Игорь
Идея Деда была бредовой и вместе с тем не лишенной смысла. Все знают о его странной привязанности к чертовым портретам, эксцентричности, граничащей с безумием, и умении держать данное слово. Если Дед прилюдно объявит, что женится, то…
Бред, причем бред опасный, но белобрысая согласится, во-первых, из-за денег, во-вторых, потому что Деду отказать невозможно. Ну а что в этой ситуации остается делать Игорю? Покорно ждать, когда убийца попытается избавиться от новоявленной невесты? Поймать на месте преступления? А если что-то пойдет не по плану и белобрысую убьют?
– Мне хотелось бы поговорить с вами. – Ольгушка подошла неслышно, остановилась в трех шагах и замерла.
– Добрый день, – Игорь выдавил из себя улыбку. – Присаживайся.
Она села на самый краешек скамьи, длинная юбка шелковым водопадом обрисовывала стройные ноги, голубая блузка подчеркивала болезненную белизну кожи, распущенные волосы пепельным пухом лежали на плечахх. Она красивая, но… отчего-то красота эта не вызывала никаких мыслей, кроме острого чувства вины.
– Мне… неудобно обращаться, но… мама… она переживает. – Ольгушка глядела в землю, Игорь тоже поглядел, обыкновенная трава, синие незабудки и рыжий муравей…
– Мама просила, чтобы вы… попытались… понять ее. Что если вдруг… пожелаете получить развод, то она не против, – выпалив неприятную фразу на одном дыхании, Ольгушка вздохнула с облегчением и даже улыбнулась. Раньше она очень часто улыбалась.
– А ты?
– Что я? – Худенькие плечи испуганно вздрогнули.
– Ты будешь против? – Ну вот, зря он спросил, теперь расплачется или молча уйдет, чтобы несколько дней избегать его… всех их. Родные тут же всполошатся, забегают, начнут пенять за невнимательность и требовать, чтобы он вел себя иначе… а он не может иначе, не получается у него той сладкой доброты, которую щедро раздаривает Васька. Но Ольгушка не ушла и даже ответила:
– Не знаю… А как лучше?
– Лучше, чтобы эта тварь вообще никогда не переступала порог дома! – Голос Евгении Романовны разносился по дому. – И я… я привезла ее сюда…
– Наверное, это судьба. – Дед был безмятежно-счастлив, и Игорь в который раз подивился тому, с какой легкостью Иван Степанович актерствует. – И я благодарен тебе, Женечка, за твое участие и понимание.
– Она же… она же шлюха! Проститутка! Продажная тварь! Она из-за денег и…
– Вот только не надо говорить, что ты за Вадима по большой любви выходила. – Дед моментально отбросил былую мягкость, давая понять, что хамства в отношении будущей супруги не потерпит. – Напомнить? Провинциалка и москвич с младенцем на руках, горячий роман и ранняя беременность…
Евгения Романовна густо покраснела и, схватившись за грудь, прошептала:
– Боже мой… сердце…
– Сердца у тебя никогда не было, – парировал Дед. – А для всех в первый и последний раз объясняю, я не в маразме, я прекрасно понимаю, что речь идет о сделке, и вполне доволен ее условиями, прочие же вещи вас не касаются.
– И когда свадьба? – поинтересовалась Любаша. – Или вы гражданским будете?
– Недели через две. – Дед обвел собравшихся внимательным взглядом. – Думаю, отпразднуем в узком семейном кругу… хотя, если Сашенька хочет, то…
– Нет, спасибо. – Лучезарная улыбка, почти влюбленный взгляд – еще немного, и Игорь поверит в искренность чувств – и в подтверждение серьезности намерений жениха жемчужное ожерелье. Белые бусины влажно поблескивают, и хочется пощупать, убедиться, что они и вправду живые, теплые… настоящие.
Да, пожалуй, единственное, что здесь настоящего, это ожерелье, Дед специально заказал, правдоподобности ради.
Молчание, затянувшаяся пауза… Любаша разглядывает ногти, тетушка Берта нервно мнет кружевной платочек, мать сидит, вцепившись в Васькину руку, бледна и растеряна… Васька хмурится, Евгению Романовну прямо-таки трясет от злости, но при всем этом перечить Деду она не осмеливается.
– Свадьба – это ведь хорошо! – Ольгушка отбросила волосы назад. – Хочешь, я помогу тебе выбрать платье?
– Платье, господи, какое к дьяволу платье! – Василий пнул кресло. – Твоя жена – дура!
– А ты – хамло. – Игорю этот разговор был заранее неприятен, но избежать его не представлялось возможным. Впрочем, разговоров предстоит много, Васька – так сказать, первая ласточка, потом придет мать и тетушка Берта, и Любаша… и сестры ее, которые завтра подъехать должны.
– Нет, ну ты скажи, он и вправду решил на ней жениться? – Васька присел на стул и, достав из кармана щегольской брегет «под старину», постучал ногтем по корпусу. – Восемьдесят лет, в могилу пора, а он жениться…
– А не спеши хоронить.
– Ага, у нас есть еще здесь дела… песня такая есть, – пояснил Василий. – Нет, Гарик, ты вообще понимаешь, что происходит?
– Я понимаю, что это не наше с тобой дело.
– Не наше? – Василий удивленно приподнял бровь. – Ты что, и вправду настолько туп или просто делаешь вид, будто тебе по фигу? Да хотел бы трахать эту суку, трахал бы… хотя крупно сомневаюсь, что у него еще стоит… но жениться-то зачем?
– Сходи спроси.
– И выслушать чушь о Мадонне? Да Дед в маразм впал!
– Не ори.
– Боишься, что услышит? Ну да, конечно, ты ж у нас честный… – Однако Васька все-таки чуть сбавил тон. – Или думаешь, что на брачном ложе сдохнет поскорее? А деньги все тебе оставит… ты ж у нас любимчик. Только вот, Гарик, ошибаешься, эта сука быстро старика к рукам приберет, приголубит, приласкает, и вот уже вместо старого завещания – новое… или даже без завещания, жена-то – наследник первой очереди, а мы с тобой так, дальняя родня…
От распиравшей его злобы Васька начал краснеть, некрасиво, неровно, багровыми пятнами, которые появлялись на шее, выползая из-под белого воротничка рубахи, подымались вверх, на выбритые щеки, резко очерченные скулы и высокий лоб.
– Ну чего смотришь? Делать что-то надо…
– Что именно?
– Не знаю, – Васька поскреб переносицу. – А если объявить его недееспособным? Ну понятно же, что в таком возрасте только полоумные и женятся… и мания его… ну подумаешь, похожа… да я на любой трассе таких «похожих» десяток раскопаю, и дешевле выйдет. Или с ней что-нибудь… поговори, дай понять, что ловить тут нечего, пусть убирается, пока… – Васька осекся и, нервно улыбнувшись, поспешно добавил. – Ну… или еще денег предложить можно.
К вечеру Игорь тихо ненавидел всех: и Деда с его безумной идеей, и белобрысую, которая дала себя уговорить на эту авантюру, и себя самого, но более всех – собственных родственников.
Жадность. Зависть. Злоба. Деньги, которые на глазах уходят «из семьи», и всеобщая убежденность в том, что нужно что-то делать… и делать должен именно Игорь.
– Это абсолютно невозможный брак, – доказывала мать, то и дело прикладывая к глазам надушенный платок. – Нужно как-то повлиять… семья ведь против…
– Против, категорически против, – вторила тетушка Берта, обмахиваясь любимым веером. – Она же содержанка!
– И сумасшедшая, – поспешно добавила Евгения Романовна. – Она лечилась в том же… заведении, что и Ольгушка.
Слушать это было невыносимо тяжело, но Игорь слушал, вникал, продирался между словами и пытался уловить запах той, настоящей ненависти, что способна подтолкнуть к убийству. И в то же время сама идея начинала казаться все более несостоятельной.
С чего Дед решил, будто Марту убил кто-то из семьи? Кто? Матушка и тетя Берта? Бред. Они уже не молоды, но…
Но держат себя в форме, спортзал, бассейн, даже здесь ежедневные пробежки… пожалуй, физически они способны были бы. Господи, о чем он думает? Подозревает родную мать в убийстве? Но кто тогда? Васька? Любаша? Евгения Романовна?
Или все же кто-то посторонний? Тогда белобрысой ничего не угрожает и спустя две недели она, получив обещанный Дедом гонорар, уедет, а в дом вернется утраченное спокойствие.
А если Дед прав, то… от конкурентов принято избавляться.
– Игорь, твое равнодушие меня убивает! – заявила сегодня мать, и он подумал, что если кого здесь и убьют, то глупую и жадную Александру… но спустя пару часов выяснилось, что он ошибался.