Из письма Марка Шагала Иегуде Пэну в честь 25-летия творческой деятельности.

– Белла, – Мойша вытер выступившую на лбу испарину и облокотился о спинку кровати, – Белла, это был такой странный сон.

– Что? Любовь моя, что случилось? Расскажи мне! Не молчи же ты!

Несмотря на сжимавшие сердце тревожные предчувствия, Мойша слабо улыбнулся. Милая Белла! Жена, душа, муза. Его сердце. Только что темнокудрая головка безмятежно покоилась на подушке. И вот в глазах Беллы уже разгорается огонь тревоги. Или любви, согревающей их обоих все эти годы?

– Я видел белый лист бумаги, – облизнув пересохшие губы, сказал Мойша. – По нему скользило перо. Я писал письмо для моего учителя Иегуды Пэна. И я действительно ведь его отправлял! Помнишь, мы тогда еще были в России. Только обдумывали, как бы удрать от большевиков. И вот я вспомнил, что у Юрия Моисеевича юбилей.

Белла быстро кивнула:

– Конечно, помню. Ты показывал мне это письмо. В нем очень теплые, хорошие и искренние слова. Тебе не в чем себя упрекнуть. Ты сделал для своего учителя все, что мог. И не виноват, что из-за интриг пришлось покинуть училище. Пэну осталась мастерская. Он пользуется авторитетом. В этом и твоя заслуга, любимый. Но к чему это письмо?

Она замолчала, недоуменно пожала худенькими плечами, выступающими из кружевной пены ночной рубашки, потом добавила:

– Действительно, странный сон.

К горлу Мойши подступил комок. Внезапно вспомнилось окончание сна. Белый ангел, расправляя крылья, взмывает в бездонное небо Витебска. Он летит быстро, но все же можно успеть заметить, как тоненькая струйка крови орошает землю.

– Он умер, – растерянно сказал Мойша, и собственные слова заскребли по душе наждачной бумагой. – Он умер. Его больше нет. Это конец.

Белла вздохнула и, как всегда, невольно стала вторить его мыслям:

– Даже если это правда, милый, мы не сможем поехать на похороны. Нас просто не выпустят обратно. Вспомни, с каким трудом удалось выехать. Все. Обратного пути для нас уже нет…

Утро вечера мудренее. Даже если это утро декабрьского дня, больше похожего на март. Сырое, прохладное, серое до безобразия.

Проспав более двенадцати часов, Лика Вронская бросила взгляд на клубящийся за окнами своей московской квартиры густой туман и отчетливо поняла: она знает, с кем в паре орудует Кирилл Богданович.

Нино Кикнадзе!

А больше просто некому. Никто другой не имел ни малейшего представления о том, что у Лики есть знакомые, причастные к официальному следствию, что она намеревается проводить собственное расследование. Да, когда Седов взял ее с собой в квартиру, где было обнаружено тело Ивана Корендо, и Филипп, и его жена Даша, убитые горем, потрясенные до глубины души, тоже могли увидеть ее среди сотрудников милиции. Увидели, но что дальше? Эксперт, практикантка, понятая, да мало ли по каким причинам человек может присутствовать на месте трагедии. Никаких вопросов супружеская пара ей не задавала, а Седову в тот момент было не до объяснений. Они ведь даже имени ее не знали!

А Нино – совсем другое дело. Привычка рубить правду-матку в лицо сыграла с Ликой дурную шутку. Некрасивой женщине с восточной внешностью стало известно все.

Нино, судя по всему, ненавидела Ивана Корендо. Неудивительно, с учетом того, как он с ней обошелся. Она просто ждала случая, чтобы отомстить, и он представился. Возможно, в какой-то степени свою роль сыграло стечение обстоятельств. Желающая поквитаться за давние обиды женщина знакомится с молодым человеком, который ищет картину Шагала. Эта картина оказывается у Корендо. Скорее всего, по старой дружбе Иван Никитович разоткровенничался. Комплекс вины, давние доверительные отношения. Ничего удивительного, что Нино все узнала. И вот – вуаля, как говорят французы, – используя интерес Кирилла, она добивается желаемого.

Лика спрыгнула с постели и отправилась на кухню. Заливая убойную дозу кофе кипятком, она пробормотала:

– Моя проблема – излишняя доверчивость. Я была потрясена рассказом Нино. Я ей сочувствовала. Но если отбросить эмоции и все проанализировать, то что получается. Искренность? Откровенность? Да ни в коем случае! Она рассказала то, что рано или поздно нарыли бы оперативники. О том, что ей нравился муж покойной подруги, могли запросто вспомнить однокурсники. Или соседи. Да Филипп и Даша тоже со временем сообщили бы следствию эту информацию. Нино наносит упреждающий удар. Она сообщает лишь часть правды. И мастерски переводит стрелки на Дашу. И бедолага Седов терроризирует на допросах Филиппа. Кирилл Богданович убирает в Витебске Михаила Дорохова. Возможно, тот стал случайным свидетелем преступления. Нино и Кирилл явно поддерживали связь. Богдановича насторожили мои вопросы, имени своего я не скрывала, даже визитку, дура набитая, оставила. Он рассказал все это Кикнадзе, и та посоветовала со мной рассчитаться. И все. Витебская милиция разыскивает злодея, но никто даже не предполагает о связи моей смерти с Нино… И именно поэтому она все крутилась у дома Корендо. Какая там несчастная любовь! Правду говорят: преступника тянет на место преступления. Не думаю, что она сама его убила, скорее всего, это сделал Кирилл и смылся обратно в свой музей, чтобы не вызывать никаких подозрений. И тут прихожу я, спрашиваю про картину. Есть от чего разволноваться…

Расправившись с большой кружкой кофе, Лика приняла душ. Потом, поругиваясь, высушила длинные светлые волосы. Ей лично всегда нравились стильные стрижки, но ее бойфренды, и Паша, и Франсуа, категорически возражали против расставания в парикмахерской с длинной густой шевелюрой.

«Если бы мужчина хоть раз расчесал крашенные в платиновый блонд локоны ниже плеч, а потом полчаса проторчал с феном – он рассуждал бы по-другому. Но я предпочитала не ругаться из-за мелочей», – подумала Вронская, затягивая волосы в хвост.

Потом она включила компьютер. И, радуясь тому, что позаботилась об установке на машину эмвэдэшной системы поиска, ввела в окошки имя, отчество, фамилию, номер сотового телефона. Адрес Нино Кикнадзе высветился через секунду, с пометкой, что судимостей объект поиска не имеет.

– Мы это дело исправим, – со злостью процедила Лика, выключая компьютер. – Закатает ее Володька в тюрягу по полной программе.

Она отыскала ключи от «фордика», оделась, взяла рюкзак. И минуту размышляла: звонить ли Седову, с тем чтобы поставить его в известность о предстоящем визите?

Слушать его вопли не хотелось. Интуиция не посылала истошного сигнала SOS. И Лика подумала: «Ну, не убьет же она меня при встрече. А напарничек ее в Витебске. Все будет хорошо…»

Она сравнительно быстро добралась до станции метро «Университет», в районе которой находился дом Нино. И, бросив машину у обочины, подавила минутное искушение подойти к киоску с сигаретами.

Подъезд был оборудован домофоном. Лика набрала номер квартиры и долго слушала дребезжащие пронзительные трели. Через пять минут дверь распахнулась, из подъезда вышла пожилая женщина.

– Простите, вы мне не поможете? Я с Нино Вахтанговной договаривалась о встрече, но она что-то меня не впускает.

Женщина смерила Лику оценивающим взглядом и, видимо, сочла Вронскую не вызывающей подозрений особой.

– На работе она. С утра, как обычно, убежала. Вот, видите, и машины ее возле подъезда нет. Она через день в роддом ходит. А если вы договаривались и Нино не оказалось дома, то срочное, наверное, что-то случилось, вот ее и вызвали.

Лика вздохнула. Телефон врача уже был предусмотрительно внесен в телефонную книгу ее сотового, но звонить Кикнадзе не хотелось. Она просто откажется от встречи, вот и все. А Лике нужно увидеть ее глаза при упоминании имени эффектного музейного плейбоя. Да и вообще, пора уже завязывать с этими трупами и невыясненными моментами. Она должна переговорить с Нино, и если ее подозрения оправдаются, пусть Седов забирает дамочку и оформляет в места не столь отдаленные.

– А вы не подскажете, где именно она работает? Мне знакомая посоветовала к ней обратиться за консультацией. – Лика импровизировала на ходу и судорожно пыталась вспомнить все, что ей известно на тему акушерства и гинекологии. Но ничего путного в голову не приходило. – Мы с мужем хотим ребенка, но что-то все не получается и не получается, уже всех врачей обошли. Говорят, Нино Вахтанговна – очень хороший специалист.

Глаза случайной собеседницы потеплели.

– Ребеночек – это хорошо, – сказала она и очень подробно объяснила, как проехать к месту работы Кикнадзе.

В роддом Лику пускать не хотели. Бабушка-вахтерша мгновенно отложила вязанье и высыпала на Вронскую ворох информации.

– Приемные часы у врачей закончились, рожениц навещать нельзя, у нас карантин, и вообще, чем меньше народу здесь появляется, тем ниже риск занесения инфекции. Так что всего хорошего, девушка!

Лика извлекла из кармана рюкзака просроченное удостоверение и, постаравшись закрыть срок действия запаянной в пластик пресс-карты, заявила:

– Я журналист, мы договаривались о подготовке репортажа. Только вот номер кабинета Кикнадзе из головы вылетел.

– 206! А тапочки есть у вас? – не отставала вахтерша. – Если не взяли, то я вам дам. В обуви нельзя. Здесь вам роддом, а не проходной двор!

– Давайте я куплю у вас бахилы. Сколько они стоят?

– У нас, – в голосе женщины зазвучала гордость, – бахилы не продаются! И слава богу. От инхекции они не спасают!

Невольно поморщившись от неправильного произношения, Лика подумала: «Ну и ретроградное местечко!»

Потом она покорно сбросила в комнате вахтерши ботинки и, стараясь не растянуться в сланцах минимум сорокового размера, зашлепала по лестнице на второй этаж.

Нино Кикнадзде сидела за столом и что-то писала в карточке.

– Вы? Хотя мне почему-то казалось, что мы с вами еще встретимся.

От ее приветливого тона Вронскую передернуло. «Встретимся, блин. На похоронах моих встретимся!» – подумала она и утвердительно кивнула на вопрос о чае.

Полная фигура женщины в белом халате казалась и вовсе необъятной. Нино заварила крепкий чай, достала из ящика стола коробку рахат-лукума.

– Угощайтесь. Нас, медиков, благодарные мамочки балуют…

Отправив за щеку засыпанное сахарной пудрой, омерзительно приторное лакомство, Вронская все прикидывала, как лучше начать разговор. Но в душе кипела обида за пережитый в Витебске кошмар. Хотелось вцепиться мерзкой тетке в волосы!

Тем временем Нино разговорилась.

– Бывают же в жизни совпадения, – сказала она, позвякивая ложечкой в фарфоровой чашке. – Я подрабатываю в медицинском центре. И вы знаете, кто ко мне недавно пришел на вакуум? Даша Гончарова собственной персоной!

«Старые песни о главном, – со злостью подумала Лика. – Как ей только не надоест пудрить мне мозги!»

Но она нашла в себе силы ахнуть и изумиться.

– Да вы что!

– Разумеется, – Нино сделала глоток и звякнула чашкой о блюдце, ее руки заметно дрожали, – я отказалась. Подумать только – убивать ребенка Ивана. В глазах потемнело при одной мысли об этом.

– Знаете, – решилась Вронская, проглотив склизкий сладкий комок. – А я ездила в Витебск, пыталась там что-то разузнать про картину Шагала.

– И что?

– Ничего выяснить не удалось. Правда, меня чуть не убили. В номер гостиницы кто-то забрался. Я подозреваю сотрудника Музея Марка Шагала Кирилла Богдановича. Скажите, вы не знаете этого человека? Может, Иван Никитович вам что-нибудь про парня рассказывал? Слышали его фамилию?

Несмотря на отсутствие в вопросе прямых обвинений, темные глаза Нино сузились.

– Вон! – тихо сказала она. – Вон отсюда! Я к вам со всей душой, а вы тут намекаете непонятно на что.

– Ни на что я не намекаю! – возмутилась Лика. – Вы с Иваном Никитовичем были друзьями. И его убили. Меня удивляет, мягко говоря, ваша реакция. Разве вы не хотите, чтобы убийца оказался за решеткой?!

– Вон, – повторила Нино и, демонстративно отодвинув чашку, снова склонилась над карточкой.

Вронской не оставалось ничего, кроме как закрыть за собой дверь кабинета.

– А где можно будет прочитать статью? – щелкая вязальными спицами, поинтересовалась вахтерша.

Лика зашнуровала ботинки и удивленно посмотрела на женщину.

– Статью? Ах да… Вы знаете, пока не будет никакой статьи. Нино Вахтанговну вызвали на операцию, мы так и не успели толком поговорить.

Вахтерша недовольно поджала тонкие губы и назидательно заметила:

– Только тапочки в следующий раз захватите.

Кивнув, Лика отправилась к припаркованному возле роддома «фордику».

– Будут им, машина, тапочки, – забормотала она, копаясь в рюкзаке в поисках мобильника. – Тапочки будут и небо в клеточку. Уж я костьми лягу, а добьюсь своего. Не нравится мне лапша на ушах, это не мое любимое блюдо!

Наконец золотистый слайдер нашелся. Но набрать номер Седова Вронская не успела. Легок на помине, сам позвонил, и в салоне машины сладким голосом запел Эрос Рамазотти.

– Ты в Москве? Жива-здорова? Дело на сто миллионов! Тебе нужно подъехать…

Лика перебила поток следовательского сознания:

– Подожди! Я должна тебе кое-что рассказать. Я, кажется, поняла, кто убийца.

На том конце провода воцарилась напряженная тишина, и Вронская продолжила:

– Помнишь, я тебе говорила про Нино Кикнадзе? Так вот, она совершенно точно сговорилась с этим витебским хлыщом.

– Богдановичем? Он, кстати, исчез. А доказательства сговора?

– Я сейчас была у Нино. – Лика не без труда выдержала эффектную паузу. – И она меня выгнала при одном упоминании о Кирилле Богдановиче! И еще…

– Давай вечером все обсудим, – предложил Володя Седов. В его голосе явственно зазвучало разочарование. – Ты там особо самодеятельностью не увлекайся, хорошо? А то жалко будет, если и тебе башку проломят. И ты должна мне помочь. Ситуация патовая, сам я официально допрос проводить не могу, боюсь, проблемы возникнут. А информацию проверить надо. У тебя ручка есть?

Лика извлекла из рюкзака блокнот и быстро застрочила. Семирская Ирина Львовна, телефон, адрес…

– Сделано, шеф. Какие будут указания?

– Скажи, что ты интервью сделать хочешь. Про ее жизнь, про мужа. И так как бы невзначай поинтересуйся, что мадам думает по поводу супружеской верности.

– Седов! Я тебя умоляю! Да кто с журналистами откровенничает накануне предвыборной кампании. Хочешь, я тебе прямо сейчас скажу, что мне ответит твоя Ирина Львовна? Что мужа обожает со школьной скамьи. И мечтает жить с ним долго и счастливо и помереть в один день!

– И все-таки съезди, – ворчливо пробурчал следователь и отключился.

В прошлой, курящей жизни Лика бы затянулась сигаретой. Теперь же она отломила кусочек изумительного шоколада с ромом и орехами, с радостью отмечая, что отказ от курения, похоже, даже начинает доставлять удовольствие. Вкусовые ощущения некурящего человека превращают еду в удовольствие. Прожевав шоколад, она защелкала кнопками телефона.

– Простите, я не могу с вами встретиться на этой неделе, – приятным мелодичным голосом сказала жена депутата Семирского, выслушав суть Ликиной просьбы. – Муж сегодня возвращается из Белоруссии, и мы идем на прием в посольство. Завтра у меня уже запланировано интервью. А вот на следующей неделе я с удовольствием с вами пообщаюсь. Большое спасибо, что проявили интерес.

Отбросив телефон, Лика с досадой треснула по рулю.

– Машина! Машина! Что она мне сказала! – завопила Вронская. – Семирский приезжает из Белоруссии!

Она завела двигатель и нажала на газ.

Заляпанная грязью белая «девятка» тихонько отправилась следом за ее машиной, но Вронская не заметила преследования. Как и большинство представительниц прекрасного пола, за рулем Лика куда чаще подводила помадой губы, чем смотрела в зеркала.

Нехорошо радоваться болезни человека. Оперативник Паша в глубине души был полностью согласен с этим утверждением. И поэтому испытывал легкое чувство стыда. Петя загрипповал, ему дали больничный. Страдает, наверное, весь в соплях и с температурой. А Паша радуется его отсутствию, как ребенок, которого вдруг освободили от обязанности присматривать за младшим братом!

Он втиснулся в битком набитый людьми вагон метро и принялся мысленно оправдываться. «Петя все время рассказывает о том, как обстояли дела у него на участке. Постоянно поминает крепким словечком тех журналисток, которые его разыграли. Но больше всего напрягает, что Васильченко часто вынуждает отрываться от работы, хочет то есть, то пить, то в туалет ему приспичит. А опер – это гончая собака, которая взяла след. Ну и какой тут след, когда под ухом все время гундосят? Честное слово, я начинаю считать, что с моим четырехмесячным Степкой проблем на порядок меньше», – думал Паша, машинально разглядывая стройные бедра сидящей напротив девушки.

Пропесочив как следует своего напарника, Паша принялся перемывать косточки Филиппу Корендо. Тоже, понимаешь, учудил. Приобрел квартиру чуть ли не в пригороде Москвы. Конечно, район, наверное, отличный – лесочек, минимум людей и все такое. Но метро же туда не проведено. Вот теперь выходи на конечной станции и дальше делай что хочешь. Хорошо, если там ходят маршрутки. Или придется голосовать на трассе?..

Маршрутки к элитному жилому комплексу, как выяснилось, ходили. И даже автобусы, оптимистично уверяла табличка на остановке, должны были ездить с интервалом в пятнадцать минут.

Но, проторчав у метро более получаса, Паша окончательно пал духом. Нетипичные для декабря плюс пять, конечно, значительно облегчали процесс ожидания, но принципиально ситуацию не меняли.

Решив наплевать на церемонии и этикет, вместе взятые, Паша достал сотовый и набрал номер Филиппа Корендо. Тот сразу же согласился подъехать к метро.

– Нехило живет наследничек! – присвистнул оперативник, восхищенно разглядывая притормаживающий у обочины темно-зеленый «БМВ» последней модели – уже в «дутом» кузове, с чуть раскосыми фарами. – Если человек может себе позволить такое авто, чего ему еще желать, спрашивается!

– Здравствуйте! Что ж вы сразу не позвонили? Да, транспорт здесь отвратительно ходит, – сказал Филипп, когда Паша опустился на пассажирское сиденье. – Пристегнитесь, пожалуйста. Иначе мы с ума сойдем от писка машины!

– Умная тачка, – Паша нехотя защелкнул ремень. – И движок, чувствуется, мощный. «Бумер» – он и есть «бумер».

– Простите, – мягко перебил его Филипп. – А почему вы решили приехать? Что-то новое выяснилось по папе? До сих пор не осознаю, что его нет. Не понимаю, как так могло получиться…

– Новостей выше крыши, – пробормотал Паша, оценивая стереосистему. В правильной тачке – правильная музыка. Столько динамиков, что кажется, будто на живом концерте присутствуешь. – Только вот легче вам от этого не станет. Еще два трупа, вроде как имеющие отношение к вашему делу. Про смерть Антонины Сергеевой вы уже в курсе. Вам Седов потом звонил, чтобы побеседовать, но жена сказала, что вы в командировке.

Филипп кивнул и тяжело вздохнул.

– Да, пришлось уехать. На Украине товар застрял, таможня притормозила. Неделю там проторчал, и все без толку.

– Подмазать надо было кому следует.

– И это делал. А результата нет. Мне по бизнесу отец часто помогал. У него везде связи, везде знакомые. Папа такие ситуации разруливал за пять минут. Теперь на фирме полнейший бардак.

– А вы на Украину поездом ездили?

– Нет, на машине. А что?

Голос Филиппа мгновенно изменился, и Паша нахмурился. Все свидетели так нервно реагируют на самые нейтральные вопросы. А почему, спрашивается? Он ведь просто делает свою работу…

– То есть 24–26 ноября, а также 29 ноября вы были на Украине? – уточнил оперативник.

– Кажется, да. Точно, да. Я ведь вернулся позавчера, 2 декабря.

– А какой порядок пересечения российско-украинской границы? В паспорте отметки ставят?

– Уже нет. Карточки регистрационные заполняешь и отдаешь таможеннику. Но я не понимаю смысла ваших вопросов! – взорвался Филипп. – Вы что, меня подозреваете в чем-то? Знаете, меня поражают методы работы наших правоохранительных органов. Преступник не пойман до сих пор. Зато со мной и с Дашкой разговоры каждый день разговаривают!

Решив, что любые объяснения на эту тему лишь подольют масла в огонь, Паша молча изучал показавшийся слева от дороги квартал.

Отличные многоэтажки, красивые, кирпичные. Но жить в таком районе без машины не имеет смысла. Дочкам надо в школу, да и Татьяна сто процентов весь декрет дома не высидит, уже заговаривает о няне для Степки. И потом, не с зарплатой опера на такие квартиры губу раскатывать.

«Ничего, нам и в Таниной „двушке“ нормально живется, – подумал Паша. – У меня не жена, а солнышко. Хочется дать ей все самое лучшее. Но что поделаешь, не денежную работу выбрал».

Оперативник уже видел мельком супругу Филиппа, и тогда она ему жутко не понравилась. Холеная, холодная, надменная какая-то.

Но в домашней обстановке Даша производила совсем другое впечатление.

Паша прошел на кухню и улыбнулся. Как все знакомо! Процесс кормления в самом разгаре. Толстощекая малышка размазывает по тарелке кашу и косится на шоколадку, лежащую перед ней для стимулирования аппетита.

– Можно, я буду ребенка кормить? – спросила Даша. – А то Света такая хитрющая! Сейчас шоколад утянет и потом ни ложки не проглотит, как ни упрашивай!

– Кофе будете? – мрачно поинтересовался Филипп.

У него было такое лицо, что Паша отказался. Корендо-младший явно хотел не угостить незваного гостя кофе, а минимум спустить его с лестницы.

– Даша, у меня мало вопросов. Можете ли вы вспомнить, где были 24–26, а также 29 ноября?

Втолкнув в ротик дочери очередную ложку каши, Даша нахмурилась.

– Так, сейчас постараюсь вспомнить. 24-го у меня была коррекция ногтей.

«Плохо откорректировали, – подумал Паша, с опаской разглядывая длиннющие ярко-красные коготки. – Здесь бы садовые ножницы не помешали!»

– 25-го мы сидели со Светланкой дома. У няни там кто-то из родственников приболел, я ее отпустила.

– А 29 ноября?

Даша побледнела и быстро сказала:

– Я ездила по магазинам, подарки к Новому году выбирала.

Слишком быстро, слишком поспешно ответила. Волнуется?..

– Купили что-нибудь? – с деланым равнодушием поинтересовался Паша. – Да, выбрать подарки непросто.

Девушка явно сглотнула подступивший к горлу комок и выпалила:

– Нет, покупок не сделала. Не приглянулось как-то ничего.

– Все понятно, – Паша встал из-за стола. – Спасибо, что ответили на мои вопросы. Я доложу информацию следователю, и если он посчитает нужным что-либо уточнить, то с вами свяжется. Вы уж простите за беспокойство, но такой порядок.

– Я вас подвезу, – Филипп тоже встал.

– Не стоит. У вас возле дома шикарный спортивный магазин. Хочу заглянуть. Жена преподает аэробику и обожает всякие спортивные прибамбасы. Новый год же, действительно, не за горами!

Через полчаса, решив дилемму между тренажером для пресса и степпером в пользу последнего, Паша решительно подошел к парковке. В конце концов, порядок есть порядок. Водители обязаны оказывать помощь сотрудникам милиции. Сейчас он покажет свою «корочку» и без проблем доберется до метро.

Он шел вдоль ряда машин – как назло, водителей за рулем все не обнаруживалось – и думал о подозрительной реакции Даши на вопрос по поводу ее местонахождения 29 ноября, когда в Витебске был убит Михаил Дорохов.

Проводившая в командировку мужа девочка отправилась к любовнику или…

Закончить умозаключение оперативник не успел. Его внимание внезапно привлекла яркая детская курточка, смешная шапка с помпонами.

Залюбовавшись ребенком, Паша вдруг с удивлением понял: да это же Светланка. Рядом с девочкой женщина, не Даша, куда ниже и полнее жены Филиппа Корендо.

«Видимо, няня», – пронеслось у него в голове.

Парочка направилась в парк, и сразу же джип с тонированными стеклами медленно выехал со стоянки. Стекло бесшумно опустилось, оперативник даже успел рассмотреть лицо находящегося за рулем мужчины.

– Типичный зэк, – пробормотал Паша, пристально вглядываясь в номерной знак. – Но почему он наблюдает за Светланкой с таким умилением?! Что-то все-таки нечисто в этой на первый взгляд благополучной семейке…

Конференция, организованная в Вискулях по поводу 16-й годовщины распада Советского Союза, прошла как в тумане. Андрей Петрович Семирский говорил что-то, приличествующее случаю.

Дескать, поспешили, не сберегли, но кто знал. И потенциал СНГ, структуры, созданной прежде всего для цивилизованного развода между бывшими республиками некогда могучей страны, огромен. Его надо использовать более эффективно, с учетом новых геополитических реалий, укрепляя прежде всего экономические связи.

Словесный мусор. Водка, сало, драники. Ночные прогулки по Беловежской пуще, величественной, чарующей. Невозмутимые зубры, исподлобья поглядывающие через бревна вольера. «Молодость моя, Белоруссия» – до полного срыва голосовых связок.

Андрей Петрович прилежно участвовал во всех официальных и неофициальных мероприятиях, но привычного удовольствия не получал.

Что происходит в Москве? Все ли тихо и спокойно? А вдруг газетчики уже обо всем пронюхали и сейчас в желтой прессе смакуют подробности?

«Вот дурак, Интернетом пользоваться так и не научился, – постоянно ругал себя Семирский. – Здесь полно компьютеров, но как признаться, что я в этой сфере дуб дубом? А что, если журналисты узнают, что я „чайник“? Российские, белорусские – какая разница. Оправдывайся потом!»

Иногда он звонил руководителю пиар-службы Машеньке по совершенно надуманным предлогам. Не спрашивать же было напрямую, что пишут газеты. Он рассчитывал, что если что-то случилось, то Маша скажет, не может не сказать. Однако тон молодой женщины был предельно сухим и деловым. Она отвечала на вопросы Андрея Петровича и вежливо прощалась.

Еще он изводил звонками жену. Ирина Львовна дулась, дулась заслуженно, и от всего этого на душе было муторно, и страх парализовал мысли, погружал в тревожный туман подозрений…

Он не помнил, когда еще рядовое мероприятие оказывалось таким изматывающим. Когда с такой радостью мчался в кортеже в аэропорт. В Белоруссии делегацию Госдумы принимали по высшему разряду, от мигалок здесь никто и не думал отказываться, и машины сопровождения позволили доехать до аэропорта Минск-2 очень быстро.

«Что же самолет летит так медленно?» – думал Семирский, то и дело выглядывая в круглое окошко иллюминатора.

Приближающаяся, сверкающая ночными огнями Москва наполнила его сердце ликованием.

«Надо поменять машину, – думал Андрей Петрович, когда служебное авто на всех парах неслось на Кутузовский проспект. – „Ауди“ недостаточно мощная, после выборов куплю „БМВ“ или „мерс“. И водителя этого заодно рассчитать надо. Плетется, как курица, болван несчастный!»

– Андрей Петрович, завтра за вами к которому часу заехать?

– Потом! – Он с силой хлопнул дверцей и прокричал: – Потом! Я позвоню!

Бледное лицо жены. Ни грамма косметики, дрожащие губы.

«Ира все знает», – пронеслось у него в голове, но он постарался справиться с начинающейся паникой.

– Здравствуй, дорогая! Приехал твой белорус! Ох и поправился же я от местных чарок-шкварок. Созвонись с массажистом, надо вес сгонять срочно! И на тренировку по теннису запиши меня, пожалуйста!

Она вяло кивнула, помогла снять пальто.

– Скажи, а… журналисты не звонили?

В глазах жены заметался страх.

Она схватила его за руку, потащила в спальню, закрыла дверь и зашептала:

– Звонили! Я что-то соврала. Андрей, девушка была такой настойчивой! Мне показалось, она все знает!

Ирина Львовна запнулась, а потом решительно произнесла:

– Андрей… зачем ты убил Ивана? На твоих брюках кровь. Я пошла в химчистку, а там говорят, пятна, не удалить, не удалить…

Ее голос задрожал, из глаз полились слезы.

– Зачем? – повторяла она как в беспамятстве. – Зачем, зачем, господи, ну зачем, зачем, Андрей?..

И вот тогда он с удивлением понял. Рефлекс опытного политика, умеющего в непростых ситуациях отбрасывать эмоции, концентрироваться на главном и искать оптимальный вариант решения, оказывается, срабатывает.

– Костя дома? – холодно поинтересовался он.

Ира затрясла головой.

– Нет! Его нет.

– Я хочу тебе все рассказать…

Жене словно передалась его уверенность и рассудительность.

– Да, – сказала она, выслушав подробности. – Ситуация сложная. Неизвестно, как из нее выпутаться. Непонятно, как нам с тобой жить дальше. Но ты прав. Сейчас выборы, и мы должны сделать все, чтобы ты их выиграл. А все остальное обсудим позднее…

– Я потерял ее! – с досадой воскликнул Кирилл Богданович и изо всех сил ударил ребром ладони по запыленной приборной панели. – А ведь еще только что проклятый «Форд» находился в пределах видимости! Да, в этом городе точно проще ездить на метро! Никогда бы не подумал, что движение в Москве настолько невыносимо!

Кирилл несколько раз приезжал в Москву. В российских музеях немало работ Шагала. Богданович не мог долго жить без общения с творчеством великого мастера. Видеть подлинники очень быстро стало для Кирилла такой же необходимостью, как общаться с близкими и родными, как двигаться, как дышать. Поэтому приезжал, бродил по залам. Думал о том, что, с одной стороны, политика в области культуры, проводимая в советское время, значительно обеднила фонды республик. Все лучшее переправлялось для экспонирования в Первопрестольную. С другой стороны, хорошо, что работы Шагала есть в Москве. Москва сравнительно недалеко. Большая часть работ мастера находится во Франции и Америке, а туда особо не наездишься. Тем более что многие полотна хранятся в частных коллекциях и выставляются для посетителей очень редко.

Он подозревал, что машин в Москве не просто много, а ужасно, невыносимо много. Но, передвигаясь на метро, Кирилл все-таки не осознавал в полной мере, насколько сложно теперь приходится владельцам автомобилей.

Пробки, многокилометровые, многочасовые, наглухо закрывали центр.

А Лика Вронская на своем «Форде» тем не менее как-то умудрялась лавировать в транспортном потоке. Вот только что Кирилл видел в соседнем ряду голубой, чуть поцарапанный бампер. А теперь его нет!

– Ладно, – проворчал он. – Я уже знаю адрес, и это главное. Ничего не поделаешь, придется возвращаться к ее дому и ждать. Судя по всему, девица настырная, знает много. Надо присмотреться к ней повнимательнее. Она тоже ищет картину. Не надо ей в этом мешать. Девица приведет меня прямо к Шагалу, ну а потом… Цель оправдывает средства. Меня ничто не остановит!

Он опасливо посмотрел на стоящего у обочины сотрудника ГИБДД, а потом с облегчением рассмеялся. Да даже если бы гаишник захотел проверить его документы, как он это сделает, когда «Жигули» застряли в третьем ряду, вокруг авто, подъехать к обочине нереально!

– Сотрудники правоохранительных органов России и Белоруссии обсудили сегодня в Москве перспективы совместного сотрудничества, – поскрипывая и треща, сообщила магнитола.

Кирилл вздрогнул и принялся мысленно себя успокаивать. Фигня, все это фигня. Нет никакого сотрудничества. Никто его в России не ищет, не найдет, не помешает осуществить задуманное…

– Как наши мамочки? – поинтересовалась Нино Кикнадзе, входя в родовую палату.

Клара Васильевна отошла от кровати постанывающей женщины, подвинула стоящий в проходе аппарат с закисью азота, позволяющий облегчить роженицам течение схваток, и бодро отрапортовала:

– Все первородящие. Раскрытие матки как по книжке, строго сантиметр в час. Потребности в стимуляции нет.

– А как наши детки?

Акушерка сходила к столу, взяла ворох бумаг.

– Вот, можете глянуть. Данные только сняла. Все в порядке. Нино Вахтанговна, а вы сходите пообедайте. Успеете!

– А по «Скорой» никого не доставляли?

Клара Васильевна покачала головой, отчего ее седые волосы слегка колыхнулись. И уважительно добавила:

– Леночка же Никанорова в отделении остается. Не волнуйтесь.

Нино Вахтанговна не стала посвящать акушерку в подробности неудачно выполненного недавно Леночкой извлечения плода при полном ножном предлежании, в ходе которого пострадала голень ребеночка. Ошибки случаются у каждого. Но Кларе Васильевне знать об этом не обязательно. Уверенность и спокойствие персонала передаются роженицам, способствуют благоприятному течению родов. Достаточно того, что после этого инцидента Лена вся извелась. Нино пришлось долго успокаивать ее, нервно выпускающую сигаретный дым в форточку…

Кикнадзе сбросила халат в гардеробе для сотрудников, переоделась, вернула ключ вахтерше и задумалась. Нет, пожалуй, она совершенно не голодна. Но перекусить все равно надо. Обязательно. До конца смены еще много времени, она должна быть полна сил, чтобы достойно встретить появление малюток на свет.

Нино вышла из роддома, и прямо на ступеньках к ней метнулся какой-то мужчина.

– Нино Вахтанговна? Я все знаю! Как вы могли!

«Еще один нервный папаша, – подумала она, стараясь не улыбнуться. – От них проблем в сто раз больше, чем от мамочек. Психуют, скандалят. Впрочем, хорошо. Волнуется – значит, любит, переживает. Даст бог, станет хорошим отцом…»

– Что у вас случилось? То есть у вашей жены? Кесарево сечение проводили? – спокойно поинтересовалась Нино и мягко освободила руку из цепких пальцев взвинченного отца.

– Нет! – от возмущения мужчина задыхался. – Рожала сама. А вы ее всю порезали!

– Что значит порезали?

– Ножницами!

– Успокойтесь, пожалуйста. – Она взяла мужчину под руку и сошла со ступенек. – Давайте не будем стоять на проходе, здесь еще дверь женской консультации, и мы мешаем. Я так поняла, вашей жене проводили эпизиотомию, рассечение промежности. Это совершенно нормально, редко какие роды теперь обходятся без этого. Проводится эпизиотомия при возникновении угрозы разрыва промежности, побледнении кожных покровов и появлении трещин. Вульварное кольцо разрезают, когда промежность достаточно растянута и напряжена. Возрастание числа рассечений обусловлено тем, что все больше рождается крупных деток, увеличилось число первородящих рожениц после тридцати лет, а также рожениц, страдающих экстрагенитальной патологией.

Мужчина побледнел как полотно.

– Успокойтесь, – Нино протянула молодому отцу упаковку с валерьянкой. – Ничего ужасного с вашей женой не произошло. Процесс заживления обычно проходит без осложнений.

Отправив горсть таблеток в рот, мужчина пробормотал извинения и ушел.

– Таня-я! – донеслось до Нино через полминуты. – Как ты?

Она наскоро перекусила у будочки «Крошка-картошка» и вернулась в роддом.

Из кабинета главврача слышались голоса, и Нино невольно замедлила шаг.

– Скажите, пожалуйста, присутствовала ли врач Нино Кикнадзе на рабочем месте 24–26, а также 29 ноября?

– Нет. 24–26 ноября ее точно не было, – сказала Маргарита Витольдовна.

– Почему вы в этом так уверены?

– Она писала заявление с просьбой предоставить ей две недели за свой счет. 29-го она вышла на работу. Кстати, она и сегодня работает. Пригласить ее?

– Да нет, пока не стоит.

– А в связи с чем вы проявляете интерес?

– Я не могу вам это сказать. У меня будет просьба: пожалуйста, не ставьте в известность Нино Вахтанговну о нашем разговоре.

Маргарита Витольдовна обиженно буркнула:

– Как скажете.

Раздался звук приближающихся шагов, и Нино на негнущихся ногах заторопилась прочь. Она зашла за угол, опустилась на подоконник, обхватила себя за плечи трясущимися руками.

Значит, Лика Вронская натравила на нее милицию.

Значит, она должна за это заплатить…