— Входи, Пол, — сказал Форест, отодвигая бумаги, которые держал перед ним. — Садись. Какие новости?

Конрад сел и, вытаскивая из пачки сигарету, сказал:

— Тактика наконец сработала. Вайнер заговорил.

Форест кивнул.

— Я так и думал, что он заговорит. Это была рискованная игра, и мы выглядели бы довольно глупо, если бы он согласился выйти на свободу под залог. Мне почему-то верилось, что у него не хватит самообладания выйти в этот холодный жестокий мир. А как девушка?

Конрад нахмурился.

— Она по-прежнему клянется, что ничего не видела в Тупике, но, по крайней мере, не просится больше домой. Я думаю, что она понимает, что ей надо прятаться, пока все это немного не остынет.

— Мы вернемся к ней попозже, — сказал Форест, беря сигарету. Затем он продолжал: — Что же рассказывал Вайнер?

— Он признался, что преследовал мисс Колеман. Он сказал, что убить ее приказал Сейгель. Но больше я ничего не могу из него выжать.

— Другими словами, он рассказал тебе достаточно, чтобы ты держал его здесь и охранял от опасности, но не больше.

— Примерно так. Он говорит, что ничего не знает о Маурере, что он человек Сейгеля и даже не знает, что тот работает на Маурера. Он лжет, конечно, и я надеюсь убедить его рассказать всю правду. Я думаю, нам нет сейчас смысла брать Сейгеля. Нам нужен Маурер, а если мы арестуем Сейгеля, то сами свернем с главного пути.

Форест кивнул.

— Надо будет связать Сейгеля с Маурером, если мы хотим хоть как-нибудь использовать показания Вайнера.

Конрад нахмурился и стряхнул пепел в стеклянную пепельницу, стоящую на столе Фореста.

— Мне никак не удается заставить Вайнера поверить, что он у нас в безопасности, — раздраженно сказал он. — Он абсолютно убежден, что рано или поздно организация доберется до него. Если бы я смог убедить его, что они не смогут до него добраться, я думаю, он раскололся бы.

— А он в безопасности, Пол? — спокойно спросил Форест.

Конрад кивнул.

— Да. Я принял все меры предосторожности. К охотничьему домику, где я их обоих поместил, невозможно приблизиться. Вот почему я выбрал это место. К нему ведет только одна дорога. Она проходит по такой местности, на которой негде укрыться. Единственным другим путем является подъем над пропастью по высокой отвесной скале, там и муха не могла бы взобраться. Но я и там поставил людей на случай, если кто-нибудь все же попытается подняться при помощи веревок и другого альпинистского снаряжения. Мисс Колеман и Вайнер не остаются одни ни на мгновение. Пока они в этом домике, они в достаточной безопасности.

— И все же Вайнер считает, что банда его уничтожит?

— Он ведь думает, что никто из когда-либо приговоренных членов банды не оставался в живых и рука Маурера настигает повсюду. Как только мне удастся разубедить его в этом, он даст нам всю необходимую информацию.

— Честно говоря, я его не осуждаю за его страх, — серьезно сказал Форест. — У Маурера есть неприятная привычка убивать людей, которые слишком много разговаривают. Ты принял во внимание чисто человеческие слабости своих людей, Пол?

— Конечно, — ответил тот. — Я позаботился о том, чтобы отобрать самых проверенных. Никто не дежурит в одиночку. С каждым все время находится напарник. Все они подчиняются сержанту О'Брайену. Вы его хорошо знаете. Ему я могу доверять, как самому себе.

— Конечно, — согласился Форест. — Я знаю О'Брайена много лет. Он первоклассный полицейский. А как насчет отпусков? Нет ли опасности, что эти люди могут проникнуть туда тогда, когда у охраны будет выходной день?

— У них нет выходных дней, — возразил Конрад. — Я их предупредил, что, пока не закончится работа, выходных не будет. Лишь трое могут покидать домик: Ван Рош, О'Брайен и я. Этим двоим я доверяю, как самому себе.

— Ну что же, похоже, что ты держишь ситуацию под контролем. В субботу или в воскресенье я подъеду туда.

— Мне бы очень хотелось, чтобы вы туда приехали. Если бы мне только удалось убедить Вайнера, что он в безопасности.

— Может быть, он образумится. У нас есть немного времени. Следите за ним в оба. — Форест подвинул стул так, чтобы можно было закинуть ногу на ногу. — А теперь расскажи о девушке.

— Она остается для меня загадкой, — ответил Конрад. — Черт меня побери, если я знаю, что с ней делать.

Форест, который не упускал ничего, был удивлен унылым тоном Конрада. Он быстро взглянул в его лицо и поразился его выражению. Встревоженный, он отвел взгляд. А почему вдруг изменился тон голоса Конрада, едва он заговорил о девушке? Большой судейский опыт научил его подозревать в любом случае связь между мужчиной и женщиной. Возможно, и здесь что-то есть?

— Что ты имеешь в виду, Пол? — мягко спросил он.

Конрад пожал плечами.

— Я абсолютно убежден, что она видела Маурера в Тупике. Почему же она не признает этого? В конце концов, своим молчанием она превращает себя в соучастницу преступления.

— Ты ей об этом напоминал?

Конрад поднял глаза и отвел взгляд от вопрошающего взгляда прокурора.

— Пока нет. Я думал, что это прозвучит так, словно я ей угрожаю. А она не из тех, кому можно пригрозить.

— Но все-таки ей нужно об этом сказать. Если у нас появится другое свидетельство того, что она видела Маурера и не признается в этом, ее молчание будет наказуемым.

— Я знаю, но я еще немного подожду, если вы не возражаете, — сказал Конрад. — Я все еще надеюсь, что смогу убедить ее заговорить. С момента встречи с Головичем она стала более контактной.

— Правда? В чем это выражается?

— Ну, она стала более дружелюбно относиться к нам, утратила свою заносчивость. Я думаю, что она постепенно приходит в себя.

Форест бесцельно передвинул стеклянное пресс-папье. Лицо его было бесстрастно. Унылый вид Конрада начинал его всерьез беспокоить.

— Мы не можем держать ее вечно, — сказал он. — Ты понимаешь это?

— Да. В этом-то и кроется все дело. Единственная возможность для нее быть действительно в безопасности — это и признаться в том, что она видела Маурера. Тогда мы сможем взять его. А пока Маурер на свободе, она будет в безопасности только под нашей защитой.

— А она понимает это?

Конрад пожал плечами.

— Думаю, да. Я ей довольно часто об этом говорил.

Он наклонился вперед и погасил сигарету. Довольно долго он смотрел на ковер. Форест украдкой наблюдал за ним. Наконец Конрад сказал:

— Но есть еще один вопрос, к которому я не знаю, как подступиться. Может быть, вы что-нибудь мне посоветуете?

— Ну, выкладывай, что там еще?

— Мне кажется, эти двое понравились друг другу. Скажу больше, я думаю, что они влюблены.

— Какие двое? — резко спросил Форест.

Конрад беспомощно заерзал, выражение его лица стало еще мрачнее.

— Мисс Колеман и Вайнер.

— Влюблены друг в друга? — повторил пораженный Форест. — Да когда они успели?

Конрад поднял глаза.

— А как люди вообще влюбляются? — спросил он спокойно. — Это одна из вещей, которая не может быть объяснима. Двое встречаются, а потом что-то происходит.

— Ты уверен в этом?

— Почти уверен. Мисс Колеман просила у меня вчера разрешения поговорить с Вайнером. Пока мы не разрешали им встречаться, но мисс Филдинг, которая присматривает за девушкой, сказала, что мисс Колеман всегда наблюдает за Вайнером в окно, когда он делает прогулку во дворике, а от его охраны я слышал, что он тоже с нее глаз не сводит, когда она гуляет.

— Но это совсем не означает, что они влюблены друг в друга, — немного нетерпеливо сказал Форест.

Конрад снова пожал плечами.

— Достаточно услышать, как они говорят друг о друге, чтобы понять, что они чувствуют. — Он вдруг вскочил и заходил по комнате. — Невероятно, как такая хорошенькая девушка могла влюбиться в такого крысенка, как Вайнер. В нем ничего нет, и еще это жуткое родимое пятно… Оно изуродовало всю его жизнь. Я совершенно не понимаю, как она может испытывать какие-то чувства к такому человеку. Невероятно!

Форест поднял брови. «Неужели Конрад влюбился в эту девушку? — спросил он себя. — Он ведет себя так, как будто он отвергнутый любовник. Нет, не может быть». Форест был знаком с Дженни и был поражен ее красотой. Он подумал, что Конраду очень повезло, что он женился на такой веселой и обаятельной девушке.

— Может быть, как раз из-за его прошлого и его родимого пятна, — спокойно сказал он вслух. — Девушки — странные существа.

— Я тоже так подумал.

— Но какая во всем этом проблема, Пол? Какое нам дело до того, влюблены они или нет?

— Да, но позволять им встречаться или нет? Мисс Колеман спросила меня, нельзя ли ей совершить прогулку вместе с Вайнером?

— Я бы не разрешал. А ты как думаешь?

Конрад продолжал мерить комнату шагами.

— Все это не так просто, — сказал он медленно. — Мы не можем терять из виду главную цель. Мы хотим убедить девушку дать показания против Маурера. Если мы позволим ей разговаривать с Вайнером, есть шанс, что она заговорит о себе. Вполне возможно, что он даже может заговорить с ней о Маурере. Она обязательно захочет узнать, почему именно ему поручили убить ее. Чтобы оправдать себя в ее глазах, он может рискнуть доверить ей какой-нибудь секрет организации. А это может привести к неожиданному результату. До сих пор она не верит ни единому моему слову. Она воображает, что я заинтересован лишь в том, чтобы заставить ее дать показания, и что я намеренно расписываю разные ужасы, чтобы повлиять на нее. Если же что-то дойдет до нее от Вайнера, может быть, тогда она поймет, в чем заключается ее дело. Я не знаю. Это весьма спорно, но я склоняюсь к тому, чтобы позволить им встречаться и разговаривать.

— Да, в этом что-то есть. Но предположим, она станет еще упрямее? Он может ее убедить и дальше хранить молчание. Ты подумал об этом?

— Тогда она не выполнит своей задачи. Но, по крайней мере, она услышит от него самого то, что знает. Я ей уже рассказывал, что он согласился выполнить приказ убить ее.

— Ну, хорошо. Нам все равно нужно что-то предпринимать. Мы не можем ее больше задерживать. Позволь им встречаться. Но чтобы они были под постоянным наблюдением. Ни в коем случае нельзя им позволить удаляться вместе. Охрана должна быть на таком расстоянии, которое бы не позволяло слышать, о чем они говорят, но видеть их они должны постоянно.

— Хорошо, — сказал Конрад. — Ну, я думаю, что это все. Я лучше вернусь назад.

— Есть еще один вопрос, который нам следует решить, — сказал Форест. — Почему эта девушка, если она действительно видела Маурера, не признается в этом? Вот это нужно выяснить, Пол.

— Причина очевидна: она боится Маурера.

Форест покачал головой.

— Сомневаюсь. Девушка такого типа может знать о Маурере только то, что прочла в газетах. Конечно, его репутация чертовски плоха, но люди, которые узнают о репутации из газет, обычно не бывают по-настоящему убеждены, что он действительно так опасен, как их пытаются уверить газеты. Есть что-то более важное, чем страх, что заставляет ее молчать. Тебе не приходило в голову, что у нее могли быть собственные грешки и что она боится, как бы адвокаты Маурера не напомнили о них на суде?

— Не слишком ли искусственный аргумент? — резко спросил Конрад.

Форест осторожно стряхнул пепел с сигареты.

— Может быть, и так, но мы ничего не знаем о ней. Что-то должно быть. Может быть, она убежала из дома, или, может быть, у нее есть муж, который ее разыскивает. Если она даст показания против Маурера, ее фотографии появятся на первых страницах всех газет страны. Возможно, она хочет избежать такой рекламы по личным мотивам и только поэтому молчит. Я думаю, что стоит покопаться в ее биографии.

— Да, возможно, это следует сделать, — вяло согласился Конрад.

Форест был теперь почти уверен, что девушка произвела большое впечатление на Конрада, и это открытие сильно удивило его. «Как Конрад мог влюбиться в нее?» — спрашивал он себя.

— Хорошо, значит, копнем немного, — констатировал он. — Займешься этим сам или предпочитаешь оставаться в домике?

Конрад не колебался.

— Останусь в домике. Самое важное — обеспечить ее безопасность. Ответственность лежит на мне, и я должен быть там. Я пошлю Ван Роша. Он сможет сделать это здесь.

Теперь у Фореста уже не осталось никаких сомнений в том, что Конрад влюбился в Фрэнсис Колеман. Он положил руки на стол и строго посмотрел в лицо Конраду.

— Что ты думаешь об этой девушке, Пол? Я имею в виду как мужчина?

Конрад посмотрел на Фореста.

— При чем тут это? Какое имеет значение то, что я о ней думаю?

Смущенный прямым взглядом Конрада, Форест пожал своими мощными плечами.

— Да, ты совершенно прав. — Он погасил сигарету. — Мне не следовало спрашивать об этом. Ладно, вернемся к работе. Дашь мне знать, как будут развиваться события.

— Слушаюсь, — ответил Конрад и направился к двери.

Когда он вышел, Форест мрачно уставился на бумаги на своем столе. Некоторое время он думал. Затем вдруг хмыкнул и решительно потянулся к пачке бумаг, ждущих его внимания.

Сержант О'Брайен сидел у кровати сына и смотрел на него. Его обычно гранитоподобное лицо было более мягким, что делало его моложе. В глазах был огонек, которого никогда не видели его коллеги или его клиенты.

— Пора спать, малыш, — сказал он, — иначе нам нагорит, когда твоя мать вернется домой.

Его сынишка, конопатый мальчишка лет семи, широко и открыто улыбнулся отцу.

— А ты мне расскажешь, как ты схватил маленького Цезаря? — с надеждой поинтересовался он. — Это недолго, а маме мы не скажем.

О'Брайен сделал вид, что шокирован. Сын был самым дорогим для него в жизни. Мгновение он колебался между желанием рассказать старую историю еще раз, но было уже девять часов, а он пообещал жене, что ребенок будет в постели и спать в восемь часов.

— Нельзя, сын, — сказал он серьезно, — не будем торговаться. Ты сказал, что будешь удовлетворен, если я расскажу тебе о Мингле. Уже поздно. Я расскажу о маленьком Цезаре в следующий раз, когда будет время.

— Точно? — серьезно спросил сын.

— Да. А теперь спать. Если что-нибудь захочешь, позвонишь. Но напрасно не звони.

— О'кей, папа, — сказал сын, смирясь с неизбежным. Он уже знал, что спорить с отцом бесполезно. — До утра.

— Благослови тебя Бог, сын.

— Благослови Бог, папа.

О'Брайен выключил свет и спустился вниз по лестнице в холл. Жена с матерью ушли в кино и вернутся только через час. В маленьком доме было тихо. «Вымыть посуду, оставшуюся после ужина, или досмотреть матч по боксу?» — подумал он. После непродолжительной борьбы с совестью победил бокс.

Он открыл дверь в гостиную и нахмурился. Не забыл ли он, уходя, погасить свет? Он всегда заботился об этом. Он остановился на пороге, но потом все-таки вошел в комнату и закрыл дверь. Едва он сделал три шага по направлению к телевизору, вдруг замер, почувствовав тревогу. Он считался человеком со стальными нервами, но, несмотря на всю его смелость, сердце его учащенно забилось, когда он увидел маленькую фигурку в черном, сидящую в кресле.

Фигурка была в тени, и сначала О'Брайену показалось, что это ребенок, но затем он заметил ноги в черных замшевых башмаках, которые на несколько дюймов не доставали до пола, и тощие голени со щиколотками. В них было что-то взрослое, и они не могли принадлежать ребенку. Он вздрогнул, будто встретил привидение. Волосы на затылке зашевелились. Ему удалось взять себя в руки, и он сделал пару шагов вперед.

— Какого черта? — зарычал было он, но резко прервался, когда блестящее дуло 38-го калибра нацелилось на него.

— Хэлло, сержант, — сказал хриплый голос. — Сожалею, что пришлось напугать вас. Не совершайте необдуманных поступков. На таком расстоянии я вряд ли промахнусь.

О'Брайен почувствовал, как по лицу его потек пот. Этот хриплый угрожающий голос мог принадлежать только одному человеку на свете. Много лет назад, когда О'Брайен служил еще полицейским патрульным в Нью-Йорке, он однажды столкнулся с Вито Феррари и эту встречу запомнил на всю жизнь. Иногда он даже видел Феррари во сне. Он всмотрелся в кресло. Феррари поднял голову так, чтобы свет торшера осветил его лицо. Двое мужчин напряженно смотрели друг на друга.

— Я вижу, вы помните меня, сержант, — сказал Феррари.

— Что вы здесь делаете? — спросил О'Брайен, не трогаясь с места.

Он знал, как смертельно опасен Феррари, и его первой мыслью было, что тот пришел убить его. Он не знал почему, но исполнитель синдиката никогда не наносил пустых визитов. Он наносил только деловые визиты.

— Садитесь, сержант, — сказал Феррари, указывая на кресло напротив. — Я хочу с вами поговорить.

Тот сел. Он был рад приглашению, так как чувствовал, что ноги начинают сдавать. Он подумал о сынишке, спящем наверху, о жене, которая должна через час вернуться. Впервые за всю свою карьеру он понял, что работа полицейского может таить опасность не только для него самого, но и для его семьи.

— Что вы делаете в Пасифик-Сити? — спросил он, стараясь, чтобы Феррари не заметил его страха. — Это же вне вашей сферы деятельности.

Феррари спрятал пистолет в плечевую кобуру под пиджаком. Но это не давало О'Брайену никакой надежды. Он знал, что Феррари успеет достать пистолет и убить его прежде, чем он сдвинется в кресле на несколько дюймов.

— Да, это вне сферы моей обычной деятельности, но я здесь по делу. Я приехал за Вайнером, — мягко сказал Феррари.

Положив ногу на ногу, он покачивал крошечным ботинком. О'Брайен встряхнулся и на какой-то момент опешил. Ему следовало бы сразу подумать о Вайнере, когда он увидел Феррари.

— Тогда вам не повезло, — сказал он. — Вайнер недостижим.

— Недостижимых людей не бывает, — возразил Феррари. — Только наивные люди могут так подумать. Лучше подскажите мне, как до него добраться.

О'Брайену была хорошо известна репутация Феррари. Он знал, что тот никогда не делал заявления, если не в состоянии выполнить его.

— Какие основания у вас думать, что я собираюсь вам об этом рассказывать?

— А какие основания у вас думать, что вы мне этого не расскажете?

О'Брайен уставился на него, чувствуя, как меняется в лице. Его большие руки сжались в кулаки.

— Как поживает ваш сынишка, сержант? — продолжал Феррари. — Я видел его сегодня утром. Хороший мальчик.

О'Брайен не ответил. Он чувствовал, что попал в западню. Он хорошо понимал, к чему клонит Феррари.

— Так будем говорить о Вайнере или нет? — спросил Феррари после затянувшейся паузы. — Не хотите ли вы нарисовать мне план, сержант?

— На этот раз вам не справиться, — хрипло ответил он. — И вы будете сумасшедшим, если попытаетесь.

Феррари пожал тощими плечами.

— Бросьте эту чепуху, — резко бросил он. — Когда Вайнер принимает вечернюю ванну?

— В десять часов, — машинально ответил О'Брайен и тут же спохватился: — Откуда вам известно, что он принимает вечером ванну?

— Я всегда изучаю прошлые привычки своих клиентов. Вечерняя ванна облегчает мою работу. В вашей комнате он один или вместе с охраной?

О'Брайен колебался, но недолго. Ему пригрозили худшим, чем его собственная смерть.

— Один.

— Опишите ванную комнату, пожалуйста.

— Такая же, как и любая другая. Она на втором этаже. В ней есть маленькое окошко с решеткой. Душ, шкафчик, ванна и туалет.

— Душ с занавеской?

— Вы попусту теряете время, Феррари. Не обманывайте сами себя. Вам не удастся попасть туда. Мышь и та не проскользнет незамеченной.

Феррари скривил губы в насмешливой улыбке.

— Я смогу проникнуть. Я уже осмотрел эти места. Ничего там страшного нет. Сегодня утром я уже все обошел.

— Вы лжете! — воскликнул потрясенный О'Брайен.

— Вы так думаете? О'кей, пусть я вру, — Феррари провел костлявым пальцем по всей длине носа. — Перед тем как Вайнер принимает ванну, комната обыскивается?

— Конечно.

— Кто ее обыскивает?

— Тот, кто дежурит в эту ночь.

— Когда вы дежурите, сержант?

О'Брайен глубоко вздохнул.

— Завтра вечером.

— Я надеялся на это. Теперь слушайте внимательно. Вот что вы сделаете. Когда Вайнер приготовится принять ванну, проведите обычный осмотр, но поосторожнее заглядывайте в душ. Именно там я и буду. Понятно?

О'Брайен вытер вспотевшее лицо платком.

— Вы сами не понимаете, что говорите. Вы не сможете проникнуть туда. Я не верю, что вы там были! Дорогу охраняют так тщательно, что кошка не пройдет незамеченной.

— А я и не ходил по дороге, — возразил Феррари. — Я поднимался по скале.

— Вы лжете! Никто не сможет подняться по этой скале без веревок и снаряжения.

Феррари улыбнулся.

— Вы забываете о моем таланте альпиниста.

И тут О'Брайен вспомнил, что ему говорили, что родители Феррари были акробатами и готовили его для выступления в цирке. Много лет назад он зарабатывал кучу денег аттракционом «человек-муха», публично демонстрируя трудные и опасные восхождения. Он однажды остановил движение на Бродвее, когда поднимался по стене небоскреба в целях рекламы.

— Я буду там, сержант, — продолжал Феррари. — Не сомневайтесь в этом. Так я могу на вас положиться?

О'Брайен собрался было что-то сказать, но так и не сказал.

— Колеблетесь? — мягко спросил Феррари. — Я удивлен. В конце концов, кто такой Вайнер? Дешевый, ненадежный негодяй. Вы же не станете рисковать жизнью своего прелестного сынишки ради такого подлеца, как он?

— Оставьте моего сына в покое, — хрипло сказал О'Брайен.

— С удовольствием, но я должен быть уверен, что могу положиться на вас. Вы знаете, сержант, что я никогда не блефую? Или его жизнь, или жизнь Вайнера. Выбирайте сами.

О'Брайен беспомощно смотрел на этого ужасного человечка. Если он сказал, либо жизнь его сына, либо жизнь Вайнера, то так и будет. Он также знал, что ничего не сможет сделать, чтобы помешать Феррари убрать Вайнера или убить его сына. Он знал, что Феррари не даст ему шанса убить себя: он был искуснее и быстрее сержанта. Феррари никому никогда попусту не грозил. Не было оснований предполагать, что на этот раз это пустая угроза.

— И давайте говорить прямо, — продолжал Феррари. — Не пытайтесь устроить мне ловушку. Может, у вас это и получится, но ваш сын не проживет и пяти минут после того, как вы меня предадите. С этого часа за каждым его движением будут наблюдать. Если со мной что-нибудь случится, он тоже будет убит. Я не хочу, чтобы это звучало драматично. Но это точно. Вы играете со мной прямо, и я буду играть с вами так же. Могу я положиться на вас?

Итак, в этой простой ситуации О'Брайену необходимо было сделать выбор между жизнью сына и жизнью Вайнера.

— Да, — сказал он вдруг окрепшим голосом, — вы можете положиться на меня.

Конрад был не совсем прав, когда сказал Форесту, что Фрэнсис и Пит влюбились друг в друга.

Пит, несомненно, влюбился в нее. Его любовь была чем-то, чего он раньше никогда не испытывал, и она подействовала на него с огромной силой. Но он трезво понимал, что это чувство никогда не встретится со взаимностью. Он ни на минуту не сомневался в бесконечной власти Маурера. Пит был в живых уже восемь дней и считал это великой милостью. Но он твердо знал, что, возможно, ему осталось всего несколько дней жизни, и с каждым часом этот срок все уменьшался. Любовь доставила Питу еще больше горечи, так как он понимал, что то всего лишь мимолетный сон, в котором его воображение играет главную роль. Всякий раз, когда он ловил взгляд Фрэнсис, сидящей в окруженном оградой саду, в то время как он стоял у окна своей комнаты, у него в голове возникали живые сцены того, что они могли быть вместе, если бы только не было такого человека, как Маурер, делающего все эти мечты невозможными.

Пит был совершенно ошеломлен, когда Конрад сказал ему, что если он хочет, то может гулять вместе с Фрэнсис.

— Кажется, она думает, что вы спасли ей жизнь, — сказал Конрад, шагая по комнате, где находился Вайнер. — Она хочет поговорить с вами. Ну, у меня нет возражений. А у вас?

Глядя на тонкого, узкоплечего парнишку с серьезными глазами и серовато-синим родимым пятном на правой стороне лица, он вдруг подумал, что, видимо, именно такого человека и могла полюбить Фрэнсис.

В течение недели Конрад находился в охотничьем домике, видя Фрэнсис каждый день, и с каждым днем любовь к ней становилась все сильнее и сильнее. Она казалась ему теперь, особенно когда не грубила, полной противоположностью Дженни. Голос, глаза, движения рук выражали доброжелательность и взаимопонимание, к которым Конрад бессознательно стремился всю жизнь.

Дженни горько разочаровала его. Она брала все и ничего не отдавала взамен. Он любил ее достаточно сильно, но восставал против ее безрассудства, эгоизма и постоянных претензий.

Фрэнсис была совсем не такая, думал он. Жизненный опыт открыл ему глаза. Он хотел, чтобы все вернулось назад, проклиная себя за то, что уговорил Дженни выйти за него замуж. Его любовь к Фрэнсис была точно такой же горькой, как и у Пита, так как он знал, как и Пит, что эта любовь ничего не принесет. Только вместо Маурера на пути Конрада стояла Дженни.

Конрад ошибался, когда думал, что интерес Фрэнсис к Питу вызван любовью. В действительности же он был основан на сострадании. Фрэнсис не любила Пита, но ей было жаль его, а для девушки ее чувствительности жалость была сильным чувством, может быть, даже сильнее любви. Она знала, что он мог убить ее. У него было и оружие, и возможность. Ему приказали убить ее, и он рискнул своей жизнью, не выполнив приказа. Это произвело на нее громадное впечатление, а то, что ужасное пятно, изуродовавшее его лицо, должно быть, испортило многие его годы, заставляло стараться быть доброжелательной.

Когда они в полдень того же дня, после того как Конрад переговорил с Форестом, встретились в саду, Фрэнсис была очень добра и ласкова с Питом. Они разговаривали так, как разговаривают все молодые люди, встретившись впервые. Они были робки и нерешительны, отыскивая слова. Это была нелегкая встреча. Оба они остро ощущали присутствие охраны, патрулирующей в саду и неослабно наблюдавшей за Питом.

Пит болезненно старался скрывать свое пятно. Он сел справа от Фрэнсис и держал свое лицо так, чтобы ей не было видно родимого пятна. Когда он поворачивался, чтобы посмотреть на нее, он рукой инстинктивно прикрывал его. Фрэнсис же считала эту неловкость незначительной и, после того как они немного поговорили, вдруг сказала:

— Это пятно на вашей щеке называется навсус?

Он вздрогнул, и кровь бросилась ему в лицо. Его глаза, ставшие сразу гневными и злыми, старались найти хоть малейший намек на то, что она издевается над ним. Но в ее глазах он не нашел ничего, кроме доброжелательности. Она широко и дружески улыбнулась ему.

— Я хочу поговорить об этом, — сказала она мягко, — потому что оно так смущает вас, а этого не должно быть. Мне думается, что вы считаете, будто это шокирует меня, но это не так. Неужели вы думаете, что, разговаривая с вами, я его не вижу?

Пит посмотрел на нее и сразу же поверил, что она говорит искренне. Он подумал, что она сказала то, чего он до сих пор ни от кого не слышал, и никогда не думал, что услышит. Он был так тронут, что повернул голову, не сумев совладать со своими чувствами. Тут он почувствовал ее руку на своей.

— Я не хочу вас лишний раз расстраивать напоминанием, но разве ничего нет, что можно было бы сделать? Я читала как-то, что это вполне излечимо. Вы думали об этом?

— Да, я знаю, — ответил он, не глядя на нее. — Можно сделать операцию, но у меня такая кровь, что операция небезопасна… — Он повернулся к ней. — Но не будем говорить обо мне. Я никогда не встречал такой девушки, как вы. Вы настоящая, добрая, славная. — Он посмотрел на ее руку. — Вы не брезгуете прикасаться ко мне. Каким же дураком я был! Если бы я встретил вас раньше, я бы никогда не сделал того, что уже сделал. Лишь из-за того, как люди относились ко мне, я связался с бандой. — Он подвинулся ближе к ней. — Но не будем об этом. Мне нужно рассказать вам кое-что. Этот тип Конрад хочет, чтобы вы дали показания против Маурера. Только поймите одно. Все, что я вам говорю, правда. Я знаю. Не слушайте Конрада или какого-либо другого копа. Они не знают. Они только думают, что знают. Они думают, что вы видели Маурера в Тупике. Теперь слушайте. Я не хочу знать, видели вы его или нет. Одно лишь имеет значение: вы ни за что не должны признаваться, что видели его там, ни мне, ни Конраду, никому другому, даже отцу с матерью. Вы никогда не должны признаваться, что видели его, даже самой себе. Только тогда у вас останется шанс остаться в живых. Очень маленький шанс, но все же шанс. Поймите, если вы позволите Конраду убедить вас признаться — если вы вообще что-либо знаете, — тогда никакая сила в мире не сможет вас спасти!

Фрэнсис была немного потрясена таким пылом, но не испугана. Конрад объяснил ей, что добраться до нее невозможно, и она поверила, что необходимые предосторожности приняты.

— Я знаю, конечно, что не могу оставаться здесь вечно, — сказала она, — но пока я здесь, я в безопасности, так же как и вы.

Пит беспомощно посмотрел на нее.

— В безопасности? Здесь? Мы совсем не в безопасности! Вы думаете, что Маурер не сможет добраться до нас, если захочет? Сколько здесь охранников? Двадцать. Даже если бы их было хоть сто, они бы не остановили Маурера. Никто и никогда не оставался в живых, если он отдал приказ убить его! Никто! Вы не знаете этого типа. В тот момент, когда он потерпит неудачу, синдикат уничтожит его самого. Либо его жизнь, либо наша. Но его не будет.

— А не заводит ли слишком далеко ваше воображение? — сомневаясь, спросила она. — Мы здесь, конечно, в безопасности. Мистер Конрад сказал мне, что меры предосторожности приняты. Никто не сможет проникнуть к нам.

Пит сложил руки в кулаки и ударил ими по коленям.

— Маурер сможет пройти через всю охрану, как горячий нож через масло! Я не хотел вам этого говорить, но нужно, чтобы вы поняли, с кем столкнулись. Когда я предупредил вас относительно Моу, я нарушил приказ, и Маурер не допустит, чтобы я остался в живых. Вот почему я и рассказал кое-что Конраду. Этим я выиграл хоть немного времени, чтобы он подержал меня здесь. Но через некоторое время Маурер достанет меня. Мое время кончается. Я не шучу. Мне недолго осталось жить, может быть, час, может быть, три-четыре дня, но не больше.

Фрэнсис вдруг стало нехорошо. Хотя Пит говорил спокойно, она видела страх в его глазах. И именно этот страх убедил ее, что он верит в то, что говорит.

— Но они не смогут добраться до вас, — сказала она, поглаживая его руку. — Вам пока нечего опасаться. Как они смогут добраться до вас?

— Они смогут, и они доберутся. Когда они будут готовы прикончить меня, они это сделают.

— Но как? — спросила Фрэнсис. — С этими копами, не спускающими с нас глаз…

Пит в отчаянии развел руками.

— Вы думаете, я доверяю им? Если Маурер предложит достаточно денег, один из них запросто продаст меня. Маурер может купить их всех, если захочет. Когда придет время расправиться со мной, он заплатит, чтобы они смотрели в другую сторону. Так уже делалось и будет сделано снова.

— Но он же не допустит этого! — воскликнула Фрэнсис. — Мистер Конрад уверял меня, что эти полицейские неподкупные.

— Да, они меня тоже уверяли в этом, но я не верю даже ему. Он сам может быть одним из тех, кто продаст меня.

— Ну, это уж абсолютная чепуха, — резко сказала она. — Я в это никогда не поверю. Вы позволяете вашему воображению заводить вас слишком далеко.

— Когда я умру, — спокойно сказал Пит, — вспомните, пожалуйста, что я вам говорил. И еще, пожалуйста, помните, что у вас есть только одна возможность выжить — ничего не говорить. Если Конрад убедит вас рассказать ему то, что он хочет узнать, никакая сила на земле не сможет вас спасти. Пожалуйста, помните об этом. Ничего не спасет вас, понимаете? Организация никогда не позволит вам добраться до комнаты для свидетелей. Не говорите ничего, не признавайтесь ни в чем, и тогда, может быть, Маурер поверит, что вы ничего не знаете, и вам удастся выжить. Это ваш единственный шанс. Пожалуйста, помните об этом.

— Да, конечно, — успокаивающе сказала она. — Но вы не собирайтесь умирать. Вы не должны так думать.

Пит внезапно вскочил.

— Вы увидите, — сказал он. — Время идет. Еще одно я хочу вам сказать: вы были единственной девушкой, которая была добра ко мне, и я полюбил вас за это. Вы дали мне больше счастья за то короткое время, что мы были вместе, чем я имел за всю свою жизнь.

Пока он это говорил, на лужайке появился Конрад и пошел по направлению к ним. Пит резко повернулся и быстро пошел к дому. Трое его охранников направились вслед за ним. К тому времени, как он подошел ко входу в дом, они уже сидели у него на пятках.

Фрэнсис осталась сидеть, провожая глазами Вайнера. Лицо ее немного побледнело, в глазах появилась тревога. Она даже не взглянула на подошедшего Конрада.

— Что случилось, мисс Колеман? — спросил он. — Вы выглядите встревоженной.

Она подняла на него глаза.

— Он не верит, что он здесь в безопасности.

— Я знаю, — Конрад сел рядом и закурил сигарету. — Он вообще нервный тип. Но после того, как он проведет здесь несколько недель, он поймет, насколько здесь безопасно. А пока он слишком убежден, что Маурер всемогущ. Но вы не беспокойтесь о нем. У него будет все в порядке.

Фрэнсис с благодарностью посмотрела на него. Его спокойный голос придал ей уверенности.

— Со мной тоже ничего не случится?

Конрад улыбнулся.

— Ну, конечно. Но с вами у меня особая проблема. Я не могу вас больше здесь держать. Я должен буду скоро подумать, что делать с вами. — Он, нахмурившись, смотрел на руки. — Решением вашей проблемы, так же как и Вайнера, может быть только арест Маурера. Как только я засажу его за решетку, вы оба становитесь свидетелями, и я держу и охраняю вас до суда. После того как сам Маурер будет осужден, я смогу устроить для вас поездку в Европу, пока все стихнет. Потом вы сможете вернуться и снова начать жить в полной безопасности. Но я не могу выдвинуть обвинения против Маурера, пока вы не дадите против него показаний.

Он увидел, как она сразу же вся напряглась.

— У меня есть подозрения, что вы видели его в Тупике, — продолжал он, прежде чем она смогла заговорить. — Я верю, что у вас есть личные причины, и очень веские, чтобы избегать нежелательной рекламы на суде. Не можем ли мы это обсудить? Не могли бы вы довериться мне и позволить мне помочь вам?

Она ничего не ответила.

— Смотрите, — продолжал он спокойно, — мы здесь одни. Никто не сможет услышать, о чем мы говорим. Свидетелей нет. Неужели вы не можете мне довериться? Забудьте про то, что я офицер полиции. Давайте поговорим по-дружески. Кладите карты на стол и позвольте мне посоветовать вам. Даю вам честное слово, что не использую ничего из того, что вы мне расскажете, без вашего разрешения. Я не могу быть еще честнее.

Конрад видел, что она колеблется, и он начал надеяться, что наконец-то он добьется успеха. Но Фрэнсис думала о том, что только что говорил ей Пит: «…ни за что не признавайтесь, что видели его там, ни мне, ни Конраду, ни кому-либо другому, хоть отцу с матерью. Вы никогда не должны признаваться, что видели его, даже самой себе! Только в этом случае у вас останется шанс остаться в живых. Небольшой, но все же шанс. Поймите: если вы позволите Конраду убедить вас признаться — если, конечно, вы вообще знаете что-либо, — тогда никакая сила на земле не сможет вас спасти!»

Она решительно поднялась.

— Мне нечего вам рассказать. Если вы не возражаете, я пойду к себе. На солнце слишком жарко.

Она повернулась к нему спиной и, не оборачиваясь, быстро пошла в дом.

Конрад смотрел ей вслед, пока она не скрылась за дверью, все более наполняясь бессильным отчаянием.