— Это же сущие пустяки! — в десятый раз шериф округа Клинсти Хэккет оттянул назад воротничок своей рубашки и скосил глаза на часы, солидный стальной предмет на солидном браслете на такой солидной ручище. Шериф возвышался на стуле желтого цвета за письменным столом такого же цвета. При разговоре он не переставал жевать спичку, перегоняя ее из одного края рта к другому.

Глаза у него были маленькие, блеклые, беспокойные. Ему очень хотелось находиться подальше от своего кабинета.

— Телефонный звонок от человека, который утонул в тот вечер, белый песок под крыльями машины. А, это пустяки!

— Он был наркоманом, — сказал Дэйв, — и занимался шантажом. У меня есть свидетели.

— Но нет свидетелей того, что было сказано во время этого телефонного разговора.

Шериф повернул свой стул таким образом, чтобы видеть окно за решеткой, на котором коричневые венецианские жалюзи висели на покосившихся петлях, как полуспущенные флаги. На улице весело щебетали птицы. На площадке стоял «кадиллак» пятилетней давности да три коричневые патрульные машины.

— Нет также свидетеля того, что Оутс-младший жил на ранчо у Кочрана.

— Произведите обыск в его охотничьем домике. Вы найдете одежду парня.

Шериф глубоко вздохнул и повернулся к Дэйву лицом.

— Когда-то я очень хорошо ездил верхом. У меня был здоровенный мерин и мексиканское седло с серебряными украшениями. Во время фиесты ежегодно совершал длинные переходы за пределы Санта-Барбары. Всегда бывал в Паседа на параде Роз. Потом я повредил себе позвоночник, сейчас он у меня как склеенная разбитая тарелка, с ним приходится обращаться деликатно. Провел в больнице три месяца, чтобы иметь возможность снова сесть на лошадь, но так ничего и не получилось.

— Тогда пошлите кого-нибудь.

Хэккет покачал головой.

— Не смогу получить ордер. Уж не думаете ли вы, что какой-нибудь судья в этом округе решится пойти против Вейда Кочрана? В общем-то они могли бы… — хитроватая усмешка скривила его губы, показывая крупные редкие зубы. — Предположим, мы бы поймали его стоящим по грудь в воде, когда он заталкивал Оутса под воду и удерживал его там до тех пор, пока не стали подниматься пузырьки воздуха из его легких. Но никто в нашем глухом крае не захочет бросать тень на такого известного человека на основании выдвинутых неубедительных обвинений. Причем кто-то уже добровольно признался в этом убийстве. Нет, черт побери, они не захотят низвергнуть с пьедестала такую фигуру и назвать его «педиком», «фэгом» или даже гомосексуалистом. — Хэккет поднялся. — Я должен уйти. Нужно принять ванну и поужинать.

Нижняя пуговица его накрахмаленной форменной рубашки была расстегнута, можно было видеть белую нижнюю рубашку, туго натянутую на огромном животе. Он снял пиджак со спинки кресла и втиснулся в него с помощью какого-то трюка, ибо он давно из него вырос, тот жал ему под мышками, застегнуть его было просто невозможно. Шестиконечная серебряная звезда была прикреплена к нагрудному карману. Совершенно другим голосом Хэккет заговорил о том, что сегодня вечером должен председательствовать на какой-то церемонии.

Дэйв его практически не слушал. Поднявшись со стула, он спросил:

— Где находится окружная прокуратура?

— Над холмом.

Хэккет хмыкнул, нагнулся за своей шляпой, которая лежала на стопке пыльных папок возле стены.

— Но прокурора на месте не будет. Уже шестой час.

Он опустил шляпу на голову, потянул ее за поля и распахнул дверь, на матовом стекле которой было написано его имя.

— После пяти там не найти никого, кроме задержанных и стражи. Едва ли вам стоит туда ходить. — Он сморщил свой весь в красных прожилках нос. — Знали бы вы, как там мерзко пахнет!

Дэйв подумал, что едва ли хуже, чем в этом кабинете, где так долго находился этот обливающийся потом толстяк, но ничего не ответил.

В центре двора водянистый свет поднимался вверх из журчащих струек фонтана. Он превращал в дрожащих призраков и цементного святого Франциска, и его голубей. Сквозь оливковые деревья едва просвечивали окна запертых лавок.

Дэйв прошел по красным плиткам, проложенным к магазину «Оутса и Норвуда», постучал в бронзовую задвижку на двери, толкнул ее плечом и вошел внутрь. Большой глобус не вращался, тускло освещенный лампой, как будто лучами заходящего солнца. Сейчас ему были прекрасно видны следы собственных пальцев, оставленные на пыльной поверхности.

Но в этот вечер в магазине были покупатели: ученики колледжа, парень и девушка, он в линялых джинсах, она в какой-то немыслимой долгополой юбке. Еще один юнец, одетый во что-то, напоминающее старую театральную ливрею красного цвета с эполетами и золотыми пуговицами, сидевшую на нем нельзя быть хуже. У него были длинные волосы, которые он то и дело откидывал с лица, читая какую-то книгу. А возле стоял Чарлз Норвуд в своем поношенном пиджаке с заплатками из кожи на локтях. Он хмурился, как будто пытался что-то припомнить. Ева Оутс спустилась с переносной лестницы с тремя книгами, которые понадобились парню и девушке.

Когда она отвернулась от них и увидела Дэйва, ее заученная улыбка исчезла.

Она подошла к нему.

— Как я понимаю, вы завершили это дело к собственному удовлетворению? — спросила она с недоброй улыбкой.

— Ошибаетесь, — покачал он головой. — Питер не убивал отца. Он покрывает человека, который это сделал.

Норвуд быстро повернулся:

— Что такое?

— Пожалуйста, Чарлз, — произнесла она, не поворачивая головы и не меняя своего ледяного тона, внимательно глядя в лицо Дэйву. — Вы — человек неожиданностей. Что вы такое говорите! У вас есть доказательства?

— Доказательство — слишком простое название для того, что я узнал… Какого адвоката вы наняли? Он сможет использовать эти данные. Я звонил капитану Кэмпосу, но его нет на месте, и окружного прокурора тоже. Попытался дозвониться до вас, но телефон все время был занят.

— Извините. Я все время раздумываю о том, что мне нужно еще сообщить адвокату… Один Бог знает, почему Питер ему ничего не говорит.

— Его имя, пожалуйста, — повторил Дэйв.

Она покачала головой.

— Плачу ему я. Поэтому хочу услышать первой. Мне это необходимо.

Голос у нее внезапно задрожал, она постаралась отшутиться:

— Возможно, вам трудно поверить, но в известной мере данное дело меня затрагивает.

Молодая парочка подошла к столу и положила свои книги рядом со старомодным кассовым аппаратом.

Ева улыбнулась покупателям и сказала Дэйву:

— Вы можете устроиться в задней комнате. Я постараюсь не заставлять вас долго ждать.

В комнате было темно. Дэйв наклонился, чтобы дернуть за шнурок на лампе. Она нарисовала на потолке подвижный световой круг, но оставила углы темными. На низеньком столике свет заиграл на бокалах из-под мартини. До книг и бумаг с прошлого раза никто не дотрагивался. Дэйв опустился в одно из красных кресел, закурил сигарету, потом заметил письмо, которое не давало ему покоя раньше, протянул руку и взял его.

Все еще недоумевая, он рассматривал через очки замысловатый лондонский фирменный бланк «Гейлорд и Стин». Он пробежал глазами машинописный текст. Список книг. Первое издание полного собрания Льюиса Синклера. Отправители были уверены, что мистер Оутс будет заинтересован этой превосходной коллекцией трудов самого знаменитого американского романиста XX века, лауреата Нобелевской премии. Они первыми оповестили о ней «Оутса и Норвуда». Книги будут отложены на месячный срок. Цена была непомерно высокой.

В магазине звякнул кассовый аппарат и щелкнул. Пожелания доброй ночи и всего доброго перекрывали одно другое. Раздались шаги. Открылась и закрылась дверь. Тонкий голос Норвуда произнес что-то о том, что он крайне сожалеет. Дверь открылась. На этот раз щелкнул замок. Дэйв посмотрел на часы. Еще нет и семи, а надпись на магазине извещала о том, что он работает до девяти. Дэйв отложил в сторону список книг и убрал очки в тот момент, когда они оба вошли.

Ева взяла со стола бокалы и отдала их Норвуду. Он отнес их на затемненный стол, где загремел бутылками. Ева уселась на краешек кресла напротив Дэйва и вцепилась в подлокотники. Голос у нее звучал глухо, но истерические нотки исчезли.

— Ну, так что же в отношении Питера? Вы говорите, что он жертвует собой ради кого-то? Кого? Кого именно?

Ох, я вовсе не хочу сказать, что это не похоже на него. Он это делал ради своего отца, но их любовь…

— Вы это уже говорили, — перебил он, — а теперь разрешите мне вам сказать.

Дэйв устал от этой отвратительной истории, ему не хотелось ее снова рассказывать, но он превозмог себя и выложил решительно все, не опуская подробностей. От некоторых Ева брезгливо содрогалась. Когда Норвуд поставил перед ней новый бокал мартини, она схватила его. Хорошо, что он был устойчивый и прочный, потому что она так сжала его, что побелели костяшки пальцев. Да и лицо у нее было смертельно бледным.

Дэйв рассказал ей о телефонном звонке.

— Это симпатичное место в пяти милях по шоссе через Торы в сторону от прибрежной дороги, севернее Дас Крузес. Небольшая долина. Его машина стояла во дворе. Эту машину ни с какой не спутаешь. «Лотус» ярко-желтого цвета.

Норвуд поднялся и ушел в тень.

Дэйв продолжал:

— Машину помыли, но вручную и только сверху. Я проверял под крыльями. Все в белом песке, слипшемся в комки.

Ящик в столе был выдвинут и снова задвинут с характерным скрипом. Потом Норвуд вышел из магазина.

— Эта машина побывала в Арене Бланка в тот вечер, когда утонул Джон Оутс.

Открылась и закрылась дверь магазина.

— Дождливый день. Единственный дождливый день за долгое время. А Вейд Кочран — крупный мужчина и прекрасный пловец.

Под окном захлопнулась дверца машины, ожил двигатель.

Дэйв раздавил в пепельнице свою зажженную сигарету и поднялся.

— А теперь, как мне отыскать этого адвоката?

Это был приветливый седой человек лет семидесяти в дорогом чесучовом костюме и рубашке из полотна. Тщательно ухоженные руки, выглядывавшие из рукавов, были сложены на длинном столе, выкрашенном противной коричневой краской, как и стены в комнате для допросов полицейского департамента Эль Молино. Рядом на черной кожаной папке лежала мягкая черная шляпа и серое пальто. Человека звали Ирвин Бло. Его голос похрустывал, как сухие листья.

— Вас там не было, Питер Оутс?

— Нет. Он не имеет к этому никакого отношения. Да, он приезжал смотреть спектакль. Да, он ездил с ним обедать. Да, он ездил в этот мотель. Но он хотел… — Карие глаза молили: — Поговорить. Только поговорить. Он делает картину, это как бы тайный проект. Не то, что он обычно делает. Не вестерн. Религиозную, о жизни святого Павла. Он думал, что я подойду на эту роль. Но в этом нет ничего преступного. Это бизнес. Он не имеет к отцу никакого отношения.

— Это почерк вашего отца?

Дэйв протянул через стол желтую карточку.

— Почему он написал ваше имя вместе с номером телефона Вейда Кочрана?

— Потому что… потому что подумал, что поеду туда. Я имею в виду Вейда. Мистер Кочран говорил о том, что заберет меня туда. Но он передумал. Я туда не ездил.

— Куда же вы поехали? — спросил Бло. — Теперь это не может быть тайной, не так ли?

— Я не хочу ни на кого навлекать неприятности.

— Вы это уже сделали, — заметил Дэйв.

— Я не хочу говорить об этом. Прошу вас, оставьте в покое Вейда. Он ничего не сделал. Это сделал я.

Пальцы парня сжались в кулаки.

— Сколько раз я должен это повторять? Это сделал я. Не трогайте его.

— Ваш отец позвонил ему в то время, когда он метался в поисках денег для покупки наркотика. Вейд Кочран в эту минуту уехал. Песок под крыльями его машины показывает, что он ездил в Арену Бланка. Он бы пошел на это только при условии, что ваш отец мог пригрозить ему чем-то серьезным. Я уже высказывал свои соображения, что это было. Обвинение в гомосексуализме не наносит большого вреда актерам в наше время. Но для Вейда Кочрана это явилось бы смертельным ударом.

— У вас извращенное мышление! — завопил парень.

Открылась дверь, в комнату заглянул широкоплечий молодой офицер и хмуро спросил, все ли в порядке.

— Извините нас, — сказал Бло.

Он посмотрел на парня.

— Потише, Оутс, — и прикрыл за собой дверь.

Снова заговорил Дэйв:

— Боб Виттингтон не давал вам прохода, но вы отвергли его ухаживания. Вовсе не потому, что вы были чистым, невинным юношей, а совсем по иным соображениям. Он напрямик спросил вас об этом, и вы ответили ему. Да, вы вовсе не образец добродетели. Убежден, что, если бы я поспрашивал ребят в этом театре, я бы получил подтверждение своей догадки. Смог бы я получить это, а?

Питер вскочил со стула и повернулся к ним спиной, положив руки на темный стол.

— Это не имеет никакого отношения к Вейду.

— А вот он считал, что имеет самое непосредственное, — заговорил Бло своим воспитанным голосом. — Он не поехал бы в Арену Бланка и не стал бы убивать человека, если бы это его ни капельки не касалось.

— Вы сказали отцу, — снова заговорил Дэйв, — что вы гомосексуалист. Разве это не так? И именно из-за этого расстались с ним в ссоре, из-за этого он напился в тот вечер и отказался назвать Эйприл причину вашего ухода из дома.

— Он ненавидел «фэгов», как он выразился, — заговорил Питер тихим голосом, — вечно подтрунивал на их счет. Шутки отнюдь не были безобидными. Долгое время я не понимал почему. Затем, став старше, я сообразил, что они были нацелены на Чарлза. Тот страшно переживал. Полагаю, он был влюблен в отца.

— Норвуд, — объяснил Дэйв Бло. — Партнер.

Голос Питера звучал неясно, заглушенный оконным стеклом:

— Я медленно разобрался в своих ощущениях. Это случилось — когда же? — да, год, точнее, четырнадцать месяцев назад. Я ломал себе голову, как сказать об этом отцу, когда произошел этот несчастный случай, и для него померк свет. Я не мог добавить ему горя, зная, как он относится к этому вопросу. Но потом появилась Эйприл, человек, искренне любивший его, и кого он тоже мог любить.

— Что дало вам возможность сорваться с цепи, когда явился Кочран и предложил с ним жить?

— Нет!

Он обернулся, наклонился вперед, губы у него дрожали.

— Нет! Вейд не такой. Вы должны мне верить. Ничего ему не делайте! О, Господи, как вы не можете понять? Если он даже ездил в Арену Бланка, он не убивал его. Я его убил… Вы сами сказали ради чего. Я приехал с ним повидаться, а он мне сказал, что намерен переделать свою страховку.

Дэйв покачал головой.

— Вы впервые услышали об этом после того, как я повидался с Кочраном. Он передал вам эту историю так, как я сообщил ему.

— Нет, меня там не было.

Питер подошел к ним, оперся на стол, близко наклонился. На висках надулись голубые прожилки.

— Прошу вас, пожалуйста, оставьте Вейда в покое. Не трогайте его. Забудьте о нем, умоляю! Почему он должен пострадать ни за что?

Он посмотрел на Дэйва.

— Вы же сами сказали. Он все может потерять, будет раздавлен. С какой стати? Он не сделал ничего плохого. Он просто не мог ничего сделать. Вы его не знаете!

— Вы говорите в точности, как его мать, — заметил Дэйв. — Питер! У него был весьма важный мотив. Он убил вашего отца. До Арены Бланка он доехал минут за сорок пять — пятьдесят. Значит, он был там не ранее шести. Стемнело за полчаса до этого, пожалуй, даже раньше, но он поужинал с вашим отцом. Двое мужчин, а всего один бокал на длинной ножке. Он не пьет. Голова у него остается холодной. С его стороны было весьма изобретательно захватить с собой вашу гитару. Преданный друг!

— Он этого не делал!

Питер ударил кулаком по столу.

— Я же не… — он прикусил губу.

— Что вы хотите сказать? Договаривайте.

Голос Бло звучал вкрадчиво, почти нежно.

— Не получили свою гитару? Ну…

Он отодвинул назад свой стул и поднялся.

— Она найдется. В каком-нибудь чулане на ранчо. Люди шерифа найдут ее.

— Нет, — взмолился парень, — не посылайте их туда, не вмешивайте его в эту историю, — слезы покатились по его щекам. — Я это сделал! Прошу вас!

— В таком случае, вы должны знать, где находится ваша гитара, — со спокойной улыбкой произнес Бло. — Где же она, Питер?

Парень повесил голову.