Очередной ужин в ознаменование прошедшего дня, вполне удачного. Ну, и на вечер у меня большие планы.

– Яков Павлович, – начала было Ильве, осеклась, махнула рукой – жест вышел нехарактерно небрежным. – Яков, может быть, вы нам что-нибудь да расскажете?

– Завтра утром. Обещаю.

– А что изменится? – Дуся смотрела в тарелку, вилкой размазывая пюре, есть она почти не ела и выглядела еще более несчастной, чем накануне. Может, не следовало отправлять ее в приют? Впрочем, следовало, для ее же пользы, лекарство сладким не бывает.

– Многое, – пообещал я. – Если вообще не все.

Не поверили, но испугались. Побледневшая Алла, съежившаяся Лизхен, замершая Топочка и по-прежнему задумчивая, погруженная в собственные мысли Ильве.

– Имеется условие. После десяти все спать и никто из комнаты не выходит. Ясно?

– Яков, – строго спросила Дуся, отодвигая тарелку, – я надеюсь, что ты отдаешь себе отчет, что…

Отдаю. Наверное.

Сумерки быстро сгустились до дегтярной черноты, в которой тусклыми желтыми пятнышками виднелись фонари, расставленные по периметру дома. Если долго вглядываться, можно будет различить и силуэты деревьев, и даже человека, который приближался к дому короткими перебежками, то и дело замирая и оглядываясь. За окном заухало по-совиному, в стекло ударился камешек, потом еще один, и только после этого зазвонил телефон.

– Ленчик, – пообещал я ласково, – я тебе, ироду, уши оборву.

– Джульетта, выйди на балкон, – пропел он шепотом. – Ромео уже здесь и жаждет попасть в будуар…

Спуститься на первый этаж, открыть окно, коротко свистнуть и мысленно обругать себя за глупость: можно было найти с десяток других, менее ковбойских способов проникновения. Но Ленчику понравилось.

– Круто, – сказал он, спрыгивая с подоконника. На белой краске отчетливо выделялись следы ботинок, и Ленчик, скривившись, вытер их рукавом. – А с чего вдруг тайны? Я есть хочу. И еще спать, я, между прочим, в отличие от некоторых, третьи сутки на ногах…

– Заткнись.

– Злой ты, шеф, – пробурчал он вполголоса. – Уйду я от тебя… слушай, серьезно, пожрать бы? Время еще есть. Точно знаю, что есть, ты ж у нас перестраховщик…

Времени и вправду было предостаточно. Стрелки на часах замерли на четверти двенадцатого, но погруженный в темноту дом казался по-ночному тихим и непривычно пустым. Сквозь высокие окна в кухню проникал лунный свет. Он же, разделенный полосками жалюзи и отраженный плиткой, искажал пространство. Ленчик, щелкнув выключателем, зажмурился.

– Слушай, ничего, что я? – запоздало забеспокоился он. – А если те, кого ты ждешь, увидят?

– На их месте я бы занервничал, если бы тут полный покой воцарился. А так… вышел человек покушать, может, Дуся, может, еще кто… Ты рассказывай давай. Выяснил чего-нибудь?

– Палыч, а тебе не говорили, что молодца сначала накормить и напоить надо, а потом секреты выпытывать?

– Кормись, поись, рассказывай. И, Леня, посерьезнее давай, времени в обрез.

Он кивнул, подвинул плетенку с печеньем и, подхватив одно, сунул в рот.

– У-у-уу, шеф, тут такая канитель, сказочная просто. А молочко есть? Не в кайф – овсяное без молока.

Убить бы его или хотя бы выпороть за наглость. Вместо этого я пробурчал:

– В холодильнике глянь.

– Нет, все-таки злой ты. Это потому, что влюбленный. Нормальные люди, влюбляясь, добреют, а ты наоборот. А потому, что объект твоей, Яков Палыч, влюбленности не состыкуется с принятым в обществе идеалом красоты, в результате чего ты страдаешь от внутренних противоречий, порожденных конфликтом сознательного и бессознательного.

– Молоко пей.

– Угу, – Ленчик пил прямо из пакета, нарочно, чтобы меня подразнить. И ведь злюсь же… как он сказал? Сознательное и бессознательное? Чушь собачья, да и не влюблен я, стар влюбляться.

– Ты, конечно, будешь все отрицать, – Ленчик слизнул белую молочную каплю с ладони. – Потому как полагаешь состояние влюбленности неподходящим к твоему возрасту и статусу, подрывающим твой авторитет в глазах подчиненных, ну и вообще по типу «а на фига оно мне». Только, шеф, ты не прав. Что нам говорил великий Фрейд? Нельзя противопоставлять себя своим желаниям, ибо это влечет за собой неудовлетворенность, в том числе и жизнью.

– Хватит ерунду молоть, по делу рассказывай.

– Вот, а неудовлетворенность жизнью ведет к раздражительности, которую ты, Палыч, будешь срывать на мне. – Ленчик поставил молоко на стол, плюхнулся на стул и вытянул ноги. Глаза полны мудрого сочувствия и печали, которая, впрочем, была в этом взгляде всегда, а потому особо и не впечатляла. – А если по делу, то… шеф, в твою неземную любовь проще поверить, чем в то, чего я тут накопал. Короче, садись и слушай страшную и жутко поучительную сказку. Жил-был на заре веков некий Иван Алексеевич. Хорошим он был человеком, ученым, историком и археологом, и вот однажды, году этак в тридцать третьем, отправился в экспедицию в шестнадцатую республику Советского Союза, то бишь в Монголию. Не один, конечно, спутники были… да сгинули.

– Куда?

– А вот это – вопрос сложный, – теперь Ленчик был серьезен. – Тут, в общем, запутано все, информации, сам понимаешь, кот наплакал. Вроде бы как поначалу там проблемы с местными возникли, те были против раскопок. Но Иван Алексеевич оказался существом упертым, один из курганов вскрыл, и удачно, между прочим. В описи (не спрашивай даже, чего мне стоило копию откопать) сто семьдесят три пункта золотых изделий, от колечек до статуй. Плюс в два раза больше серебряных…

– Интересно.

– Офигеть как интересно, особенно номер седьмой. Фигурка сидящего человека, выполненная из металла, предположительно золота, на подставке белого камня, предположительно нефрита. – Ленчик выразительно замолчал.

Вот, значит, откуда родом Толстый Пта, талисман и бог, игрушка стоимостью в миллионы, предмет зависти и обожания. Проклятье, ну ведь с самого начала было ясно, что статуэтка эта досталась отнюдь не законным путем, так откуда раздражение? Что сделал этот Иван Алексеевич? Украл? Но кража случилась чертовски давно. Что я вообще знаю о том времени?

– История только-только начинается, – Ленчик заерзал, устраиваясь поудобнее. – Короче, сгинула экспедиция вместе с Иваном Алексеевичем, его ассистентом и учеником Сергеем Зявровым, Соней Зявровой, супругой последнего, и, что самое характерное, всеми найденными сокровищами. Яков Палыч, я, конечно, гений и все такое, но тут и вправду мутно. Единственное, что удалось нарыть, так это два фактика – в лагере незадолго до исчезновения началась болезнь, предположительно холера, и второе – сначала ушли сокровища, а потом ученые.

– То есть их ограбили?

– Ограбили. Усыпили и вывезли нарытое, причем как золото с серебром, с особо ценными штуками, что в сейфах хранились, так и кости. А на фига грабителям кости? И дальше по странностям ограбления. Никто не пострадал. Ни убитых, ни раненых…

Помогали грабителям. Кто-то из своих, достаточно интеллигентный, чтобы воспрепятствовать логичному в этой ситуации кровопролитию, достаточно осведомленный, чтобы открыть сейфы, и достаточно глупый, чтобы остаться в лагере.

– Что следствие?

– А ничего, – с явным удовольствием ответил Ленчик. – По официальной версии, все трое подозреваемых умерли в один день по причине неизвестной болезни. И во имя воспрепятствования распространению заразы похоронены там же, около кургана. Ну а спустя год в неравном бою силами местных правоохранительных органов была ликвидирована бандитская группировка…

– На которую все и списали.

– Точно. И как только ты догадался?

– Но золота, полагаю, не нашли.

– И снова ты прав. Не нашли и, полагаю, не особо тщательно искали.

– Думаешь…

– А сам-то? Археологов неделю в лагере держали, никто ни в чем не сознался, а потом все в один день взяли и умерли… такое вот совпаденьице.

В совпадение я не поверил, да и Ленчик тоже. Если б и вправду речь о случайности шла, он бы теперь не ерзал, не крутил пуговицу в руках, не скреб отросшую щетину и не ухмылялся б в тридцать два зуба, пытаясь казаться крутым и циничным.

На самом деле вариантов здесь немного. Либо тот, кто помогал грабителям, раскололся на допросе, либо следователь с самого начала участвовал в деле, а потом просто тянул время, создавая иллюзию расследования, и в удобный момент избавился от свидетелей. А что, выглядело правдоподобно – неизвестная болезнь, проклятье фараонов. Хотя фараоны в Египте, а болезнь – в Монголии.

Но факт фактом – сокровища исчезли, ученые тоже, и единственная нить – Дусин золотой божок. Ленчик уходить с кухни не торопится, значит, будет продолжение, только он гордый, без наводящих вопросов говорить не станет.

– Это ведь не все еще?

– Не-а, не все. Лет этак через д-цать… в середине шестидесятых, в те же края отправляется еще одна экспедиция, тоже, заметь, историческая и археологическая, с полным комплектом ученых. Возглавлял ее некий Игорь Свищин. Ни о чем не говорит?

– Нет.

– И мне тоже, но он там, собственно, эпизодически, в виде трупа появляется и особого отношения к нашей истории не имеет. Зато имеет следствие, которое тщательно и долго копало, точнее, копалось вокруг этого дела.

– Старое вспомнили?

– А то. И главное, не поверили, что нынешние археологи о делах минувших дней, – Ленчик хихикнул от собственного каламбура, – ни сном ни духом. Первой-то версией было, что нашли припрятанное золотишко и не поделили, но все оказалось проще. Свищина убил съехавший с катушек племянничек. Конников он видел, которые мстили за нарушенный покой мертвецов и требовали жертвы, вот он и принес.

– Не вижу связи.

– А! – Ленчик погрозил пальцем. – Заинтриговал, да? А связь есть. Имелся в группе аспирант, которого поначалу в убийстве заподозрили, потому как, во-первых, его ножом и зарезали Свищина, во-вторых, накануне они крепко поцапались, и, в-третьих, аспирант тоже конников видел и ратовал за прекращение раскопок, а потом вообще сбежал.

– Куда?

– В стойбище к местным, где активно отлынивал от работы в компании некоего старца, вроде как легенды собирал. За эти легенды его с работы впоследствии и турнули, но мы ж по хронологии идем. Короче, шеф, наш аспирант вышел из истории сухим, происшествие списали на ядовитые подземные газы, которые якобы сами ученые и выпустили на поверхность, экспедицию свернули и отправили в Москву. А там наш герой вдруг ни с того ни с сего в течение года женится, и на ком, ты думаешь?

– Ленчик, сейчас по ушам настреляю, – вот паршивец, видит, что интересно. Хотя интерес – не то слово, чувствую, крепко там все закручено.

– Ага, давай, применяй силу к тем, кто беззащитен! Сатрап и изверг! Ладно, Палыч, сдаешься: да? – Ленчик наклонился вперед и громко зашептал: – А теперь самый страшный секрет. Он женился на внучке Ивана Алексеевича, который возглавлял первую экспедицию… сечешь? Хитрый дядя спер золотишко, спрятал, а потом нашел способ весточку передать с надежным человеком. Вот такой пердимонокль.

Действительно пердимонокль. Ну Ленчик, ну молодец. Только вот не совсем понятно, какое отношение та история имеет к этой. Или все-таки имеет? Да и Ленчик рассказал не все, улыбается хитро, а значит, есть что добавить.

– Договаривай давай.

– Ну, Палыч, ты просто маг и волшебник, все насквозь видишь. – Он развел руками, потянулся, зевнул во всю ширь и, заполнив таким образом возникшую было паузу, заговорил: – А теперь вспомни, что тебе твоя подружка рассказывала про то, как этот божок из семьи уплыл? И заодно фамилию нашего потерпевшего? Громов, верно? Громов Игорь Владиславович…

– И что с того?

– А то, что следователь, который по делу убиенного Свищина работал, тоже Громовым был, Громов Владислав Антонович. Вот! И в Москву он переехал спустя десять лет после того дела. А потом бац и объявился соседом по лестничной площадке! Как тебе поворотец?