Утро началось с появления щебечущей медсестрички, процедур и визита доктора, который был настроен более чем оптимистично. И следовало признать, этот оптимизм изрядно действовал на нервы.

– Великолепно. Все очень хорошо… – Он смотрел на ногу Алины так, будто бы та была по меньшей мере произведением искусства. – Чудесно даже.

Чудесно…

Лифт и подвал, на подвал непохожий. Стены, расписанные фресками. Шары фонарей на тонких нитях. Циновки. Подушки. Низенькие диванчики. И ненавязчивая расслабляющая музыка.

Приветливый администратор.

И перечень процедур, на которые записали Алину без ее, между прочим, согласия.

…обертывание.

…спа.

…массажи.

…и еще что-то… Ее разложили на столе, мяли, обмазывали не то грязями, не то питательными и лечебными смесями, оборачивали простынями, что-то говорили-говорили, а она слушала и кивала, пытаясь понять, кто же из девочек был тем самым косметологом, которого ей следует расспросить.

Впрочем, вскоре, несмотря на все усилия, Алина задремала.

Она лежала на столе, больше похожем на низкую длинную тумбу, и, пребывая в полудреме, слышала каждое слово. Даже не слово, звуки долетали четко, ясно…

…Вот хлопнула дверь, что было странно, потому что двери здесь закрывались мягко.

…цокот каблуков по полу.

…и гортанный низкий голос:

– Что тут у вас?

– Ничего. – Девушка, обертывавшая Алину тканью, не стала скрывать недовольства. – Неужто тебе, Галочка, стало интересно, что же тут происходит?

Говорила она тихо, да и находилась где-то рядом, в соседнем, надо полагать, помещении.

– Да нет, она просто вспомнила, что клиентка к ней записана… Только поздновато. Мы уже все сделали.

– Ну и молодцы. – Раздражение в полусне было ярко-желтым, и Алиса согласилась, что это подходящий цвет.

– Процедуры запишем на себя.

– Не забывайся!

– Не забываюсь. – У первой девушки голос был высокий, с визгливыми нотами. – Это ты, Галочка, забываешься! Думаешь, по-прежнему тут королевой будешь?

– А тебе завидно?

Желтый. И еще лиловый, оттенка молодой сирени.

– Если я на тебя пожалуюсь… – Галина выразительно замолчала.

– То я пожалуюсь на тебя. Ты на полтора часа опоздала! На полтора! А что, если бы мы заняты были?

– Но вы же не были, – фыркнула Галина. – Что неудивительно… К вам, криворуким, никто и не записывается. Да и подождала бы… Невысокого полета птица.

Это уже было сказано про саму Алину, и, наверное, стоило бы обидеться, но в нынешнем ее расслабленном состоянии обижаться не хотелось.

– Ты бы поумерила пыл, – заметила вторая девушка, которой совсем не хотелось ввязываться в ссору. – Марины-то больше нет, и, если думаешь, что твои шуточки и дальше терпеть станут… Смотри, доиграешься. Укажет Арнольдик на дверь, что тогда делать будешь?

– Не укажет. – Галина это почти прошипела. – Он у меня… они все у меня вот где! А ты, Динка, не языком трепала бы, а шла б работать… Дальше я здесь сама, и не приведи боже, если у клиентки от ваших манипуляций аллергия начнется… Чем вы ее мазали? Господи, Динка! Ну я же просила не трогать эту банку! Какого черта ты к моим запасам полезла! Своих нет?

Зеленое.

Страх?

Чего она, Галина, испугалась?

– Клиентка-то твоя…

– Но процедуры вы на себя записывать собрались. – Галина со страхом справилась быстро. – И если вдруг случится что, то вам и отвечать! Я же говорила, у меня авторская косметика! Она не для всех подходит, не дай бог посыплет…

– Не посыплет, – уверенно ответила Динка. – Если ее от той дряни, которой она до того мазалась, не посыпало, то и твои примочки прокатят.

…дальше разговор стал не интересен.

И Алина уснула.

Разбудили ее прикосновения, и еще назойливый аромат роз, от которого в носу засвербело. Алина чихнула и открыла глаза.

– Уснули? – Над ней возвышалась немолодая полноватая брюнетка, некогда, несомненно, красивая и сохранившая остатки красоты.

Она следила за собой и, несомненно, знала толк в косметике, но ни мицеллярные воды, ни скрабы, ни прочие ухищрения не способны были остановить время. И возраст этой женщины, ее нынешние «слегка за тридцать» ощущался остро.

– Бывает. – Она приветливо улыбнулась, но синие глаза, слишком яркие, чтобы цвет этот считать натуральным, остались холодны. – Это хорошо, тело расслабляется, так и надо. Но пришло время вставать. Как вы себя чувствуете?

– Хорошо, – не слишком уверенно ответила Алина.

Хотелось плакать.

Беспричинно.

И это было странно, потому что прежде Алина плакала исключительно по вескому на то поводу. Она шмыгнула носом, но от слез удержалась. Не хватало.

– Давайте мы вашим лицом займемся. Тело – это хорошо, но в вашем возрасте особого внимания не требует. Вы еще так молоды. – Голос Галины изменился, в нем появились нежные бархатные ноты. – А вот о лице надо заботиться с рождения…

Она говорила что-то еще, Алина же целиком сосредоточилась на том, чтобы не разреветься. Да что с ней такое? Откуда взялась эта странная тоска, разъедающая душу. Алина стояла под теплым душем, кажется, массирующим и полезным, и глотала слезы. Но это же ненормально, то, что с ней происходит! Разве после посещения косметического салона женщина не должна чувствовать себя обновленной и прекрасной?

Галина помогла выползти из душа, усадила в кресло на колесиках, как инвалида, право слово. Хотя именно инвалидом Алина себя и ощущала. Ее отвезли в другой кабинет. Вновь заставили пересесть, закрутили в несколько мягких полотенец…

Галина массировала лицо, намазывала, стирала и вновь чем-то намазывала. Попутно говорила о погоде, о ценах на местном рынке, о косметике и журнальных сплетнях… О Марине она заговорила сама.

– Вы выглядите расстроенной, – с упреком произнесла она. – Что-то не так? Вам плохо?

– Нет, – неловкая ложь. – Просто как-то… настроение…

– Бывает. – Галина кивнула. В зеркале она гляделась моложе. Высокая статная женщина с белой кожей и черными волосами.

Яркая. Заметная.

И даже сейчас, несмотря на разницу в возрасте, Алина ей проигрывала.

– Я думала, что будет иначе…

Галина лишь плечом повела. Пальцы ее порхали по лицу Алины, касаясь едва-едва, и этот массаж, следовало признать, был приятен.

– Женщины разные. Одни после процедур приходят в чудесное расположение духа. Другим процедуры нужны, чтобы встряхнуться. А вот третьи, таких на моей памяти было немного, впадают в депрессию. Мне кажется, это происходит от того, что тело-то очищается, а вот душа остается прежней.

– Это как?

– Проблемы-то никуда не исчезают. Вот у вас, вижу, проблем множество. Так?

– Да.

– В повседневной жизни вы с ними боретесь. Решаете. Или на худой конец стараетесь о них не думать, заталкиваете в подсознание. Сами постоянно пребываете в напряжении. Здесь же процедуры расслабляют. Вот и лезет из подсознания дурное.

Лезет. Как есть, лезет, прямо ломится в сознание, не желая возвращаться под замок.

– Справитесь, а лучше, послушайте совета, сходите к нашему психологу. Я Мариночку к ней отправляла. Она, Мариночка, вот прямо как вы была. Придет вся деловая, серьезная, а после процедур плывет. Однажды даже плакала, жаловалась на жизнь.

– Да?

В зеркале не видно было лица Галины, лишь округлый ее подбородок и длинную шею с несколько обвисшей кожей.

– У нее-то деньги были, но что такое деньги? Пыль… Счастья не было. Пасынок ее преследовал. Падчерицы тихо ненавидели. Представляете, додумались обвинить Мариночку, что она их мать в могилу свела. А потом и отца следом отправила… Она на него молодость угробила. Мерзкий был человек. Мы с Мариной давно друг друга знали, с института еще. А потом жизнь развела. Меня налево, ее направо. Потом опять столкнула…

В этом была доля истины. Наверное.

– Столько лет промучилась, а он разводиться вздумал, но не успел, помер, слава богу. И Мариночка вроде как наследницей осталась… Детки-то в суд побежали, только ничего не вышло.

Это она произнесла с затаенным злорадством.

– Мариночка только-только успокоилась, но опять же, любовь встретила… Я ей говорила, что в нашем-то возрасте смешно на любови размениваться. Мужик, он не дурак, посвежей ищет, поглупей…

…Кажется, она и сама не понимала, что говорит.

– А когда тебе слегка за тридцать, ты уже товар второй свежести…

«Слегка» ей было лет десять назад.

– Но нет, бестолковая, решила, что теперь-то ей свезло. Художник этот… Втемяшилось Марине, что женится он на ней. А я так и сказала, что, конечно, женится. Отчего б ему и не жениться на состоятельной вдове? При ней небось сыром в масле… Она ему и галстучек, и свитерочек, и портмонешечку, а в портмонешечку кредиток пару… Машину. Выставку. Тьфу, смотреть противно было. Она с ним нянчилась, как с собачонкою, ну, знаете, такие есть, которых на руках таскают и в хвост целуют.

Получилось довольно образно, и Алина хихикнула, представив себе Стасика в роли декоративной собачонки. Ужасно породистой, с поганым характером и розовой попонкою, из-под которой торчат голые лапы…

А Галина, втирая в волосы ароматную массу, что пахла ванилью и шоколадом, продолжила:

– И что в итоге? Налево он ходить стал. А что, мужик-то молодой. Потребности у него. А Маринка хоть и молодилась, но годы, годы-то не скроешь, особенно ежели в койке… Она-то поначалу подозревала только. Ревновала – страсть. Я ей говорила, чтоб бросила дурное. Гнала бы этого урода подальше, нашла себе кого по возрасту, а там, глядишь, ребеночка завела бы. Но нет же… Втемяшилось ей, так и жили. Придет сюда вся такая деловая, страсть. Я ей обертывание сделаю, массажик там… Вот слезы и потекут. Начнет мне жаловаться на то, как детки мужнины ее извести хотят, как женишок нервы треплет, и вот так жалко ее, бедную, становится…

Галина покачала головой.

– Я ее к Танечке отправила… И вам рекомендую. Оно ж с головою шутить – дело распоследнее… Вот сегодня слезы душат, а завтра и в петлю сунешься.

– Как Марина? – тихо спросила Алинка.

– Что? – Галина будто бы очнулась и, сообразив, что явно лишнего наговорила, тотчас подобралась. – У Марины с головою неладно было. Танечка ее лечила-лечила, да только без толку…

Она запнулась, не зная, что еще сказать.

– Мариночка упрямою была… И чем закончилось? То-то же. Не сомневайтесь, загляните к Танечке. А вам я посоветую за личиком-то следить. Конечно, какие ваши годы… Но если сейчас собой не заниматься, то стареть начнете быстро…

Дальше она говорила о кремах и скрабах. Масках. Пилингах. Процедурах, которые будут Алине очень даже полезны… И этим словесным потоком она словно пыталась стереть что-то, сказанное раньше.

Только что?

Алина ничего нового не узнала. И эта мысль тяготила ее, да и слезы вновь подобрались к горлу. И кабинет косметолога она покидала совершенно разбитой, чувствуя себя старше лет на двадцать.

И несчастней, чем когда бы то ни было.

И только крохотная черная флешка, которую она носила с собой, не позволяла сорваться в истерику.