Пембертон Брайс не был единственным жителем Райчестера, кто следил за поведением доктора Рэнсфорда по ходу развития событий. Мэри Бьюэри, наделенная незаурядными наблюдательностью и проницательностью, тоже быстро отметила, что подавленное состояние ее опекуна после трагического происшествия в «Райском уголке» носит не совсем обычный характер. Она знала Рэнсфорда как человека исключительной доброты, часто склонного к сентиментальности. Всем была известна его особая забота о своих пациентах из числа городской бедноты, которым он часто оказывал безвозмездную помощь. Но даже Мэри недоумевала, почему его так потрясла смерть незнакомого человека, что он потерял аппетит и два дня не находил себе места от беспокойства. Рэнсфорд отпускал по поводу происшествия банальные ремарки: страшное несчастье; печальная судьба незнакомца; не до конца понятная и таинственная случайность – и так далее. Но его озабоченность явно была вызвана чем-то еще. Доктору становилось не по себе, когда Мэри пыталась прояснить у него некоторые факты. Он чуть не накричал на Дика Бьюэри, когда тот по простоте душевной начал задавать ему сугубо профессиональные вопросы. За завтраком в день проведения следствия замеченные Мэри темные круги под его глазами и более глубокие, чем обычно, морщины свидетельствовали о том, что он провел ночь без сна. Зато после окончания следствия неожиданно наступила перемена. От пристального взгляда Мэри не укрылось облегчение, которое испытал Рэнсфорд. Причем доктор даже сам завел речь именно об облегчении, когда они сели ужинать, заметив, что вердикт присяжных словно очистил воздух в городе от атмосферы подозрительности. Никто не хотел, чтобы знаменитый собор Райчестера приобрел бы еще и дурную славу как место жестокого преступления.

– И все-таки, – сказал Дик, хорошо знавший обо всех слухах, ходивших в городе, – Варнер упорно держится своих первоначальных показаний. Уже после окончания следствия он заявил, что абсолютно уверен в увиденном. Варнер хорошо запомнил не только руку в белой рубашке и обшлаг плаща, но даже как солнце блеснуло в одной из запонок, словно она была золотая или с бриллиантом. Правдоподобная деталь, вам не кажется, сэр?

– В том состоянии, в каком на момент происшествия находился Варнер, – произнес Рэнсфорд, – он не мог четко определить, что видел на самом деле. Его ви́дение было искажено душевным смятением. Вероятно, что он все-таки заметил руку погибшего: на нем было черное пальто и белая рубашка. Так что вердикт основывался на фактах.

Больше в разговоре они данную тему не поднимали, а Рэнсфорд казался прежним человеком. Хотя не до конца. Мэри не раз заставала его в мрачной задумчивости, он издавал тяжелые вздохи. Но о случившемся впервые вновь упомянул через два дня за завтраком, когда заявил о своем намерении присутствовать на похоронах Джона Брэйдена, назначенных на утро.

– Я заказал экипаж на одиннадцать, – сказал Рэнсфорд, – и договорился с доктором Николсоном, что он заменит меня на вызовах. Так что при появлении срочных пациентов звоните ему. Кому-то же из нас надо проводить несчастного в последний путь. Там ожидается присутствие настоятеля собора, а также троих или четверых известных горожан, и в таком случае он не будет похоронен неподобающим образом. Но есть еще одно дело, – добавил он, обращаясь только к Мэри, поскольку Дик уже отправился в школу, – которое я хотел поручить тебе. У этого человека, видимо, не было друзей. И уж точно не в нашем городе. Никто до сих пор не откликнулся на объявления и публикации в газетах. Было бы неплохо возложить венок на могилу в знак памяти.

– Ты проявляешь необыкновенную доброту, подумав об этом, – сказала Мэри. – Как мне лучше поступить?

– Я бы отправился в цветочный магазин Гардейлеса и заказал что-нибудь подходящее к случаю, – ответил Рэнсфорд, – а днем доставил на кладбище Святого Уигберта, где его похоронят. Лучше лично, если не возражаешь.

– Конечно, – кивнула Мэри, – я непременно сделаю.

Она готова была на все, что казалось полезным Рэнсфорду, однако удивлялась его странному вниманию к совершенно незнакомому человеку. Видимо, сказывалась сентиментальность Рэнсфорда – трагическая участь незнакомца произвела на него сильное впечатление. И позже тем днем сторож кладбища показал расположение новой могилы мисс Бьюэри и мистеру Сэквиллу Бонэму – он нес венок, а она большой букет лилий. Сэквилл, случайно встретивший Мэри у цветочника, к которому его отправила мать, узнал о том, что ей предстояло сделать, и настолько поразился, что тут же купил цветы сам, чтобы возложить от ее имени, и вызвался сопровождать девушку к месту захоронения.

Брайс узнал об этой дани памяти Джона Брэйдена на следующий день от миссис Фоллиот, матери Сэквилла Бонэма. Миссис Фоллиот принадлежала к числу женщин, которых сама природа выделила среди окружающих. Она была видной в прямом значении этого слова, обладая почти мужским голосом и ростом шесть футов. Пронзительный взгляд, римский нос; ее побаивались все священники в городе, и даже настоятель собора, завидев миссис Фоллиот, спешил юркнуть в ближайший магазин, покрываясь холодным потом при мысли, что она последует за ним. Обладая обширными средствами вкупе с несокрушимой уверенностью в себе, миссис Фоллиот являлась главой и основной движущей силой многих благотворительных и прочих общественных организаций. В Райчестере нашлось бы немало недобрых людей, чтобы назвать ее – не в глаза, разумеется, – слишком назойливой и властной леди, но, как возражал им один из ее сторонников в церковных кругах, все недостатки можно не принимать в расчет, подсчитав количество денег, собираемых ею по подписке. Вот почему в какой-то степени миссис Фоллиот являла собой представительницу особой ветви городской власти, а Пембертон Брайс, отлично понимая это, при встрече с ней старался держаться обходительно и вежливо.

– Весьма загадочно, доктор Брайс, – произнесла миссис Фоллиот, заметив Брайса в день похорон на боковом проулке. – С чего бы доктору Рэнсфорду возлагать цветы на могилу совершенно чужого ему человека? Сентиментальность? Че-пу-ха! Должна существовать какая-то веская причина.

– Боюсь, что не понимаю, о чем вы говорите, миссис Фоллиот, – отозвался Брайс, насторожившись. – Неужели доктор Рэнсфорд сам возложил на могилу цветы? Я не знал об этом. Два дня назад мое трудовое соглашение с доктором Рэнсфордом было расторгнуто, и с тех пор я не встречался с ним.

– Мой сын рассказал, что вчера мисс Бьюэри заходила к цветочнику Гардейлесу и потратила соверен – представляете, целый соверен! – на венок, который по желанию своего опекуна должна была отнести на могилу незнакомца. Сэквилл, мой добросердечный мальчик, так растрогался, что тоже купил цветы и отправился сопроводить мисс Бьюэри. Совершенно невероятно! Абсолютно чужой человек. Да что там! На самом деле никто даже не знает, кем он был!

– Известно лишь, что у него на счету лежат десять тысяч фунтов.

– Это, конечно, немаловажно, – кивнула миссис Фоллиот, – но только что это за деньги? А если они краденые? Вы когда-нибудь встречали респектабельного мужчину, у которого при себе не оказалось бы ни документов, ни визитных карточек? И к тому же он из Австралии. Туда сбегают все, кого разыскивает наша полиция. У меня даже возник вопрос, скажу вам честно, мистер Брайс, уж не мог ли доктор Рэнсфорд в прошлом быть знаком с ним? Тогда и с цветами все становится ясно.

– В данном деле многое представляется необъяснимым, миссис Фоллиот, – сказал Брайс, подумав, не капнуть ли в мозги властной леди капельку яда, увеличив ее желание повсюду обсуждать животрепещущую тему. – Мне показалось, будто доктора Рэнсфорда эта смерть очень взволновала. Он выглядит огорченным сверх всякой меры.

– Подобное мнение мне довелось услышать от многих, кто присутствовал на следствии, – живо отозвалась миссис Фоллиот. – С моей точки зрения, наш судебно-медицинский эксперт не проявил достаточной тщательности. Не далее как этим утром я сказала мистеру Фоллиоту, когда он читал газету, что следствие нужно приостановить без вынесения вердикта до выяснения всех обстоятельств. Мне, например, стала известна подробность, о какой на следствии не упоминалось вообще.

– Неужели? И какая же?

– Миссис Дерамор, которая живет в соседнем доме с мистером Рэнсфордом, рассказала мне сегодня, что утром в день трагического происшествия случайно выглянула в окно своего второго этажа. И увидела, как мужчина, судя по описанию в газетах, тот самый, что позднее погиб, пересекает Клоуз в сторону собора со стороны сада доктора Рэнсфорда. У нее сложилось впечатление, будто он побывал у доктора, мистер Брайс! Хорошо бы задать Рэнсфорду вопрос: встречался ли он с незнакомцем прежде?

– Все верно, миссис Фоллиот, но вот только судебный эксперт не знал о том, чтó видела миссис Дерамор, а потому не мог задать подобного вопроса. Как не знал об этом никто другой, – заметил Брайс, размышляя, долго ли миссис Дерамор смотрела в окно и не могла ли заметить, как он сам последовал за Брэйденом. – Но совершенно очевидно: существуют обстоятельства, требующие более внимательного подхода. И конечно же, весьма странно желание доктора Рэнсфорда возложить венок на могилу чужака.

Он удалился, уверившись, что подбросил дров в огонь любопытства миссис Фоллиот. А язык у нее был без костей. Стоило дать ей волю, как полностью проявлялся ее дар сплетницы. Заронив ей в голову мысль о возможной связи доктора Рэнсфорда с покойным, Брайс не сомневался, что она поделится своими подозрениями со всем городом. Но вот самого Брайса одни лишь подозрения не удовлетворяли – ему требовались факты, детали, информация. И он снова начал анализировать данные и улики.

Проблему записки на клочке бумаги, найденной в кошельке Брэйдена, и точного расположения могилы Ричарда Дженкинса на погосте «Райского уголка» он решил на время оставить. Сейчас его интересовало объявление в «Таймс», на которое обратил внимание лондонский банкир. Брайс приобрел экземпляр газеты, чтобы вырезать объявление. Все понятно: старого друга Марко срочно хотел увидеть Стикер, и кем бы тот Стикер ни являлся, от него тянулась нить к Дж. Брэйдену. Брайс не сомневался, что Стикер и Брэйден – это одно и то же лицо. Оставался вопрос: кто такой Марко? Можно было смело поставить большие деньги на то, что им был Рэнсфорд, носивший имя Марк.

Вечером Брайс предпринял еще одну попытку прикинуть, насколько велики его шансы докопаться до правды. Теперь уже представлялось маловероятным, что объявятся какие-нибудь родственники Брэйдена. Таинственная смерть в «Райском уголке» Райчестера, как назвали это дело репортеры, фигурировала во всех газетах. Едва ли огласка могла быть более широкой, но, если не считать банкира из Лондона, на нее никто не отозвался. А если существовал кто-то еще, близко связанный с Брэйденом, то показания управляющего банком могли послужить для него отличным стимулом, чтобы дать о себе знать как можно скорее – ведь близкого к покойному человека ожидало наследство в десять тысяч фунтов. С точки зрения Брайса, подобная сумма не заставила бы никого ждать сорок восемь часов. Узнав о столь жирном куше, любой уже схватился бы за трубку телефона или помчался бы на телеграф. Однако полиция Райчестера не получила ни единой весточки от родни усопшего.

Рассмотрев все факты еще раз, Брайс понял, что на данный момент самый верный след подсказал ему Амброуз Кампани. Конечно, Кампани всего лишь книжный червь, но ему не откажешь в остром уме и догадливости. Именно таких людей часто осеняют светлые идеи. Разумеется, доля истины содержалась и в его предположении, что никто не станет покупать старую книжку о невзрачном городке подобно Барторпу, не имея к нему особого интереса. Если версия Кампани справедлива, то именно оттуда происходил человек, которого звали Джоном Брэйденом.

А это означало, что любую информацию о Брэйдене, его прежней жизни и связях следовало искать в Барторпе. Правда, местная полиция уже доложила, что ей ничего не известно о каком-то там Брэйдене, но Брайс знал цену подобным рапортам. Он давно пришел к выводу: фамилия Брэйден вымышленная. И если он сам отправится в Барторп, то не станет беспокоить полицейских. Ему были известны более эффективные методы получения данных. Но нужно ли ему туда ехать? Оправданны ли подобные усилия? Брайс колебался лишь мгновение, приняв решение: любая игра стоила свеч, если позволяла ему зажать Марка Рэнсфорда в кулаке. И по своему обыкновению сразу осуществлять задуманное он отправился в городскую библиотеку, взял справочник и прочитал статью, посвященную Барторпу. Из нее он выяснил, что Барторп был старинным рыночным городком на две тысячи жителей, расположенным на севере графства Лестершир. Он не был знаменит ничем, кроме того, что рядом с ним когда-то разыгралось одно из сражений Войны Алой и Белой розы, а ныне его обитатели занимались преимущественно сельским хозяйством или работали на чулочной фабрике. Захудалый, древний и сонный городишко.

Тем же вечером Брайс упаковал в сумку все необходимое для поездки на несколько дней, а утром сел в поезд, отправлявшийся в Лондон. Ближе к вечеру он уже ехал в северо-западном экспрессе, глядя на пологие зеленые холмы Лестершира. И когда состав сделал трехминутную остановку в самом Лестере, о цели его путешествия неожиданно напомнил донесшийся с платформы голос дежурного:

– Следующая остановка Барторп! Барторп – следующая станция!

Когда поезд снова тронулся, один из двоих мужчин, деливших с Брайсом купе для курящих, повернулся к своему спутнику.

– Барторп? – произнес он. – Не этот ли городок упоминался в связи со странным происшествием в Райчестере? О нем писали во всех газетах последних дней. Таинственный незнакомец, у которого десять тысяч в лондонском банке, никому не известный, а при себе почти не имевший вещей, кроме книги об истории Барторпа. Странно! Можно подумать, что он как-то связан с этим местом, но в самом Барторпе о нем тоже никто ничего не знает.

– Что ж здесь странного? – отозвался второй попутчик. – Он мог купить старую книгу по сотне самых разных причин. Мне тоже известны по газетам подробности данного дела, но упоминание о книге не произвело поначалу впечатления. Меня гораздо больше заинтересовало другое. Мы въедем в окрестности Барторпа через несколько минут, а мне они хорошо знакомы – часто приходится там бывать. Так вот, тот странный человек назвался Джоном Брэйденом. Рядом с Барторпом – в миле или двух от города – расположена деревня Брэйден-Медуорт. И когда я вспомнил об этом, то совпадение показалось примечательным, и тогда я по-иному взглянул на книгу о Барторпе, найденную у покойного. Похоже, она действительно имеет значение.

– Да, случай необычный, – кивнул первый попутчик. – А если учесть, что в нем фигурируют десять тысяч фунтов, то мы еще наверняка о нем услышим. Кто-нибудь непременно заявит о своих правах на деньги, держу пари!

Брайс сошел с поезда в Барторпе, размышляя о том, какая ему сопутствовала удача. Мужчина, сидевший в углу купе, сам того не подозревая, подсказал ему направление поисков. Он непременно посетит Брэйден-Медуорт – совпадение было слишком очевидным, чтобы пренебречь им. Но сначала – сам Барторп, тихий старомодный рыночный городок, где даже внушительные с виду дома все еще были покрыты соломой и соблюдался древний обычай звонить вечером в колокол, призывая тушить свет. На главной рыночной площади Брайс заметил старый отель, стоявший рядом с приходской церковью, где в покрытом дубовыми панелями столовом зале, увешанном портретами прославленных охотников на лис и потемневшими гравюрами на спортивные темы, он хорошо поужинал в почти домашнем уюте.

Было уже слишком поздно, чтобы начинать поиски этим же вечером, и, покончив с ужином, Брайс перешел в курительную – еще более старую комнату, чем помещение, которое только что покинул. Подобные залы встречаются ныне только в домах очень давней постройки. Он весь состоял из сплошных углов и ниш. Огромный камин размещался по центру одной из стен, мебель выглядела антикварной, как картины и прочие детали декоративного убранства. Это была как раз такая курительная комната, какую благонравные торговцы из провинциальных городов по-прежнему предпочитают входящим в моду политическим клубам.

Брайс застал там несколько человек, определенно относившихся именно к этому типу горожан. Они негромко обсуждали местные новости. Он нашел уединенный уголок и пристроился, чтобы выкурить сигарету, предвкушая занимательные подробности разговора, который велся неподалеку от него. Брайс при любых обстоятельствах всегда умел найти для себя развлечение, пусть самое скромное. Не успел он устроиться в удобном и мягком кресле, как дверь открылась, и в курительный зал вошел престарелый Симпсон Харкер.