Глава 6
I
— Мистер Доусон, если не ошибаюсь?
Когда меня таким образом оторвали от невеселых дум, я от неожиданности чуть не выронил камеру. Подняв голову, я увидел перед собой Джун Чалмерс. На ней было надето короткое светло-серое платье с красными пуговицами и поясом, красные туфли на высоченных каблуках и изящная шляпка с белым пером.
Я поднялся.
— Совершенно верно, миссис Чалмерс.
— Вы ждете моего мужа?
— Я рассчитывал увидеть его до отъезда.
— Он скоро будет.
Она села в кресло рядом с тем, с которого я встал, и скрестила ноги. Короткая юбка не прикрывала колени.
— Присядьте, мистер Доусон, мне нужно с вами поговорить.
— Могу ли я вам что-нибудь предложить?
— Нет, благодарю вас, я только что пообедала. Мы намерены улететь самолетом в 15.15. Муж следит за упаковкой багажа. Он обожает сам руководить этим делом.
Я сел, внимательно глядя на нее.
Она продолжала:
— Мистер Доусон, у меня мало времени, потому я буду кратка. Не удивляйтесь, если услышите резкое слово по адресу Элен, но мне необходимо ввести вас в курс дела. Мой муж — человек суровый и крутой, но, как и большинство мужчин такого склада, он в чем-то сентиментален и близорук. Его единственная настоящая любовь — дочь. Он ее боготворил и наделял всеми теми качествами, которые хотел в ней видеть…
Я поежился. Мне пока было неясно, куда она клонит. Невольно на ум пришли слова Элен об отце, сказанные с непритворной горечью. Она утверждала, что он совершенно ею не интересуется, думает только о себе и тех девицах, которые его забавляют. То, что говорила Джун Чалмерс, в эту картинку не вписывалось. Я осторожно заметил:
— На меня он не произвел такого впечатления. Большинство людей считает, что мистеру Чалмерсу было не до дочери.
— Совершенно верно. Внешне так оно и кажется. Но, в действительности, он был до странности привязан к ней. Именно поэтому он боялся выказать свою отцовскую слабость и по-глупому ограничивал ее в средствах.
"Если она будет купаться в золоте, то испортится", — это было его любимое изречение.
Я поглубже уселся в своем кресле. Не могу сказать, что все это меня особенно интересовало.
Джун внезапно сменила тему.
— Я слышала, вы с нетерпением ждете возвращения в Нью-Йорк, чтобы занять новое место, не так ли? Отдел внешней политики, да?
Я насторожился.
— Как будто.
— Вас очень интересует эта работа?
— Еще бы!
— Мой муж очень высокого мнения о вас. Он держит меня в курсе своих проектов. И сейчас тоже. Я имею в виду дело Элен. Он убежден, что ее убили. Когда у него появляется навязчивая идея, вроде этой, его невозможно переубедить… Полиция и следователи считают это несчастным случаем. Я уверена, что вы согласны с ними?
Она вопросительно взглянула на меня. По необъяснимой причине я чувствовал себя очень скверно в ее обществе. Меня не оставляла мысль, что ее безмятежная улыбка — всего лишь маска, за которой угадывалась скрытая напряженность.
— У меня такой уверенности нет, — ответил я. — Собственно, это я и должен расследовать.
— Понятно. Именно поэтому я и хочу с вами поговорить, мистер Доусон. Послушайтесь моего совета и не слишком вникайте в эту историю. Мне не хотелось бы плохо отзываться о покойной, да это и не принято, но в данном случае у меня нет выбора. Мой муж воображает, что Элен была умной, серьезной и милой девушкой. Этакой добродетельной Гретхен. Но это не так… Ради денег она была готова пойти на все. Она жила только ради них. Мой муж давал ей на расходы всего 60 долларов в неделю, а мне известно, что, только живя в Нью-Йорке, она тратила не меньше 200–300. Как принято говорить, она совершенно потеряла всякий стыд, и ей было все равно, каким способом добывать деньги, лишь бы добывать.
Более бесстыдной и аморальной особы мне еще не приходилось встречать. Я понимаю, что все это звучит неправдоподобно, но я не преувеличиваю. Элен была испорчена и развратна до мозга костей. Сколько абортов она успела сделать — один Бог знает. Беременности ее не волновали. Она прекрасно знала, куда надо обращаться в подобных случаях. Мужчины, с которыми она связывалась, были либо дегенераты, либо бандиты. Короче говоря, если кто и заслужил смерти, то это именно Элен.
— И все же вы не вполне уверены, что ее убили? — спросил я.
— Не знаю. Полиция убеждена, что произошел несчастный случай. Почему и вам не успокоиться на этом?
— Я получил строжайший приказ от вашего мужа произвести самое тщательное расследование.
— Если вы заранее настроите себя, что произошло убийство, вы выясните кучу отвратительных подробностей о жизни Элен. Не сомневаюсь, что в Риме она вела себя так же разнузданно, как и в Нью-Йорке. Как вы сумеете скрыть эти детали от мужа? Он так уверен в непорочности дочери, что все ваши разоблачения только обозлят и рассердят его. Он ни за что не простит, что вы лишили его иллюзий. И я сильно сомневаюсь, что после этого вы получите такой ответственный пост в газете. Вы же опорочите "светлую память" его дочери. Теперь вам понятно, почему я советую не углубляться в подробности этого дела?
Я протянул руку, взял стакан и одним глотком осушил свое виски.
— Как могло случиться, что вы так прекрасно осведомлены о жизни Элен?
— Я не слепая и не дура. Знала ее на протяжении нескольких лет. Видела, кто ее знакомые и друзья. Да и поведение ее было достаточно красноречивым.
Безусловно, у Джун были какие-то другие источники информации. Это было понятно и ребенку, но я не стал настаивать. Вместо этого я протянул:
— Да-а, положение у меня хуже быть не может. Мистер Чалмерс прямо заявил, что, если я не распутаю этой истории, не видать мне отдела, как своих ушей. А теперь являетесь вы и заявляете, что, если я и распутаю, отдела все равно не получу. И что мне теперь делать?
— Я же сказала вам, не углубляйтесь, мистер Доусон. Ограничьтесь поверхностными фактами. Тяните резину. Через некоторое время мой муж оправится от удара, который нанесла ему эта смерть. Сейчас он в ярости и жаждет отомстить, но, как только он возвратится в Нью-Йорк, острота ощущений пройдет, и он постепенно успокоится. Так что недели через две вы без всякого риска сможете дать ему какой-нибудь невнятный отчет о проделанной работе. Беру на себя полную ответственность за то, что он скоро остынет. Я заверяю вас: если вы не станете раскапывать это дело, то возглавите иностранный отдел. Но если вы раскроете глаза мужу на прошлое его дочери, он вам этого никогда не простит.
— Иными словами, вы советуете мне ничего не предпринимать.
Неожиданно ее заученная улыбка исчезла. В глазах промелькнул невероятный испуг, даже паника. Это продолжалось одно мгновение, потом она снова улыбнулась. Но я увидел, что она чего-то боится.
— Разумеется, вы должны убедить мужа, что совершили невозможное. Отправляйте ему подробный отчет о всех предпринятых шагах. Но если они ни к чему не приведут, кто же посмеет вас упрекнуть. — Она наклонилась ко мне и взяла за руку. — Самое главное, не старайтесь выяснить, какую жизнь Элен вела в Риме. Я, слава Богу, знаю своего мужа и ясно представляю, как он отреагирует на то, что его дочь была распутницей и авантюристкой. Это я уговорила его отпустить Элен в Рим, так что во всем окажусь виновата одна я. Я честно признаюсь, что действую отнюдь не бескорыстно, а кровно заинтересована, чтобы эта история не получила дальнейшего хода.
С того места, где я сидел, мне был виден весь холл отеля. Неожиданно я заметил Чалмерса, который вышел из лифта и пошел к приемной стойке.
Я освободил свою руку и поднялся.
— Вот и мистер Чалмерс.
Джун поджала губы и повернулась, изящно махнув мужу ладонью. У Чалмерса через руку был переброшен плащ, в другой он держал увесистый портфель.
— Привет, Доусон. Вы хотели меня видеть? Я очень спешу.
До этого я хотел посоветоваться с ним по поводу пропавшей пленки и преследовавшего меня "рено", но после того, что мне наговорила Джун, я решил еще раз все как следует обдумать. Теперь надо было срочно придумать другой повод.
Видя мою растерянность, Джун пришла на помощь.
— Мистер Доусон принес кинокамеру.
Сначала меня удивило, каким образом Джун догадалась, что это камера Элен, но потом сообразил — монограмма на футляре! Понял я также и то, что она вовсе не была такой глупышкой, как можно было бы судить по ее внешности. Во всяком случае, находчивости ей было не занимать.
Чалмерс мрачно взглянул на камеру.
— Мне она не нужна. Я не хочу видеть вещи Элен. Прошу вас, избавьте меня от всего.
Я тут же согласился.
— Вы что-нибудь обнаружили на вилле?
Я заметил предостерегающий взгляд Джун.
— Ничего стоящего, — я покачал головой.
— Мне необходимы факты. Я хочу найти этого мерзавца. Говорю вам, бросьте на эту работу частных сыщиков. К тому времени, как я доберусь до Нью-Йорка, вы должны уже что-то узнать. Ясно?
— Еще бы не ясно!
Чалмерс достал ключ из кармана и протянул его мне.
— Это ключ от римской квартиры Элен. Мне его возвратила полиция. Соберите все ее вещи и ликвидируйте их. Я не хочу, чтобы мне хоть что-то пересылали.
Я взял ключ.
— Нам пора отправляться, Шервин, — проговорила Джун.
Он взглянул на часы-браслет.
— Да. О'кей, Доусон. Не стесняйтесь в средствах. Главное — найти этого типа. И сразу же дайте мне знать.
Кивнув головой, он подхватил свой портфель и пошел мимо бара на выход. Джун шла сзади. Я проводил их до машины. Чалмерс влез в "роллс-ройс" и опустил стекло, в который раз мне напомнив, что, чем оперативнее я буду действовать, тем скорее смогу занять пост заведующего отделом внешней политики в газете.
Я снова принялся заверять его, что сделаю все, что в моих силах. "Роллс" отъехал. Джун выглянула в окно. Вид у нее был встревоженный.
II
Я приехал в Рим около шести часов. По дороге я все время высматривал зеленый "рено", но его не было видно.
Оставив "линкольн" на платной стоянке, я поднялся к себе в квартиру. Отнес чемодан в спальню, вернулся в гостиную и прежде всего налил виски с содовой. Затем устроился около телефона, чтобы позвонить Карлотти. После недолгого ожидания нас соединили.
— Говорит Доусон. Я только что вернулся.
— Ах так? А синьор Чалмерс уже улетел в Нью-Йорк?
— Да. Коронер пришел к выводу, что речь идет об обычном несчастном случае.
— Вот как! А я и не знал. Он должен дать заключение только в понедельник.
— Чалмерс говорил с ним и вашим шефом, — ответил я, глядя в стену напротив.
— Этого я тоже не знал, — сказал Карлотти.
Мы помолчали. Поскольку Карлотти не собирался продолжать беседу, то заговорил я:
— Не могли бы вы сделать мне одолжение? Я хочу узнать имя владельца одной машины.
— Пожалуйста. Назовите номер, и, как только что-то выяснится, я позвоню.
Я сообщил ему номер зеленого "рено". После чего повесил трубку, поудобнее устроился в кресле, взял в руки стакан виски и принялся спокойно ждать.
Ждать пришлось минут десять. Телефон зазвонил, в трубке послышался голос Карлотти.
— Вы уверены, что точно запомнили номер этой машины?
— Да, конечно… А в чем дело?
— Такого номера не зарегистрировано.
Я запустил пятерню в волосы.
— Ясно… — я не хотел возбуждать любопытство Карлотти. — Спасибо, лейтенант, но, видимо, я действительно ошибся.
— Скажите, вы лично заинтересованы в этой машине? Это имеет отношение к смерти синьорины Чалмерс?
Я оскалился в невеселой улыбке.
— Да этот парень чуть не протаранил мою тачку. Ну, я и решил настучать на него в дорожную полицию.
Опять наступило молчание. Потом Карлотти сказал:
— Без всякого колебания обращайтесь ко мне за помощью, если она вам понадобится. Это моя работа.
Я поблагодарил его и повесил трубку. Закурил, продолжая пялиться в окно. Дело запутывалось.
То, что говорила Джун Чалмерс, было правдой — папаша Чалмерс меня с дерьмом смешает, если я открою ему глаза на моральный облик покойной дочурки. Но правдой было и то, что отнюдь не обо мне она столь трогательно заботилась, предлагая спустить следствие на тормозах. Она была напугана — это ясно. Она боялась чего-то, что может всплыть в процессе следствия и что коснется ее самой.
Еще я знал, что Чалмерс не дурак и сразу догадается, если я начну саботировать расследование. Он просто вышвырнет меня и поручит работу кому-то другому.
И я был уверен еще вот в чем: если Карлотти подозревает, что Элен убили, то он будет упорно и методично разыскивать убийцу, и остановить его в этом под силу лишь самому Чалмерсу.
Я позвонил Максвеллу. Оператор ответила мне, что в конторе никто не отвечает. Я попросил ее связаться с номером в гостинице Максвелла. Оттуда ответили, что Максвелла нет у себя. Я сказал, что перезвоню, и повесил трубку.
Я закурил очередную сигарету и принялся обдумывать свой следующий ход. Похоже, что расследованием все-таки надо заниматься. Я решил осмотреть квартиру Элен. Может, найду что-нибудь, что сможет навести на след.
Заперев кинокамеру в ящике письменного стола, я спустился вниз. Моя старая, заслуженная машина отдыхала в гараже. Сам я шиковал на "линкольне". Через 20 минут я уже был около дома Элен, вынул из багажника ее чемоданы, дотянул их до лифта и поднялся наверх. Часы показывали двадцать минут восьмого. Я отпер дверь ключом, полученным от Чалмерса, прошел из передней в гостиную, в которой еще сохранялся слабый запах ее духов, и меня охватило чувство потери. Как будто несколько часов прошло с того времени, как мы сидели здесь и обсуждали поездку в Сорренто; несколько часов с того мгновения, когда мы поцеловались первый и последний раз в жизни.
Я стоял на пороге и смотрел на стол, где тогда лежали десять коробок с пленкой. Сейчас там ничего не было. До этого я мог предполагать, что Элен забыла их захватить в Сорренто, но теперь я знал, что пленки были похищены с виллы.
После недолгого колебания я подошел к столу и принялся изучать содержимое ящиков. В них находилось все, что можно найти в таком месте: бумага, ручки, карандаши, резинки… За исключением этих мелочей, я не обнаружил ни одного письма, ни самой пустяковой записки, ни дневников. Несомненно, кто-то успел опередить меня и забрать все, что представляло хоть малейший интерес… Полиция или тот тип, который увел пленки?
Крайне обеспокоенный, я прошел в спальню. И только после того, как обшарил все шкафы и ящики столов, до меня дошло, каким количеством дорогих и роскошных шмоток обладала Элен. Чалмерс велел мне от всего этого избавиться. Но глядя на весь этот ворох воздушного белья, груды дорогих мехов, платья, обувь, драгоценности, я понял, что одному мне со всем этим не справиться, и решил вызвать Джину на помощь.
Вернувшись в салон, я позвонил ей. Мне повезло. Она была дома. Оказывается, она собиралась пойти обедать. Я сообщил ей адрес Элен.
— Не могли бы вы приехать немедленно? Возьмите такси. Тут у меня куча работы. Когда мы с ней покончим, то вместе пообедаем.
Опуская трубку на рычаг, я заметил номер телефона, нацарапанный на стене карандашом. Его почти не было видно, но я решил, что, если бы он не был важным, Элен вряд ли нацарапала его на стене. И это был единственный телефонный номер, который я обнаружил в ее квартире. Номер был римский.
Долго не раздумывая, я снял трубку и набрал его. Услышав гудки, я тут же подумал, что поступил опрометчиво — а вдруг это номер телефона того загадочного Икса. Не хотелось бы спугнуть его с самого начала расследования.
Я уж было собрался положить трубку, когда на той стороне послышался щелчок. И мои барабанные перепонки едва не лопнули, когда в трубке кто-то заорал по-итальянски:
— Ну, чего надо?!
Вот это был голосище! Дикий, необузданный, яростный! Я отодвинул трубку от уха и вслушался. Где-то на том конце слабо звучала музыка, гортанный тенор пел "Звездочку лучистую". Надо полагать, радио.
Мужик снова заорал:
— Алло! Кто это?
Да! Голос больше, чем жизнь!
Я постучал ногтем по микрофону — дал ему понять, что он не одинок.
Затем в трубке послышался женский голос:
— Что ты так кричишь, Карло? С кем ты разговариваешь? — У женщины был сильный американский акцент.
— Не желают разговаривать, — ответил он ей по-английски, чуток понижая тон. И бросил трубку.
Я осторожно опустил свою. Задумчиво посмотрел в окно. Гм… Карло… и женщина с американским акцентом… Возможно, это важно, но, может быть, и нет.
Элен наверняка перезнакомилась с кучей народа, пока жила в Риме. Карло мог быть просто ее приятелем. Но номер на стене меня интриговал. Если он просто знакомый, к чему записывать номер телефона на стене? Конечно, может, просто в эту минуту у Элен ничего не было под рукой, но меня как-то не удовлетворяло это объяснение. Тогда бы она стерла его со стены, переписав в записную книжку с телефонами.
Я записал номер на конверте и сунул его в карман. В этот момент раздался звонок, и я пошел открывать дверь Джине.
Я провел ее в гостиную.
— Прежде всего, — сказал я, — осмотрите все эти шмотки. Чалмерс приказал мне от них избавиться. Велел их продать, а деньги пустить на какую-нибудь благотворительность. Работка еще та. Этих тряпок хватит, чтобы открыть небольшой магазинчик.
Я отвел ее в спальню и предоставил возможность пройтись по всем шкафам и ящикам.
— Ну, не так уж и трудно будет от всего этого избавиться, Эд, — сказала она наконец. — Я знаю женщину, которая специализируется как раз на подержанной одежде в хорошем состоянии. Думаю, ей это все будет в самый раз. И она сама все отсюда заберет.
Я облегченно вздохнул.
— Замечательно. Я не сомневался, что вы выручите меня. Мне наплевать, сколько за это будет выручено, лишь бы поскорее провернуть и избавиться от квартиры.
— Синьорине Чалмерс все это обошлось недешево, — заметила Джина, разглядывая туалеты и белье Элен. — Кое-что она ни разу не надевала. Все это приобретено в самых дорогих римских магазинах.
— Совершенно точно установлено одно — деньгами ее снабжал не папенька. Видимо, она была у кого-то на содержании.
Джина пожала плечами и закрыла шкаф.
— Такие подарки даром не делаются. Так что я ей не завидую.
Я попросил ее пройти в салон — мне хотелось кое о чем с ней поговорить. Усевшись в кресло, Джина подняла на меня глаза и негромко спросила:
— Эд, почему она называла себя миссис Дуглас Шеррард?
Потолок, свалившийся мне на голову, потряс бы меня меньше.
— Что? Что вы спросили?
Джина спокойно смотрела на меня.
— Я спросила, почему она назвала себя миссис Дуглас Шеррард? По-видимому, мне не следовало задавать этот вопрос, но меня все время мучило любопытство.
— Откуда вы знаете, что она себя так называла?
— Я узнала ее, когда она позвонила к нам по телефону незадолго до вашего отъезда в отпуск.
Этого следовало ожидать. Джина дважды говорила с Элен по телефону после ее приезда в Рим. И у Джины потрясающая память на голоса. Я повернулся к бару.
— Хотите выпить, Джина? — спросил я, стараясь, чтобы мой голос звучал естественно.
— Кампари с удовольствием.
Я достал бутылку кампари и бутылку скотча и разлил по стаканам в нужных дозах.
Я знал Джину вот уже четыре года. Бывали времена, когда я воображал, что неравнодушен к ней. Когда вот так тесно общаешься и почти весь рабочий день проводишь вдвоем, то возникает искушение перевести отношения из деловой плоскости в интимную. Именно поэтому я был крайне осторожен и всеми силами старался не поддаться этому искушению.
Я знавал кучу газетчиков, работающих в Риме, которые были в слишком дружеских отношениях со своими секретаршами. Рано или поздно эти девицы совершенно отбивались от рук, или же боссы этих парней узнавали, в чем дело, и начинались крупные неприятности. Так что я был весьма сдержан с Джиной. Я никогда не позволял себе ничего лишнего по отношению к ней. Тем не менее между нами была некая незримая, неназываемая связь. Нечто такое, что позволяло мне быть уверенным — на Джину я могу положиться, что бы ни случилось.
Пока я разливал выпивку, я решил рассказать ей все без утайки. Я знал ее здравомыслие, и мне просто необходим был спокойный, трезвый взгляд со стороны, мне необходимо было услышать ее мнение.
— Скажите, Джина, вы не против того, чтобы я вам исповедался? У меня на душе скребут кошки, и просто не терпится с кем-нибудь поделиться.
— Если я только смогу вам чем-нибудь помочь…
Дверной звонок прервал мои слова. Мы переглянулись.
— Кто бы это мог быть? — спросил я риторически, поднимаясь с кресла.
— Привратник, которого заинтересовало, что здесь происходит, — высказала предположение Джина.
— Да, возможно.
Я прошел в прихожую. В тот момент, когда я протянул руку к дверному замку, звонок прозвучал еще раз. Я распахнул двери. Передо мной стоял лейтенант Карлотти, а за его спиной маячила фигура еще одного полицейского.
— Добрый вечер, — приветствовал меня Карлотти. — Могу я войти?
III
Увидев его в квартире Элен, я впервые понял, что чувствуют преступники, столкнувшись с полицейским нос к носу. Сердце мое бешено заколотилось, мне стало трудно дышать. Пришел ли он арестовывать меня? Может, он как-то пронюхал, что это меня Элен называла Дугласом Шеррардом?
На пороге салона появилась Джина.
— Добрый вечер, лейтенант.
Ее спокойствие отрезвило меня. Карлотти ей поклонился. Я отошел в сторону.
— Входите, лейтенант.
Карлотти знаком подозвал своего компаньона и представил его.
— Сержант Анони.
Я проводил их в салон.
— Признаться, не ожидал вас увидеть, дорогой Карлотти. Откуда вы узнали, что я здесь?
— Я просто проезжал мимо и увидел в окнах свет. Меня это заинтересовало. Вообще-то, мне сильно повезло: нам с вами надо поговорить.
Анони, коренастый мужчина среднего роста, с удивительно невыразительным, даже туповатым лицом, стоял возле двери, подпирая косяк. Казалось, его совершенно не трогает происходящее.
Я предложил Карлотти кресло, потом спросил любезно:
— Мы только что собирались выпить. Не хотите ли чего-нибудь?
— Нет, спасибо.
Карлотти прошелся по комнате, подошел к окну, выглянул наружу, потом вернулся к креслу и сел. Я занял кресло напротив. Джина пристроилась на валике диванчика.
— Я узнал, что сегодня утром вы забрали камеру синьорины Чалмерс, — начал Карлотти.
— Совершенно верно, — удивился я. — Гранди сказал, что она вам больше не нужна.
— Так сначала казалось, но потом я подумал об аппарате… По-моему, я поспешил в своем заключении. Вас не затруднит вернуть камеру мне?
— Конечно, нет. Я завтра занесу ее вам.
— Она не при вас?
— Нет, я отвез ее домой.
— Я вас не побеспокою, если заеду за ней сегодня вечером?
— Разумеется, но почему эта камера возбудила такой интерес?
— Понимаете, странно, что в ней не оказалось пленки. Сначала я решил, что синьорина просто забыла зарядить аппарат. А потом обратился к эксперту. Тот мне объяснил, что, раз счетчик показывает четыре метра, значит, в аппарате находилась пленка. Уже заснятая, только ее оттуда вытащили. Я лично не знаком с устройством этих аппаратов. Поэтому я и подумал, что его надо еще раз просмотреть.
— Все ясно. Вы получите ее сегодня вечером.
— У вас нет никаких предположений относительно человека, который мог вытащить пленку?
— Нет, если только это не сделала сама синьорина.
— Пленку вырвали, не раскрывая створки. В таком случае она была засвечена. Значит, ее стремились уничтожить. Зачем синьорине это делать?
— Да, действительно… Скажите, лейтенант, как мне сказали, дело закончено. Видимо, у вас появились какие-то сомнения?
— Подумайте сами. Синьорина приобрела в магазине сразу десять кассет с пленкой. Все они исчезли. Пленка из аппарата тоже. Я обшарил сегодня вот эту квартиру мисс Чалмерс. Она прожила здесь 14 недель, а вы не найдете здесь ни единой личной бумаги. Трудно поверить, чтобы за это время она никому не писала, не получала писем от друзей, от знакомых, отца, наконец. Чтобы у нее не было записной книжки, в которой она записывала, как это принято, время свиданий, номера телефонов. Логично предположить, что все эти бумаги похищены.
Я опустил свой стакан на стол.
— Знаете, я тоже обратил на это внимание. Но, может быть, она перед отъездом произвела тщательную чистку своих бумаг?
— Это возможно, но маловероятно, тогда что-нибудь сохранилось бы на вилле. Вы пришли сюда, чтобы запереть квартиру?
— Да. Чалмерс распорядился, чтобы я избавился от личных вещей его дочери.
Карлотти внимательно посмотрел на свои ногти, потом мне в лицо.
— К сожалению, мне придется изменить ваши планы. В настоящий момент мне необходимо оставить все, как было, в этой квартире. До окончания расследования квартира будет опечатана.
Здесь мне следовало прикинуться дурачком и запротестовать, хотя я прекрасно знал, о чем он думает. Что я и сделал:
— А в чем дело, лейтенант?
— Это обычная процедура, ну и, кто знает, расследование может быть продлено, — пожал плечами Карлотти.
— Из слов Чалмерса я понял, что судебный следователь придерживается того мнения, что это несчастный случай.
Карлотти улыбнулся.
— По-видимому, он решил так на основании предварительных данных. Однако дознание назначено на понедельник. До тех пор могут выясниться новые факты, которые в корне изменят мнение следственных органов.
— Чалмерс будет недоволен.
— Какая жалость…
Очевидно, Чалмерса он больше не боялся.
— А ваш начальник в курсе? Чалмерс с ним тоже разговаривал.
Карлотти стряхнул пепел своей вонючей сигареты в ладонь, а оттуда сдул на ковер.
— Мой шеф согласен со мной. Не исключено, что смерть синьорины — это действительно несчастный случай. Но исчезновение пленок, приезд таинственного американца в Сорренто, тот факт, что из квартиры синьорины исчезли все бумаги, заставляет нас продолжить поиски. — Он пустил в мою сторону струю едкого дыма, от которого у каждого нормального человека неминуемо должен был начаться приступ кашля. — Меня интригует и другое. Я узнал от директора банка синьорины, что от отца она получала только 60 долларов в неделю. В Рим она приехала с небольшим чемоданчиком и сумкой. Вы, несомненно, видели содержимое ее шкафов и ящиков. Вот я и спрашиваю себя, где она брала деньги на все это?
Можно было не сомневаться, что Карлотти успел основательно покопаться в прошлом Элен. Я вспомнил испуганные глаза Джун, когда она умоляла меня не проводить глубокого расследования. Максимально небрежным тоном я заметил:
— Вижу, вам и вправду предстоит отыскать ответы на многие вопросы.
— Может быть, отправимся к вам за камерой? — поднялся со своего места Карлотти. — Тогда мне не нужно будет беспокоить вас еще раз.
— Хорошо, — я тоже поднялся. — Поехали вместе, Джина. Ведь вы собирались отправиться обедать. Я тоже еще ничего не ел.
— Будьте любезны, дайте мне ключ от этой квартиры, — сказал Карлотти. — Я его вам верну на днях.
Я отдал ему связку, которую лейтенант тут же передал Анони. Из квартиры мы вышли втроем, Анони остался. Внизу Карлотти неожиданно спросил:
— Скажите, номер той машины, который вы у меня просили узнать, не имеет никакого отношения к синьорине?
— Откуда мне знать! Я вам уже рассказывал — парень срезал меня, чуть не протаранив. Я думал, что правильно запомнил номер, но, как видимо, ошибся.
Он внимательно посмотрел на меня, но больше ничего не добавил до тех пор, пока мы не сели в машину. Тут он преподнес новый сюрприз.
— Не могли бы вы мне сообщить имена каких-нибудь знакомых синьорины?
— Очень жаль, но, как я вам уже говорил, я с ней едва был знаком.
— Но вам же приходилось с ней разговаривать?
Он произнес это так мягко, что я сразу же насторожился.
— Конечно. Но только она мне ничего не говорила о своей жизни в Риме. Не забывайте, что она дочь моего патрона. Мне не с руки было ее расспрашивать.
— Но ведь вы водили ее обедать примерно четыре недели назад в ресторан "Треви".
Это был почти нокаут. Интересно, что же ему известно? Как видно, нас там заметили. Отпираться не было смысла.
— Да, был такой случай. Я ее встретил, когда шел обедать, и пригласил в "Треви". Она согласилась.
— Ясно, — протянул Карлотти после довольно продолжительной паузы.
Я свернул на свою улицу. Атмосфера в машине накалялась. Сердце мое бешено колотилось. Я боялся, что Карлотти это услышит.
— И это единственный раз, когда вы были с ней вместе?
"Единственный? Черта с два! Два раза мы ходили в кино, пару раз обедали в ресторане… Но что он знает?" Чтобы выиграть время, я притворился глуповатым:
— Прошу прощения, что вы сказали?
Я распахнул дверцу машины и первым выскочил на тротуар. Карлотти вылез следом и внятным голосом повторил вопрос, как видно, не рассчитывая получить на него вразумительного ответа. Действительно, я тянул.
— Насколько я помню…
Тут же я наклонился к машине и предупредил Джину:
— Я вернусь через минуту. Обождите меня, и мы поедем обедать.
Карлотти вместе со мной поднялся по лестнице. Он что-то тихонько насвистывал, и я чувствовал на затылке его взгляд. Не дойдя до своей двери несколько шагов, я заметил, что она приоткрыта.
— Что за черт?! Не пойму…
— Вы заперли дверь, когда уходили? — спросил Карлотти, быстро проходя вперед.
— Конечно. Как же иначе!
Мы вместе подошли к двери. Увидев сломанный замок, я воскликнул:
— Проклятье! Похоже, взломщики!
Я хотел было войти в квартиру, но Карлотти схватил меня за рукав.
— Разрешите мне.
Голос у него стал непривычно сухим и официальным. Он молча прошел в переднюю, пересек ее двумя большими шагами и рывком распахнул двери в салон. Все лампы были включены. Остановившись на пороге, мы увидели ужасный беспорядок, царивший в помещении. Можно было подумать, что здесь пронесся ураган. Все шкафы были раскрыты, ящики выдвинуты, стулья перевернуты, а пол устлан бумагами.
Карлотти побежал в спальню, а оттуда в ванную комнату. Я подошел к письменному столу и первым делом заглянул в тот ящик, куда я еще совсем недавно положил камеру Элен. Замок ящика был сломан, камера же, разумеется, исчезла.
