Глава 6

Тело лежало в морге на полу в холодной камере. Посиневшие и почерневшие трупы. Мужчины и женщины, грубо зашитые крупными стежками до самого горла. И у всех почему-то грязные стопы. «Или мне это только так кажется, – подумал старший лейтенант Шаров. – Обстановка давит? Сколько я трупов повидал за время своей службы, и давно уже перестало тошнить от такого зрелища, а тут аж дурно становится. Так, надо отвлечься, а то как студент-первокурсник сейчас выбегу на улицу, зажимая платком рот».

– Причина смерти? – спросил Шаров патологоанатома, грузную немолодую женщину с бледным, испещренным оспинами лицом.

– Все изложено в акте вскрытия, – проворчала женщина. – Проникающее ранение в область груди…

– Вы меня простите, – широко улыбнулся Шаров. – Понимаю, что порой такие вопросы выглядят, мягко говоря, нелепо. Но сейчас мне очень важно знать ваше мнение как специалиста. Все-таки, как его убили?

– Да, я специалист, и я много разных трупов исследовала и многое могу понять, – согласилась патологоанатом. – Удар удару рознь, одним и тем же ножом можно нанести разные повреждения. Это зависит и от роста человека, который нанес этот удар, и от того, как развиты его мышцы, от навыков, от целей даже.

– Вот давайте по этому вашему плану и пройдемся, – снова улыбнулся Шаров. – Во-первых, рост.

– Человек, который нанес эти удары, был на голову примерно выше погибшего. Удары сильные и точные. Всего их нанесено было два. Первый в область левого легкого, а второй почти сверху вниз, когда Трубач согнулся от боли, в область шеи. Этот удар разбил два шейных позвонка с повреждением спинного мозга.

– Профессионально? Вы так считаете?

– Конечно. Вы знаете, товарищ старший лейтенант, почему убийца нанес удар не в сердце, а в легкое? После такого удара жертва не может закричать. А пробитое сердце еще не гарантирует мгновенной смерти. А второй удар в шею имел целью окончательно обездвижить жертву. Он оставил беспомощного Трубача умирать на улице, зная, что тот не сможет позвать на помощь, рассказать приметы убийцы, не сможет уползти с места преступления. Впрочем, после нанесения ему ударов жил этот человек едва ли больше пары минут.

– Странно, – вздохнул Шаров. – Зачем убивать пожилого человека таким способом? Пусть он активист, и убивали его, чтобы насолить советской власти. Можно было просто застрелить из автомата или пистолета. Ладно, не хотели шуметь, убили ножом, но опять же…

– Я вам еще одну странность подскажу, – добавила женщина. – В грудь его ножом ударили не прямо, а как бы сбоку. Ну, например, Трубач стоял к убийце лицом, а потом повернулся к нему боком, и тот нанес удар ножом.

– Отвлек чем-то, но зачем? Трубач все равно не смог бы оказать серьезного сопротивления. Хотя… Скажите, при ударе в область груди много крови вылилось из раны в тот же момент?

– Нет, в момент удара крови мало. Основная часть излилась в тот момент, когда убийца извлекал орудие убийства из тела.

– Может быть, убийца не хотел, чтобы на него попала кровь убитого? – предположил Шаров. – Тогда это объясняет многое. Или убийца был очень хорошо одет, например, в какую-то форменную одежду? Кстати, а что за нож мог использовать преступник?

– Обоюдоострый клинок шириной около трех сантиметров.

– Кинжал?

– Скорее, это самодельное оружие, – ответила женщина. – У кинжалов и другого холодного оружия фабричного производства хорошая сталь и острые кончики. А у этого конец заужен, давно не точен или изготовлен кустарно. Второе мне кажется более вероятным.

– Воровская заточка? – дошло до Шарова. – Вы с такими сталкивались в своей практике?

– Да, может быть, и заточка. Имеется много разновидностей этого оружия, но во всех случаях они, как правило, плохо сделаны. Хотя в колониях, насколько я могла видеть, делают иногда очень красивое и качественное оружие. Но это, видимо, на показ или в качестве подарков. А здесь не жалко после убийства и выбросить.

На улице было очень свежо. Шаров вдохнул полной грудью и поморщился. Казалось, трупный запах накрепко въелся в слизистую оболочку носа и будет теперь преследовать его вечно. Вот и запах весны он перебивает.

А ведь май, голубое небо, и сегодня должно было быть свидание с Оксаной! Только вот вернуться засветло в Ровно Олег не успеет. Он давно уже привык не назначать точного времени, учитывая специфику своей работы. Если успею, то приду, если сумею освободиться, если удастся вовремя вернуться… А что делать – очень неспокойное время. Область за областью освобождают от фашистской оккупации, столько остается недобитков, столько затаилось врагов, чьи руки обагрены кровью советских людей, кровью тех, кто сражался с гитлеровцами, не жалея жизней.

Рядом раздался автомобильный сигнал, и Шаров с неудовольствием отметил про себя, что задумался и не заметил, как с ним поравнялась машина. «Так можно и на пулю нарваться, старлей!»

– Олег, – из машины вышел капитан Бессонов и поманил оперативника к себе. – Ты закончил в морге? Результаты вскрытия готовы?

– Да, вот, – Шаров открыл было папку, чтобы вытащить бланки актов. Но Бессонов махнул рукой и велел садиться в машину. – Потом, все потом, Олег. Это официальный документ, который обязан быть. А вот что ты можешь мне рассказать о том, что там между строками написано?

– Понимаю вас, Владимир Сергеевич, – кивнул Шаров. – В акте многого не напишешь. А есть еще и впечатления. У меня после разговора с патологоанатомом осталось впечатление, что это не было нападением националистов на советского активиста, бывшего партизана.

– А что это было? – хмуро спросил Бессонов.

– Убийство, которое произошло после разговора Трубача с кем-то. Или оно было подготовлено заранее, или произошло спонтанно, но мне кажется, что это – не акция возмездия или устрашения.

Бессонов молча кивал головой и продолжал смотреть вперед, на дорогу. Водитель-сержант молча крутил баранку, прекрасно зная, куда ехать. Шаров недоверчиво смотрел в мощный затылок московского капитана. А зачем он приехал сюда, если совсем недавно в Ровно просил сразу привезти и показать ему материалы по расследованию убийства Михая Трубача? И не случайно я с ним встретился, он знал, что я в морге, и ждал меня с машиной. А куда мы, кстати, едем?

– А куда мы едем? – спросил Шаров.

– На место убийства Трубача, – коротко отозвался Бессонов.

– Я вчера знакомился с материалами дела. Следователь показывал протокол осмотра места происшествия.

– Я знаю, я читал его, – прервал Шарова капитан.

«Ого! И когда только успел? – снова удивился Шаров. – Он, что же, не доверяет нам? Отправил сюда, а сам следом идет и знакомится со всеми материалами следствия. Не удивлюсь, что и с актом вскрытия он раньше меня познакомился. Только вроде симпатия к этим капитанам стала просыпаться, и снова – странности, игры в большое московское начальство, которое не удосуживается поделиться планами. Трудно работать, когда нет единого сработавшегося коллектива».

Они вышли из машины, Бессонов уверенно двинулся по унылой улочке в сторону короткого переулка между двумя рядами старых двухэтажных домов. Точно, капитан привез его на то место, где нашли убитого Михая Трубача. Бессонов вдруг остановился, повернулся к Шарову и взял его за пряжку портупеи. Странно, но выглядел капитан сейчас унылым и каким-то виноватым. Это что еще за новости?

– Слушай, Олег, – Бессонов заговорил тихим глухим голосом, теребя пряжку на портупее Шарова. – Я вообще-то не должен этого говорить. Это оперативная информация, которая не подлежит разглашению, Ну, ты все наши приказы и так наизусть знаешь. Никому не буду говорить, а тебе скажу. Понимаешь, нужно мне сказать хоть кому-то. Лешка Васильев и так знает.

– Да что случилось Владимир Сергеевич? – растерялся Шаров.

– Видишь ли, – Бессонов отпустил наконец ремень Шарова и посмотрел в сторону переулка. – Михай был моим человеком. Он выполнил одно мое поручение и погиб. Я не знаю, почему и за что его убили. Где-то я не просчитал ситуацию, чего-то я не учел здесь, а он из-за этого погиб. Хороший был мужик. Преданный Родине, коммунист настоящий, борец несгибаемый. А я его, получается, под нож подставил.

– Война, товарищ капитан, – спокойно ответил Шаров. – Мы теряем товарищей, что идут с нами рядом в атаку. Да и можно ли все учесть? На фронте вон командиры каждый день своих бойцов на смерть посылают. Тяжело, но это война.

– Знаю, я сам себя такими же словами успокаиваю. Я только прошу тебя, Олег, все время, пока идет расследование, помни, что Михай Трубач для всех обычный человек, павший от руки бандита. Но довести дело до конца нужно. Скоро наступит момент, когда мы поймаем за руку кое-кого, и тогда нам придется предъявить доказательства его преступной деятельности. Нет, его преступной жизни!

– Вы уже знаете, кто убил Трубача?

– Догадываюсь, – процедил Бессонов сквозь зубы. – Вопрос только в том, собственной рукой он убил или кому-то из своих подручных поручил.

Коваленко приехал не в милицейской форме, а в потертой кожаной куртке и старых военных галифе. Стоцкая открыла ему дверь, удивленно вскинула брови, но промолчала. Пропустив майора внутрь, она прислушалась и закрыла дверь, накинув крючок.

– Не утруждайте себя проверкой, – тихо сказал майор, пройдясь по маленькой каморке, выделенной женщине от железной дороги. – За мной не следят. Я на хорошем счету.

– Вы смогли сделать мне надежные документы? – спросила Стоцкая.

– Не переживайте, документы, с которыми вас приняли на работу на железнодорожные склады, вполне надежны. Когда я вас перевезу на новое место в Ровно, у вас будут другие документы.

– Когда вы меня отсюда заберете? – прищурилась женщина. – Я так и не знаю, какие планы вы на мой счет строите. Я не привыкла к такой работе и к такому отношению.

– Давайте оставим капризы. О своих планах я вам расскажу чуть позже. Когда будет время для их осуществления. Сейчас необходимо решить, в каком качестве вас лучше использовать. Но об этом потом. Сегодня я хотел бы получить от вас обещанные сведения по военным и литерным гражданским перевозкам.

– Я приготовила вам отчет, – женщина отвернулась, приподняла платье и извлекла из-под резинки чулка несколько блокнотных листков. – Здесь даты, время прохождения эшелонов и примерное описание грузов.

– Примерное описание грузов? – насторожился Коваленко. – Надеюсь, вы не топтались на платформе и не заглядывали под брезент?

– Да, примерное описание, – упрямо повторила Стоцкая. – Я могу отличить противотанковую 76-мм пушку от 122-мм гаубицы. К вашему сведению, я знаю, как под брезентом меняет очертания бронетехника. Как подкладывают бревна и солому, как разворачивают танковые башни назад и максимально опускают ствол пушки. И более широкую базу и гусеницы танков «КВ» от «Т-34» я тоже могу отличить.

– Ладно вам, будет! – усмехнулся майор, но все же с интересом посмотрел на женщину. А она оказалась не такой уж бестолковой. Он-то думал, что от бывшей гестаповской переводчицы толка не будет, а она вон какая глазастая. Умная баба, надо отдать должное.

– По 4-му и 6-му складам вам удалось что-нибудь узнать?

Стоцкая только покачала головой, зябко кутаясь в платок.

– Там военная охрана и подлежащие учету и хранению грузы проходят по армейским формулярам. Даже легкий интерес с моей стороны может оказаться подозрительным. Тут простыми расспросами и случайным появлением возле складов во время разгрузки ничего не выяснишь. Тут нужно немного больше времени, чтобы завести знакомства на складах или в комендатуре.

– Это вас в гестапо научили так ориентироваться в обстановке? – не удержался от улыбки Коваленко. – А может, вас готовили именно для того, чтобы остаться на советской территории и вести разведку, а?

– Хороша подготовка, если вы меня так легко раскусили, – поморщилась Стоцкая и достала из портсигара папиросу. – То, что я вам сейчас говорю, родилось в моей голове, это мое представление о том, как и что нужно делать.

– Ладно, допустим, – Коваленко хлопнул себя по коленке и решительно поднялся. – Хорошо, я уеду сегодня, а вы продолжайте продумывать ситуацию. Эти два склада нам нужны. И еще, Алевтина Николаевна, я все время вам хочу напомнить, но иногда просто сдерживаюсь. Сегодня не тот момент, чтобы промолчать. Не старайтесь держать себя со мной так, будто мы с вами друзья, единомышленники и товарищи по совместной борьбе.

– Вот как? – Женщина закурила, затянулась папиросным дымом и выдохнула, глядя с прищуром на майора.

– Именно так! – отрезал Коваленко, задержавшись у двери. – То, что я вас подобрал на улице и не сдал в НКВД, – случайность и общий голод на кадры в подполье. При иных обстоятельствах я бы не стал с вами связываться и подвергать себя и наше дело такому риску. Поэтому, если хотите выжить в этой борьбе и получить после победы кое-какие заслуженные блага, поторапливайтесь с выполнением моих заданий и шевелите своими мозгами. И напомню вам еще раз, Алевтина Николаевна: у меня слишком хорошая репутация в органах, я замел, в отличие от вас, все следы. Вас повесят, а я останусь чистеньким. Вы должны просто отрабатывать свой хлеб и мое к вам расположение. Понятно?

Стоцкая промолчала, продолжая спокойно курить. И только прищуренный глаз выдавал ее чувства.

Коваленко смерил женщину взглядом и вышел, плотно прикрыв за собой дверь. Разговор майора, мягко говоря, разочаровал. То, что Стоцкая приготовила такой объемный отчет о своих наблюдениях, конечно, хорошо, но вот задавить ее авторитетом в подполье Коваленко не удалось. Он даже ушел с ощущением превосходства Стоцкой над ним. И это его злило.

Через три часа Коваленко был в Ровно. До комендантского часа оставалось всего минут тридцать, и ему пришлось поспешить. Разумеется, в комендатуре начальнику Загорской милиции без проволочки выдали бы ночной пропуск, но… Пришлось бы ответить на пару неприятных вопросов. Например, а почему вы сами, товарищ майор, заказываете себе пропуск для областного центра? Почему не областное милицейское начальство присылает запрос со списками сотрудников милиции? Но и это полбеды. Хуже, что сведения о получении пропуска майором милиции Коваленко останутся в комендатуре. А ведь формально в эту ночь начальник милиции оставался дома на вверенной ему территории.

– Заходи, – кивнул мужчина в накинутом на плечи пиджаке, убедившись, что водитель начальника милиции, мордатый парень в низко надвинутой кепке, накрыл мотоцикл брезентом и с улицы за кустами черемухи его не видно. – А ты, хлопец, иди в летнюю кухню. Там есть перекусить, да и выпить тоже.

В доме было немного душно из-за того, что редко открывали окна. Здесь вообще редко появлялись люди. Числился этот бревенчатый дом-пятистенок за пропавшим без вести фронтовиком, у которого в прошлом году скончалась мать. Наследников не было, власти не решались передавать жилье другой семье, зная по опыту, что пропавшие без вести время от времени появляются живыми и невредимыми.

Следил за домом немой увечный сосед, который вот уже неделю лежал в окружном госпитале по причине открывшейся раны.

Окна в доме были плотно зашторены, да еще и прикрыты изнутри черной материей, сохранившейся от светомаскировки. Коваленко стянул с плеч кожаную куртку. Он привычно осмотрелся по сторонам, глянул на стол, где стояла миска с вареной картошкой, рядом такая же с квашеной капустой, малосольными огурцами. На белой тряпице – нарезанное сало с розовыми прожилками и серый, домашней выпечки хлеб с отрубями. Ложек и стаканов было на двоих, значит, гостей не ожидалось.

– Ну что, как там твоя переводчица? – спросил мужчина, снимая пиджак с плеч и вешая его аккуратно на спинку стула.

Выглядел он сытым, холеным, рубашка с вышивкой – чистая и даже подкрахмаленная. Одно слово – начальник. Коваленко сполоснул руки под рукомойником, поплескал на лицо и снял с крючка вышитый рушник, оставшийся здесь, видимо, от бывшей хозяйки. От долгой тряски на мотоцикле у майора разыгрался волчий аппетит.

– Сложный она человек, Мельник.

– Сложный? – переспросил мужчина и похлопал майора по плечу. – Ты садись к столу, Василь. Это все интеллигентские сопли – все эти сложности характеров и внутреннего мира. Человек по натуре – волк. Или он жрет сам, или жрут его. Третьего не бывает в природе. А кто разыгрывает из себя овечку, тот врет или рисуется перед другими.

– Ну, может быть, – примирительно согласился Коваленко, разливая по стаканам водку. – Давай-ка выпьем за нас, за наших хлопцев! За тех, кто с нами, и за тех, кого уже нет.

– Слава Украине, – поднял свой стакан Мельник.

– Героям слава, – кивнул майор и опрокинул содержимое в рот.

Они молча ели, каждый пытался показать, что он не так уж и голоден. Коваленко был весь день на ногах, он подозревал, что и сидевший с ним за одним столом Мельник тоже не ел с самого утра.

Потом они выпили по второй. Коваленко, откинувшись к стене, закурил.

– Сегодня наша гостья передала свои наблюдения за железной дорогой. Ты знаешь, а она толково все изложила. И сведения по эшелонам, я сравнил с другими данными, в целом совпадают.

– Вопрос, понимает ли она, что кроме нее могут быть и другие наблюдатели за железной дорогой? – Мельник тоже закурил и принялся носовым платком тщательно вытирать пальцы. – Если она дура, которая пытается показать свою полезность, то могла написать и свои фантазии вместо реальных данных. А она, судя по твоим словам, изложила правду.

– И она очень осторожна. Я ее нацелил на два секретных склада, думал, она свежим взглядом идейку подкинет. Но она объяснила мне, почему нельзя туда лезть.

– Ну, судя по твоим характеристикам, она – просто талант или хорошая ученица, что для нас тоже важно. Учитывая наши потери, особенно важно. Приглядись к ней еще немного, устрой проверочку какую-нибудь, а потом будем решать с переводом и легализацией в Ровно. Документы для нее будут?

– Сделаем. У меня с того разбомбленного эшелона целая коробка настоящих бланков. А печати и штампы вырежут умельцы, которые себе жизнь и кусок хлеба выторговывают. А ты сам с ней хочешь встретиться?

– Нет, направлю кого-нибудь из помощников. Мне нет резона рисковать и портить репутацию общением с бывшей сотрудницей гестапо. Я подумаю, как использовать эту твою Стоцкую.

В Ровно, как и в любой город, можно въехать не только по шоссе. Лесные тропы часто выходят к городским окраинам, к поселкам и деревушкам, которые стали за последние годы окраинами города. За эти месяцы, пока фронт откатился далеко на запад, мирная жизнь в Ровенской области спокойнее не стала, хотя быт людей стал налаживаться.

Оставалась все та же тревога, которая не давала спать по ночам, которая заставляла привычно жаться к стенам домов, заслышав далекие выстрелы. И все так же закрывали на ночь ставни и закладывали оконные проемы изнутри старыми ватными матрацами, дырявыми овчинными полушубками. И все никак народ не решался смывать с окон бумажные полосы, наклеенные на мыло или крахмал. Такие привычные за годы войны полоски бумаги, которые не дадут стеклам разлететься по комнате во время взрыва.

В очередях у магазинов на городских улицах, на рынках, а то и просто на общих кухнях негромко говорили, что снова появилась банда националистов, что в пригородах слышна стрельба, что нашли убитого милиционера, что в деревне под городом заживо сожгли семью коммуниста-фронтовика. И хмурили брови. И без того ставшие молчаливыми и неразговорчивыми, горожане замыкались и прятали глаза, когда навстречу шел человек в военной или милицейской форме. Поспешно перебегали дорогу и ныряли в ближайшую подворотню, когда проезжала по пустынной улице машина с солдатами.

Капитан Бессонов хорошо понимал этих людей, которые не успели ощутить мирную жизнь, не успели поверить, что живут теперь в самом справедливом государстве, что все эти трудности и опасности – явление временное. И скоро снова заиграют по воскресеньям в парках духовые оркестры. Снова будут праздничными первомайские демонстрации, дети снова будут выпрашивать у родителей лимонад и эскимо, а из булочных по утрам запахнет настоящим теплым хлебом.

А пока приходится выискивать и выковыривать, как гнойники, подпольные группы националистов, ловить по лесам банды и терять товарищей.

В этот пасмурный майский день со стороны Карпиловки мимо частных огородов к городу подъехали две «полуторки» с крытыми брезентом кузовами. Военные номера, водители в гимнастерках и сопровождающие рядом. Даже через ветровое стекло видно, что сопровождающие – офицеры. Фуражки, портупеи. Комендантский патруль, усиленный автоматчиками из временно расквартированного отдельного батальона связи, не заподозрил ничего серьезного. Только старший патруля, капитан в очках с толстыми стеклами, покачал головой и скомандовал «приготовиться к досмотру». Опытный офицер заградительной комендатуры, он не ждал подвоха от этих двух машин. Слишком открыто ехали, правда, въезжали в город не привычным путем, но и это объяснимо, если ехали издалека, заблудились, сбились с пути. Мало ли что бывает в дороге. Но эти, скорее всего, не хотят, чтоб их груз проверяли на контрольно-пропускном пункте. Уж больно тщательно укрыт он брезентом. Новым, кстати, брезентом.

Капитан вышел на середину улицы и поднял вверх руку. Двое патрульных, держа автоматы на изготовку, как и положено, стояли на одной стороне улицы, двое автоматчиков из батальона связи зевали и топтались на другой стороне.

Машины притормозили. Со стороны пассажирской двери высунулась голова молодого лейтенанта.

– А шо таке, товарищ капитан? Мы ж свои!

– Прошу остановиться и предъявить путевые документы. Комендантский патруль. Вы въезжаете в город, минуя КПП.

– Ой, ладно! – засмеялся лейтенант и открыл дверь, встав одной ногой на подножку. – Документы так документы. Это можно.

Последнее, что успел увидеть капитан, солдатский сапог лейтенанта на подножке. Обычный, чуть стоптанный, запыленный. При полевой форме офицера такое вполне могло быть на передовой, где не напасешься хромовых сапог. Офицер мог позволить себе надеть кирзачи, чтобы поберечь положенные ему хромачи, или он их промочил, и они сушатся. Но в городе, в тылу! Слишком поздно начальник патруля понял это несоответствие. Рука лейтенанта показалась из-за двери машины с пистолетом, и тут же хлестнул выстрел. Пуля угодила капитану точно в лоб, он, дернув головой и потеряв фуражку, рухнул в придорожную пыль.

Брезент в кузове приподнялся. Два «ППШ» в мгновение ока срезали и патрульных, и автоматчика-связиста. Второй связист, имевший приличный боевой опыт, успел-таки отскочить к стене и дать две ответные очереди. Кто-то раненый в кузове упал под брезент, но связиста все же догнала пуля другого стрелка.

– Вперед, мать вашу! – крикнул лейтенант, махнув пистолетом, и машины, заурчав моторами, понеслись по улице.

Какая-то женщина, прижимая ребенка, забежала во двор; кто-то стал закрывать окна в старой облезлой избе на краю улицы; отчаянно залаяла собака, кинувшись за машинами и утонув в клубах пыли.

Сообщение в Управление НКВД пришло спустя пятнадцать минут. Капитана Васильева, выехавшего в район на оперативной машине управления, догнал милиционер-мотоциклист и передал приказ Бессонова вернуться.

Через пять минут Васильев был на месте. Похлопав водителя по плечу, чтобы тот остановил машину, не доезжая до места столкновения патруля с бандитами, он вышел, поправил гимнастерку под ремнем и неторопливо пошел к месту, где уже работали криминалисты.

Часть улицы, где лежали тела и поблескивала россыпь стреляных гильз, была обтянута бельевой веревкой, снятой в ближайшем дворе. Даже две бельевые прищепки еще болтались на ветру.

Васильев покачал головой. Вот работнички! Веревка денег стоит, у хозяйки белье сохло, а они нахрапом. Мы же для народа работаем, а не за счет его.

Первый же беглый взгляд дал нужное представление о случившемся. Машины въезжали со стороны леса. А вот из-за леса или из самого леса? Ладно, потом установим по следам. Ясно только, что ехали они в объезд КПП на шоссе. Огороды, слева простые деревенские одноэтажные дома, справа – уже городские, двухэтажные. Дорожного покрытия на этом участке нет, земля укатана колесами машин и телег. Как тут оказался патруль? Это потом выясним. Какие указания перед выходом в зону патрулирования получали наряды? Похоже, именно окраины они и патрулировали. Но это все потом.

Шаров был уже здесь. Старший лейтенант морщился, выговаривая что-то милиционерам, державшим оцепление. Потом увидел стоявшего в стороне Васильева и сразу замолчал. Махнув кому-то рукой, Шаров приподнял веревку, поднырнул под нее и подошел к капитану.

– Вам уже сообщили? Хотя, конечно. Обязаны были сообщить.

– Ты чего такой взъерошенный, Олег? У тебя что-то случилось?

– А этого вам мало? – не очень тактично буркнул старший лейтенант и кивнул на пять трупов.

– Ты мне голову не морочь, – терпеливо заговорил Васильев. – У нас в нашей работе часто бывают трупы, часто гибнут наши солдаты и офицеры, но тебя тревожит что-то личное, а это мешает работе. Давай выкладывай, что беспокоит. У нас есть время, пока криминалисты тут на коленках лазают. Потом настанет наша очередь.

– Оксанка пропала, – вздохнул Шаров. – Ну, девушка моя. Вы ее с Бессоновым видели тогда. Только не подумайте, что я тряпка и из-за юбки готов впасть в хандру. Она не просто не пришла на свидание, она именно пропала.

– Ну, я так понял, что на свидание она тоже не пришла. А дома ты у нее был?

– И на свидание не пришла, и дома я у нее был, – повторил Шаров. – Сосед ее уже два дня не видел. Ладно, Алексей Николаевич, личное не должно отражаться на работе. Справлюсь как-нибудь сам.

– Как-нибудь – плохой вариант, – усмехнулся Васильев. – Ты прав, давай об Оксане потом поговорим. Сейчас расскажи, что установлено по этому делу.

– В 13.10 нам поступил звонок от дежурного отделения милиции. Сообщалось, что на окраине слышна стрельба из автоматического оружия. И что дежурный высылает в этот район наряд. Воротников не стал ждать результатов и отправил сюда меня, потому что я попался ему в коридоре. Милиция сюда приехала первой, они начали опрос свидетелей, их пока всего двое. По их показаниям, две грузовые машины на въезде в город были остановлены военным патрулем. Из кабины первой машины высунулся человек в военной форме. А потом началась стрельба. Кто в кого, свидетели не поняли, но результат – вот. Весь состав патруля и приданные для усиления бойцы из состава ровенского гарнизона.

– Кто этот криминалист? Он из милиции?

– Из прокуратуры. Вопрос не милицейский, это наша епархия и прокуратуры. Сразу же понятно. А криминалист – мужик слепой. Другого сейчас у них под рукой не оказалось.

– Пошли, познакомишь, – подтолкнул Шарова капитан. – Будем с тобой сами разбираться. Слепой – не слепой, а фиксировать все детали и улики должен он. Это документ.

Криминалист оказался человеком понятливым, к тому же страдавшим одышкой и болями в суставах. Работать ему было мучительно больно, но Васильеву понравилось, с каким мужеством он эти муки терпит, то потирая колени, то вытирая платком липкий пот на лбу.

– Судя по отпечаткам протектора, шины от наших полуторок. Точнее скажут только свидетели, которым я смогу предъявить для опознания описание нескольких грузовиков. Гильзы ребята собрали. Стреляли из пистолета «ТТ» и двух автоматов «ППШ». Собственно, на этом и все.

– Давайте поступим так, – улыбнулся Васильев. – Вы посидите в холодке, приведите в порядок свои записи, а мы тут со старшим лейтенантом еще походим и посмотрим. Может, еще что найдем полезное. Уж очень мало свидетелей! Слышали стрельбу многие, а видели всего два человека. А нам их найти надо. Вы представьте только, что в этих грузовиках может быть. А если взрывчатка?

Васильева самого от этой мысли передернуло, но он этого и хотел – криминалист должен проникнуться важностью момента и своей ответственностью. Подслеповат, но дело свое знает и организовал тут все грамотно. Следы не затоптали. Места, где и в каких позах лежали погибшие, зафиксированы. Даже траектории стрельбы были схематично занесены в протокол.

Васильев прикинул все еще раз и остался доволен. Сделано предельно точно, насколько можно в таких условиях.

– Значит, машины у нас остановились здесь, – Васильев присел на корточки рядом со следами колес на пыльном грунте.

– Тяжело груженные полуторки, – вставил Шаров, присаживаясь рядом. – Смотрите, как вдавлена колея, а вот здесь аж камень в мелкий щебень раздавило.

– Молодец, – кивнул Васильев. – Углядел. А вот еще посмотри: шина сплющена. Похоже, спущено колесо…

– Второе колесо тоже подспущено было. И третье. Я и говорю, что с максимальной нагрузкой шли «полуторки».

– Ты уверен, что это были «полуторки»? – с интересом спросил Васильев и посмотрел на старшего лейтенанта.

– Конечно. Кто будет столько колес ставить на другую машину. Бывает, что из-за нехватки обычных шин могут на какое-то колесо поставить чужую. Но чтобы сразу три колеса… Что вы там нашли?

Шаров подошел к Васильеву, который согнулся в три погибели и что-то разглядывал в том месте, где стояла вторая машина. Участок был сложный: могли наложиться отпечатки протекторов обеих машин. Но Васильеву повезло. Отпечатки не совпали и не пересеклись.

– Олег, позови кого-нибудь с фотоаппаратом. Кто у них фотографировал? Сдается мне, что на протекторе задней машины есть заметный дефект, который можно использовать для сличения.

Пока Шаров бегал за фотографом, Васильев рассматривал рисунок протектора и большую щербину. От того, как этот дефект отложится в памяти, будет зависеть, вспомнит ли оперативник этот узор, увидев его через день, неделю, месяц. Видимо, колесо наехало на острый край чего-то железного, и один луч «елочки» срезало от угла до конца лепестка. Что важно: срезана половина луча и соседней «елочки». Такой дефект специально повторить сложно.

Васильев вытащил из кармана блокнот, химический карандаш и перерисовал дефект протектора в увеличенном размере.

Дальнейшее обследование следов никаких результатов не дало. Васильев наблюдал, как фотограф-сержант заканчивал съемку заметных отпечатков колес, когда его внимание привлекло темное пятно в пыли дороги. Пятно выглядело свежим. Кто-то что-то здесь разлил, и это вещество не успело покрыться пылью до такой степени, чтобы стать незаметным. Новый след располагался как раз между следами колес.

– Олег, смотри, – Васильев позвал Шарова. – Видишь? Что это, по-твоему?

– Собачку прослабило, – хмыкнул оперативник, присаживаясь рядом на корточки.

– Смешно, – кивнул Васильев. – Только мне кажется, что это пятно образовалось аккурат под кузовом той машины, которая тут останавливалась.

– Тогда из нее должно было капать всю дорогу, – пожал плечами Шаров и стал медленно продвигаться назад по ходу машины, внимательно разглядывая землю. – Нет, больше пятен нет. Могли, правда, и затоптать.

– А здесь почему не затоптали? – Васильев сделал пару шагов вперед и снова присел на корточки. – И вот здесь не затоптали. Здесь движение, извини, не как на Крещатике.

– Получается, что из машины стало течь после того, как она остановилась?

– Точно. Как раз после перестрелки и начало капать. Но запаха горюче-смазочных материалов я не улавливаю. Давай-ка возьмем образец и попробуем провести экспертизу, определим, что это за вещество.