Воскресное утро. Мэйден-Эстбери еще не очнулся от спячки. В монастыре только что отзвонили к утрене. Проказливый колокол сыграл с запоздавшими прихожанами в кошки-мышки: нетерпеливо, ускоряясь с каждым ударом, отбил пять минут до начала службы, затем угрожающе замолчал, дождался, пока старушки, подобрав юбки черного атласа, бросятся взапуски, потом опять с оттяжкой ударил, показав им вслед железный язык, и повторил забаву сначала. Теперь и он безмолвствует – улицы снова дремлют, нежась под мягкими солнечными лучами. Даже клочки фольги и бумаги, разбросанные вчера шумной компанией на автомобилях, лежат безжизненно и самодовольно. Единственный звук, нарушающий этот отдохновенный покой, доносится из ванной в доме доктора Кэммисона, где Найджел потчует хромированные краны отборными номерами из своего певческого репертуара. Даже самый вежливый воспитанник Винчестерского колледжа с трудом подобрал бы слова, чтобы передать восхищение его вокализами. Друзья Найджела (согласно их естественным склонностям и силе воображения) сравнивали его голос с тявканьем морского льва, с тарахтеньем трактора, спозаранку ползущего по крутому склону, с хриплыми криками солдат, драящих родной аванпост, с карканьем воронов на диком каменном побережье. Все сходились в одном: звуки, которые Найджел издавал на распевке, отличались поразительной громкостью.

«Наппер Танди повстречался на пути мне как-то раз», – проревел он, отбивая такт безропотной мочалкой. Далее полагалось задаться вопросом, как Ирландия-старушка, как дела ее сейчас, но вместо этого Найджел внезапно умолк.

«Наппер Танди повстречался на пути мне как-то раз, – сказал он себе. – А ведь стоило раньше об этом подумать. Неужели убийца как ни в чем не бывало встретил Баннета у входа на пивоварню? Что он ему сказал? «Эй, как тебя занесло сюда в такой час? Ну, раз уж пришел, зайди в кабинет на минутку – хочу перерезать тебе горло вот этим чудесным ножичком»? А если все было иначе, то откуда он знал, что Баннет предоставит ему удобную возможность себя убить? В конце концов, тот явился, чтобы поймать сторожа на воровстве. Баннет должен был держаться вблизи от Лока, и тот, куда бы он ни пошел, оказался бы его невольным телохранителем. Возможно, убийца устроил засаду где-то между воротами и… чем? Баннет мог пойти прямиком в хранилище, или на склад готовой продукции, или к каморке Лока. Откуда убийца знал, какую дорогу он выберет? Конечно, он мог затаиться во дворе и прикончить жертву, прежде чем та войдет внутрь. Но двор виден из домов напротив – всегда есть вероятность, что тебя заметят в самый неподходящий момент. К тому же, если он убил Баннета во дворе, зачем рисковать и тащить труп в здание к самым котлам? Почему не оставить его в луже крови снаружи? А это возвращает нас к исходной загадке: зачем Баннета вообще поместили в котел?

Ладно, это пока не важно. Возможно, первая мысль была не так уж безумна. Можно представить, что убийца – назовем его Икс – встретил Баннета у входа на пивоварню. Как бы он объяснил свое присутствие? Ну конечно! Он мог сказать, что тоже получил анонимку. Даже предъявить ее – Иксу не составило бы труда бросить в почтовый ящик не одно, а два письма: для Баннета и для себя. После этого несложно было бы отвести жертву куда-нибудь в темный угол и безнаказанно поработать тупым предметом, или чем он там орудовал. В темный угол – но не в тот, где стоят котлы? Баннет ни под каким видом не позволил бы затащить себя на платформу: он-то пришел выслеживать Лока. Убийство должно было случиться в другом месте, там, куда преступник под разумным предлогом сумел бы заманить жертву в ходе их совместной охоты. Где? В кабинете Баннета, или Джо, или в офисе клерков – почему нет? Сторож туда не заходит, и это облегчило бы Иксу задачу. Он мог сказать, например: “Послушай, что, если Лок разбушуется? В такой-то комнате есть хорошая дубинка (револьвер, свинцовая трость), давай-ка ее прихватим”. Или… впрочем, предлогов можно придумать сколько угодно. Однако на месте убийства должны были остаться следы. Нужно спросить у клерков или уборщиков. Интересно, запер ли Джо Баннет на время отсутствия свой кабинет? Место вполне подходящее.

И еще кое-что. Если моя теория верна, она исключает миссис Баннет, мисс Меллорс и Герберта Кэммисона из списка подозреваемых: никому из них “доброжелатель” не адресовал бы письмо. Джо Баннета тоже можно вычеркнуть: он не сумел бы убедительно объяснить, почему какая-то анонимка заставила его вернуться из отпуска. Впрочем, Юстас с его маниакальной страстью к изобличению рабочих мог клюнуть и на такое. Нет, Джо нельзя целиком исключать. Итак, остаются Гэбриэл Сорн, мистер Барнс, Эд Парсонс и – под сомнением – Джо Баннет. С них и нужно начать».

Найджела вывел из задумчивости стук в дверь.

– Эй! – прокричал голос. – У тебя обморок или ты проводишь опыты с кипятком? Мне нужна ванна.

– Извини, Герберт. Я задумался.

– Что ж, это не так отвратительно, как твое пение, но одинаково неудобно для ближних.

Найджел высказал все, что думает о пустословии педантов, и приготовился вылезти из ванны…

Два часа спустя он вошел в уютное и непритязательное обиталище мистера Г. Барнса. Страшная духота и роскошный папоротник в горшке придавали гостиной сходство с тропическим лесом. Вскоре появился и сам пивовар. Он был без пиджака, а в виде приветствия поднял одну бровь и опустил другую.

– Чему обязан столь ранним визитом в мой скромный дом, сэр? – шутливо спросил Барнс.

– Я хочу поговорить с вашей дочерью, Лили. Думаю подобраться к делу через Трюфеля и начать со служащих офиса.

Мистер Барнс поскреб щетинистый подбородок.

– Что ж, можно и так. Если вам нравится тратить время, меня это не касается. Вы только не волнуйте ее, сэр. Она в последнее время сама не своя. Не знаю, что с ней такое: но рассказывать обо всем папочке – это, конечно, не в ее характере. Не удивлюсь, если эти полоумные журналы про кино ее довели. Она на них все деньги спускает, – мрачно добавил он.

– Нет-нет, никаких волнений. Только несколько безобидных вопросов. Впрочем, вы и сами можете кое-что рассказать.

Найджел выудил из Барнса сведения о том, что: а) кабинет Джо Баннета в отсутствие хозяина был заперт, но в офисе есть универсальный ключ; б) утром после убийства в кабинетах не убирались, но полиция их уже обыскала; в) Юстас Баннет – не великая потеря, а под началом Джо Баннета пивоварня заживет совсем по-другому.

– Да, мистер Джо поставит дело на ноги, – сказал Барнс.

– Хорошо, что напомнили. Когда мы с мистером Сорном заглянули к вам в кабинет, вы сказали, что Баннет, по слухам, хочет продать пивоварню, было такое?

Мистер Барнс постучал пальцем по носу.

– Не задавай вопросов – и не услышишь лжи.

– Но теперь-то секретничать ни к чему. Юстас умер, и сделка, видимо, не состоится.

– Да, пожалуй, – признал пивовар. Ему явно нравилось, когда его уговаривают с должным старанием и соблюдением всех церемоний. – Имейте в виду, мистер Стрейнджуэйс, я ничего не утверждаю. Может, это и «утка». Да, «утка», – с большим удовольствием повторил он, – однако из кое-каких источников, о которых я не буду распространяться, мне стало известно, что «Роксби» – крупная фирма из Мидлендса – вела переговоры с мистером Баннетом на предмет покупки его предприятия.

– Зачем ему… то есть странно, что Баннет собирался продать пивоварню, когда ему так нравилось здесь заправлять.

– Это как посмотреть, – со значением возразил мистер Баннет. – Имейте в виду, я ничего не утверждаю. Однако продавать – это одно дело, а идти с молотка – совсем другое.

– Хотите сказать, пивоварня обанкротилась?

Брови пивовара чуть не забрались на макушку от ужаса.

– Что вы, мистер Стрейнджуэйс! – запротестовал он. – Не спешите с выводами. Просто босс не умел смотреть широко. Что и говорить, никаких новомодных штучек он не признавал и деньги не любил тратить. Из-за этого нам было сложно соревноваться с фирмами, которые следят за новыми веяниями и не скупятся на оборудование. Пивоварня не обанкротилась, но мы вряд ли протянули бы еще десять лет. Я бы не дал и пяти.

– Вам известно, как давно начались эти переговоры?

– С «Роксби»? Точно не знаю. Должно быть, недавно.

– Что ж, об этом они сами расскажут.

– И правильно. Только не забудьте, – мистер Барнс изобразил сложную фигуру бровями, – я вам ничего не говорил.

– Вы? Конечно, нет. Информация поступила от источников. Скажите-ка еще кое-что. Если бы «Роксби» вступили во владение пивоварней, как бы это сказалось на судьбе персонала?

Мистер Барнс в очередной раз метнул на сыщика проницательный взгляд.

– Вижу, к чему вы клоните. – Он на секунду задумался. – Нет, мистер Стрейнджуэйс, не там копаете. Вряд ли это скажется на работягах. Они все славные ребята и дело свое знают. Никто их не уволит.

Найджел решил ответить откровенностью на откровенность:

– А как насчет Джо Баннета, мистера Сорна и вас?

– Что, ключевые лица? Вам бы только посмеяться, сэр! – от души расхохотался Барнс.

«Не переигрывает ли? – подумал Найджел. – Что, если новое руководство наметило чистку? Конечно, у Джо есть доля в акциях, с этим они бы ничего не поделали, зато могли поставить на его место другого управляющего. А уж Сорна, ученика пивовара, и вовсе не назовешь ключевым лицом».

– Что ж, спасибо, – сказал Найджел. – А теперь, если позволите, я поговорю с вашей дочерью.

– Ладненько. Я ее позову.

Мистер Барнс, широко размахивая руками, подошел к двери.

– Эй, Лил! – крикнул он, задрав голову.

– Что, пап?

– Тебя хочет видеть джентльмен.

Его слова были встречены хихиканьем.

– Скажи Эду, чтоб не нахальничал. На мне ничего нет, кроме лучшего воскресного белья. Пусть даже не думает!

– Это не Эд, а господин, который гостит у доктора Кэммисона. Одевайся-ка поживее, милая.

Послышался сдавленный вскрик. Затем тишина. Мистер Барнс просунул голову в гостиную и сказал – с той весомостью, которую его мрачное лицо придавало самым обычным фразам:

– Третий лишний, мистер Стрейнджуэйс. Я удаляюсь. Лил будет через минуту.

Чего бы Найджел ни ожидал – а после услышанного он ожидал самого худшего, – видение, которое пять минут спустя предстало перед ним в гостиной, застигло его врасплох. Унаследовав от отца вытянутое лицо, длинные руки и долговязое тело, Лили Барнс воздвигла на этом фундаменте удивительно точную копию Греты Гарбо. Рыжевато-коричневая копна волос до плеч явно вела начало от фильма «Принцесса Кристина». Лицо было напудрено до белизны, как на крупных планах великого оригинала; другой косметики не наблюдалось, не считая мягко-красной помады на длинных, поникших губах. Лили носила старый дождевик – и ничего между ним и «лучшим воскресным бельем», подумалось Найджелу. Сунув руки в карманы, она неторопливо вошла в комнату, прислонилась к двери и хрипло промычала:

– Вы хотели меня видеть?

Найджел нечеловеческим усилием подавил желание ответить: «Нет, я лучше домой» – и вместо этого сказал:

– Э-э… да, на минутку. Я бы хотел… Может быть, сядете?

– Мне нравится стоять.

– О… ну, как хотите. – Он собрался с мыслями. С этой Гарбо должна сработать тактика сокрушительных ударов. – Я бы хотел поговорить с вами о собаке мистера Баннета.

Лили провела рукой по дверному косяку. Учитывая, как та дрожала, разумнее было не вынимать ее из кармана. Впрочем, удар Лили выдержала.

– О Трюфеле? – устало промычала она. – Да, бедный песик…

– У меня есть веские основания полагать, что когда Трюфеля, э-э, настигла кончина, алиби было у всех, кроме офисных служащих, – бойко заговорил Найджел. – К тому же я не без причины подозреваю, что убийство собаки связано с убийством мистера Баннета.

– И что? – резко спросила Лили, сбившись на интонации Джин Харлоу.

– Ну, поскольку я веду это дело, то решил прийти к одной из работниц офиса и выяснить, что она может мне рассказать.

– А, так вы сыщик? Обвиняете меня в убийстве бедного песика?

Найджел быстро и прозорливо сменил подход. Он с обожанием воззрился на Лили, словно только что заметил ее.

– Знаете, как только я вас увидел, вы мне сразу кого-то напомнили. Правда, поразительное сходство. У вас настоящая актерская индивидуальность, теперь это ценится в кино превыше всего.

Мисс Барнс жадно проглотила наживку. Она совсем не по-гарбовски просияла и ответила:

– Я всегда говорю так Эду.

– Эду?

– Эду Парсонсу. Он мой паре… то есть один из поклонников, – торопливо поправилась она.

– Итак, что вам известно об этом деле? – воскликнул Найджел, отчаянно перебирая в памяти лексикон киношных сыщиков. – Эд Парсонс, говорите? Да, слышал о нем. Не подфартило парню.

– Что вы хотите сказать? – резко спросила Лили.

– А то, что фараоны взяли его за жабры.

– Да хватит вам! Говорите по-человечески! – Лили с грохотом уронила Грету Гарбо на пол. – Мой Эд ничего не сделал, а если кто распускает про него…

– Одну минуту, – прервал ее Найджел, с радостью выходя из образа. – Давайте для начала проясним дело Трюфеля. Его смерть либо связана с убийством Баннета, либо нет.

– Продолжайте, – усмехнулась Лили.

– И продолжу. Если связана, то из этого следует, что убийца хотел проверить сольвентные качества…

– Какие-какие?

– Прошу прощения, растворяющие качества котла. Другими словами, убийца Трюфеля, кто бы он ни был, также убил и его хозяина. В этом случае подозрение, разумеется, падает на служащих офиса.

Ужас, мелькнувший в глазах Лили, не ускользнул от внимания Найджела, однако он бойко продолжал говорить, глядя на кончик носа:

– Конечно, это может быть просто неудавшимся розыгрышем или иметь другое невинное объяснение. Вообще говоря, будь оно так, все участники истории вздохнули бы с облегчением. Но боюсь…

Лили Барнс схватила его за плечи.

– Послушайте! Я вам все расскажу, только обещайте, что не проболтаетесь мистеру Джо или папе. Они разозлятся, а ведь это был несчастный случай, клянусь!

Найджел попал в яблочко. Он напустил на себя всезнающий вид – ровно такой, какой Лили ждала от него, – усадил девушку на стул и заставил все рассказать. Вкратце история была такова. За день до происшествия Баннет устроил подчиненным разнос. Лили и два других клерка, кипя от возмущения, сговорились похитить Трюфеля: отчасти затем, чтобы насолить боссу, отчасти – из искренней жалости к псу, который в то утро тоже попал хозяину под горячую руку (они слышали, как Баннет задал ему в кабинете взбучку). Было решено, что на следующий день, когда Баннет отправится на утренний обход, Лили украдет Трюфеля, вынесет его под плащом во двор и передаст подруге, Герти Толуорти, которая будет ждать ее у ворот с корзинкой. Герти сядет в автобус и отвезет пса друзьям, живущим в двадцати милях от города. Там он останется, пока ему не найдут постоянный дом. До некоторого момента все шло как по маслу, но когда Лили направилась к выходу, она услышала голос Баннета. К несчастью, его услышал и Трюфель. Он начал скулить под плащом. В панике Лили бросилась к лестнице, которая вела на платформу с котлами. Девушке повезло: наверху никого не было, и она спряталась за открытым котлом. Трюфель к этому времени совсем потерял покой. Он услышал голос хозяина, и ужасный, извращенный инстинкт – тот самый, что заставляет пса жаться к руке, которая его бьет, – внушил ему чувство вины. Трюфель стал рваться на волю. Не успела Лили покрепче его ухватить, как он вывернулся и упал в котел.

Все было кончено. Трюфель погиб в тот же миг, как упал в кипящее варево. Лили кинулась в офис и поведала о его судьбе заговорщикам. Когда Баннет допрашивал клерков, все божились, что она не отлучалась из офиса, а если кто из рабочих и видел девушку в цеху, то не стал на нее доносить, не желая ей зла.

История была до того необычной и при этом такой обстоятельной, что Найджел без труда принял ее на веру. Впрочем, кое-что непонятное все же осталось.

– Не сомневаюсь, что это правда, – сказал он. – Однако по тому, что я слышал о покойном Баннете, удивительно, как он сам не вытряс из вас признание.

Лили зарделась и принялась теребить пуговицу плаща.

– Он не сильно старался. Понимаете… ну, это глупо звучит: он же был старый как мир, и не подумаешь, что у него на уме такое, но он… немного увлекся мной. Наверное, в этом все дело.

«Щекотливое положение, – подумал Найджел. – Что ж, попытка не пытка».

– Эд, наверное, вас ревновал. То есть если он, конечно, что-нибудь знал об этом.

– Слушайте, – насупилась Лили, – вы что, обвиняете в чем-то Эда? Если да, то будьте добры не совать свой нос в чужие дела.

– Я-то его не обвиняю. Это все полиция, а их носы полюбопытней моего.

Длинные губы Лили задрожали. Она вспыхнула:

– Но он бы никогда… И потом, он не знал! А я тем вечером была с ним в Ханикумском лесу, мы поехали туда на мотоцикле после танцев и не возвращались до половины первого, так что он не мог никого убить, правда?

Найджел и не думал тягаться в проницательности с детектором лжи. Он мог бы принять слова Лили на веру, если бы минуту назад не слышал от нее явно правдивый рассказ о Трюфеле. Эти две истории звучали так непохоже: алиби Эда слетело с языка очень уж механически, будто было готово заранее, хотя от накала чувств и прозвучало довольно несвязанно. Лили производила впечатление, какое производят все неопытные лжецы – казалось, что она прислушивается к своим словам и эффекту, который они создают.

Найджел, не глядя на Лили, мягко, но бесстрастно сказал:

– Знаете, я не раз участвовал в расследованиях и всегда кое-что замечал: говорить правду выгодно. Помню, недавно был случай, когда несколько свидетелей – из лучших и бескорыстных побуждений – утаили от полиции кое-какие факты и исказили другие. С их стороны это было ужасной ошибкой. Они хотели кого-то выгородить, а как только мы это поняли, подозрение пало на того человека – и гораздо скорее, чем если бы его друзья с самого начала говорили правду. Все это довольно запутанно, но ведь вы меня понимаете? Если у вас нет сомнений, что человек невиновен, лучше ничего не скрывать. Откровенность покажет, насколько сильна ваша вера. Если, допустим, вы любите Эда Парсонса настолько, чтобы поверить в его непричастность к убийству, то…

Его прервал приглушенный всхлип. Лили взяла себя в руки и сказала:

– Это правда? Не какая-нибудь ловушка?

– Разве я похож на старого капканщика?

– Хорошо, я вам поверю. Я с тех пор только и думала, как поступить, и ужасно переживала! Понимаете, мистер Стрейнджуэйс, дело было так…

И Лили Барнс рассказала совсем другую историю. Они с Эдом ушли с танцев в половине двенадцатого и поехали к Ханикумскому лесу, как она утверждала и раньше. Там между ними вспыхнула ссора. Эд горячился из-за Юстаса Баннета. Лили в сердцах ответила, что она пока еще не замужем за Эдом и, если ему не нравятся ее друзья-джентльмены, он сам знает, что делать. Эд мрачно подтвердил, что очень хорошо знает и что Баннету лучше поберечься и Лили тоже – если еще не поздно. Как это понимать, интересно? А так, что Лили не первая, кто по милости хозяина попадает в интересное положение. Это исключительно лживое (заверила Лили Найджела) обвинение привело ее в ярость: настолько, что она даже не дала себе труда его опровергнуть. Если Эд думает, что она из таких, то на здоровье и прощенья ему не видать, пусть хоть на коленях ползает. Найджел спросил, откуда юноша набрался таких диких идей, и Лили ответила, что эта драная кошка, Герти Толуорти, питает к Эду безнадежную страсть и поэтому сочиняет про нее небылицы. Найджел кивнул, припомнив свой разговор с сержантом. Однако, удивился он, разве Лили и Герти не лучшие подруги? Лили сообщила все, что думает о змеях на груди, и добавила, что после случая с Трюфелем они с Герти не разговаривают. Найджел тактично вернул ее к размолвке с Эдом. Побушевав немного, Эд спросил напрямик, не ждет ли она ребенка от Баннета. Лили ответила, что если ему хочется так считать, она и не подумает его отговаривать, после чего позволила себе извинительное, но опрометчивое сравнение Эда и мистера Баннета с точки зрения их способностей к отцовству. Это поставило точку. Эд принял ее отказ опровергнуть слухи за признание вины, вскочил на мотоцикл и уехал сломя голову, предоставив Лили возвращаться домой пешком. Следующим вечером он явился к ней в панике. Юстаса Баннета убили – вдруг полиция заподозрит его?! Лили сама пришла в ужас от мысли, что Эд мог такое сделать, хотя он поклялся, что в ту ночь колесил по дорогам за городом, надеясь сломать себе шею, и к пивоварне не приближался. Тогда они помирились, и Лили обещала подтвердить, что была с Эдом до поздней ночи.

– Во сколько он на самом деле уехал? – спросил Найджел.

– Я слышала, как часы в монастыре отбили полночь. Вы ведь не думаете, что он…

– Нет, не думаю. И это показывает, насколько выгодней говорить правду. Судите сами: вряд ли Эд планировал убить Баннета раньше, чем услышал из ваших уст, как дурно старый сатир обошелся с вами. Однако письмо, которое заманило Баннета на пивоварню, было написано пятнадцатого июля, за день до вашей ссоры. Учтите, это не окончательно снимает подозрения с Эда, и все же его положение выглядит теперь гораздо лучше.

Лили улыбнулась Найджелу. Она воспрянула духом и, кажется, опять вошла в образ.

– Знаете, вы очень славный. Очень-очень, правда, – призналась она.

– Да, – сказал Найджел, поспешно пятясь к двери. – Моя жена того же мнения. Ну, пока.