А я – исчезнуть. Куда-нибудь далеко-далеко, чтобы не видеть Громова, чтобы вычеркнуть из памяти все годы нашего знакомства, вместе с чаепитиями в их квартире, с вежливыми вопросами Марины Игоревны, с веселым подшучиванием Гарика, моей в него влюбленностью…

Почему он так спокоен? Маска? Или все то, что было раньше, – маска, а сейчас я вижу его настоящего? Узкая полоса манжет, выглядывавших из-под рукавов пиджака. Черный похоронный костюм с вялой гвоздикой в петлице, остроносые туфли на каблуке – Гарик всегда хотел быть немного выше ростом – и блестящие, уложенные в аккуратную прическу волосы. Человек-кукла, который пришел пугать меня, чтобы я была послушной и исполнила то, что сказано.

Сокровища, ключ, Пта… смешно, но я действительно впервые слышу о кладе и понятия не имею, где его искать. Но Гарик не поверит, он убежден, что бабушка открыла мне тайну, и жаждет прикоснуться… к чему? Существовало ли это золото вообще? А если и существовало, то какое право имею на него я?

Но эти мои вопросы совершенно неважны и неинтересны в нынешней ситуации, ведь есть другие, гораздо более важные. И Яков, уставший, раздраженный, нахмуренный Яков в который раз начинает излагать версию событий.

– Смерть Ники, неожиданная, как я полагаю, вместе с тем была весьма выгодной, поскольку нагнетала обстановку.

– И еще господин Громов избежал опасности досрочного разоблачения, – встрял чернявый помощник Якова. Леня? Леонид. Яков говорил, что раздолбай, но талантливый. Не знаю, как там с талантом, но облик Ленин вызывал улыбку и желание немедленно заняться его воспитанием. Для начала умыть, причесать, переодеть…

– Тогда же появилась мысль сильно испугать и Дусю, поторопить, потому как игра в мертвеца оказалась не такой увлекательной, слишком во многом пришлось себе отказывать.

Ну да, Гарик не любит отказывать себе в чем бы то ни было.

– А дальше просто. Дуся узнала голос…

Шепот из темноты, сквозняк по коже, ужас, останавливающий сердце. Теперь я знаю, как умерла Ника. Громов – убийца, пусть он найдет с десяток оправданий, но он – убийца.

– Дуся сказала, что ее Ника звала, – мягко заметила Ильве.

– Ника, которая недавно умерла? И ее смерть засвидетельствовало гораздо большее количество людей, чем смерть Громова, а в призраков я не верю. Зато верю, что со страха можно заменить одного призрака другим. Верно?

Ну да, всевидящий и всезнающий Яков снова оказался прав.

– Дальше – дело техники. Проверить версию со скелетами в шкафу, вытащить тайны, которые есть у каждого, убедиться, что только у Дуси этой тайны нет, зато есть золотая игрушка бешеной стоимости, очень ей дорогая, отнятая, как я полагал, обманом и потом вдруг великодушно возвращенная. Почему? В общем-то, этот вопрос сразу меня заинтересовал. Отсюда поручение Лене поискать еще и в этом направлении.

Леня, прижав руки к сердцу, комично раскланялся.

– Слегка спутали карты ночные, точнее, утренние хождения дам, одна из которых пользовалась ранним временем, чтобы выгулять собаку, не опасаясь столкнуться с родственником, вторая – занималась черной магией. Не знаю, удачно ли.

Лизхен встрепенулась, но не произнесла ни слова. Интересно, что же она пыталась сделать? Хотя, кажется, догадываюсь. Привороты-отвороты, последний шанс и вера в чудо.

– Один звонок и прояснившийся интерес Виктора к Топе, точнее, наоборот. Топа собралась перепоручить ему Тяпу, на время, как было сказано. Полагаю, она рассчитывала, что потом Виктор не станет избавляться от собаки… ну, да это не имеет отношения к истории. Главное, что с учетом версии оживления все сошлось. Правда, – Яков смущенно пожал плечами, – появления грабителей я не учел и перестрелки не планировал. Да, Игорь Владиславович, откуда у вас пистолет? И зачем вы его с собой взяли?

– А просто так, на всякий случай. И разрешение имеется… и если у вас, любезный Яков Павлович, все, то можете быть свободны. И вы, дорогие мои, тоже выметайтесь.

– Стой, Алла. – Ильве поднялась, потянулась, нарочито медленно и лениво. – Никуда мы не поедем… если, конечно, сами того не захотим. Громов, наверное, про дарственную позабыл, а она, милый, обратного хода не имеет, и поэтому, Громов, уйти предлагаю тебе… А я – досыпать… завтра Ромочку к врачу везти, а потом встреча назначена… хотелось бы выглядеть прилично.

В этот момент я любила Ильве за то, за что раньше ненавидела, – за изысканную стервозность и ледяную самоуверенность.

– Ну и тварь же ты, – только и сказал Громов.

Ему не ответили, но, кажется, все подумали то же, что и я: сам он тварь.

Первый снег выпал рано, оттого вызвал не радость и восхищение, а, наоборот, недовольство. Он говорил о скорой зиме и о неминуемой слякоти ближе к обеду, когда сентябрьское солнце растопит тонкую пелену. Люди торопились, закрываясь от снега разноцветными зонтами, перепрыгивая через лужи и пытаясь удержать равновесие на скользких дорожках.

Мне же в нежданной белой круговерти виделся добрый знак. Снег скроет следы и шрамы, как на земле, так и на душе. В белоноворожденном мире не останется места печали.

Звонок в дверь резанул по ушам. Странно, я никого не жду и никого не хочу видеть.

На пороге стоял Яков. На воротнике и плечах его мешковатого плаща возвышались снежные горбики, в волосах блестела вода, а из целлофанового кулька выглядывали розовые солнышки гербер.

– На, – сказал он и сунул букет в руки. – И вообще, могла бы поставить в известность, что переезжаешь. Я, между прочим, еле тебя нашел.

– Зачем?

Мне никогда не дарили цветы, чтобы не на Восьмое марта и день рождения, а вот так, без повода.

– Ленчик… – Яков не дожидаясь приглашения, вошел. Огляделся и, присвистнув, заявил: – Да, Дуся, давненько ты тут не была… ничего, хороший ремонт все поправит. А вообще давай чайник поставь, а то замерз как собака. Ты видела, чтоб в сентябре и снег?

– Не видела, – я сжимала в руках хрустящую упаковку, не понимая, как вести себя дальше. Что сказать? Что рада его видеть? Или что безумно рада его видеть? Или чтобы убирался к чертовой матери и не дурил мне голову? Поэтому ухватилась за оборванную часть фразы:

– Что там Ленчик сделал?

– Ничего. Этот паразит, представь себе, решил, что у меня зверски испортился характер, и именно потому, что я в тебя влюбился. Но это же ерунда, правда?

– Сущая ерунда, – охотно согласилась я.

– Вот и я ему тоже. А он заявил, что тогда сам тебя на свидание пригласит. Обормот. А вообще я хотел посмотреть, как ты… новостями вот поделиться. Дай сюда, – он забрал букет и ловко освободил цветы от целлофана. – Ваза где?

– Не знаю, где-то там, наверное.

Яков, глянув на груду коробок разной величины (издержки переезда), только хмыкнул. Спустя минуту цветы стояли в старой эмалированной кастрюле, еще через две минуты на плите появился чайник, на столе чашки, разделочная доска, хлеб и масло.

– Слушай, а почему ты Пта Громову вернула? – Яков соскабливал с белого брикетика масла ломкие кусочки и старательно пытался размазать их по хлебу. – Дарственная имелась, ничего бы он тебе не сделал, все юридически точно и верно…

– Верно, но неправильно.

Бабушка отдала Пта, чтобы отвадить Громовых от нашей семьи. Бабушка знала, что делала, так мне ли менять решение? И тем более – детские впечатления оказались отличны от взрослых, Толстый Пта больше не казался ни живым, ни понимающим – обыкновенный он. А теперь еще смотреть и историю эту вспоминать.

– Дело твое, – ответил Яков. – Кстати, Аким просил передать, что сожалеет. Ему эта затея с самого начала не нравилась.

– Тогда зачем участвовал? – На Акима я была особенно зла. Не имел он права помогать в таком, и даже факт, что именно Аким посоветовал обратиться за помощью к Якову, не искупал его вины.

– Полагаю, имеем дело с шантажом, другого объяснения не вижу… Аким и в затее поучаствовал, и в финале оказался чист и честен, желание клиента исполнил, мне… лично мне помощи не оказывал, все условия соблюдены.

Яков нехорошо усмехнулся и, потянувшись, пробормотал:

– Дурацкое у нас свидание получается.

– Какое уж есть…