Эпилог
Волшебное зелье

Осень плавно перешла в зиму. Время снегопадов еще не наступило, день был морозным и солнечным. В начале декабря воздух в Нью-Йорке настолько чист, что кажется хрустальным. Нора Келли, держа за руку Смитбека, шагала по Риверсайд-драйв и смотрела на Гудзон. Откуда-то с верховьев реки уже приплыли первые льдинки. Гряда скал на нью-джерсийском берегу темнела на фоне солнечного неба, а серебристый мост Джорджа Вашингтона, казалось, парил над рекой.

Нора и Смитбек нашли себе квартиру на Вест-Энд-авеню в районе Девяностых улиц. Когда Пендергаст связался с ними и пригласил встретиться в доме восемьсот девяносто один по Риверсайд-драйв, они решили пройти пешком пару миль, чтобы насладиться прекрасным декабрьским днем.

Впервые после отвратительного открытия на Кэтрин-стрит Нора чувствовала, что ее жизнь начинает возвращаться в нормальное, спокойное русло. Работа в музее шла успешно. Она получила все результаты радиоуглеродного анализа образцов из Юты. Теория о связях между анасази и ацтеками полностью подтвердилась. В Музее естественной истории прошла грандиозная чистка. За исключением Коллопи, все руководство полностью сменилось. Директор каким-то непостижимым образом не только сохранил свою репутацию, но даже сумел ее повысить. Коллопи предложил Норе занять высокий административный пост, на что она ответила вежливым отказом.

Несчастного Роджера Брисбейна выпустили на свободу. Ордер на его арест был признан недействительным за день до выборов мэра. Это произошло после того, как адвокат сумел доказать алиби клиента, а разъяренные члены Большого жюри вообще не нашли доказательств, связывающих его с ужасными преступлениями. Теперь Брисбейн судился с городом за необоснованный арест. Газеты продолжали кричать о том, что Хирург все еще на свободе. Мэр проиграл выборы, а капитана Кастера разжаловали до рядового патрульного.

Газеты полнились статьями о неожиданном исчезновении Энтони Фэрхейвена, но все спекуляции на эту тему прекратились после того, как налоговая служба организовала рейд в его компанию. Все единодушно решили, что первопричиной исчезновения явились проблемы с уплатой налогов. Поговаривали о том, что Фэрхейвена видели на одном из Антильских островов потягивающим дайкири и читающим «Уолл-стрит джорнал».

Смитбек провел две недели к северу от Колд-Спринг в клинике Февершама, где его рану мастерски обработали и зашили. На полное исцеление ушло удивительно мало времени. Что касается Пендергаста, то тому пришлось перенести целый ряд операций полости живота и локтя. На восстановление агенту ФБР потребовалось несколько недель. Выйдя из клиники, Пендергаст исчез. Ни Нора, ни Смитбек не получали от него никаких вестей. Вплоть до этого таинственного приглашения.

– Не могу поверить, что мы снова туда направляемся, – сказал Смитбек, шагая на север.

– Брось, Билл. Неужели тебе не интересно, что хочет сказать нам Пендергаст?

– Конечно, интересно. Только я не понимаю, почему это нельзя сделать в каком-нибудь другом месте. Например, в ресторане.

– Уверена, что у него окажутся на это веские причины. И мы их узнаем.

– Не сомневаюсь, что окажутся. Но, как только он предложит мне глотнуть коктейля из масонской посуды Ленга, я немедленно ухожу.

Вскоре вдалеке они увидели старый дом. Даже в ярком солнечном свете он казался мрачной обителью привидений. Его окружали сухие, лишенные листьев деревья, а смотревшие на запад черные окна верхнего этажа походили на пустые глазницы.

Нора и Смитбек не сговариваясь остановились.

– Ты знаешь, даже от одного вида этой кучи старого кирпича у меня от страха вываливаются кишки, – пробормотал Смитбек. – Когда Фэрхейвен уложил меня на этот стол и я ощутил прикосновение скальпеля к спине...

– Билл, умоляю...

Посвящая ее в жуткие подробности, Смитбек получал громадное удовольствие.

Он обнял ее за плечи. Голубой костюм от Армани, который он так любил, теперь висел на нем несколько свободно. Пережитые страдания не прошли даром. Журналист сильно похудел, его лицо приобрело несвойственную ему ранее бледность, а вокруг глаз появились горькие морщинки.

Продолжая идти на север, они перешли через Сто тридцать седьмую улицу. С нее в старинный особняк когда-то въезжали экипажи, но сейчас въезд по-прежнему был завален кучами принесенного ветром мусора. У въезда Смитбек снова остановился. Нора, проследив за взглядом журналиста, догадалась, что тот смотрит на разбитое окно второго этажа. Несмотря на всю свою внешнюю браваду, Смитбек побледнел еще заметнее. Немного потоптавшись на месте, он решительно зашагал вслед за Норой.

Подойдя к двери и постучав, они стали ждать. Прошла минута. Затем вторая. Смитбек и Нора продолжали ждать. Затем дверь со скрипом отворилась, и они увидели перед собой Пендергаста. Руки агента скрывали резиновые перчатки, а его элегантный костюм был усыпан известковой пылью. Не говоря ни слова, он повернулся, и гости последовали за ним по гулким коридорам в направлении библиотеки. Расставленные вдоль коридоров переносные галогенные лампы освещали холодным белым светом внутренности старого дома. Несмотря на яркое освещение, Нору не оставляло чувство страха. Отвратительный запах разложения исчез, и его сменил легкий аромат химических моющих средств. Интерьер изменился почти до неузнаваемости. Со стен исчезли деревянные панели, шкафы стояли открытыми. Водопроводные и газовые трубы стали доступными взгляду, а часть их даже демонтировали. Доски пола во многих местах были сняты. Казалось, что дом просто разбирали по частям.

С находящихся в библиотеке скелетов и чучел были сняты все скрывавшие их покровы. Освещение здесь оказалось более скудным, но Нора увидела, что половина полок опустела, а на полу ровными рядами стояли пачки книг. Пендергаст, лавируя между книгами, подошел к камину у дальней стены и лишь после этого повернулся к ним лицом.

– Доктор Келли, – произнес он, чуть склонив голову, – мистер Смитбек, я рад видеть вас в полном здравии.

– Ваш доктор Блум не врач, а художник, – сказал Смитбек с несколько преувеличенной сердечностью. – Надеюсь, он принимает страховые полисы «Блю кросс»? Мне еще предстоит увидеть его счет.

Пендергаст едва заметно улыбнулся. В библиотеке снова повисла тишина. Но на сей раз ненадолго.

– Итак, почему мы оказались здесь, мистер Пендергаст? – спросила Нора.

– Вам обоим пришлось пройти через ужасные страдания, – ответил Пендергаст, стягивая с рук перчатки. – Через такие страдания, которые большинство людей не смогли бы вынести. И я в некотором роде считаю себя виноватым в том, что вам довелось пережить.

– Именно для таких случаев и придуманы завещания, – вставил Смитбек.

– За последние недели мне удалось кое-что узнать. Многим, увы, помощь уже не нужна. Это Мэри Грин, Дорин Холландер, Мэнди Экланд, Рейнхарт Пак, Патрик О'Шонесси. Но вам полное знание того, что произошло – никто, кроме вас, об этом никогда узнать не должен, – поможет, как я надеюсь, избавиться от преследующих вас демонов.

После этих слов снова наступила тишина.

Первым ее нарушил Смитбек.

– Продолжайте, – произнес он совсем другим тоном.

Пендергаст перевел взгляд с Норы на Смитбека, а затем снова посмотрел на девушку.

– С самого детства Фэрхейвена преследовала мысль о смертности человека. Его старший брат Артур умер в шестнадцать лет от синдрома Хатчинсона – Гилфорда.

– Маленький Артур, – сказал Смитбек.

– Верно, – подтвердил Пендергаст, бросив на журналиста полный любопытства взгляд.

– Синдром Хатчинсона – Гилфорда? – переспросила Нора. – Никогда о таком не слышала.

– Известен также как прогерия. Рожденные нормальными дети вдруг начинают стремительно стареть. Их рост прекращается. Волосы седеют, а затем выпадают. Обычно они лишены бровей и ресниц, а их глаза кажутся непомерно большими по отношению к черепу. Кожа становится коричневой и морщинистой. Все длинные кости теряют кальций. Как правило, еще в юношеском возрасте их тело превращается в тело старика. Они начинают страдать атеросклерозом, у них часто случаются инсульты и инфаркты. Артур Фэрхейвен, например, скончался от инфаркта в возрасте шестнадцати лет.

Его брат увидел весь цикл человеческой жизни, спрессованный в несколько лет непрерывного ужаса. Оправиться от пережитого потрясения он так никогда и не смог. Мы все боимся смерти, но у Энтони Фэрхейвена этот присущий всем страх превратился в навязчивую идею. Он обучался медицине, но через два года был вынужден покинуть учебное заведение за проведение каких-то несанкционированных экспериментов. Я все еще не оставил надежду узнать, в чем именно они состояли. Оставив учебу, он по определению должен был пойти в семейный бизнес, целиком связанный с недвижимостью. Он экспериментировал с пищевыми добавками, сидел на диетах, глотал витамины, лечился на водах в Германии и посещал финскую сауну. Уповая на христианскую догму о вечной жизни, Фэрхейвен стал человеком религиозным, но на тот случай, если его молитвы не будут услышаны, он решил немного подстраховаться. Религиозное рвение он дополнял интересом к достижениям науки, медицины и изучению естественной истории. Фэрхейвен стал финансовым спонсором каких-то малоизвестных медицинских учреждений, финансировал медицинскую школу Колумбийского университета и, конечно, Американский музей естественной истории, Кроме того, он на свои средства основал клинику «Маленький Артур», где проводились исследования редких детских заболеваний.

Мы не можем сказать, когда он впервые узнал о Ленге. Фэрхейвен, проводя много времени в архивах музея в поисках материалов для исследований, в какой-то момент наткнулся на материал о моем предке. Мы не знаем, какого рода документы он обнаружил, но именно из них Фэрхейвен впервые узнал о характере экспериментов доктора Ленга и о том месте, где находилась его первая лаборатория. Наконец-то он узнал о человеке, который занимался продлением жизни! Вы легко можете представить, как отреагировал Фэрхейвен на это открытие. Во-первых, он должен был выяснить, преуспел ли доктор Ленг в своем занятии. Именно это и явилось причиной смерти Пака. Старик был единственным, кто знал о частых визитах Фэрхейвена в архив. Он был единственным, кто знал, что именно разыскивает Фэрхейвен. Вначале это не имело никакого значения. Но ситуация коренным образом изменилась, когда мы обнаружили письмо Шоттама. Даже случайное упоминание Паком о визитах Фэрхейвена в архив сразу бы заставило нас подумать о том, что они каким-то образом связаны с Ленгом. А это, в свою очередь, сделало бы Фэрхейвена главным подозреваемым. Заманивая вас в архив, доктор Келли, Фэрхейвен рассчитывал убить одним ударом двух зайцев. Ваша весьма эффективная деятельность представляла для него огромную опасность.

Но я, кажется, несколько опережаю события. Узнав о работе Ленга, Фэрхейвен прежде всего спросил себя: насколько преуспел доктор в реализации своих планов? Или, иными словами, жив ли все еще Ленг? Фэрхейвен приступил к активным поискам. Начав разыскивать Ленга, я все время чувствовал, что кто-то постоянно опережает меня на один шаг.

К сожалению, Фэрхейвену удалось узнать о месте, где когда-то жил Ленг. Он пришел туда, и представьте восторг этого человека, когда он увидел, что мой двоюродный прадед все еще здравствует. Он воочию убедился в том, что попытка Ленга продлить свою жизнь увенчалась полным успехом. Ленг хранил секрет, к обладанию которым всю жизнь так отчаянно стремился Фэрхейвен.

Фэрхейвен попытался заставить Ленга выдать свою тайну. Но, как мы знаем, Ленг отказался от реализации своего главного плана. И теперь я выяснил, почему это произошло. Изучая документы в его лаборатории, я увидел, что Ленг резко прекратил работу. Это случилось сразу после первого марта тысяча девятьсот пятьдесят четвертого года. Я долго размышлял над тем, какое значение могла иметь эта дата. Но затем я понял. Это был день «Браво».

– День «Браво»? – эхом откликнулась Нора.

– День, когда на атолле Бикини взорвали первую водородную бомбу «Браво». Мощность взрыва составила пятнадцать мегатонн, а диаметр огненного шара достиг четырех миль. Ленг был убежден в том, что, создав термоядерную бомбу, человечество обрекло себя на неминуемую гибель и уничтожит себя гораздо эффективнее, чем это мог сделать он. Технический прогресс решил его проблему, и Ленг прекратил поиск совершенного яда. Теперь он мог спокойно стареть и умереть, зная, что исцеление Земли от чумы, именуемой человеческой расой, есть всего лишь дело времени.

Итак, к тому времени, когда Фэрхейвен его нашел, Ленг не принимал эликсира уже много лет. С марта тысяча девятьсот пятьдесят четвертого года, если быть точным. Доктор очень постарел и, возможно, хотел умереть. Как бы то ни было, но он даже под страшными пытками отказался сообщить формулу. Фэрхейвен перегнул палку, и Ленг умер.

Но у Фэрхейвена оставалась еще одна возможность. Он знал, где находилась старая лаборатория Ленга, содержащая бесценную информацию. Это могли быть человеческие останки и лабораторные журналы с результатами экспериментов. Лаборатория находилась в подвале Кабинета диковин Шоттама, и теперь над ней стояли жилые дома. Но для Фэрхейвена это не являлось препятствием. В силу своего положения и под предлогом программы городской реконструкции он скупил землю и снес все имевшиеся на ней строения. Строительные рабочие, с которыми я имел возможность побеседовать, сказали, что во время рытья котлована под фундамент Фэрхейвен не уходил со стройки. Он был вторым, кто проник в тоннель после того, как обнаруживший останки рабочий убежал. Нет никаких сомнений, что он нашел там дневники или лабораторные журналы Ленга. Позже он смог неторопливо изучить все найденные в тоннеле предметы, включая кости. Именно поэтому следы на старых костях и раны на свежих трупах практически идентичны.

Теперь, когда у Фэрхейвена оказались записи Ленга, он смог попытаться повторить эксперименты доктора в надежде пройти его путем. Но все его попытки были попытками дилетанта, и он оказался не в состоянии разобраться в истинной методике Ленга.

Пендергаст закончил рассказ, и в библиотеке воцарилась мертвая тишина.

– Не могу поверить, – сказал наконец Смитбек. – Когда я его интервьюировал, он показался мне таким уверенным в себе, таким... нормальным.

– Безумие может скрываться под разными масками, – ответил Пендергаст. – Мания Фэрхейвена скрывалась глубоко, очень глубоко, и не проявлялась открыто. Но когда подобная мания вырывается наружу, ее носитель мгновенно оказывается у врат ада. Фэрхейвен, похоже, был убежден, что формула продления жизни самой судьбой была предназначена ему. Забрав жизнь у Ленга, он начал верить в то, что он сам и есть Ленг – тот Ленг, каким, по его представлению, тот должен был быть. Он настолько отождествил себя с Ленгом, что даже перенял его манеру одеваться. В этот момент и начались убийства, имитирующие преступления далекого прошлого. Но это был иной вид имитации, и он не имел ничего общего с тем, что вы написали в своей статье, мистер Смитбек.

– Но почему он попытался убить вас? – спросил журналист. – Ведь он шел на огромный риск. Этого я так и не понял.

– Фэрхейвен умел заглядывать в будущее – в далекое будущее. Именно поэтому он добился успехов в бизнесе. И в силу этого обстоятельства он так боялся смерти. Когда мне удалось установить адрес Мэри Грин, он понял, что определение адреса Ленга для меня лишь вопрос времени. Фэрхейвен знал, что я приду в дом Ленга и все его усилия пойдут прахом. Я неизбежно установлю связь между современными убийствами, совершаемыми человеком, известным как Хирург, и старинными преступлениями, за которыми стоял Ленг. То же произошло и с Норой. Она шла по горячему следу, навещала дочь Макфаддена и обладала опытом археолога, которого я лишен. Одним словом, мы, по его мнению, должны были выйти на жилище Ленга. Это, как я уже сказал, было лишь делом времени. Хирург не мог нам позволить продолжать расследование.

– А О'Шонесси? Зачем было убивать его?

– Этого я себе никогда не прощу, – склонив голову, произнес Пендергаст. – Я отправил его с совершенно безопасным, как мне тогда казалось, поручением к «Аптекарю Нового Амстердама», где много лет назад Ленг покупал химикаты. Похоже, что О'Шонесси повезло и он нашел записи с регистрацией покупок за двадцатые годы прошлого века. То, что я назвал «везением», обернулось для нас большим несчастьем. Я не подумал тогда, что Хирург мог следить за каждым нашим шагом. Когда он понял, что О'Шонесси не только узнал, где Ленг приобретал реактивы, но и добыл старые журналы учета, Фэрхейвен его убил.

– Бедный Патрик, – сказал Смитбек. – Какая ужасная смерть.

– Поистине ужасная, – согласился Пендергаст преисполненным страдания тоном. – И вся ответственность за его гибель лежит на мне. Патрик был прекрасным человеком и хорошим полицейским.

Нора посмотрела на ряды переплетенных в кожу книг, истлевшие гобелены и висящие клочьями обои. Ее начала бить дрожь.

– Боже, – пробормотал Смитбек, покачивая головой, – и я обо всем этом не могу написать. – Журналист поднял глаза на Пендергаста и спросил: – И все же чем кончил Фэрхейвен?

– То, чего он больше всего страшился, свершилось. Его постигла смерть. В знак своего почтения к Эдгару По я замуровал останки бедняги в одной из ниш подземелья.

После этих слов в библиотеке снова повисло молчание, и снова ненадолго.

– А как вы намерены поступить с домом и со всеми коллекциями? – поинтересовалась Нора.

На губах Пендергаста заиграла легкая улыбка.

– После мучительного процесса вступления в наследство дом и все коллекции стали моей собственностью. Когда-нибудь часть этих диковин отправится в качестве анонимного дара в лучшие музеи мира. Но это произойдет очень не скоро.

– А что случилось с домом? Создается впечатление, что его просто разбирают на части.

– Этот вопрос вплотную подводит меня к последней просьбе, с которой я позволю себе к вам обратиться.

– И в чем же она состоит?

– Я прошу вас проехать со мной.

Следуя за новым владельцем особняка, они прошли по лабиринту коридоров к выходу. За дверью их уже ждал «роллс-ройс». В этом жалком, забытом Богом месте роскошная машина казалась совсем неуместной. Пендергаст распахнул дверцу.

– Куда мы едем? – спросил Смитбек.

– На кладбище «Небесные врата».

Путь от Манхэттена до запорошенных легким снежком холмов Вестчестера занял не более получаса. За все это время Пендергаст не произнес ни слова. Он неподвижно сидел, погруженный в собственные мысли. Они миновали кованые железные ворота и начали подъем по пологому холму. За первым холмом открылось второе возвышение, а за вторым и третье. Это был огромный город мертвых с множеством роскошных монументов и претенциозных гробниц. Машина остановилась в самом дальнем конце кладбища.

Пендергаст вышел из машины и повел их к ряду свежих могил. Это были насквозь промерзшие горы земли. Могилы располагались с геометрической точностью, и на захоронениях не было ни надгробий, ни цветов. Лишь в изголовьях в земле торчали металлические стержни. К стержням были приварены алюминиевые рамки с картонными табличками. На каждой табличке значился только номер. Номера уже размыло дождем, а картон промок. Кое-где на нем появились пятна плесени.

Они шагали вдоль ряда могил до тех пор, пока не оказались у номера 12. Пендергаст остановился у захоронения и довольно долго молча стоял рядом с ним, склонив голову и сложив ладони так, словно возносил молитву. Лучи тусклого зимнего солнца пробивались сквозь искривленные ветви дуба, а над холмом клубилась легкая дымка тумана.

– Где мы? – спросил Смитбек. – И чьи это могилы?

– В этом месте Фэрхейвен предал земле тридцать шесть скелетов с Кэтрин-стрит. Это был очень разумный шаг. Для того чтобы провести эксгумацию, требуется решение суда. Получить такое решение непросто, и на это требуется очень много времени. Лучше для Фэрхейвена могла быть только кремация. Но она запрещена законом. Фэрхейвен не хотел, чтобы кто-то мог получить доступ к скелетам. В могиле номер двенадцать, – Пендергаст показал на захоронение, – нашла упокоение Мэри Грин. Ушедшая из мира живых, но с недавнего времени уже не забытая.

Пендергаст сунул руку в карман и извлек из него листок бумаги, свернутый в тугую трубку. Затем он развернул листок и протянул его к могиле, как бы предлагая его лежащей в земле девочке. Листок слабо трепетал на ветру.

– Что это? – спросил Смитбек.

– Волшебное зелье.

– Что?

– Формула Ленга для продления человеческой жизни. Формула усовершенствованная и не требующая для получения нужной субстанции доноров в виде человеческих существ. Именно поэтому он перестал убивать в тысяча девятьсот тридцать пятом году.

В неожиданно наступившей тишине Нора и Смитбек обменялись взглядами.

– Ленгу в конечном итоге удалось разработать формулу. Это стало возможным лишь в тридцатые годы, когда он получил доступ к некоторым синтетическим наркотическим веществам и иным новейшим достижениям биохимии. Одним словом, эта формула не требовала человеческих жертв. Ленг не получал удовольствия от убийств. Он был ученым. Убийства для него были лишь печальной необходимостью. Этим Ленг отличался от Фэрхейвена, явно наслаждавшегося агонией своих жертв.

Смитбек с изумлением смотрел на листок.

– Вы хотите сказать, что в ваших руках сейчас находится формула вечной жизни? – спросил он.

– Вечной жизни, мистер Смитбек, не существует. По крайней мере в этом мире. Это вещество продлевает жизнь человека, но на какой срок, я не знаю. Видимо, до ста лет. Возможно – и больше.

– Где вы нашли формулу?

– Она была спрятана в доме. Как я и предполагал. Я был уверен, что Ленг ее не уничтожил и сохранил хотя бы один экземпляр для себя. – Внутренняя борьба, развернувшаяся в душе Пендергаста, нашла отражение и на его лице. – Я был обязан найти ее. Если бы она попала в чужие руки, то...

Конец фразы повис в воздухе.

– Вы просмотрели формулу? – спросила Нора.

– Да.

– И?

– Это весьма несложный биохимический процесс, исходные материалы могут быть получены в любом хорошем магазине химических товаров. Необходимую реакцию органического синтеза может провести каждый обладающий умеренными способностями студент химического факультета. Лаборатория, правда, должна иметь хорошее оборудование. Но там есть один секрет. Необычный и весьма оригинальный ход, поэтому трудно предполагать, что открытие удастся повторить. Во всяком случае, в обозримом будущем.

– И как вы... и как мы поступим с этим открытием? – спросил Смитбек после довольно продолжительного молчания.

Как бы в ответ на этот вопрос над левой рукой Пендергаста взметнулся язычок огня. Тонкая золотая зажигалка горела желтым неярким пламенем. Не говоря ни слова, агент Пендергаст поднес краешек листа к зажигалке.

– Стойте! – крикнул Смитбек, бросаясь к агенту ФБР.

Тот отвел руку с горящим листком и отступил в сторону.

– Подумайте! Вы не имеете пра...

– Я много думал об этом, – ответил Пендергаст. – В течение тех шести недель, когда я искал формулу, я занимался только тем, что думал. Эта формула, к моему величайшему стыду, является порождением одного из Пендергастов. Ради нее умерло множество людей. Тех безымянных, имена которых в отличие от имени Мэри Грин никто никогда не узнает. Я нашел этот листок, и я должен его уничтожить. Поверьте, это единственный правильный исход. Ничто порожденное ценой подобных страданий не имеет права на существование.

Пламя добралось до противоположного края листка. Пендергаст разжал пальцы, и крошечный, не успевший сгореть уголок бумаги превратился в прах, еще не долетев до земли. Пендергаст аккуратно вдавил пепел в холмик на могиле Мэри Грин. Когда он отошел в сторону, на желтой земле не осталось ничего.

– Не могу поверить! – воскликнул, схватившись за голову, потрясенный журналист. – Неужели вы привезли нас сюда, чтобы продемонстрировать это?

Пендергаст утвердительно кивнул.

– Но зачем?

– Я не имел права делать без свидетелей то, что сейчас сделал. Это слишком важная акция. Ваше присутствие необходимо хотя бы ради истории.

Нора посмотрела на Пендергаста и увидела на лице агента не только проявление раздирающего его внутреннего конфликта, но и бесконечную скорбь – полное истощение духа.

У Смитбека был совершенно несчастный вид.

– Вы хоть понимаете, что натворили? – спросил он. – Вы только что уничтожили самое грандиозное открытие в истории медицины.

Агент ФБР заговорил снова. Он говорил тихо, почти шепотом:

– Неужели вы не видите? Эта формула уничтожила бы мир. У Ленга на руках уже было средство реализовать свою главную цель. Если бы он сделал свое открытие общедоступным, человечеству пришел бы конец. Ему просто не хватило объективности, чтобы это увидеть.

Смитбек ничего не ответил.

Пендергаст печально взглянул на журналиста, а затем обратил взор на могилу. Он стоял сгорбившись, с опущенной головой и опавшими плечами.

Нора все время молча стояла сзади, слушая и наблюдая. И теперь она заговорила:

– Я все понимаю и хорошо представляю, насколько трудно вам было принять подобное решение. Но вы поступили правильно.

Пока она говорила, Пендергаст не отрываясь смотрел в землю. Затем он медленно поднял голову и взглянул прямо в глаза девушке. Возможно, это была всего лишь игра воображения, но ей показалось, что после ее слов выражение отчаяния и муки стало не таким кричащим.

– Спасибо, Нора, – едва слышно сказал он.