ГЛАВА ШЕСТАЯ
1
С легким щелчком я положил трубку на рычаг, и в гнетущей тишине гостиной этот щелчок прозвучал взрывом средней мощности.
Я медленно повернулся и взглянул на Люсиль.
Она сидела в напряженной, неудобной позе, на лице застыл испуг, руки цепко стиснули колени.
— Кто это был? — еле слышно прошептала она.
— Не знаю, — ответил я, направляясь к своему креслу. — Но могу догадываться. По-моему, это тот самый тип, который звонил вам утром.
Я повторил ей все, что он сказал, слово в слово.
Она закрыла лицо руками.
Мне и самому, скажем прямо, было не по себе. Такого поворота событий я не ожидал. Чтобы совладать с собой, я сделал несколько шагов и стал смотреть в окно.
Наконец она не выдержала.
— Чес, Боже мой! Что теперь делать?
— Не знаю, — честно признался я. — Положение осложняется.
— Видите, я была права! Он хочет нас шантажировать.
— О шантаже не было сказано ни слова. Нечего раньше времени выдумывать себе проблемы. Может, у него и в мыслях нет нас шантажировать.
— Ну как же нет, Чес! У него в руках мой купальник, он знает, что вчера мы вместе были на пляже, что по моей вине был убит полицейский! Дурак он будет, если не станет нас шантажировать!
— Погодите! С чего вы взяли, что купальник у него? И откуда он знает, что в смерти полицейского виноваты вы? Это нам совсем неизвестно. Нам известно только, что он видел нас на пляже.
— Ясное дело, купальник взял он! А раз так, значит, видел вашу побитую машину.
— Но, Люсиль, мы же ничего этого не знаем! — резко перебил я. — Согласен, возможно, эти два звонка — артподготовка к шантажу. Но очень вероятно, что он знает лишь одно: мы вместе были на пляже, этим и думает нас напугать. А о полицейском ему, может быть, ничего не известно.
Она нетерпеливо отмахнулась.
— Ну какая разница? Пусть он даже не знает про полицейского, все равно нам придется ему платить, иначе вам не видать вашей работы, а мне — Роджера.
— В этом я не уверен, — сказал я, глядя на нее. — Между прочим, мы можем заявить в полицию. Они знают, что делать с шантажистами, и избавят нас от этого красавца.
— О какой полиции вы говорите! — сердито воскликнула она. — Ведь он же видел машину!
— Если и видел, то в темноте мог не заметить, что она побита. Может, он просто залез внутрь, нашел там ваш купальник — и был таков.
— Вы сами не верите в то, что говорите! Конечно, он знает про аварию.
— Тогда почему он ничего не сказал? Ведь это куда более серьезное основание для шантажа.
Она вдруг в полном изнеможении откинулась на спинку кресла, бессильно уронила руки на колени.
— Думайте, что хотите. Я чувствую, что права, но думайте, что хотите. И что же вы собираетесь делать?
— Пока ничего. Согласен, этот звонок осложняет положение, но это не главная опасность. Основная опасность — это полиция. Если этот тип действительно знает о наезде, если он действительно будет нас шантажировать, что ж, возможно, нам удастся от него откупиться. А вот откупиться от полиции нам не удастся. Поэтому она наиболее опасна.
— Вы обещали взять всю вину на себя, — угрюмо произнесла она. — Поэтому мне нужно бояться не полиции, а этого человека.
— Я действительно обещал не вмешивать вас в это дело, но гарантировать этого я не могу, — спокойно сказал я. — Вы по собственному легкомыслию оставили в машине купальник, и, если кто-то его взял и отнес в полицию, я ничего не смогу сделать. Я могу поклясться, что за рулем сидел я, но вы все равно будете соучастницей.
Она сердито смотрела на меня.
— Конечно же, мой купальник у него! Неужели это не ясно? Неужели не ясно, что он будет нас шантажировать? Я хочу знать одно: вы ему заплатите или я должна идти к Роджеру?
— Вы, кажется, угрожаете мне, Люсиль? — спокойно спросил я. — Это тоже смахивает на шантаж.
Застучав стиснутыми кулачками по коленям, она воскликнула:
— А мне не важно, на что это смахивает! Я просто хочу знать, что вы будете делать, когда он предъявит свои требования!
— Подождем, пока он их предъявит.
Она откинулась назад, в прищуренных глазах мерцало пламя.
— Вы, наверное, уже сами не рады, что согласились взять вину на себя. Уже, небось, жалеете, что пообещали. Только слово не воробей, теперь уже поздно.
— Интересно, вы о ком-нибудь, кроме себя, хоть иногда думаете? Ведь с той секунды, как началась вся эта канитель, вы обо мне даже ни разу не вспомнили, — отчеканил я, не скрывая неприязни. — Вас беспокоит одно: как вывернетесь из этой заварухи вы.
— Если бы не вы, я не попала бы ни в какую заваруху, — сказала она холодным, бесстрастным голосом. — Почему же теперь я должна думать о вас? — Она отвела глаза и добавила: — Это вы во всем виноваты. С самого начала.
Внутри у меня все закипело, я едва сдержался.
— Вы так считаете, Люсиль? Значит, во всем виноват я, а вы просто невинная овечка? Вы ведь с самого начала знали, что поступаете нехорошо, когда уговаривали меня научить вас водить машину. А на уединенный пляж разве я предложил ехать? Нет, вы. Да на моем месте любой мужчина решил бы, что перед ним самая обычная похотливая кошечка и долго уговаривать ее не надо.
Лицо ее пошло пятнами.
— Как вы смеете!
— А-а, бросьте, — махнул рукой я. — Не будем ссориться. Я обещал не вмешивать вас в это дело, и, если это будет в моих силах, я обещание сдержу.
Она подалась вперед, лицо злое, побелевшее.
— Да уж будьте любезны, сдержите! Я не желаю терять Роджера, не желаю идти в тюрьму только потому, что вы вели себя как животное.
Поднявшись, я прошел к окну и остановился к ней спиной. Меня охватила такая злость, что лучше было не выражать ее словами.
— Я уезжаю, — сказала она после долгой паузы. — Не желаю больше об этом думать, оставляю все целиком на вас. Дали слово, вот и держите его!
Я повернулся.
— Советую выбросить эти дурацкие воздушные замки из головы, — твердо сказал я. — Потому что это уже слишком. Вы просто-напросто эгоистичная, расчетливая, вздорная сучка. Мы с вами связаны одной веревочкой, поймите это, иначе прозрение может оказаться слишком тяжелым.
Она вскочила на ноги.
— Дура я, что вчера ничего не сказала Роджеру. Но еще не поздно, я ему все расскажу сейчас!
Я уже переступил черту, и мне было все равно. Я улыбнулся.
— Ого! Это интересно! Какой реакции вы от меня ждете? Что я буду ползать перед вами на коленях и умолять этого нс делать? Ну, нет, если вы уж так хотите взять в соучастники вашего драгоценного влиятельного Роджера, я согласен, только я поеду с вами и сам расскажу ему, как все было. Я расскажу, как вы навязали мне знакомство, как просили меня научить вас водить машину, как предложили поплавать при луне, как пытались напроситься ко мне в гости и надеть для маскировки темные очки и шляпу с большими полями. А когда я предложил, чтобы вы попросили у него разрешения провести день со мной, вы сказали, что он ревнивый и глупый. Так что я не против, поехали. Расскажем вашему муженьку все, как было, уверен, ему это понравится.
Она хотела что-то возразить, но не сказала ни слова. Взбешенная, сжав кулаки, она смотрела на меня горящими глазами.
— Если вы раздумали, оставайтесь здесь, — сказал я. — Я поеду один. С меня довольно. Уж кому-кому, а вам я себя шантажировать не позволю — это точно! И если вы вздумали поблефовать, я готов, только учтите, в проигрыше останетесь вы!
Она растерялась. Я пересек гостиную, вышел в холл и открыл парадную дверь.
— Чес… подождите…
Она бросилась за мной и в дверях схватила меня за руку.
— Не надо… прошу вас…
— Каким же я был кретином, — сухо произнес я, — что позволил себе влюбиться в вас. Пустите меня! По-хорошему вы не захотели, что ж, значит, будет по-плохому!
— Я сама не знаю, что говорю, — дрожащим от слез голосом проговорила она. — Простите меня, Чес. Вы даже не представляете, как я испугалась. Я ничего не скажу Роджеру, положусь во всем на вас. Я вам доверяю, честное слово. Я просто совсем голову потеряла, ничего не понимаю, что говорю.
Я пристально посмотрел на нее.
— Не понимаете? А по-моему, отлично понимаете, что говорите сначала одно, а потом совершенно другое. Сначала доверяете это дело мне, потом вдруг начинаете угрожать, потом собираетесь выложить все мужу, а потом снова доверяетесь мне. Давайте решим этот вопрос раз и навсегда: хотите вы вовлекать в это дело своего мужа или не хотите?
Она отрицательно покачала головой.
— Не хочу, Чес.
— Уверены? Или через полчаса снова будете махать им у меня перед носом?
— Не буду, Чес.
— И вы не против, чтобы я сам все уладил?
— Не против, разумеется.
— Разумеется? Легко же вы меняете решения! Пять минут назад это совсем не разумелось!
— Чес, пожалуйста, не сердитесь на меня. — Голос ее звучал умоляюще. — Честное слово, я так испугалась, что не понимаю, что говорю или делаю.
— Вы много говорите и ничего не делаете. Давайте вернемся в гостиную. Пора уже поговорить серьезно.
В гостиной она села в кресло, уперла локти в колени, а подбородок — в ладони. Она была само воплощение отчаяния, но сейчас мне было не до сюсюканья.
Я уселся напротив и закурил.
— Вы не задумывались над тем, как все произошло, Люсиль? — спросил я внезапно. — Вам не приходило в голову, что кое-что в этом деле выглядит странным?
Она вздрогнула.
— Что вы имеете в виду?
— Во-первых, не могу понять, какого черта полицейский забыл на этой дороге. Ведь по ней почти никто не ездит, только что травой не заросла. Что, спрашивается, он там потерял?
— Не знаю.
— Значит, была какая-то причина. Вряд ли он рассчитывал застукать там какого-нибудь лихача. Может, у вас есть какие-нибудь идеи на этот счет?
— Никаких. Да зачем нам это знать?
— Вы считаете, незачем? А мне было бы очень интересно это знать. Ну ладно, давайте прокрутим с самого начала, как все было. Значит, после купанья вы вернулись к машине, переоделись и бросили купальник на пол машины. Так?
— Так.
— И все это время вы никого не видели?
— Конечно, нет. Там никого и не было.
— Что значит «не было»? Ведь этот тип, который звонил, он же, наверное, наблюдал за нами. Иначе откуда ему известно, что мы с вами вместе купались? Насколько я помню, спрятаться там было совершенно негде, кроме разве что пятачка под пальмами, но там были мы сами. И тем не менее он нас видел.
— Я никого не заметила.
— И все же он там был. Я, пожалуй, съезжу туда и осмотрю место днем. Где-то ведь он прятался. Но где? Убейте меня, не могу себе представить. — Я помолчал. — А вам не приходило в голову, что этот человек мог вытащить ваш купальник, когда вы, переодевшись, вернулись ко мне?
Она уставилась на меня.
— Не приходило.
— Ведь если он стащил купальник, пока мы с вами выясняли отношения, значит, он и понятия не имеет, что вы стукнули машину.
— Зачем же он гараж взламывал? Вот тогда он и забрал купальник.
— Да, я упустил это из виду. Ну хорошо, пошли дальше: что было потом? Когда вы сели в машину и уехали?
— Я совсем себя не помнила, так была расстроена. Ну, поехала по дороге. Примерно милю проехала, вдруг слышу, кто-то окликает меня…
— Так. Давайте по порядку, Люсиль. Вы ехали быстро?
— Быстро. На спидометр не смотрела, но помню, что быстро.
— Ну, а все-таки? Семьдесят миль? Восемьдесят? Это очень важно.
— Ну, наверное, семьдесят. Точно не знаю.
— И вы этого О'Брайена не видели? Вы его не обгоняли?
— Нет.
— Вы проехали милю, а потом услышали, как он закричал?
— Да.
— Значит вы проехали мимо него. Он, скорее всего, стоял где-нибудь с потушенными фарами, а когда вы проехали, дунул за вами.
— Может быть.
— И что было дальше?
Она поежилась.
— Я ведь уже вам рассказывала. Услышала окрик и крутанула руль. Потом что-то стукнулось о бок машины.
— А мотор мотоцикла вы не слышали?
— Кажется, слышала.
— Но скорость не сбросили?
— Я с перепугу совсем растерялась. Боюсь, даже нажала на газ.
— А с какой стороны он к вам подъехал: с левой или с правой?
Она заколебалась, чуть нахмурилась.
— Точно не помню.
— Но вы видели его, какой-то миг он ехал рядом с вами?
— Я увидела свет от фары, испугалась и крутанула руль.
— Попробуйте вспомнить: свет от фары вы увидели справа?
Она снова замялась, потом сказала:
— Да. Он подъехал справа и прокричал что-то в окошко. Теперь я вспомнила.
Я внимательно смотрел на нее. Она склонилась вперед, но взгляд отвела. Руки были крепко зажаты между коленями.
— Вы в этом уверены?
— Конечно, уверена.
— Секунду назад вы сомневались.
— А сейчас уверена. Он подъехал справа. Я точно помню.
Что это было: сознательная ложь или искреннее заблуждение? Ведь машина была искорежена с левой стороны. О'Брайен никак не мог подъехать справа.
— Боюсь, вы все же ошибаетесь, Люсиль. Ведь разбита левая фара. Стало быть, и он должен был находиться слева. Кроме того, он никогда не стал бы подъезжать справа — это же верная катастрофа.
Кровь бросилась ей в лицо, но тут же отхлынула, и оно снова стало бледным и неестественно напряженным.
— Так зачем вы спрашиваете, если сами все знаете? — со злостью выкрикнула она. — Откуда я помню, с какой стороны он подъехал?
Я изучающе посмотрел на нее. Потом пожал плечами.
— Ну ладно, оставим это. Главное — вы его задели. И услышали удар. Что было потом?
Она угрюмо отвернулась.
— Я поехала дальше.
— Но столкновение было сильным?
— Да.
— И вы сразу поняли, что здорово задели мотоцикл?
— Конечно, поняла.
— И вы потеряли голову, прибавили газ и поехали дальше. У вас и в мыслях не было остановиться и посмотреть, что с ним?
Полным отчаяния жестом она подняла волосы с плеч.
— Зачем вы меня мучаете? Ведь я вам уже все рассказала.
— Я хочу все точно выяснить, Люсиль. Значит, вы поехали дальше и выехали на главное шоссе. Что было потом?
— Ну, я поняла, что здорово стукнула мотоцикл, а заодно и вашу машину. Ужасно испугалась. Решила, что прежде всего нужно рассказать вам. Но ехать обратно я не могла, боялась встретить этого полицейского, поэтому я поехала к вам домой, чтобы подождать вас там.
Не сводя с нее глаз, я закурил новую сигарету. Она опустила глаза к полу, но я видел: она сжалась, как пружина.
— А откуда вы знали, где я живу? — спросил я.
Она вздрогнула.
— Я… я нашла ваш адрес в телефонной книге, — сказала она медленно и очень размеренно, словно стараясь выиграть время. — Я… как-то раз я проезжала мимо вашего дома на велосипеде. Ну и запомнила.
У меня возникло неприятное чувство, что она лжет.
— До ответвления на дорогу к моему бунгало вы проехали по шоссе полторы мили. Встречные машины попадались?
— Кажется, нет.
— Уверены?
— Вроде бы, встречных машин не было.
— А ведь, наверное, были, Люсиль. Все-таки это шоссе. Время было примерно пол-одиннадцатого. На дороге должно было быть много машин.
— Не заметила.
— Ни одной?
— А если они там и были? — Голос ее зазвенел. — Говорю вам, не заметила, но хоть даже и были? Что с того?
— Вы ехали с одной фарой: другая была разбита. Водитель встречной машины подумал бы, что это мотоцикл, и, только приблизившись, понял бы: машина. И он бы это запомнил.
Она нетерпеливо махнула рукой.
— Ну и что?
— А то, что если машину видели и запомнили, значит, полиции будет известно, в каком она шла направлении. Машина шла в сторону города, и для полиции это самое главное, ведь они не знают, вдруг машина, задавившая О'Брайена, успела выскочить из города до того, как дороги были перекрыты. И если вас видели, полиции станет ясно, где искать машину. Им станет ясно, что не нужно обшаривать весь город, надо искать на прибрежных дорогах, то есть здесь!
Лицо ее, если это возможно, стало еще бледнее.
— О Господи! Я об этом не подумала.
— Поэтому я и задаю все эти вопросы, понимаете? Попробуйте сосредоточиться. Это очень, очень важно. Так попадались вам встречные машины или нет?
Она беспомощно покачала головой.
— Не помню. Я думала только об одном: поскорее добраться до вашего дома.
— Ну ладно, черт с ним, с шоссе. А на дороге к моему бунгало? Это-то вы должны помнить.
— Нет, здесь точно машин не было.
Я вздохнул. Положение было серьезным, серьезнее некуда. Наверняка на шоссе ей попалось несколько встречных машин. Кто-нибудь наверняка заметил, что она ехала с одной фарой. Рано или поздно этот кто-то заявит в полицию, и поиски тут же сосредоточат на районе, в котором жил я.
— Ладно, на первый раз хватит, — подытожил я. — Вам лучше ехать домой. Помочь вы сейчас ничем не сможете, так что предоставьте все мне.
Она неуверенно поднялась.
— Что вы собираетесь делать, Чес?
— Честно говоря, пока не знаю. Я должен как следует все обдумать. Мое обещание не вмешивать вас в это дело остается в силе, если смогу, я его выполню. Если увижу, что возникают сложности, дам вам знать. Ничего другого пока сказать не могу.
Снова напрягшись, она испытующе посмотрела на меня.
— А с машиной что вы собираетесь делать?
— Об этом тоже надо подумать. Пока еще не решил.
— А этот человек? Который звонил?
— Подожду, пока он появится. Если он позвонит вам, немедленно сообщите мне.
— А если он будет требовать у меня деньги? Ведь будет, сердцем чувствую.
— Вот потребует, тогда и подумаем, — отмахнулся я. — Если что, скажите ему, что сначала должны поговорить со мной.
— Обещать ему деньги я могу? — взволнованно спросила Люсиль.
Наши глаза встретились, и она поспешно отвела взгляд.
— Нет, вы ничего не должны ему обещать. Если он будет требовать денег, скажите ему, чтобы обращался ко мне. Я сам с ним поговорю. Знаете, Люсиль, у меня такое впечатление, что вы горите желанием отдать ему деньги — ваши или мои.
— Что за глупости! Просто хочу знать, на каком я свете! — Она почти завизжала. — Я же знаю, он будет меня шантажировать! А денег у меня нет! Как бы вы себя чувствовали на моем месте? Представьте себе, что вас собираются шантажировать и вы можете потерять все, что для вас дорого и к чему вы привыкли, а у вас даже нет денег откупиться.
— Да хватит уже, черт возьми! — раздраженно воскликнул я. — Он еще ничего не просил, а вы уже с ума сходите! Если он будет просить деньги, сообщите мне. А сейчас поезжайте домой. Мне нужно как следует подумать, а как я могу думать, если вы устраиваете истерику?
Она поднялась. Вдруг она снова стала очень юной, несчастной и желанной.
— Значит, я должна просто ждать, Чес?
— Позвоните часов в десять вечера. Возможно, у меня будет что вам сказать.
Она вдруг очутилась в моих объятиях, ртом я ощутил ее нежный, трепещущий рот, она обняла меня, прижавшись всем телом.
— О-о, Чес, — прошептала она, ласково поглаживая мой затылок. — Я так боюсь. Вы поможете мне? Все обойдется?
Сделав над собой усилие, я отстранил ее, потом повернулся и, с трудом сдерживая себя, отошел к окну. Прикосновение ее губ могло свести с ума кого угодно.
— Я надеюсь на вас, Чес, — сказала она. — Вечером позвоню.
— Позвоните, — ответил я, не оборачиваясь.
Я слышал, как удаляются ее шаги, и снова мне стоило немалых усилий не обернуться, не остановить ее.
Щелкнул замок — и она ушла, но я еще долго стоял и смотрел в окно.
2
Часы показывали без двадцати одиннадцать.
Я сидел в кресле и думал. Пищи для размышлений, слава Богу, хватало.
Вся эта история как-то попахивала липой. Нет, Люсиль, конечно, сбила полицейского, и он умер, тут сомневаться не приходилось, но в ее изложении все произошло как-то не так, как должно было быть на самом деле. Что-то тут не стыковалось. Стало быть, она мне морочила голову. Почему? Зачем ей, например, надо было настаивать, что О'Брайен появился справа? Что на оживленном шоссе она не встретила ни одной машины? Я все больше убеждался, что ее версии доверять нельзя. Понятно, она до смерти напугана, вот и думает, как заяц в капкане, только об одном: как бы вырваться, вырваться любыми средствами.
Надо действовать, ведь уходит драгоценное время. Почти наверняка вчера кто-то видел ее на шоссе, а это значит, что полиция может быть уже где-нибудь поблизости.
Стоп. Ведь на колесе моего «кадиллака» пятна крови! Меня бросило в жар. Если их найдет полиция, мне действительно будет кисло.
Я запер бунгало, пошел в гараж и взял там ведро с губкой. В ящике с разным барахлом я нашел крепкий висячий замок и крюк. Взяв все это с собой, я сел в «понтиак» и поехал к дому Сиборна.
При ярком солнечном свете я еще раз осмотрел «кадиллак». Что же повреждено? Левая фара была совершенно разбита, а металлическая окантовка помята так, что любителю здесь делать нечего. На крыле — два глубоких рубца, естественно, поправить это можно только в ремонтной мастерской. Я был абсолютно бессилен.
Я подошел к заднему колесу, чтобы осмотреть пятна крови, но здесь меня ждало потрясение. Пятен не было. Наверное, целую минуту я тупо смотрел на колесо, не веря своим глазам. Потом опустился рядом с ним на колени, но это ничего не изменило — пятен не было. Я выпрямился и на негнущихся ногах подошел к правому заднему колесу. И вот на нем увидел пятна крови.
Я снова опустился на колени и долго-долго, словно зачарованный, смотрел на липковатую красную массу, растекшуюся по белому ободу колеса. Такого я никак не ожидал, и в мозгу моем заворошилось подозрение.
Поднявшись, наконец, я обошел вокруг машины и снова осмотрел левую фару. Тут я сделал еще одно открытие. Люсиль соврала мне, что полицейский подъехал сзади и она, испугавшись, сбила его боком машины: это было невозможно. Как я не понял этого раньше? Ведь так разбить фару можно только при лобовом столкновении, а это значит, что полицейский вовсе не обгонял Люсиль. Нет. Он ехал ей навстречу. Стало быть, я уличил ее еще в одной лжи, на сей раз куда более серьезной. Она-то говорила, что не видела полицейского, только услышала окрик, а поэтому перепугалась и вывернула руль, в результате — авария. Сейчас я четко понял, что все произошло совсем не так. Он ехал навстречу, и она должна была видеть свет его фары. Неслась она быстро, сама сказала. Дорога узкая. Ей не удалось справиться с машиной, полицейский не успел увернуться, и она шибанула его почти прямехонько в лоб. А потом выдумала историю с выездом сзади и шараханьем в сторону — мол, в столкновении она ни при чем.
Неужели она надеялась, что суд присяжных поверит хоть одному ее слову? Достаточно взглянуть на машину, и все становится ясно. Тут я вспомнил, что обещал взять вину на себя. Если я скажу, что за рулем сидел я, присяжные сразу решат, что я был пьян; это первое, что придет им в голову. Дорога прямая. Не видеть приближающийся свет фары я не мог. Значит, имел время спокойно остановиться или хотя бы притормозить. Во рту у меня пересохло — похоже, я сам загнал себя в угол.
Потом эта кровь на правом заднем колесе. Это еще что такое? Откуда она там взялась? Ведь Люсиль сбила мотоциклиста левым боком. Переехать его правым задним колесом она никак не могла.
Я еще раз подошел к этому колесу и еще раз осмотрел поблекшие липкие красноватые пятна на ободе. Конечно, это кровь — вне всякого сомнения. Н-да, головоломка. Пожалуй, не стоит стирать эти пятна: такая улика, займись ею толковый адвокат, может сбить с толку присяжных, и уничтожать ее будет только себе во вред.
Я занялся дверями гаража: ввернул крюк, нацепил висячий замок. В такой гараж полиция не полезет, можно не сомневаться. Они наверняка свяжутся с Сиборном и попросят ключ, так что на этом я смогу выиграть хоть какое-то время.
Теперь, пожалуй, пора поехать на место нашего вчерашнего купанья и тщательно осмотреть пляж днем. Я вернулся к «понтиаку».
Было уже чуть больше двенадцати, и движение на шоссе было довольно густым — люди ехали на выходные за город. Только минут через двадцать я подъехал к повороту на грунтовую дорогу, ведущую к пляжу.
Я медленно вел «понтиак» по узкой дороге. Слева и справа тянулись невысокие песчаные дюны. У меня снова возник вопрос: какого черта О'Брайена принесло на эту дорогу? Укрыться здесь нет никакой возможности — ни деревьев, ни кустов, ничего.
Я тихонько ехал вперед и наконец заметил, что справа от дороги равномерная монотонность дюн как-то нарушена. Большой песчаный холм был слегка примят. Наверное, здесь. Я вылез из машины.
Хотя до берега было еще добрых две мили, впереди ясно виднелась желтая полоса песка и синяя гладь океана. Вся прилегающая территория была совершенно плоской, если не считать невысоких песчаных холмиков да горстки пальм вдалеке, где были вчера мы с Люсиль.
Некоторое время я продолжал смотреть по сторонам, но добавить к первому впечатлению ничего не смог, поэтому сел в «понтиак» и поехал к пляжу. Метрах в двадцати от нашей вчерашней стоянки я остановил машину.
Первое, что бросилось в глаза, — следы шин «кадиллака», впечатавшиеся в песок. Я отер пот со лба. Тут же я увидел мои с Люсиль следы, ведущие в сторону пальм. Я совершенно упустил это из виду. А что, если тут уже побывала полиция и все видела?
Но если на песке остались отпечатки наших ног, стало быть, надо искать и следы нашего телефонного приятеля, если только он действительно был здесь.
Словно овчарка, я начал рыскать вокруг, но, прочесав изрядный участок, я никаких следов, кроме моих и Люсиль, не обнаружил. Из этих поисков я вынес следующее: во-первых, полиция здесь не появлялась, и они, естественно, следов «кадиллака» видеть не могли; во-вторых, что было уже совсем интересно, на месте событий наш абонент не присутствовал. Это уж никак не поддавалось объяснению. Откуда ему стало известно, что мы с Люсиль купались вместе, а потом поссорились? Я решил, что существует только один вариант: он наблюдал за нами издалека с помощью мощной ночной оптики. Тогда становилось понятно, почему Люсиль его не видела.
Несколько минут я ползал по песку и стирал следы шин. Затем, ступая по своим вчерашним следам, дошел до пальм, после чего повернул обратно и принялся уничтожать следы, свои и Люсиль.
К концу этой в какой-то степени ювелирной работы я изрядно вспотел, но все же почувствовал себя в большей безопасности — теперь, если полиции вздумается искать ключ к разгадке здесь, компрометирующих нас следов они не найдут.
Довольный, что предпринял хоть какие-то меры предосторожности, я подошел к «понтиаку» и открыл дверцу. В этот миг я услышал сзади шум машины и, обернувшись, увидел, как из-за поворота дороги вынырнул желто-красный «олдсмобиль» и медленно двинулся в мою сторону.
Сердце чуть подпрыгнуло под ребрами. Я стоял и смотрел на подъезжающую машину. Появись она здесь минуты на три раньше, водитель застукал бы меня за уничтожением важных для суда улик.
За рулем сидела женщина. Остановившись метрах в десяти от меня, она пристально оглядела меня в открытое окно. Потом вышла из машины.
Она была в ярко-красном платье, белой маленькой шляпке и белых перчатках в сетку. Рост — выше среднего, брюнетка. Она являла собой довольно распространенный тип латиноамериканской красотки. Таких каждый день можно встретить на пляжах Флориды, где они показывают свои прелести — всем, кто готов обратить на них свой взор.
Она вышла из машины, сверкнув длинными точеными ногами в нейлоновых чулках, разгладила платье на внушительных аппетитных бедрах и вперилась в меня черными глазами.
— Здесь был убит полицейский? — спросила она, медленно подходя ко мне.
— Насколько мне известно, это произошло ближе к шоссе, — ответил я. Это еще кто такая? И что ей здесь нужно? — Место катастрофы вы, скорее всего, проехали.
— Проехала? — Она остановилась недалеко от меня. — Вы думаете, ближе к шоссе?
— Так написано в газетах.
Открыв сумочку, она вытащила оттуда смятую пачку сигарет, воткнула одну меж своих полных губ и посмотрела на меня.
Я вытащил зажигалку и шагнул к ней. Она наклонилась навстречу огоньку, и меня обдало запахом какого-то лака для волос.
— Спасибо.
Она чуть откинула голову назад и заглянула прямо мне в глаза. Вблизи я разглядел, что лицо ее покрыто густым слоем прессованной пудры, однако грим был положен умелой рукой. Над губой виднелась тоненькая линия усиков, и эти усики придавали ее лицу ту чувственность, которой всегда славились латиноамериканки.
— Вы газетчик? — спросила она.
— Газетчик? Нет, вовсе нет. Просто я приехал окунуться.
Она отвела взгляд и посмотрела вдаль, на полосу песка. Свои и Люсиль следы я уничтожил, но общее единообразие было все же нарушено, и она сразу это заметила.
— Это вы так примяли песок?
— Вы об этих линиях? — Я постарался придать голосу самые непринужденные нотки. — Нет, они здесь были до меня.
— Выглядят они так, словно кто-то хотел стереть следы.
Я повернулся и посмотрел на песок.
— Вы думаете? Скорее всего, это ветер. Ветер всегда рисует на песке странные узоры.
— Ветер? — (Я снова почувствовал, как глаза ее обшаривают мое лицо.) — Милях в двух отсюда я проехала мимо придавленной дюны. По-вашему, его убили там?
— Возможно. Точно не знаю.
— Не думайте, что я это из любопытства. Я собиралась за него замуж.
Я резко вскинул голову. Сразу вспомнилось, где-то в газете я читал, что О'Брайен собирался жениться на певичке из ночного клуба.
— Ах да. Я сегодня читал об этом.
— В самом деле? — Она улыбнулась. Улыбка была холодная, горькая. — До сегодняшнего утра вы и понятия не имели о моем существовании, верно? А ведь я пою уже лет десять. Да, для артистки мало радости, если ее имя попало в газеты лишь благодаря смерти жениха, который к тому же приказал долго жить по собственной глупости.
Она села в машину, развернулась и быстро умчалась, оставив после себя облако из песка и пыли.
