Мистер Кэмпион прикурил сигарету и сел в недовольно поскрипывающее плетеное кресло у камина. Инспектор Оутс снял в «Трех ключах» отдельную комнату – как раз для подобных разговоров. Ввиду широкой огласки, которую дело получило в городе, это были оправданные расходы.

Как часто бывает в гостиницах, хозяева коих имеют непритязательный вкус, обстановка в номере оказалась весьма скромная, если не сказать бедная. Даже огонь за узкими прутьями маленького очага, казалось, горел не в полную силу.

Кэмпион взглянул на небольшие часы с громким ходом, стоявшие на каминной полке. В любую секунду в номер мог войти инспектор Оутс, возвращавшийся с предварительного слушания по делу об убийстве Эндрю Сили – формальнейшего из формальных мероприятий в рамках следствия. С момента своего приезда в Кембридж мистер Кэмпион впервые оказался совершенно один и мог спокойно предаться размышлениям. Ему подумалось, что его нынешнее приключение пусть и требует сил, но все же не внушает первобытного ужаса, как тот кошмар, что медленно поглощал «Обитель Сократа» и всех его обитателей.

Он был рад этой возможности трезво обдумать все в нейтральной обстановке. Атмосфера старинного особняка Фарадеев действовала ему на нервы, затягивала, лишая способности думать беспристрастно и хладнокровно.

Итак, совершено два убийства. В мешанине странных, никак не связанных между собой происшествий, тайных замыслов и мотивов это был единственный факт, который не подлежал сомнению. Дядя Уильям, главный подозреваемый по делу, становился все более и более загадочным и неоднозначным персонажем.

Вчерашний случай стоял в памяти Кэмпиона во всех подробностях. На дядю Уильяма явно кто-то напал. И ему совершенно точно нездоровилось. Его упрямое нежелание рассказать правду о случившемся сбивало с толку: старик был не из тех людей, что станут выгораживать и прикрывать других, а инсценировать столь необыкновенное событие, как нападение на свою персону, он не мог просто в силу скудных умственных способностей. Даже если бы Уильям решился таким образом обелить свое имя, у него вышла бы такая нелепица, что мистер Кэмпион невольно вздрогнул, пытаясь это вообразить. И уж точно старик остался бы цел и невредим, а не отправился бы нынче утром к доктору Лавроку накладывать швы.

Исключив причастность Уильяма к убийству, Кэмпион все же не смог разгадать загадку его странного поведения и запертой двери. Он сам не понимал, почему велел Джойс закрыться на ключ, и потом всю ночь прислушивался: не раздадутся ли в коридоре тихие шаги.

Если дядя Уильям ни при чем, кто же стоит за этими безумными преступлениями? Тот же, кто сумел связать Эндрю по рукам и ногам, а затем прострелить ему голову? Или кто-то другой?

Наконец ему пришла в голову мысль, которую он неосознанно подавлял все утро. Элис: не заплаканная женщина с приятным лицом, что открывала дверь полиции, но Геракл в ситцевой сорочке, столь удивительным образом проявивший фанатичную любовь к хозяйке минувшей ночью. Физических сил у Элис было предостаточно. Она хорошо знала дом и всех его обитателей, а также обладала поистине смелым и решительным характером. Чего ей не хватало, так это коварства и хитроумия. Этими качествами должен был обладать ее соучастник или, скорее, идейный вдохновитель.

В тишине инспекторской гостиной мистер Кэмпион обратил мысленный взор на миссис Каролину Фарадей.

Потрясающая личность – женщина, которая в столь почтенном возрасте умудрилась сохранить ясность ума, но начисто лишилась эмоций.

С чисто практической точки зрения имелось несколько причин, по которым обитателям мирка, коим столь безраздельно правила миссис Фарадей, зажилось бы гораздо лучше без Эндрю Сили. Подумав о различных гранях его характера, что постепенно открывались в ходе расследования, мистер Кэмпион пришел к неприятному выводу: причин этих могло быть гораздо больше, притом отнюдь не очевидных. Зачем убили Джулию? Мотива пока никто не обнаружил. Да, она тоже была неприятной личностью: мелочной, вздорной, категоричной. Надо же, сколько антиобщественных проявлений в столь маленьком и закрытом сообществе…

Когда человек оказывается на пороге смерти, жизнь в целом теряет для него свою значимость. Позавчера миссис Фарадей сама в этом признавалась. Возможно ли, что именно она совершила эти преступления – пользуясь недюжинной силой, отвагой и слепой любовью Элис?

Кэмпион встал и бросил окурок в огонь. Сейчас не время для праздных рассуждений и гаданий на кофейной гуще. Тут скрипнула дверь, и Кэмпион с некоторым облегчением обернулся на звук: пришел инспектор Оутс.

– А, здравствуйте, Кэмпион! – Привычное угрюмое выражение мгновенно исчезло с лица инспектора. Он аккуратно свернул плащ, положил его на стол, а сверху водрузил шляпу. – Итоговое слушание состоится в четверг. Этот старик, Уильям Фарадей, указал нам личность возможного преступника. Почему у него рука перевязана? Что-то случилось?

– И да, и нет, – ответил мистер Кэмпион. – Возьмите-ка себе стул, инспектор. Только не плетеный капкан – это обман и надувательство, а не кресло. Лучше вон тот, с медными заклепками.

Инспектор сел и вытащил трубку.

– Надеюсь, вы ненадолго. Дело важное? А то я хочу поскорее сходить на реку и хорошенько там все осмотреть, вчера толком не удалось. Совершенно ясно, что преступление не раскрыть без орудия убийства. Первое слушание по делу Джулии назначено на понедельник. Понятия не имею, почему нельзя провернуть оба слушания за день. И вряд ли нам дадут много времени на расследование, максимум до среды… Другое дело, если вскроются новые факты и мы пообещаем довести дело до суда. Смотрю, газетчики тоже притихли. Видно, почуяли, что ничего не наклевывается.

– Я шепнул одному человеку из «Кометы», что убийцу вряд ли найдут.

Станислав пристально посмотрел на Кэмпиона.

– Вы что-то пронюхали?

– Нечестно задавать такие вопросы. Вы же знаете, какова моя роль в этом деле. Я не сообразительный сыщик-любитель, помогающий важному полицейскому распутать дело, а лишь скромный помощник хозяйки дома. Если бы не Джойс с Маркусом – и, наверное, если бы не дядя Уильям, – мне бы уже давно стоило убраться восвояси.

Станислав отложил трубку.

– Не томите.

Мистер Кэмпион сунул руку в карман и достал оттуда небольшой бумажный пакетик, а из пакетика – носовой платок, который он положил на стол. Станислав встал, подошел к столу и стал внимательно наблюдать, как Кэмпион разворачивает белый батист. Внутри оказался маленький деревянный цилиндр.

– Я его открывал, – сознался молодой человек, – но воспользовался платком. Если какие-то отпечатки на нем и были, они целы. Впрочем, даже в этом древнем доме наверняка слышали про перчатки. Если хотите рассмотреть повнимательней, но боитесь трогать, вот вам точная копия – я сходил к аптекарю, указанному на этикетке, и купил себе упаковку «Жиросжигателя с гормонами щитовидной железы». Аптекарь явно принял меня за сумасшедшего. Про других покупателей сего снадобья я расспрашивать не стал, зато выяснил, что скорее всего это просто мягкое слабительное на основе крахмала.

Кэмпион выудил из кармана второй такой же цилиндр.

Инспектор взял его и достал изнутри бумажную полоску с пилюлями.

– Где вы это нашли? – спросил он, указывая на первый цилиндр.

Мистер Кэмпион скромно описал события минувшей ночи. То, что Джойс присутствовала при обнаружении цилиндра, инспектору не понравилось, зато он пришел в восторг, узнав о тайнике.

– Отпечатков на набалдашнике не было? – уточнил он. – Да что я спрашиваю, и так ясно… Дом практически стерилен. Если и были какие-то отпечатки, мы их вчера собрали. Но как вы додумались, где искать? Девчушка надоумила?

Кэмпион помотал головой.

– Нет, не угадали. Я сам нашел. Это было единственное место, куда бы вы не додумались заглянуть.

Станислав бросил на него слегка удивленный взгляд.

– И часто вы прячете вещи в набалдашниках?

– В детстве часто прятал, – с достоинством ответил мистер Кэмпион. – На моей кроватке были латунные набалдашники. До сих пор помню их вкус.

Инспектор хмыкнул.

– А на моей вообще набалдашников не было. Везет же некоторым. Наконец-то дело сдвинулось с мертвой точки! Я так и думал, что кто-то подмешал яд в старухино лекарство. Говорят, любая женщина за сорок хоть что-нибудь да принимает. На них эти шарлатаны и наживаются. Просто диву даешься, сколько людей уверены, что мой блестящий ум – результат применения всевозможных снадобий, мазей и пилюль. Так-то лучше! – повторил инспектор и просиял. – Все же взгляну на вещественное доказательство. Наверняка там всюду отпечатки пальцев покойной.

Осторожно сжав цилиндр в платке, он взял еще один платок в другую руку и открутил крышку.

– Половины пилюль не хватает, – заметил он. – Лишнюю бумагу она не оторвала – это большая удача. Может, там остались следы морфия или болиголова. Раньше наша лаборатория звезд с неба не хватала, но теперь они взялись за ум. Прямо диву даешься. Если позволите, я это заберу.

Он собрал в кулак углы носового платка и осторожно поместил сверток обратно в бумажный пакет.

– Это все? – осведомился инспектор, поднимая голову.

Мистер Кэмпион сел обратно в кресло и поморгал, дружелюбно глядя на приятеля.

– Баш на баш, – сказал он. – Из какого оружия убит Эндрю?

– Извольте, расскажу – только что толку? Стреляли из армейского револьвера системы Веблей-Грин, таких в стране целая прорва. Если бы мы нашли сам револьвер, то, возможно, обнаружили бы в нем какой-нибудь изъян, который отразился и на пуле. Но его еще надо найти. Когда мне в четверг рассказали про оружие, я сразу понял, что дело – труба. Клянусь, я съем свою шляпу, если по этому делу кого-то признают виновным, – с горечью добавил он. – Старую коричневую, в которой я арестовал Саммерса.

Кэмпион никак не прокомментировал это заявление, и инспектор продолжал:

– А что с рукой Фарадея? Как это случилось? Не знаю, слышали вы или нет, но старик не может нам толком объяснить, где он пропадал целых двадцать пять минут – аккурат в день исчезновения Сили. Двадцать пять минут! Рассказы свидетелей о том воскресном обеде не сходятся.

Мистер Кэмпион откинулся на спинку кресла и поразмыслил над положением дяди Уильяма, а заодно и над своим собственным. Наконец он просто и без обиняков изложил все дело, ничего не преувеличивая и не умалчивая. Когда он закончил, инспектор уставился на него с разинутым ртом.

– Да уж… Неплохо! Жаль только, присяжных этим не проймешь.

– Нет, конечно! – в ужасе произнес мистер Кэмпион. – Дорогой мой, давайте трезво оценим ситуацию. У нас есть показания сэра Гордона Вудторпа. Он наверняка вспомнит пациента, который представился чужим именем, и, конечно, узнает Уильяма в лицо. Дальше – револьвер. Его вы рано или поздно найдете, это точно. И наконец, веревка… полагаю, вы сравните обрывок шнура в детской с той веревкой, которой был связан Эндрю?

– А то, – мрачно ответил инспектор. – Все-таки не зря они вас пригласили, Кэмпион, даром что роль вам отведена странная. Ладно, вернемся к Уильяму. Я вашу историю еще не проверял, понятное дело, но не нравится мне этот старик, хоть убей. Выкладывайте все, раз уж начали. Вы его знаете лучше меня. В конце концов, – скорбно добавил он, – если на свете когда и будет дело, в котором у человека вроде меня появится шанс выставить себя сказочным дураком, так это оно.

– Ну, – с расстановкой проговорил Кэмпион, тщательно подбирая слова, – как я уже говорил, ночью Уильям вылил пузырек йода себе на рану. Сразу после этого ему стало дурно, он практически рухнул в обморок, но быстро пришел в себя. Мне показалось это странным. Приступ длился не больше минуты, и я решил было, что у старика расшалилось сердце. Однако утром я задал несколько вопросов доктору Лавроку, который зашивал ему руку, и узнал, что сердце у Уильяма работает как часы. Тогда возникает вопрос: откуда приступ?

– Да мало ли откуда, – проворчал инспектор. Рассуждения друга его явно не впечатлили. – Может, приступ был частью спектакля.

Молодой человек помотал головой.

– Я, наверно, недостаточно ясно выражаюсь. Никаких доказательств у меня пока нет, но я уверен в том, что видел. Минувшей ночью старик был изрядно напуган и немного – самую малость – отравлен.

Станислав уставился на него и через мгновение захохотал.

– Отравленный кинжал в ночи? Ха-ха! У нас тут полицейское расследование, дружище, а не феодальные войны, к котором вы привыкли.

Мистер Кэмпион ничуть не обиделся.

– Ладно, можете не слушать предсказания цыганки. Однако я продолжу свою речь в защиту мистера Фарадея – или дяди Уильяма, как я всегда называю его про себя, – и посоветую вам навести справки во всех кабаках между Гранчестерскими лугами и «Обителью Сократа». Вы узнаете, что в роковой день дядя Уильям зашел в бар, пропустил рюмку и отбыл. При этом он наверняка вел себя немного странно. Уильяма вспомнят, он здесь известный персонаж.

И опять-таки инспектор был не впечатлен.

– Если у него есть алиби на те неучтенные двадцать пять минут, обвинение не склеится. Хотя, полагаю, при малейшем намеке на неприятности его семейка и так наймет прыткого адвоката. Как по мне, Кэмпион, именно в этом месте наша судебная система дает слабину. Если у человека есть деньги, ему ничего не стоит нанять адвоката. Если денег нет, по закону ему дадут какого-нибудь щенка, который еще и тявкать не научился. А уж в обвинении всегда работают профи. Не нравится мне это дело, ох не нравится. Я здесь чужой. Нет, хорошие ребята тут есть, да только им скандалы нужны не больше, чем твоему приятелю-адвокату. С чего вы вообще решили, что Уильям Фарадей по дороге домой заглянул в паб – даже если мы поверим его нелепой истории про потерю памяти?

– Когда дядя Уильям впервые столкнулся с этим неприятным недугом, – ответил мистер Кэмпион, намеренно игнорируя последние слова инспектора, – он очнулся напротив католической церкви со стаканом в руке. Значит, перед этим он вошел в паб, заказал там спиртное и прямо со стаканом вышел на улицу. Посудите сами: амнезия – это ведь своего рода паралич, согласны? Разум отключает сознание и память, потому что они несут запреты и ограничения. Нет памяти – нет ограничений, и можно с чистой совестью пропустить стаканчик.

– Как у вас все складно выходит. Но история с холодной ванной сюда не очень-то вписывается.

Мистер Кэмпион на несколько секунд погрузился в молчание.

– Хотелось бы мне знать, какое отношение имел к холодной ванне покойный Эндрю. Нам с вами крупно повезло, что мы не успели познакомиться с этим типом лично, Станислав.

Инспектор хмыкнул.

– Будь моя воля, я бы в этот чертов особняк вообще не совался. Куда приятней распутывать старые добрые ограбления. Что ж, спасибо за сведения – они весьма интересны, вот только проку от них никакого. Куда ни глянь – всюду сплошные фокусы. Но кто фокусничает?

Мистер Кэмпион кивнул.

– В доме творится нечто странное. Очень, очень странное.

– Безумие, – заявил инспектор. – Что-нибудь с суффиксом «-изм». Психологи нашли бы, чем тут поживиться. Несправедливо: слова химика-лаборанта – следственный материал, а слова психолога – нет.

– К вопросу о справедливости: вы нашли кузена Джорджа?

– Очередная невыполнимая задача, – буркнул инспектор. – Мы напечатали в газетах его описание и просьбу связаться с полицией, но, конечно, все без толку. Адреса у него нет, никто здесь про него не слышал, и в городе он, похоже, не останавливался. Известно лишь одно: в четверг он был в Лондоне. Теперь мне ясно, почему он сбежал при виде девушки. А вот она вела себя довольно подозрительно. Вообще она какая-то подозрительная, если хотите знать мое мнение. И да, про семейный скандал я слышал, – поспешно добавил он, опередив Кэмпиона. – Я прекрасно понимаю, что для такой семьи любой пустяк может значить куда больше, чем, например, для моей.

Оба немного помолчали, потом инспектор заново раскурил трубку.

– Все эти умозрительные рассуждения до добра не доведут, – сказал он и внезапно улыбнулся Кэмпиону. – Надо отыскать орудие убийства. Двое человек слышали выстрел, кстати. Муж и жена, живут в доме на Гранчестер-роуд. Они слышали, как в воскресенье на берегу реки что-то грохнуло – примерно без пяти минут час. Муж говорит, он открыл дверь и выглянул на улицу, но на лугах лежал густой туман, ни зги не видно. «Молочная погода», говорит. Видимо, местные так называют весенний туман, хотя поди их разбери. А как здорово убийца рассчитал время, а? Воскресный день, все сидят по домам, обедают.

– Возвращаясь к вопросу о кузене Джордже, – не унимался мистер Кэмпион, – я так понимаю, вы не слишком упорно его ищете?

Станислав Оутс насупился.

– Не слишком. Ну, допустим, нашли мы его – каким-то чудом он забрел в полицейский участок. Дальше что? Арестовать его мы не можем. Можем только спросить, что он делал тем воскресным днем. Если он не полный дурак, то у него уже давно заготовлен правдоподобный ответ. Да и потом, какое он может иметь отношение к убийству? С Эндрю они особо не враждовали. Накануне он наведался в дом, но с тех пор его поблизости не видели. Нельзя подозревать человека в убийстве только потому, что время от времени он выпрашивал у тетки пару фунтов. Нет, Кэмпион, как ни крути, а преступник – в семье. Никакого элемента случайности ни в одном из убийств не было: это тщательно спланированные преступления. Кто-то очень хотел избавиться от обеих жертв. Может, я ошибаюсь, но этот человек, вероятно, еще не угомонился. Берегите себя, Кэмпион. Убийце со столь изощренным умом вряд ли помешает молодой красноречивый паренек в больших очках. Считайте, цыганка вас предостерегла.

Мистер Кэмпион какое-то время молчал. Слова инспектора заставили его вернуться к теории, которая пришла ему в голову сегодня утром.

– Я пройдусь до места преступления вместе с вами, если не возражаете, – сказал он. – Никогда не упускаю случая взглянуть на старую ищейку в действии.

И хотя путь был довольно долгий, мистер Кэмпион ни словом не обмолвился инспектору о том, что тревожило его мысли. Могла ли миссис Фарадей злоупотребить своей безраздельной властью в доме и вынести смертный приговор Эндрю Сили – за преступления, о которых никто пока не знал?