Глава 12
По красной ковровой дорожке О'Шонесси тащился следом за Пендергастом к бронзовым дверям музея. Он не сомневался в том, что взоры всех людей были обращены на него. В своей полицейской форме он казался себе клоуном. О'Шонесси небрежно уронил руку на кобуру револьвера и испытал некоторое удовлетворение, увидев, как нервно вздрогнул оказавшийся с ним рядом джентльмен в смокинге. Поразмыслив еще немного, он решил, что пребывание на этой собачьей выставке – времяпровождение более приятное, чем лицезрение физиономии капитана Кастера. Так что не стоит кривить рожу.
На подъездной аллее ежесекундно появлялись автомобили, из которых выходили красивые и не очень красивые люди. Бархатные канаты сдерживали небольшую группу унылых фотографов и журналистов. Вспышки камер никак нельзя было назвать частыми. Между ними возникали довольно продолжительные паузы. Микроавтобус с логотипом местной телевизионной компании уже готовился к отбытию.
– Должен заметить, что открытие зала приматов – празднество менее грандиозное, чем те, в которых мне здесь приходилось принимать участие, – сказал Пендергаст, оглядываясь по сторонам. – Думаю, что подобного рода мероприятия публику утомили. Музей то и дело устраивает приемы.
– Зала приматов? – удивился О'Шонесси. – Неужели все эти люди интересуются обезьянами?
– Думаю, что большинство их них явились, чтобы пообщаться с приматами, не являющимися экспонатами выставки.
– Ужасно смешно.
Войдя в двери, они пересекли Ротонду. Если не считать посещения музея два дня назад, то в последний раз О'Шонесси был здесь еще мальчишкой. Тогда, впрочем, как и сейчас, в музее были динозавры. И кроме динозавров – стадо слонов.
Красная ковровая дорожка и улыбающиеся молодые дамы указывали им путь. Очень милые дамы. О'Шонесси решил, что обязательно посетит музей, как только у него появится свободное время.
Они прошли через африканский зал и, миновав украшенные бивнями слона двери, вступили в зал для приемов. В помещении было множество маленьких столиков, освещаемых ритуальными для подобного рода мероприятий свечами. Вдоль одной из стен тянулась уставленная разнообразными яствами буфетная стойка. Стойку с обоих концов венчали прекрасно укомплектованные разливочные центры. В самом дальнем конце зала находился подиум, а в ближайшем к нему углу струнный квартет усердно пиликал венские вальсы. О'Шонесси не верил своим ушам. Квартет звучал просто отвратительно. Оставалось утешаться лишь тем, что музыканты увечили не Пуччини.
Зал был почти пуст.
У дверей торчал какой-то лощеный тип с белой гвоздикой в петлице. Под гвоздикой висела огромная картонка с начертанным на ней именем. Он подбежал к Пендергасту и, всем своим видом выражая благодарность, принялся трясти руку агента.
– Гарри Медокер, – представился тип. – Руководитель отдела по связям с общественностью. – Благодарю вас за визит, сэр. Надеюсь, вам наш новый зал понравится.
– Поведение приматов является моей специальностью.
– Ах вот как! Значит, вы пришли туда, куда надо. – Глава ведомства заметил О'Шонесси, и его рука с зажатой в ней ладонью Пендергаста замерла в воздухе. – Простите, офицер, – сказал он. – Неужели у нас возникли какие-нибудь проблемы?
В голосе, которым были произнесены эти слова, не осталось ни капли сердечности.
– Именно, – угрожающим тоном ответил О'Шонесси.
– Это частное мероприятие, офицер, – не пытаясь скрыть враждебности, произнес Медокер. – Прошу прощения, но вам придется уйти. Мы не нуждаемся в дополнительной охране...
– Вот как? Только для твоего сведения, Гарри... Я здесь в связи с группой любителей кокаина, которая подвизается в вашем заведении.
– Кокаин? В музее? – переспросил Медокер с таким видом, словно у него вот-вот должен был случиться инфаркт.
– Спокойно, офицер О'Шонесси, – бросил Пендергаст.
– Никому ни слова, Гарри. Представляешь, какой шум может поднять пресса. Подумай о музее. – О'Шонесси легонько похлопал Медокера по плечу и отошел, оставив побледневшего руководителя отдела трястись от ужаса.
– Терпеть не могу, когда проявляют неуважение к человеку в синем мундире, – сказал О'Шонесси.
Пендергаст вначале бросил на него суровый взгляд, но тут же понимающе кивнул и сказал:
– Правила запрещают пить на работе, но есть blini au caviar разрешают.
– Блины с чем?
– Блины из гречишной муки с густыми сливками и черной икрой.
– Я не употребляю в пищу сырые «рыбьи яйца», – содрогнувшись всем телом, сказал О'Шонесси.
– Боюсь, сержант, что вам никогда не доводилось пробовать настоящий продукт. Уверяю, что икра вам понравится даже больше, чем «Полет Валькирий». Тем не менее здесь имеется копченая осетрина, паштет из гусиной печенки, ветчина по-пармски и речные устрицы из Дамарискотта. Стол в музее всегда отменный.
– А сандвич с обычной ветчиной здесь можно получить?
– Это яство вы без труда найдете у парня с тележкой на углу Семьдесят седьмой улицы и Сентрал-Парк-Вест.
В зал ручейком текли новые люди, но свободного места было пока предостаточно. О'Шонесси прошел вслед за Пендергастом к столам с закусками. Обойдя стороной темную горку «рыбьих яиц», он взял себе несколько ломтиков ветчины, отхватил приличный кусок от головки сыра бри и, использовав французскую булку, соорудил себе чизбургер. Ветчина оказалась несколько суховатой, а сыр слегка отдавал аммиаком, но в целом сандвич оказался вполне съедобным.
– У вас, как мне кажется, состоялась встреча с капитаном Кастером, – сказал Пендергаст. – Если это так, то как она прошла?
– Нельзя сказать, что объятия были дружескими, – буркнул О'Шонесси.
– При встрече, как я предполагаю, должен был присутствовать представитель мэра.
– Мэри Хилл.
– О, мисс Хилл! Впрочем, как я сам не догадался?
– Капитан Кастер хотел знать, почему я не сообщил ему о лабораторном журнале, о платье и записке. Поскольку все эти сведения содержались в письменном докладе, который Кастер не удосужился прочитать, я ушел с этой встречи живым.
Пендергаст молча кивнул.
– Спасибо, что помогли мне закончить этот доклад. Если бы его не оказалось, они бы из меня кишки выпустили, но заставили бы написать то, что им надо.
– Весьма изящно сказано, – сказал Пендергаст, глядя через плечо О'Шонесси. – Сержант, позвольте мне представить вам моего старинного знакомого Уильяма Смитбека.
О'Шонесси обернулся и увидел у стойки буфета долговязого и неуклюжего молодого мужчину, на макушке которого, бросая вызов закону всемирного тяготения, торчал непокорный вихор. Смокинг на мужчине сидел на удивление скверно, что, впрочем, не мешало парню лихорадочно загружать разнообразной снедью свою тарелку. Мужчина поднял глаза, заметил Пендергаста и замер, но тут же принялся вертеть головой, словно пытался найти место, где можно скрыться. Однако агент ФБР послал ему ободряющую улыбку, и Уильям Смитбек без всякого энтузиазма направился к месту, где стояли Пендергаст и О'Шонесси.
– Агент Пендергаст, – произнес Смитбек несколько гнусавым баритоном, – какой приятный сюрприз.
– Вы прекрасно выглядите, мистер Смитбек, и это меня радует. – Пендергаст потряс руку журналиста. – Сколько лет, сколько зим!
– Да, много лет прошло, – ответил Смитбек с таким видом, словно лет прошло все же недостаточно. – Чем занимаетесь в Нью-Йорке?
– Я содержу здесь квартиру, – сказал Пендергаст и, отпустив руку журналиста, осмотрел последнего с ног до головы. – Как вижу, вы уже достигли уровня Армани, мистер Смитбек, – сказал агент ФБР. – Покрой вашего смокинга значительно превосходит покрой тех, с позволения сказать, костюмов с Четырнадцатой улицы, которые вы носили прежде. Однако для того, чтобы вы сделали по-настоящему решительный шаг в знакомстве с портняжным искусством, я возьму на себя смелость рекомендовать вам обратить свой взор на творчество Бриони или Эремениджильдо Зенья.
Смитбек открыл рот, чтобы ответить, но Пендергаст без всякой паузы продолжил:
– Недавно я получил весточку от Марго. Она в Бостоне, трудится на благо «Джендайн корпорейшн» и просила меня при случае напомнить вам о ней.
Смитбек открыл рот, затем снова закрыл его. Лишь с большим трудом ему наконец удалось выдавить:
– А... а лейтенант Д'Агоста? С ним у вас есть связь?
– Лейтенант тоже двинулся на север. Он живет в Канаде и пишет полицейские романы под псевдонимом Кэмпбелл Дерк.
К этому моменту Смитбек уже полностью пришел в себя.
– Надо будет взглянуть на одно из его творений.
– Он еще не приобрел такую широкую известность, как вы, мистер Смитбек. Но должен заметить, что его, как вы сказали, творения вполне читабельны.
– Вы хотите сказать, что мои книги читать невозможно?
– К сожалению, я пока не имел счастья познакомиться ни с одной из них. Что бы вы могли мне порекомендовать?
– Очень смешно... – мрачно произнес Смитбек и, оглядевшись по сторонам, добавил: – Интересно, Нора придет или нет?
– Значит, вы и есть тот парень, который написал эту статью? – спросил О'Шонесси.
– Ну и брызги же полетели, – сказал Смитбек, утвердительно кивая. – Вы согласны?
– Да, статья определенно привлекла всеобщее внимание, – сухо ответил Пендергаст.
– Так и должно было быть. Серийный убийца девятнадцатого века, похищающий и убивающий детишек из работного дома для того, чтобы продлить свою жалкую жизнь! Журналисты и за гораздо менее яркие материалы получали Пулитцеровские премии.
Ручеек гостей тем временем успел превратиться в реку, и в зале становилось все шумнее.
– Американское археологическое общество требует расследовать, кто дал разрешение на уничтожение захоронения, – сказал Пендергаст. – Профсоюз строительных рабочих, насколько мне известно, тоже задает вопросы. В преддверии выборов мэру приходится отбиваться. Фирму «Моген – Фэрхейвен», как вы понимаете, этот шум совсем не радует. А вот и он... Легок на помине.
– Кто? – переспросил Смитбек, удивленный последними словами агента.
– Энтони Фэрхейвен, – ответил Пендергаст, кивая в сторону входа.
О'Шонесси проследил за взглядом Пендергаста и увидел у дверей зала человека гораздо более молодого, чем мог ожидать. Человек был похож на профессионального велосипедиста или альпиниста – такой же сухой, жилистый и в то же время атлетичный. Смокинг смотрелся на его груди и плечах столь органично, что казалось, будто Фэрхейвен в нем появился на свет. Еще большее изумление вызывало его лицо. Это было открытое лицо честного и порядочного человека, ничем не напоминающее портрет хищного и алчного бизнесмена с рынка недвижимости, нарисованный Смитбеком в «Таймс». Но самое удивительное произошло через несколько секунд. Прежде чем пройти в зал, Фэрхейвен посмотрел в их сторону и, поймав обращенные на него взгляды, широко и дружелюбно улыбнулся.
В размещенных на стенах динамиках послышалось шипение, и квартет, пиликавший в этот момент «Сказки Венского леса», умолк. Сделав это, естественно, вразнобой. На подиуме какой-то мужчина проверял звук. Мужчина удалился, и над толпой в зале повисла тишина. Через несколько секунд на возвышение поднялся и подошел к микрофону немолодой человек в строгом вечернем костюме. Это был серьезный, чрезвычайно интеллигентного и аристократичного вида мужчина. Мужчина держался непринужденно, но в то же время с большим достоинством. Одним словом, он олицетворял собой то, что так ненавидел О'Шонесси.
– Кто это? – спросил полисмен.
– Достопочтенный доктор Фредерик Коллопи, – ответил Пендергаст. – Директор музея.
– Его жене двадцать девять лет, – прошептал Смитбек. – Вы можете в это поверить? Это чудо, что он вообще способен найти свой... Взгляните, вот и она. – Журналист показал на молодую, исключительно привлекательную женщину, стоявшую чуть в стороне от подиума.
В отличие от всех остальных дам, облаченных преимущественно в черное, на супруге директора было платье изумрудного цвета. Головку мадам Коллопи украшала элегантная алмазная тиара. От подобного сочетания просто захватывало дух.
– Боже, – прошептал Смитбек. – Сногсшибательная женщина.
– Надеюсь, что парень держит в тумбочке пару сердечных таблеток, – пробормотал О'Шонесси.
– Пожалуй, я дам ему свой телефон, чтобы он мог позвать меня на подмогу, когда выдохнется, – произнес журналист.
– Добрый вечер, дамы и господа, – начал Коллопи. Говорил он низким голосом, торжественно, но без всякого нажима. – Будучи еще молодым человеком, я занялся классификацией приматов, или, если хотите, больших обезьян...
Уровень шума в зале уменьшился, но полностью разговоры не прекратились. «Это сборище, похоже, больше интересуется жратвой и выпивкой, а не болтовней об обезьянах», – подумал О'Шонесси.
– ...и я столкнулся с проблемой. Куда поместить человека? Являемся ли мы приматами? Являемся ли мы большими обезьянами, или мы есть нечто иное? Этот вопрос требовал...
– А вот и доктор Келли, – сказал Пендергаст.
Смитбек повернулся с выражением радостного ожидания на лице. Однако девушка с волосами медного цвета прошествовала мимо журналиста, даже не удостоив его взглядом.
– Послушай, Нора! Я весь день пытался тебя найти!
О'Шонесси немного понаблюдал за тем, как писака семенит за девицей, а затем посвятил все свое внимание самодельному сандвичу с ветчиной и сыром. Его радовало, что он зарабатывает себе на хлеб не так, как эта публика. Как только они это выносят? Переминаться с ноги на ногу и болтать с теми, кого никогда не видели раньше и никогда не встретят в будущем, пытаясь при этом в обязательном порядке изобразить свой интерес к происходящему. О'Шонесси не мог представить, что существуют люди, которым подобного рода тусовки способны доставить удовольствие.
– ...наши ближайшие родственники...
Смитбек уже вернулся. На груди его смокинга виднелись обширные пятна от взбитых сливок и «рыбьих яиц». Вид у парня был невеселый.
– Произошел несчастный случай? – сухо поинтересовался Пендергаст.
– Да... Можно и так сказать.
О'Шонесси поднял глаза и увидел, что Нора надвигается на ретировавшегося Смитбека. Ей, судя по ее виду, тоже было невесело.
– Нора... – завел снова Смитбек.
– Как ты мог? – с яростью спросила девушка. – Это была доверительная информация!
– Пойми, Нора, я сделал это только ради тебя. Неужели ты этого не понимаешь? Теперь тебя никто не посмеет...
– Ты же обещал, а я тебе поверила! Боже, не могу представить, что меня так кинули! – Она посмотрела в сторону, а затем снова обернулась к нему и с удвоенной яростью выпалила: – А может быть, это месть за то, что я отказалась поселиться в этой треклятой квартире?!
– Нет, Нора, нет. Совсем напротив. Я хотел тебе только помочь. Клянусь, что в конечном итоге ты будешь меня благодарить...
Бедняга выглядел совсем беспомощным, и О'Шонесси его даже пожалел. Парень явно влюблен в девчонку и своей дурацкой статьей теперь все погубил.
– А вы! – неожиданно повернувшись к Пендергасту, чуть ли не выкрикнула Нора.
Пендергаст вскинул брови и осторожно поставил тарелку с блинами на стол.
– Шныряете вокруг музея. Вскрываете замки. Всюду сеете подозрения.
– Если я невольно явился для вас причиной неприятностей, – с поклоном произнес Пендергаст, – прошу принять мои глубочайшие извинения.
– Неприятностей? Да они намерены меня просто распять. И вот статья в сегодняшней газете. Я вас убью! Я вас всех поубиваю!
Последние слова были произнесены настолько громко, что многие из публики уставились на нее, перестав обращать внимание на оратора, все еще бубнившего о классификации больших обезьян.
– Улыбнитесь, – сказал Пендергаст. – С нас не сводит глаз наш общий друг Брисбейн.
Нора бросила взгляд через плечо. О'Шонесси тоже посмотрел в сторону подиума и увидел ухоженного мужчину – высокого, с блестящими, напомаженными волосами. Мужчина, не скрывая своего недовольства, смотрел в их сторону.
Нора покачала головой и, понизив голос, сказала:
– Господи, ведь я даже не имею права с вами говорить. До сих пор не верю, что вы смогли поставить меня в подобное положение.
– Тем не менее, доктор Келли, мне необходимо с вами побеседовать, – ласково произнес Пендергаст. – Встретимся завтра в заведении, именуемом «Чай и женьшень Тен Рена». Магазинчик находится на Мотт-стрит, дом номер семьдесят пять. В семь часов вечера, если не возражаете.
Девушка обожгла агента ФБР сердитым взглядом и отошла. Почти сразу после этого рядом с ними оказался Брисбейн.
– Какой приятный сюрприз, – произнес он тоном, в котором можно было уловить арктический холод. – Агент ФБР, полицейский и репортер. Вот уж поистине не святая троица.
– Как поживаете, мистер Брисбейн? – слегка склонив голову, спросил Пендергаст.
– В лучшем виде.
– Счастлив это услышать.
– Я не помню, что видел ваши имена в списке приглашенных. В первую очередь ваше имя, мистер Смитбек. Как вам удалось проскользнуть мимо охраны?
– Сержант О'Шонесси и я находимся здесь по делам службы. Что же касается мистера Смитбека, то он, по моему мнению, только и ждет, чтобы его вывели отсюда за ухо. Представляете, какой материал появится после этого в ночном выпуске «Таймс»?
– Обязательно, – радостно кивнул Смитбек.
Фальшивая улыбка словно замерзла на лице Брисбейна. Он посмотрел на Пендергаста, а затем перевел взгляд на Смитбека.
– Разве ваша мама не учила вас, что икру следует отправлять в рот, а не на манишку? – спросил он и удалился.
– Кретин, – пробормотал журналист.
– Не стоит его недооценивать, – ответил Пендергаст. – За ним стоят «Моген – Фэрхейвен», музей и мэр. И он вовсе не кретин.
– Конечно. Но и я не вошь какая-нибудь, а репортер «Нью-Йорк таймс».
– Не надо заблуждаться. Боюсь, что даже этот высокий пост не всегда способен вас защитить.
– ...а теперь, не теряя времени, пора открыть доступ в последнее творение музея – зал приматов...
О'Шонесси увидел, как при помощи ножниц-переростков разрезали красную ленту. В зале раздались жидкие аплодисменты, и публика потянулась к открытым дверям нового зала.
– Пойдем? – глядя на О'Шонесси, спросил Пендергаст.
– Почему бы и нет, – ответил полицейский. Во всяком случае, это было лучше, чем торчать в опостылевшем зале приемов.
– На меня не рассчитывайте, – сказал Смитбек. – Я видел столько подобных выставок, что мне хватит на всю оставшуюся жизнь.
– Уверен, что мы снова встретимся, – бросил Пендергаст, тряся со всей сердечностью руку репортера. – Очень скоро.
О'Шонесси показалось, что перспектива новой встречи не очень воодушевила журналиста.
Вскоре они прошли через двери. Публика разгуливала по просторному помещению, вдоль стен которого находились диорамы. Чучела горилл, шимпанзе, орангутангов и разнообразной обезьяньей мелочи, включая лемуров, были представлены в их естественной среде обитания. Несмотря на сильное внутреннее сопротивление, О'Шонесси пришлось признать, что диорамы сделаны просто изумительно. Они казались магическими окнами в иные, далекие миры. Как эти уроды смогли добиться такого эффекта? Впрочем, уроды здесь ни при чем. Это сделали научные работники и художники. Типы вроде Брисбейна были сухостоем в этом лесу.
О'Шонесси решил, что обязательно сюда вернется, чтобы разглядеть все внимательно и неторопливо. И вообще стоит почаще заглядывать в музеи.
Он увидел, что у застекленного куба с болтающимся на ветке шимпанзе толпится особенно много зрителей. Оттуда раздавался шепот и доносились подавленные смешки. «Интересно, – подумал О'Шонесси, – почему именно этот шимпанзе произвел такой фурор?» Экспонат ничем не отличался от других, но именно он собрал вокруг себя зрителей. Полицейский огляделся по сторонам и увидел, что Пендергаст в дальнем конце зала с увлечением изучает какую-то крошечную обезьянку. Любопытная личность. И довольно пугающая, если серьезно подумать.
О'Шонесси направился к стеклянному кубу и остановился в заднем ряду зрителей. Некоторые из них шептались, иные делали все, чтобы подавить смех, а часть покачивала головами, выражая свое неодобрение. Одна из дам отчаянно махала рукой, призывая охранника. Увидев, что среди них находится полицейский, зеваки расступились, открывая путь представителю правоохранительных органов.
Сделав пару шагов вперед, О'Шонесси увидел прикрепленную к стеклу пояснительную табличку. Она была сделана из мореного дуба, и на ней золотыми буквами значилось:
РОДЖЕР К. БРИСБЕЙН-ТРЕТИЙ
ПЕРВЫЙ ЗАМЕСТИТЕЛЬ ДИРЕКТОРА
