в подвале?

– Ну-ну, – поморщился Степаненко и переглянулся с Плужником. – Это был всего лишь связной и, видимо, не очень надежный. Не будем о нем говорить. У вас было полное право ему не доверять и подозревать в измене. Нам еще самим предстоит разобраться с этой историей. А мы в тот день потеряли своего надежного товарища по борьбе – Семена Мосоленко. Он в наших рядах несколько лет, столько всего прошли вместе. И теперь, значит, пал друг от пули комиссаров.

Стоцкая не стала возражать, только обернулась и посмотрела в глаза Коваленко. Тот не отвел взгляда, только моргнул согласно.

– Вы вот что, Алевтина Николаевна. Будем считать, что первую проверку вы прошли. Мосоленко вас в лицо знал, он говорил, что вы с ним встречались еще при немцах, когда вы служили переводчиком в СД.

– Я не разглядела его лица там, в развалинах. На нем была шляпа. А потом нам пришлось уносить ноги. Возможно, мы и были знакомы. Так каким вам видится мое будущее?

– Да, будущее… – Степаненко взял доверительно женщину под руку и повел по комнате. – Вы знаете русский, немецкий, у вас хорошее образование. Мы решили поручить вам пропагандистское направление. Это и разработка листовок, и информирование населения о наших целях и задачах, пропаганда во время и после различного рода акций, направленных против советской власти. Мы посвятим вас в наши первоочередные планы, чтобы вы начали подготовку, так сказать, творческого характера. Вы согласны? Не важно, кто и чем занимается, главное – наша общая борьба за вильну и незалежну Украину. Я распоряжусь, вам подготовят комнату для жилья, покажут рабочее помещение.

Когда руководители ушли, Стоцкая подошла к Коваленко.

– Вы что? Сумасшедший или сволочь? Какого черта вы разыгрываете спектакль с моим участием, не предупредив меня.

– А вы на меня не орите, – прошипел Коваленко. – Это вы тут в почете, героиня… А мне что делать? Я вел вас на встречу, а представителя штаба арестовали прямо на месте. А тут вы еще с вашими нервами. Какого черта вы придушили парня? Он-то в чем виноват? Если бы он был предателем, нас бы всех повязали еще там, в подвале.

– Запомните, Василь Маркович, – глаза Стоцкой стали узкими, как щелочки, и злыми, как у дикой кошки. – Я не терплю темных дел за моей спиной. И необдуманных поступков в мой адрес. Вы хотите меня подставить, чтобы мне не поверили здесь? Так какого черта вы меня сюда привели, зачем вообще подобрали на улице? Я, может быть, уже линию фронта перешла бы. Одним словом, запомните, вы оговорились, вас не так поняли, вы точно не знаете, вам показалось и тому подобное. Но я подтверждать не стану, что этот ваш Мосоленко был убит на моих глазах. Обещаю молчать до поры до времени, если снова не возникнет разговор на эту тему. Сама его поднимать не стану. Забыла я о нем уже, понимаете?

– Да, понимаю, – кивнул Коваленко.

Костя Пономарь лежал на кровати поверх одеяла, прикрыв лицо кепкой. Вчера они опять возили в ящиках вино за город. Сначала доставали его из заброшенных винных погребов возле сгоревшей деревни, потом везли в лес и делали закладку.

На вопросы Ворон отвечал ухмылочками, мол, хорошо все, что приносит лишнюю копеечку. Потом он шепнул Пономарю и Козырю, что этот склад у него есть возможность потом продать оптом. Есть, мол, покупатель из Подмосковья. А пока надо прикрыть ветками, брезентом от дождя.

Все устали как собаки. Сначала корячились, доставали из погребов эти ящики, потом на машины грузили, укрывали. После в лесу снова разгружали. Эти две «полуторки» Ворону пригнали двое парней в гимнастерках без погон. Потом машины исчезли.

Глаза закрывались сами собой, мысли путались то ли в полусне, то ли в полуяви. Это была уже вторая бессонная ночь, и вчера днем тоже не удалось поспать. Было приятно отпустить сознание и позволить погрузиться ему в сладкое состояние спокойного глубокого сна, которого у него не было уже, наверное, много лет.

Дверь даже не скрипнула, она просто открылась медленно, впустив парня без обуви в широких штанах и рубахе не по росту. Он осторожно ступал босыми ногами и оглядывался на дверь. Когда он подошел к Пономарю, тот неожиданно сбросил с лица фуражку и схватил парня за ворот рубашки. Мгновенно к горлу несчастного метнулось острие финки, невесть откуда взявшейся в руке Пономаря.

– Ты че? Это же я! – прошептал испуганный парень, ухватившись двумя руками за руку, сжимавшую нож. – Бешеный! Не узнал…

– Чего крадешься, как зверь? – усмехнулся Пономарь и неторопливо убрал финку. – Мог и прирезать. Не люблю, когда ко мне подходят тихо или со спины.

– Я знаю, – потирая шею, ответил парень. – Про тебя хлопцы говорили, что тебе человека убить, что лягушку раздавить.

– Вот лягушку не могу раздавить, – усмехнулся Пономарь. – Побрезгую. Ну, чего пришел? Что-то узнал новое?

– Узнал. Помнишь, мы вино прятали в лесу? Меня в ту ночь Ворон с Лукой оставили сторожить. Ну а Луку ты знаешь, он без бабы суток прожить не может. Вот он в деревню и полетел, зазноба у него там. У него везде девки.

– Короче можешь? – недовольно прервал парня Пономарь.

– Ну, я когда один остался, мне интересно стало, я полез посмотреть, сколько там ящиков, прикидывать стал, сколько Ворон огребет за этот товар. А там не только вино. Там знаешь что? Взрывчатка еще припрятана, во!

– Взрывчатка? Ты ничего не путаешь? Как ты узнал, что это взрывчатка?

– Да приходилось видеть. Еще при немцах. Мы тогда машину нашли брошенную зимой, думали, в ней хавка, а в ней такие же ящики. С орлами на крышке! Мне тогда один из наших объяснял, он по молодости в армии служил, знает, что такое. Ух, и ночка у меня была. И отойти боюсь, и рядом стоять страшно. А ну как взорвется. Там и башмаков от меня не нашли бы.

– Много ящиков с взрывчаткой?

– Очень. Ну, меньше, чем вина, конечно. Штук двадцать, наверное. Мне кореш про такое говорил еще тогда, при немцах, что такого ящика хватит, чтобы целый дом взорвать. А десяток ящиков могут мост железнодорожный снести. Че делать-то, Пономарь? Чего-то не то делает Ворон. За вино и хавку лет пять дадут, если без мокрухи, а за взрывчатку измену родине навесят. Оно мне надо? Че делать, Костя?

– Ладно тебе, ты-то тут при чем! – засмеялся Пономарь. – Что делать, что делать? Ничего не делать. Ты, главное, не сболтни никому, что видел. Вот и все. А то тебя живо на перо поставят. Ты главное, меня держись. Со мной не пропадешь!

– Слышь, Кость, я тут бутылочку прихватил, давай вмажем!

– Ты где это взял, Слива? – Пономарь смотрел на бутылку в руке своего дружка с неодобрением.

– Да тут на окраине в развалинах у Ворона еще один складик есть. Мы оттуда в лес отвозили несколько ящиков. Вот я и тиснул. Никто не видел, точно говорю.

– Слушай, ты, придурок! – Пономарь схватил дружка за ворот и притянул к себе, с жаром дыша ему в лицо. – Выйдешь отсюда, иди в самый дальний угол двора и там разбей! И не вздумай даже к губам подносить, понял? Ворон узнает – тебе не жить!

– Да как он узнает-то? – нерешительно пробормотал Слива, испуганно глядя на взбеленившегося Пономаря.

– Не выльешь, я ему сам расскажу!

– Да, все-все… иду. Чего ты так! Вино хорошее, из местного винограда. Я такое с бабами до войны пил… Они с него, знаешь, как чумились!

– Ну! – рыкнул Пономарь.

– Да все, уже иду.