Прелюдия к убийству

Джослин Джернигэм – хорошее имя. Так думал седьмой Джослин, стоя у окна в своем кабинете и глядя на долину Пен-Куко, где в погожий день в бинокль можно увидеть шпиль собора в Солсбери.

– Здесь стою я, – произнес он, не поворачивая головы, – на том самом месте, где поколение за поколением стояли мои предки, глядя на свои возделанные земли и пашни. Седьмой Джослин Джернигэм.

– Я не очень понимаю, – сказал его сын, Генри Джослин, – в чем разница между возделанной землей и пашней, отец?

– Между ними нет никакой разницы, – ответил Джослин сердито. – Молодое поколение увлечено только глупыми пересудами да бессмысленными разговорами.

– Уверяю тебя, я люблю только слова, имеющие смысл. Вот почему прошу объяснить мне, что такое «пашня». И ты говоришь «молодое поколение», имея в виду моих ровесников, не так ли? Но мне двадцать три. Есть уже поколение моложе моего. Если мы с Диной поженимся…

– Ты намеренно играешь словами, чтобы увести нашу беседу к этой абсурдной идее. Если бы я знал…

Генри нетерпеливо вздохнул и отошел от камина. Он приблизился к отцу, стоявшему у окна, и стал смотреть на погружающуюся во мрак долину. Перед ним предстал суровый пейзаж, над которым опустилась завеса зимнего тумана. Голые деревья тихо спали. Поля были скованы холодом. И только уютный голубой дымок, поднимающийся из труб нескольких домов, был единственным свидетельством жизни в долине.

– Я тоже люблю Пен-Куко, – произнес Генри и добавил с тем оттенком иронии, которую Джослин не понимал и считал крайне раздражающей: – Я испытываю гордость от одной лишь мысли, что стану собственником этого поместья, но не хочу, чтобы оно давило на меня. Мне не пристало изображать из себя добропорядочного джентльмена, берущего пример с Кофетуя. Я против разговоров о родословной. Гордый отец и своевольный наследник – это не про нас. Речь не идет о возможном мезальянсе. Дина вовсе не скромница из низов. Она такая же, как и мы, с теми же корнями. Если мы собираемся говорить о ней в этом ключе, могу лишь подчеркнуть ее положение в обществе и отметить, что количество поколений Джернигэмов в Пен-Куко и Коуплендов в местном приходе одинаково.

– Вы оба слишком молоды, – начал Джослин.

– Нет, сэр. Так не годится. Вы хотите сказать, что Дина очень бедна. Если бы на ее месте был кто-то ловчее и богаче, то вы и моя дорогая кузина Элеонор даже не обмолвились бы об излишней молодости. Давайте не будем притворяться.

– Не смей говорить со мной в таком тоне, я не потерплю этого.

– Прошу прощения, – ответил Генри. – Я понимаю, что иногда бываю невыносим.

– Ты меня очень утомил. Ладно. Если это важно, то буду откровенен. Пен-Куко много значит для меня, и надеюсь, он и для тебя дороже всего в жизни. Тебе прекрасно известно, что у нас совсем нет денег. А сколько всего надо сделать! И коттеджи в Клаудифолде! И Винтон! Румбольд говорит, что если мы не починим крышу, то это будет дырявая корзина. Все дело в том…

– Я не могу позволить себе материально невыгодный брак?

– Ну, пусть будет так, если тебе угодно.

– А как я могу это назвать по-другому?

– Хорошо. Так и назовем.

– Ну что ж, раз уж мы стали изъясняться на языке звонкой монеты, который, я уверен, тебе не очень приятен, замечу, что Дина не вечно будет дочерью бедного священника.

– Что ты имеешь в виду? – спросил Джослин тревожно, хотя пытался выглядеть как можно беззаботнее.

– Мне казалось, уже всем известно, что мисс Кампанула завещала весь свой презренный металл или большую его часть именно пастору. Не притворяйся, отец: до тебя должны были дойти эти слухи. Повар и горничная заверили завещание. Служанка подслушала, как мисс Кампанула плакалась об этом своему адвокату. Ни Дине, ни мне эти деньги не нужны, но рано или поздно они будут.

– Сплетни, распространяемые прислугой, – самое отвратительное, – пробормотал эсквайр. – В любом случае это еще не… Она может и передумать. А нам так нужны деньги.

– Давай я найду работу, – предложил Генри.

– Твоя работа здесь.

– Что? Стать посмешищем для всех этих знатоков сельского хозяйства?

– Глупости!

– Послушай, отец, – мягко обратился к нему сын. – Сколько из того, что ты сказал, напела Элеонор?

– Она, как и я, беспокоится, чтобы ты не натворил глупостей. Если бы твоя мать была жива…

– Нет! Нет! – воскликнул юноша. – Давай не будем говорить за умерших. Это чудовищно несправедливо… Здесь явно чувствуется влияние кузины. Элеонор очень умна. Я не собирался говорить тебе о Дине, пока не убедился, что она любит меня. Но разговор, так «удачно» подслушанный Элеонор в доме пастора, был просто началом.

Он неожиданно замолчал, отвернулся от отца и прижался щекой к оконной раме.

– Это невыносимо, – проговорил Генри. – Своим вмешательством кузина испортила все, что связано с Диной. Стоять в холле и слушать! Кудахтая, как вульгарная клуша, прибежать к тебе и с восторгом все доложить! Как будто Дина – служанка, застуканная с ухажером.

– Ты никогда не был справедлив к Элеонор. Она сделала все, чтобы заменить тебе мать.

– Ради всего святого, – жестко сказал Генри. – Все было совсем не так. Она наихудший тип старой девы. По большому счету, ей выпал счастливый билет приехать в Пен-Куко, покинув Кромвель-Роуд, чтобы стать известной дамой в графстве. Ей просто повезло, но она вовсе не добрая. Эта женщина – выскочка.

– Со стороны матери, – подчеркнул Джослин, – она тоже из рода Джернигэмов.

– О, дорогой отец! – воскликнул Генри и рассмеялся.

Бросив на сына свирепый взгляд и покраснев, Джослин проговорил, запинаясь:

– Ты можешь смеяться, но Элеонор рассказала о невольно услышанном разговоре только потому, что считала это своим долгом.

– Не сомневаюсь в том, что это именно ее слова.

– Да, и я согласен с ней. Я категорически против твоей женитьбы на этой девушке, но я немного успокоился, услышав, что это была всего лишь попытка сделать ей предложение.

– Если Дина любит меня, я женюсь на ней, – заявил Генри в ответ на нравоучения отца. – И это решено. Если бы Элеонор не играла на твоем тщеславии, отец, ты бы попробовал встать на мою сторону. Но кузина не позволит тебе этого сделать. Она возомнила себя первой леди. Помещицей. Владелицей замка Пен-Куко. Дина для нее – соперница. И что хуже всего, я уверен: она ей откровенно завидует. Эта ревность имеет сексуальную подоплеку.

– Полная чушь! – гневно воскликнул Джослин, но было ясно, что он не в своей тарелке.

– Нет! – вскричал Генри. – Это не чушь! Все, что я говорю, не имеет никакого отношения к психоанализу. Ты должен был понять, что за человек Элеонор. Это алчная женщина, любившая тебя до тех пор, пока не поняла, что это бесполезно. Теперь она и ее подруга Кампанула соперничают из-за пастора. Дина говорит, что старые девы всегда влюбляются в ее отца. Это очевидно для всех. Такое часто бывает с женщинами вроде нашей кузины и ее подруги. Доводилось ли тебе слышать ее рассуждения о докторе Темплетте и Селии Росс? Ей удалось и там найти повод для скандала. А потом она сообщит бедной миссис Темплетт, что ее муж слишком хорошо относится к вдове. И это будет, если Идрис Кампанула не вмешается первая. В дамах такого склада есть что-то патологическое. Дина говорит…

– Ты со своей возлюбленной обсуждаешь чувства моей кузины к пастору? Если так, то считаю это полным дурновкусием и отсутствием манер.

– Дина и я, – ответил Генри, – говорим обо всем.

– Это что, современный способ ухаживать за девушкой?

– Отец, давай не будем ссориться. Ты всегда во многом понимал меня. Во всем виновата Элеонор! Элеонор! Элеонор! Это ее вина! – воскликнул Генри.

В другом конце комнаты открылась дверь, и в дверном проеме освещенного холла появилась женская фигура.

– Ты зовешь меня, Генри? – спросила она тихим голосом.

Мисс Элеонор Прентис вошла в комнату. Она протянула свою худенькую ручку и включила свет.

– Уже больше пяти часов, – заметила Элеонор. – Скоро все придут. Я назначила встречу на половину шестого.

Кузина засеменила к столу из вишневого дерева. Генри заметил, что он отодвинут от стены и стоит в центре кабинета. Мисс Прентис принялась раскладывать на нем бумагу и карандаши. Делая это, она тихонько напевала, чем сильно раздражала Генри. Он не мог выносить ее унылое мычание. В надежде прекратить это он спросил:

– Какая встреча, кузина Элеонор?

– Ты забыл, дорогой? Собрание комитета по проведению мероприятий. Будет пастор с дочерью, доктор Темплетт, Идрис Кампанула и другие. Мы очень рассчитываем на тебя и на Дину, конечно.

Последняя фраза была произнесена с особой нежностью. Генри подумал: «Ей известно, что мы говорили о Дине». Он смотрел, как женщина перебирает бумажки, и в его глазах отразилась плохо скрываемая ненависть.

Элеонор Прентис была стройной неприметной женщиной лет примерно пятидесяти. Генри почувствовал, как флюиды ее святости заполнили всю комнату. Ее постоянная полуулыбка говорила о хорошем расположении духа, скрывая, однако, истинный характер этой особы. Кузина была достойным представителем рода Джернигэмов. Генри неожиданно подумал, что Джослин гораздо меньше похож на предков с семейных портретов, чем он, его сын, и кузина. У Генри и Элеонор были носы и подбородки Джернигэмов. А эсквайр унаследовал круглый подбородок своей матери и бесформенный нос. Взгляд серых глаз мисс Прентис всегда оставался холодным и смотрел на этот мир через оправу пенсне. У эсквайра же, несмотря на частые, хотя и слабые вспышки гнева, взгляд оставался беззащитным и немного удивленным. Генри, все еще наблюдая за Элеонор, нашел странным, что сам похож на эту женщину, которую ненавидит всем сердцем. У них не было ничего общего, по всем этическим вопросам они имели абсолютно противоположные мнения, совершенно не доверяли друг другу, но оба обладали решительным характером и чувствовали это. В характере Генри это качество смягчалось обходительностью и добрым сердцем. Элеонор была просто вежливой и терпеливой. Она вела себя как обычно: несмотря на то что слышала, как Джернигэм-младший сердито повторял ее имя, не задала ни одного вопроса, приняв его молчание. Возможно, потому, что она стояла за дверью и подслушивала. Кузина начала придвигать к столу стулья.

– Я думаю, что мы должны посадить пастора в твое кресло, Джослин, – заметила она. – Генри, дорогой, ты не поможешь? Оно довольно тяжелое.

Мужчины помогли ей с мебелью и по ее просьбе подкинули дров в камин. Когда все приготовления были закончены, мисс Прентис села за стол.

– Между прочим, твой кабинет – мой самый любимый уголок в Пен-Куко, – сообщила она радостно.

Эсквайр что-то пробубнил в ответ, а Генри спросил:

– Но, кузина, ведь ты любишь каждый уголок в этом доме, разве не так?

– Да, – мягко ответила она. – С самого детства, когда проводила здесь каникулы (ты помнишь, Джослин?), я полюбила этот милый старый дом.

– Агенты по недвижимости изменили для меня понятие «дом». Оно теперь ничего не значит. Очень жаль, что когда я женюсь, то не смогу привести супругу в Винтон. Ты же знаешь, Элеонор, что мне не по средствам залатать крышу.

Джослин откашлялся, гневно взглянул на сына и вернулся к окну.

– Безусловно, Винтон – тоже часть наследства, – пролепетала мисс Прентис.

– Как тебе уже известно, – продолжал Генри, – я начал ухаживать за Диной Коупленд. Принимая во внимание все услышанное в доме пастора, как ты считаешь – она не отвергнет меня?

Элеонор прищурилась и улыбнулась шире, чем обычно, обнажив некрасивые зубы. «Напоминает французскую карикатуру на английскую старую деву», – подумал юноша.

– Надеюсь, дорогой, – сказала мисс Прентис, – ты не считаешь, что я намеренно подслушала твой разговор с Диной. Но те несколько слов, что я уловила, меня очень огорчили…

– Те, что ты передала отцу? Не сомневаюсь в этом.

– Я подумала, что обязана поговорить с твоим папой, Генри.

– Почему?

– Потому что считаю, что вы очень молоды и нуждаетесь в чутком и мудром руководстве.

– Тебе нравится Дина? – резко спросил он.

– Без сомнения, у нее много прекрасных качеств, – ответила мисс Прентис.

– Я спросил, приятна ли она тебе?

– Я ценю ее именно за эти качества. Но боюсь, дорогой, сейчас лучше прекратить наше обсуждение.

– Согласен, – отозвался Джослин, все еще стоя у окна. – Генри, не желаю больше слушать об этом. Скоро все будут здесь. Уже вижу машину пастора, поворачивающую на Клаудифолд. Она подъедет через пять минут. Элеонор, лучше расскажи нам о предстоящем собрании.

Мисс Прентис оперлась на стол.

– Речь идет о Молодежном обществе. У нас трудности с финансами, и пастор предложил поставить небольшую пьесу. Ты помнишь? Это было в тот вечер, когда мы обедали у него.

– Немного припоминаю, – ответил эсквайр.

– Только между нами, – продолжила мисс Прентис. – Я знаю, Джослин, что тебе всегда нравилось играть на сцене. У тебя все получалось так естественно. Помнишь, как мы раньше ставили пьесы? Я все обсудила с пастором, он согласен! Доктор Темплетт очень неплохой актер, особенно ему удаются комедийные роли. И наша дорогая Идрис Кампанула, конечно, полна энтузиазма.

– О боже! – Генри и его отец воскликнули одновременно.

– А что она собирается делать на сцене? – спросил Джернигэм-старший.

– Мы не можем быть немилосердными, – отозвалась Элеонор с холодным блеском в глазах. – Осмелюсь уверить тебя, что бедняжка Идрис успешно справится с маленькой ролью.

– Я слишком стар, – ответил Джослин.

– Что за вздор, дорогой. Конечно, это не так. Мы найдем для тебя что-нибудь подходящее.

– Не дай бог, у меня будет любовная сцена с Кампанулой, – заметил эсквайр весьма невежливо.

На лице Элеонор появилось то выражение, с которым она выслушивала неприятные замечания, но взгляд ее оставался все таким же холодным и высокомерным.

– Пожалуйста, Джослин, – попросила она.

– Кого сыграет Дина? – осведомился Генри.

– Что ж, раз она уже почти профессионал…

– Она уже мастер, – уточнил Генри.

– Да, такая жалость, – прокомментировала мисс Прентис.

– Почему?

– Я консервативна и считаю, что сцена не лучшее место для добропорядочной девушки, дорогой. Но, конечно, Дина должна сыграть в нашей маленькой пьесе. Если она снизойдет до такой скромной сцены.

Генри открыл рот, собираясь что-то ответить, но передумал. Эсквайр промолвил:

– А вот и они!

Послышался шум машины, едущей по гравию, и два веселых гудка старомодного клаксона.

– Пойду встречу их, – предложил Джернигэм-младший.

Генри вышел в холл. Когда он открыл входную дверь, то сразу ощутил холодный воздух с улицы. Молодой человек вдохнул морозную свежесть, запах промерзшей земли и опавшей листвы. Фонарь у дома бросал свет на три фигуры, выбирающиеся из машины. Пастор, его дочь Дина и высокая женщина в бесформенном меховом пальто – Идрис Кампанула. Произнеся все необходимые приветственные слова, он пригласил гостей в дом. Появился дворецкий Тейлор и мастерски справился с поношенным пальто пастора. Генри, не отрывая глаз от своей возлюбленной, повесил на вешалку меха мисс Кампанулы, сразу заполнившей собой весь коридор. Идрис была надменной старой девой с большим бюстом, румяным лицом, непричесанными серыми волосами и огромными костлявыми руками, в безвкусной дорогой одежде. Она была очень богата и считалась близкой подругой Элеонор Прентис. Их альянс держался на взаимных антипатиях и интересах. Обе обожали скандалы и скрывали свою страсть под видом благопристойных и верных суждений. Заклятые подруги не доверяли друг другу ни на йоту, но было очевидно, что им приятно общаться. В беседах их манеры существенно разнились. Элеонор никогда не отказывалась от своего образа добропорядочной дамы, избегающей прямых столкновений. Идрис же была из тех женщин, которые гордились своей откровенностью. Она любила хвалиться тем, что всегда смело называет вещи своими именами, добавляя, что кузен, генерал Кампанула, однажды назвал ее «лопатищей». Дама взращивала в себе эту грубоватую прямоту, которая вряд ли могла многим понравиться, но сходила за чистую монету среди самых простоватых ее знакомых. Правда же заключалась в том, что она закрепила за собой право выражаться в таком тоне, но очень рассердилась бы, если б кто-нибудь отплатил ей той же монетой.

Пастор, вдовец, отличался классической мужской красотой, благодаря которой он стал предметом вожделения старых дев, проявлявших слишком большой интерес к делам прихода. Об этом Генри сообщила Дина. Элеонор Прентис держалась с пастором скромно и застенчиво. Она говорила с ним нежным воркующим голосом, время от времени мелодично смеясь. Идрис Кампанула называла пастора «мой дорогой человек», смотрела на него такими глазами, что заставляла его морщиться, вызывая у Дины смешанные чувства отвращения к ней и сострадания к отцу.

Повесив шубу, Генри поспешил к Дине. Они были знакомы всю жизнь, но во время учебы в Оксфорде и после, проходя военную службу, он видел ее очень редко. К его возвращению в Пен-Куко девушка окончила театральные курсы и присоединилась к небольшой труппе, где проработала шесть месяцев. Потом труппа развалилась, и Дина вернулась домой, став актрисой. Три недели назад Генри неожиданно встретил ее на холмах за Клаудифолдом. Ему вдруг показалось, что он видит ее впервые. От такого открытия он испытал изумленный восторг. Ловить ее взгляд, говорить, стоять рядом с ней – все это дарило ему блаженство. Теперь его сны были наполнены любовью, а пробуждаясь, он мечтал о ней и наяву.

– Дина – моя самая большая и единственная мечта, – говорил он себе, но так как не был до конца уверен во взаимности, то боялся признаться. Только вчера в прекрасной старой гостиной в доме пастора, когда девушка так доверчиво смотрела в его глаза, он заговорил о любви. Но затем он увидел Элеонор, застывшую в темном холле. Дина заметила ее спустя минуту и, не сказав ни слова, вышла, поприветствовав даму. Генри пулей вылетел из дома любимой и поехал к себе в Пен-Куко с побелевшим от гнева лицом. С тех пор они не говорили, и сейчас молодой человек смотрел на нее взволнованно. В ее больших глазах он увидел радость.

– Дина!

– Генри!

– Когда я смогу тебя увидеть?

– Ты видишь меня сейчас, – ответила она.

– Одну. Пожалуйста!

– Я не знаю. Что-нибудь случилось?

– Элеонор!

– О господи! – воскликнула Дина.

– Мне надо поговорить с тобой. За Клаудифолдом, где мы встретились в то утро. Завтра, до завтрака, сможешь, Дина?

– Хорошо, – ответила она. – Если получится.

Они услышали голос Идрис Кампанулы. Генри неожиданно понял, что она задает ему вопрос.

– Извините, – начал он, – боюсь, что я…

– Итак, Генри, – перебила она. – Куда нам теперь идти? Ты забыл о своих обязанностях, секретничая с Диной. – И она засмеялась, издав звук, похожий на ослиный крик.

– Пожалуйста, пройдите в кабинет. Мы идем за вами.

Войдя в кабинет, Идрис пожала руку Джослину и чмокнула мисс Прентис.

– Где доктор Темплетт? – спросила гостья.

– Еще не приехал, – ответила Элеонор.

– Он сейчас на другой стороне Клаудифолда, – пояснил пастор. – Старой миссис Трини стало намного хуже. Третий сын Каинов умудрился проткнуть гвоздем ноготь на большом пальце ноги. Я встретил Темплетта в деревне, и он рассказал мне об этом. Он также просил передать, чтобы мы начинали без него.

– На другой стороне Клаудифолда? – нежным голосом переспросила мисс Прентис. Генри заметил, что она переглянулась с мисс Кампанулой.

– Миссис Росс не пьет чай до пяти часов, – сообщила Идрис, – что, на мой взгляд, просто глупая показуха. Да неужели мы будем ждать доктора Темплетта! Ха!

– Он ничего не говорил о том, что зайдет к Селии, – сказал пастор, – уверен, что доктор скоро будет здесь.

– Мой дорогой, – обратилась к священнику мисс Кампанула, – вы просто святой. Остается надеяться, что он не осмелится ввести ее в нашу пьесу.

– Идрис, дорогая! – вмешалась мисс Прентис. – Можно мне?

Завладев всеобщим вниманием, она тихо произнесла:

– Я думаю, все согласны с тем, что это все должно остаться между нами? У меня есть несколько небольших пьес на пять-шесть человек, и я думаю, что Дина тоже что-нибудь бы подыскала.

– Но у нас всего три женщины и трое мужчин, – заявила Идрис. – И если пастор…

– Нет, – отказался отец Дины. – Я на сцену не выйду. Если смогу помочь чем-нибудь за сценой, буду рад, но выступать, право, мне не хочется.

– Тогда три женщины и трое мужчин, – подытожила мисс Кампанула. – Шесть.

– Не больше, – согласилась мисс Прентис.

– Ну что ж, – заговорил эсквайр, – если миссис Росс хороша на сцене, а ведь она и внешне довольно привлекательна…

– Нет, Джослин, – возразила мисс Прентис.

– Она очень красива, – повторил Генри.

– У нее хорошая фигура, – вставила Дина. – Но есть ли у нее опыт?

– Мое дорогое дитя, – начала мисс Кампанула, – эта дама очень вульгарна, и мы, безусловно, не хотим ее. Могу сказать, что я ознакомилась с пьесами, которые подобрала Элеонор, и полностью одобряю «Простушку Френсис». Там шесть персонажей: три женщины и трое мужчин. Нет смены декораций, и тема вполне подходящая.

– Она довольно старая, – заметила Дина.

– Моя дорогая девочка, – повторила Идрис, – если ты считаешь, что мы собираемся ставить одну из ваших проблемных модернистских пьес, то сильно заблуждаешься.

– Я полагаю, некоторые современные произведения действительно не очень подходят, – вежливо согласилась мисс Прентис.

Генри и Дина улыбнулись.

– А что касается миссис Селии Росс, – подчеркнула мисс Кампанула, – я уверена, что вещи нужно называть своими именами, и мы по-христиански услужим бедной миссис Темплетт, которая, как известно, слишком больна, чтобы заботиться о себе, если озадачим доктора чем-нибудь другим…

– Перестаньте! – воскликнул пастор. – Не пытаемся ли мы перелезть через забор раньше, чем он встретился у нас на пути? Председатель собрания не выбран до сих пор, и никто не предложил миссис Росс принять участие в постановке.

– А лучше и не надо, – заявила мисс Кампанула.

Тейлор открыл дверь и объявил:

– Миссис Росс и доктор Темплетт, сэр.

– Да?! – невольно воскликнул эсквайр.

В комнату вошли очень хорошо одетая женщина и румяный мужчина.

– Привет! Привет! – прокричал Темплетт. – Еле уговорил миссис Росс пойти со мной. Она великолепная актриса, и думаю, что ей пора снизойти до нас и показать свое искусство. Уверен, вы будете в восхищении!