35. Парижские каникулы
Париж, 90-е годы. Смешанная техника/картон
Mon prince russe, – так звала его Франсуаза с первого дня их знакомства. Павел называл ее Фросей. Ей это нравилось, она вообще любила все русское: литературу, водку, икру, мужчин…
Павел написал для нее копию с небольшого пейзажа Ватто, который она хотела продать. Агент из Christie предложил хорошую цену, и Фрося согласилась, а пустующую стену дома заняла копия. Слова «bon prix» на французов, а на француженок в особенности, оказывают гипнотическое воздействие. Франсуаза не была исключением. Впоследствии она ассоциировалась у Павла с миниатюрным ходячим калькулятором. Он всегда поражался ее способности мгновенно считать в уме, без единой бумажки… в ресторане, в такси, в магазине. Кстати, этот пейзаж был его единственным заказом во Франции. Найти работу по специальности в Париже ему так и не удалось. Впрочем, нет, не совсем. Случайно ему подвернулась еще одна халтура, в прямом смысле этого слова – нелепейшая фреска в небольшом арабском ресторанчике в пригороде. Но о ней даже вспоминать стыдно.
С Франсуазой их познакомил Люсьен, это о нем Павел слышал еще дома от матери, и именно он приютил его в Париже в первое время и помог устроиться на новом месте.
Фрося говорила на потрясающем французском. Совсем как актеры со старых виниловых пластинок в школе. Ни у кого прежде Павел не слышал такой красивой, правильной, понятной ему речи. Современный французский язык, который он слышал на улицах, в кафе, в компаниях, язык Люсьена, его друзей был другим – торопливым, небрежным, игнорирующим многие правила. Он изобиловал английскими словами и так называемым арго. Не парень, а чувак, не автомобиль, а тачка… Прошло месяца два, прежде чем Павел научился его как-то понимать. Еще раз спасибо Люсьену, если бы не он, не его терпение, Берсеньев так и остался бы глухим и немым. Нет, жить во Франции, не говоря на французском, мука. Хотя бы потому, что сами французы категорически отказываются забивать себе голову чужими языками.
– Vous ne parlez pas francais? Desole, mais je vous comprend pas.
Это ваша проблема, сожалею, месье, далее следует любезная улыбка, увы, но ничем не могу помочь. «Сожалею, не могу помочь» – своего рода девиз французов, в особенности парижан. Холодная вежливость.
Франсуаза была прекрасно образованна, правда, Павел так и не понял, кто она по профессии. О работе она не говорила, быть может, потому что не работала. Павлу она рассказывала о рыцарях Круглого стола, храбром Роллане, о любовном эликсире Изольды. Восторгалась загадочной «l’ame slave», русской душой. В вечер их знакомства она произвела на Павла впечатление романтической особы, эдакой белой вороны, не от мира сего. В конце вечеринки, перед тем как Павел спустился проводить Франсуазу к машине, Люсьен шепнул ему на ухо:
– Не щелкай клювом, очень богатая невеста.
Слово «невеста» тогда, помнится, резануло слух – Франсуаза, не делая из своего возраста тайны, сама объявила ему, что ей сорок один год. Выглядела она при этом невероятно молодо. Высокая, с прекрасной стройной фигурой, волнистыми светлыми волосами, доходящими чуть не до талии. В ее лице, холеных руках, стати – во всем чувствовалась порода.
– Так ведь она в самом деле из аристократической семьи. У нее и замок имеется где-то в горах, недалеко от Гренобля, – позже прояснил ситуацию Люсьен. – Меня она туда не приглашала, а у тебя шанс есть. Ничего себе такая дамочка, немного странная, не работает, замужем никогда не была, детей нет и вроде бы не лесбиянка. Может, тут что-нибудь позаковыристей. Кто ее знает, чем она в своем фамильном замке занимается? – заключил Люсьен и весело подмигнул Павлу.
Деньги в Париже таяли, как апрельский снег. Казалось бы, еще вчера здесь был целый сугроб, а сегодня осталась только маленькая лужица. Все чаще и чаще Павел стал задумываться о хлебе насущном, с тревогой поглядывая на уличных попрошаек. Одна из них буквально тронула его до глубины души, распевая в вагоне метро хорошо срифмованный жалостливый текст обо всех постигших ее неприятностях на мотив «Бесаме мучо». С работой дело обстояло плохо. С самого своего приезда он искал, спрашивал, просматривал объявления, но все, что предлагалось, его категорически не устраивало. Мойщик посуды, грузчик, помощник маляра…
Его виза истекала через три месяца, маленький французик, с которым Павел занимался рисованием, заболел и угодил в больницу. Подвернулась экзотическая, по московским понятиям, должность выгульщика собак, и Павел уже почти согласился. Он даже познакомился с одной из своих будущих подопечных, когда судьба вновь улыбнулась ему. Франсуаза собралась продавать Ватто и вспомнила о русском копиисте. Коммерческие переговоры длились недолго. Романтическая особа легко, практически играючи, опустила цену на двадцать процентов, и они ударили по рукам.
– Ну и дурак, что согласился, – сказал Люсьен после ухода заказчицы. – Копия у местного художника обошлась бы ей раза в два дороже.
От станции до деревушки Гап Павел добрался пешком, на такси решил сэкономить. Места оказались красивые, живописные, идти было бы одно удовольствие, если бы не сумка с красками и остальной амуницией. Хотя, увидев замок, Павел мгновенно забыл и про нее. Замок, как ему и полагается, стоял на горе, возвышаясь над изумрудного цвета долиной, через которую, петляя, тянулась дорога. С горы, журча, сбегал ручей и, сделав крутой поворот у самого поля, терялся в высокой траве. От такой красоты у Павла захватило дух. Хотелось прямо тут же взять и усесться с красками и альбомом.
Франсуаза встретила его очень радушно. Она Павла ждала и с воодушевлением принялась показывать ему свои владения. Да, там было что показать! Прежде чем они добрались до Ватто, Павел осмотрел восьмиместный гараж с ретромобилями, потрясающую библиотеку, гостиную с гобеленами и семь спален, каждая в своем стиле и цветовой гамме, по дням недели: красная – понедельник, золотая – воскресенье… На этих помещениях Фрося как-то особенно заострила внимание, поглядывая на Павла со значением.
– Впервые в жизни мне захотелось замуж, – сказала ему Фрося, ее голубой глаз покрыла пьяная поволока вожделения. После ужина они спустились в погреб – выбор дижестива во Франции целый ритуал. Там, среди стеллажей с вином, кальвадосом, коньяком, и состоялось их первое сближение. Вечером того же дня и на следующее утро была красная спальня (строго в соответствии с днем недели), и все повторилось. Prince russe, по словам Франсуазы, был на высоте. Начались подарки. Ручка с золотым пером, парфюм, старинный перстень, кожаная куртка… Днем, когда Павел работал – пейзаж Ватто ему все-таки показали, – Фрося исчезала, а потом появлялась с новыми подношениями.
– Опускаюсь все ниже и ниже, – вертелись на языке слова Егора Прокудина из «Калины красной». Попытки Павла выйти прогуляться, дойти до соседней деревни, выпить пивка в ближайшем трактире Франсуаза деликатно пресекала. Без нее никуда. Выходили они только вдвоем, на прогулку в лес, в дорогой ресторан, в магазин одежды. Скидки, бонусы, спецпредложения – калькулятор работал без устали.
– Разве mon prince не будет без меня скучать? – произносила Фрося с обворожительной улыбкой. Она почему-то часто говорила о нем в третьем лице.
Павел пытался возражать, что художнику, мол-де, нужна свобода, что она замечательная и ему с ней хорошо, но иногда он хочет побыть один, что дорогие подарки (ценники с которых Франсуаза по рассеянности забывала снять) он принять не может, но все равно спасибо, но… Далее следовали слезы, обиды, мольбы, объятия. В конечном итоге они оказывались в одной из спален: розовой, голубой, зеленой, среда, четверг, пятница… Вероятно, эта цветовая фантасмагория Франсуазу возбуждала, в постели она была ненасытна до исступления.
Выход оставался один – быстрее дописать копию. Но, к сожалению, технология требовала времени, и Павел работал, работал много, торопясь. Фрося это сразу почувствовала. На следующий день из кармана куртки исчезли его документы и деньги.
Опять слезы, обиды, мольбы, объятья… но паспорт она все-таки вернула. В ту ночь Павел спал один, на маленьком диванчике в библиотеке.
– Я – трус, тряпка, альфонс, жиголо! Почему я не могу сказать ей «нет»? Чего я, собственно, боюсь? Обидеть ее? Потерять заказ? – ругал он себя, засыпая.
Копия, написанная в рекордно короткий срок, была наконец готова. Павел засобирался. Франсуаза занервничала. Придирчиво осмотрев пейзаж, она осталась довольна, но с грустной улыбкой произнесла, что расплатится с ним в четверг. На следующий день, жалуясь на плохое самочувствие, в город она так и не выбралась. В пятницу банк закрылся на два часа раньше.
– Завтра суббота, ничего не работает, в воскресенье тоже. Значит, в понедельник? – ясные голубые глаза смотрели на Павла с нежностью.
«Понедельник – красная спальня», – подумал Павел и ничего не ответил.
– Надеюсь, mon prince не сердится на меня? Я расплачусь с тобой в понедельник. И давай отметим это где-нибудь в ресторанчике в городе.
Был вечер. Солнце почти скрылось за верхушками деревьев. Флюгер-трубадур на крыше гаража развернулся на восток. Франсуаза отправилась в ванную, обычно она проводила там часа полтора, не меньше. Она тщательно следила за собой.
Павел собрал кисти, краски, аккуратно уложил их в дорожную сумку и открыл окно библиотеки. Входная дверь по случайности оказалась закрытой. Ключа нигде не было.
До станции он дошел минут за сорок. Денег хватило на билет, сигареты и бутылку вина. К счастью, в Париже у Люсьена Павел оставил небольшую заначку. С вокзала он приехал прямо к нему. Оказалось, накануне Люсьену звонила Нина Николаевна, мама Павла. Отцу в больнице стало хуже, он лежал в реанимации. Французские каникулы закончились на месяц раньше. Через сутки Павел уже был в Москве.
