Найджел Стрейнджуэйс сидел в кресле. В эту квартиру они с Джорджией переехали после свадьбы, два года назад. Строгую классическую простоту площади за окном еще не успели испортить роскошные магазины и вульгарные особняки содержанок. На коленях Найджела лежала большая алая подушка, на ней – открытая книга. Рядом стояла очень дорогая подставка весьма сложной конструкции, которую Джорджия подарила мужу на прошлый день рождения, но пока Джорджия гуляла в парке, в качестве пюпитра Найджел ее не использовал.

Однако вскоре книга упала на пол, за ней последовала подушка. Найджелу было лень поднять их. Успешно распутанное дело с адмиральской коллекцией бабочек совершенно выбило его из колеи. Он встал, побродил по комнате, скорчил рожу деревянной скульптуре, которую Джорджия привезла из Африки, затем схватил со стола бумагу с карандашом и снова рухнул в кресло.

Войдя в комнату спустя двадцать минут, Джорджия обнаружила, что муж с головой ушел в сочинительство.

– Что пишешь?

– Придумываю перечень вопросов по общим знаниям. Favete linguis.

– Хочешь сказать, что мне следует тихо посидеть в углу, пока ты не закончишь, или лучше подышать тебе в ухо?

– Первый вариант предпочтительнее. Я вступил в диалог с подсознательным. Это умиротворяет.

– Не возражаешь, если я закурю?

– Чувствуй себя как дома.

Спустя пять минут Найджел протянул жене лист бумаги:

– Интересно, на сколько вопросов ты ответишь?

Джорджия взяла листок и прочла вслух:

1. Сколько нужно басен, чтобы прокормить соловья?

2. Кто или что «питает всех львов грудью сухой»?

3. Кто такие «Девять Достойных»?

4. Что вы знаете о мистере Бэнглштейне? Чего вы не знаете о Бионе и Борисфените?

5. Доводилось ли вам писать в газету о взрывающихся камышах?

6. Кто Сильвия?

7. Сколько раз нужно отмерить, чтобы один раз отрезать?

8. Третье число множественного числа давнопрошедшего времени от Είνστεϊν.

9. Второе имя Юлия Цезаря.

10. Чего нельзя получить с одним рыбным шариком?

11. Назовите имена двух первых людей, устроивших дуэль на мушкетонах на воздушном шаре?

12. Укажите причины, по которым они не дрались на мушкетонах на воздушном шаре: Лидделл и Скотт, Содор и Мэн, Марк Порций Катон Младший и Марк Порций Катон Младший, вы и я.

13. Определите разницу между Министерством сельского хозяйства и Министерством рыбного промысла.

14. Сколько жизней у кошек с девятью хвостами?

15. Где ребята из старой гвардии? Ответ проиллюстрируйте картой.

16. «Забыть ли старую любовь и не грустить о ней?»

17. «Стихи бы и дурак слагал». Опровергните это утверждение, если хотите.

18. Вы верите в фей?

19. Каким знаменитым спортсменам принадлежат следующие высказывания:

а) «Я бы снова разорвал этого плейбоя как грелку»

б) «Qualis artifex pereo».

в) «Выйди в сад поскорее, Мод».

г) «Меня еще никто так не оскорблял»

д) «На моих устах печать молчания».

20. В чем отличие лепрекона от Кота в сапогах.

21. Вы предпочтете космотерапию или отделение церкви от государства?

22. На сколько языков переводится слово «задница»?

Джорджия сморщила носик и мрачно взглянула на мужа поверх листка.

– Что, груз классического образования так давит?

– Давит.

– Тебе нужен отдых?

– Нужен.

– Хочешь, прокатимся в Тибет на пару-тройку месяцев?

– Мне и в Хоуве неплохо. Не люблю молоко яков, чужие края и лам.

– Не понимаю, как ты можешь судить о ламах, если в глаза их не видел!

– Тогда бы я невзлюбил их еще больше. Ламы разносят вшей, а в их шкурах щеголяют педерасты.

– Должно быть, ты говоришь про гуанако! Я-то имела в виду лам!

– Про них и говорю. Про лам.

Раздался телефонный звонок. Джорджия подошла к телефону.

Найджел следил за ее перемещениями. Гибкая кошачья фигурка жены не переставала его восхищать. Ему достаточно было находиться с ней в одной комнате, чтобы почувствовать себя физически обновленным, а ее грустное, задумчивое, как у мартышки, личико так странно контрастировало с дикарской грацией тела в ярких одеждах красно-желто-зеленых тонов.

– Говорит Джорджия Стрейнджуэйс… А, это вы, Майкл. Как поживаете? Как Оксфорд? Да, он здесь. Работу? Нет, Майкл, он не может… Нет-нет, он устал, дело выдалось непростое… Похоже, он немного не в себе – только что спрашивал меня, чем леприкон отличается от Кота в сапогах. Согласна, нашел кого сравнивать, к тому же мы собираемся уезжать… Вопрос жизни и смерти? Майкл, дорогой, что за манера выражаться! Хорошо, передаю.

Джорджия передала трубку мужу. Найджел разговаривал долго, а закончив разговор, подхватил жену на руки и закружил по комнате.

– Этот внезапный прилив нежности вызван тем, что кто-то снова кого-то убил и ты решил взяться за дело? – спросила она, когда Найджел опустил ее в кресло.

– Именно так! – воскликнул он с воодушевлением. – И дело весьма необычное! Приятель Майкла – Фрэнк Кернс, пишет детективы под именем Феликса Лейна, – так вот, этот Кернс собирался кое-кого убить, но у него ничего не вышло, а теперь того человека и впрямь убили – отравили стрихнином. Кернс просит, чтобы я доказал его невиновность.

– Я не верю ни одному твоему слову. Если настаиваешь, я поеду с тобой в Хоув, но ты не готов браться за новое дело!

– У меня нет выхода. Майкл уверяет, что Кернс – отличный малый, к тому же попал в серьезную передрягу. Да и почему бы для разнообразия не прокатиться в Глостершир?

– Он никак не может быть отличным малым, если задумал убийство! Не ввязывайся.

– У него есть смягчающие обстоятельства. Тот человек сбил сына Кернса, насмерть. Полиция не нашла убийцу, и тогда Кернс решил найти его сам…

– Безумие! Этот Кернс, должно быть, не в себе. А как он оказался замешан, если убийца не он?

– Майкл говорит, Кернс вел дневник. Я все расскажу в поезде. Мы едем в Севернбридж. Где расписание?

Прикусив губу, Джорджия смерила мужа долгим, задумчивым взглядом, достала из ящика стола расписание поездов и принялась листать.

В вестибюле гостиницы Найджела встретил худощавый мужчина. Учитывая ужасные обстоятельства, в которые он угодил, Кернс выглядел на удивление невозмутимым. Энергично пожав им с Джорджией руки, он смущенно отвел глаза, словно извиняясь, что вызвал их по столь пустячному поводу.

Они немного поболтали.

– С вашей стороны было очень любезно принять мое приглашение. Случай и впрямь…

– Давайте отложим обсуждение до обеда. Путешествие утомило мою жену. Я должен отвести ее в номер.

Джорджия, которой было не впервой преодолевать пустыни и продираться сквозь джунгли (сказать по правде, ее считали выдающейся путешественницей), услышав из уст мужа столь наглую ложь, и бровью не повела. И только оказавшись в номере, с усмешкой спросила:

– Утомило, говоришь? Забавно слышать такое от мужчины, который сам истощен морально и физически. Откуда такая забота о маленькой слабой женщине?

Найджел взял в ладони ее лицо под яркой шелковой косынкой, нежно потер уши и поцеловал.

– А незачем ему знать, что ты у нас кремень. Придется, моя милая, изображать беззащитное нежное существо, которому Кернс непременно захочет довериться.

– Ты времени зря не теряешь, – поддела его Джорджия. – Великий Стрейнджуэйс на все готов ради успеха.

– Что ты о нем думаешь? – спросил Найджел.

– Очень серьезный, очень образованный. Много пережил за последнее время. Привык быть один – когда он к тебе обращается, смотрит в сторону, словно говорит сам с собой. Джентльмен тонкого вкуса и холостяцких привычек. Ему нравится думать о себе как о человеке независимого ума, но, по правде, он очень чувствителен к мнению окружающих и голосу совести. Впрочем, сейчас трудно судить, он места себе не находит от волнения.

– Места не находит? А мне он показался вполне хладнокровным.

– Нет, нет, милый! Он из последних сил держал себя в руках, а в глазах застыл страх. Такое выражение я видела у моего товарища, когда однажды мы заблудились в Лунных горах.

– На вид этот Кернс – вылитый киноактер Роберт Янг, только с бородой. Милый такой бурундучок… хорошо бы доказать, что он не убийца. Ты уверена, что не хочешь прилечь перед ужином?

– Нет, чтоб тебя! И учти, я в это дело не суюсь. Не одобряю твоих методов.

– Ставлю пять к трем, что дня через два ты по уши увязнешь в расследовании. Твоя пылкая натура…

– По рукам.

После ужина, как и договаривались, Найджел пришел в номер Феликса. Наливая гостю кофе и протягивая сигареты, Феликс внимательно его изучал. Перед ним был высокий нескладный мужчина слегка за тридцать, его небрежный наряд и светлые всклокоченные волосы рождали мысль, что прошлую ночь он провел, забывшись тревожным сном на вокзале. Лицо было бледным и слегка увядшим, мальчишеские черты являли резкий контраст с острым умом, которым светились бледно-голубые глаза, а взгляд пугал сосредоточенностью. Этот человек явно имел собственное мнение обо всем на свете. Что-то в его заботливой, почти отеческой манере на миг заставило Феликса ужаснуться. Перед ним был ученый, который относился к предмету своих исследований с огромным вниманием и интересом, но также с нечеловеческой беспристрастностью. Найджел Стрейнджуэйс принадлежал к тому редкому типу людей, которые не стыдятся признавать собственную неправоту.

Феликса удивляло, как глубоко он проник в характер нового знакомца. Должно быть, двусмысленность его теперешнего положения заострила ум. Криво усмехнувшись, он спросил:

– Итак, кто избавит меня от сего тела смерти?

– Послание к Римлянам, если не ошибаюсь. Будет лучше, если вы все расскажете по порядку.

И Феликс поведал свою историю в том виде, в котором изложил в дневнике: смерть Марти, постепенно овладевшие им мысли о мести, удивительные обстоятельства, которые привели его в дом Джорджа Рэттери, решение утопить Джорджа в реке и внезапное крушение планов. Здесь Найджел, до тех пор прилежно изучавший мыски своих туфель, перебил:

– Почему он так долго скрывал, что раскусил вас?

– Толком не знаю, – ответил Феликс после паузы. – Возможно, ему нравилось играть в кошки-мышки, он был склонен к садизму. Может, хотел удостовериться, что я готов идти до конца, – ведь, раскрыв карты, он признавался в убийстве Марти. Представьте, он пытался меня шантажировать, предлагал выкупить дневник! Кажется, я его ошеломил, возразив, что он не осмелится передать дневник полиции.

– Хм. А дальше?

– Я вернулся в гостиницу, Джордж должен был прислать мой багаж. Вчера примерно в половине одиннадцатого позвонила Лина и сказала, что Джордж мертв. Вообразите мой испуг! После ужина ему стало плохо. Лина описала, как он умирал. Я отправился прямо туда. Доктор еще не ушел, он подтвердил мои подозрения, что это стрихнин. Я оказался в ловушке. У поверенных Джорджа хранится мой дневник, который им велено обнародовать в случае его смерти. Скоро полиция узнает, что я замышлял убийство Джорджа.

Напряженная поза и тревога в глазах противоречили спокойному, почти равнодушному тону Феликса.

– Я готов был сам пойти и утопиться. Затем вспомнил, что Майкл Эванс рассказывал, как вы вытащили его из похожей ситуации. Я позвонил ему и попросил нас свести. И вот вы здесь.

– Вы еще не рассказали полиции про дневник?

– Нет, я ждал…

– Медлить нельзя. И лучше я сделаю это сам.

– Хорошо. Я бы…

– Я хочу, чтобы между нами с самого начала не было недомолвок. – Найджел пристально и твердо посмотрел Феликсу в глаза. – Из ваших слов я заключаю, что вы не причастны к убийству Джорджа Рэттери, и намерен это доказать. Однако если в процессе расследования выяснится, что вы действительно его убили, я не стану это замалчивать.

– Вполне разумно, – промолвил Феликс, робко улыбнувшись. – Я столько написал про детективов-любителей, что с удовольствием посмотрю на одного из них в деле. Господи, – добавил он другим тоном, – наверное, последние полгода я был не в своем уме. Мой малыш Марти. Неужели я и впрямь столкнул бы Джорджа в реку, если…

– Не важно. Главное, что не столкнули.

Холодный и строгий, но не осуждающий тон Найджела помог Феликсу овладеть собой гораздо быстрее, чем показное сочувствие.

– Вы правы. Хотя того, кто убил его, едва ли мучают угрызения совести. Джордж был отъявленным негодяем.

– Кстати, а почему вы уверены, что это не самоубийство?

– Самоубийство? – удивился Феликс. – Мне не приходило в голову… я хочу сказать, что, когда я замышлял убийство, я никогда не рассматривал такой вариант. Зачем этому самодовольному, бесчувственному типу себя убивать?

– Но кто мог убить его? Кто-то из местных?

– Мой дорогой Стрейнджуэйс, – промолвил Феликс тревожно, – вы ведь не ожидаете, что главный подозреваемый станет поливать грязью всех и каждого?

– Правила маркиза Куинсберри для боксерских поединков тут неприменимы. Вам незачем упражняться в благородстве – слишком многое на кону.

– Тогда я скажу, что любой, кто знал Джорджа, мог быть потенциальным убийцей. Он изводил жену и сына, домогался всех женщин в округе. Пожалуй, единственной, кого он не третировал и не унижал, была его мать, деспотичная старая карга. Рассказать вам о них?

– Не сейчас. Мне хотелось бы составить собственное мнение. Пожалуй, на сегодня все. Не желаете заглянуть к нам, поболтать с моей женой?

– Постойте, еще одно. Его сын, Фил, отличный малый, ему двенадцать. Вы должны увезти его оттуда. Он мальчик нервный, легковозбудимый; боюсь, смерть отца выбьет его из колеи. Я сам хотел посоветовать Вайолетт увезти его, но, учитывая то, что ей предстоит узнать обо мне в ближайшее время… вот я и подумал, может быть, ваша жена…

– Я попробую что-нибудь сделать. Завтра же утром поговорю с миссис Рэттери.

На следующее утро Найджел подошел к дому Рэттери. Полицейский у калитки флегматично наблюдал за автомобилем, который тщетно пытался выехать с опустевшей стоянки напротив.

– Доброе утро, – поздоровался с ним Найджел. – Это…

– …душераздирающе, не правда ли, сэр? – неожиданно произнес полицейский. Найджел не сразу сообразил, что замечание собеседника относится не к недавним событиям в доме, а к неуклюжим попыткам незадачливого водителя выехать со стоянки. Жители Севернбриджа славятся крестьянской прямотой и невозмутимостью.

Констебль ткнул пальцем в стоянку:

– Пять минут мается, бедолага. Душераздирающее зрелище, вот что я вам скажу.

Найджел согласился, что ситуация и впрямь плачевная, и спросил, может ли увидеть миссис Рэттери.

– Миссис Рэттери?

– Это ведь ее дом?

– Верно. Ужасная трагедия, правда, сэр? Видный горожанин. Только в прошлый четверг мы с ним…

– Да, верно, ужасная трагедия, однако мне хотелось бы увидеть миссис Рэттери.

– Друг семьи? – спросил констебль, заслоняя калитку мощным торсом.

– Не совсем, однако…

– Значит, репортер. Охлади свой пыл, сынок, – добавил полицейский другим тоном. – Приказ инспектора Блаунта. Велено никого…

– Инспектора Блаунта? Да это мой старинный приятель!

– Все вы так говорите, сынок. – Голос констебля звучал вежливо, но твердо.

– Скажите ему, что Найджел Стрейнджуэйс… хотя нет, лучше передайте карточку. Ставлю семь к одному, что он примет меня сейчас же.

– Я не азартен. Только дураки держат пари. Правда, я сам порой делаю ставки на скачках, но помяните мое слово…

Вяло поломавшись еще минут пять, констебль согласился передать карточку инспектору.

А Скотланд-Ярд тут как тут, рассуждал Найджел, ожидая приглашения. Забавно вновь столкнуться с Блаунтом. Вспомнилась последняя встреча с добродушным над вид, однако жестким, как кремень, шотландцем. Тогда Найджел был Персеем в «Андромеде» Джорджии, а Блаунт едва не сыграл роль морского чудища. Дело было в Чаткомбе, где легендарный летчик Фергюс О’Брайен задал Найджелу самую сложную задачку в его карьере.

Когда другой, не столь говорливый полицейский проводил его к инспектору Блаунту, тот восседал за столом с видом банкира, который намерен строго спросить с клиента за чрезмерные траты.

Лысина, пенсне в золотой оправе, гладко выбритое лицо и неброский темный костюм свидетельствовали о респектабельности и такте. Внешне инспектор Блаунт совсем не походил на безжалостного борца с преступным миром, каким его знал Найджел. К счастью, инспектор обладал чувством юмора – не грубоватым шотландским юморком, а ироничным и суховатым, словно выдержанный херес.

– Весьма удивлен увидеть вас здесь, мистер Стрейнджуэйс, – сказал инспектор, вставая из-за стола и протягивая руку жестом римского папы. – Как поживает ваша жена?

– Благодарю вас. Она приехала со мной. Всем кланом. Налетели, словно стервятники.

Инспектор Блаунт позволил себе слегка прищуриться.

– Стервятники? Только не говорите мне, мистер Стрейнджуэйс, что вы снова в строю.

– Боюсь, что так.

– Вот уж не думал. И судя по вашему виду, вам есть что мне рассказать.

Найджел никогда не позволял любви к дешевым эффектам мешать делу, но оставить за собой последнее слово – в таком удовольствии он решительно не мог себе отказать.

– Итак, это убийство, – промолвил он. – Не какое-то дешевое самоубийство, а настоящее преступление.

– Самоубийцы, – заметил Блаунт слегка поучительным тоном, – обычно не глотают бутылки вместе с ядом.

– Следовательно, орудие преступления пропало? Я был бы не прочь выслушать историю целиком. Мне почти ничего не известно о смерти Джорджа Рэттери, за исключением того, что Феликс Лейн – его настоящее имя Фрэнк Кернс, как вам наверняка известно, однако здесь его знают как Феликса, так что предлагаю в дальнейшем именовать его Феликсом Кернсом, – так вот, этот Кернс собирался убить Джорджа Рэттери, но утверждает, что у него ничего не вышло, а значит, убил бедолагу кто-то другой.

Инспектор принял удар с достоинством старого гвардейца. Он осторожно снял пенсне, подул на стеклышки, протер их и вновь водрузил пенсне на переносицу. Затем спросил:

– Феликс Кернс, говорите? Ах да, такой худощавый, с бородкой. Пишет детективные истории. Что ж, дело становится все интереснее.

Он взглянул на Найджела с легкой снисходительностью.

– Ну, кто начнет? – спросил тот.

– Выходит, вы в некотором смысле представляете интересы мистера Кернса? – произнес инспектор мягко, но решительно.

– Да. Разумеется, пока не доказана его вина.

– Хм, ясно. А вы, стало быть, убеждены в его невиновности. Полагаю, будет лучше, если вы первым откроете карты.

И Найджел рассказал ему историю Феликса. Когда он добрался до плана утопить Джорджа Рэттери, Блаунт не выдержал:

– Поверенные убитого только что нам звонили. Сказали, что располагают интересующей полицию информацией. Не сомневаюсь, речь идет о дневнике. Похоже, вашему… клиенту не поздоровится, мистер Стрейнджуэйс.

– Пока рано судить. Не думаю, что дневник опасен для Кернса.

– Что ж, они отправили дневник с посыльным, так что скоро мы все узнаем.

– Разумеется. Теперь ваша очередь.

Инспектор Блаунт взял со стола линейку и, прищурившись, посмотрел вдоль нее. Затем выпрямился в кресле и резко произнес:

– Джорджа Рэттери отравили стрихнином. Подробности будут после вскрытия, к обеду. Жертва отравления, миссис Рэттери, Лина Лоусон, старая миссис Рэттери, мать убитого, и его сын Филипп, совсем еще мальчишка, ужинали вместе. Ели одно и то же. Убитый и его мать пили виски, остальные – воду. Все, кроме отравленного, совершенно здоровы. Около четверти девятого они встали из-за стола, сначала женщины и мальчик, затем, спустя минуту, хозяин дома, чтобы снова сойтись в гостиной – за исключением Филиппа. Джордж Рэттери почувствовал острую боль через десять-пятнадцать минут. Бедные женщины ничем не могли ему помочь. Джорджу дали рвотное, но боль только усилилась – весьма грозный симптом. Послали за домашним врачом; к сожалению, того вызвали к пострадавшим в дорожной аварии, а пока искали другого, время было упущено. Доктор Кларксон прибыл около десяти – он принимал роды – и дал отравленному хлороформ, однако Рэттери уже ничто не могло спасти. Он умер спустя пять-десять минут. Не стану утомлять вас подробностями, но я уверен, что яд не подмешивали в еду или питье. В то же время симптомы отравления стрихнином проявляются не позже чем через час. Семья села ужинать в четверть восьмого, а значит, Рэттери не могли отравить перед ужином. Остаются те несколько минут, когда женщины ждали хозяина дома в гостиной.

– Кофе? Портвейн? Нет, только не портвейн. Его не пьют залпом, Рэттери наверняка заметил бы горечь и выплюнул яд.

– Согласен. Да и кофе в тот вечер они не пили, потому что горничная разбила кофейник.

– Остается самоубийство.

На лице инспектора Блаунта отразилось легкое нетерпение.

– Мой дорогой Стрейнджуэйс, самоубийца не станет принимать стрихнин перед тем, как присоединиться к собственному семейству в гостиной, чтобы они могли наблюдать действие яда. Кроме того, Коулсби не нашел склянку.

– Посуду, конечно, успели помыть?

– Только хрусталь и серебро, тарелки не тронули. Коулсби, местный полицейский, мог что-нибудь упустить. Я приехал утром…

– А вы знаете, что Кернс не возвращался в дом Рэттери после того, как покинул его утром?

– У вас и доказательства есть?

– Нет. – Вопрос застал Найджела врасплох. – Пока нет. Он сам рассказал мне, что после ссоры на реке Рэттери запретил ему переступать порог своего дома. Это легко проверить.

– Наверное, – осторожно ответил Блаунт, выбивая дробь по крышке стола. – Не мешало бы еще раз осмотреть столовую.

Мрачная столовая была заставлена громоздкой ореховой мебелью викторианских времен. Стол, стулья и громадный буфет явно предназначались для комнаты повместительнее и навевали мысли о плотной тяжелой пище и скучных застольных беседах. Впечатление дополняли тяжелые темно-красные шторы, потускневшие от времени бордовые обои и картины маслом на стенах. На одной лиса раздирала зайца (весьма натуралистично), на другой омары, крабы, угри, треска и лосось возлежали на мраморной плите. Были еще портреты предков, судя по виду, скончавшихся от апоплексического удара или заворота кишок.

– Обжорство требует покоя, – пробормотал Найджел, инстинктивно ища глазами минеральную воду.

Инспектор Блаунт стоял над буфетом, задумчиво водя пальцем по деревянной столешнице.

– Взгляните сюда, мистер Стрейнджуэйс, – сказал он, показывая на липкий кружок, вероятно, оставленный донышком бутылки. Инспектор облизал палец. – Интересно…

Белым шелковым платком он тщательно вытер палец и позвонил. Спустя некоторое время явилась горничная в белоснежной старомодной наколке и крахмальных манжетах, очень чопорная и нелюбезная.

– Вы звонили, сэр? – осведомилась она.

– Звонил. Скажите, Энни…

– Мерритт. – Горничная поджала тонкие губы, не одобряя панибратства.

– Мерритт? Скажите, мисс Мерритт, откуда здесь пятно?

Продолжая упрямо смотреть в пол, горничная ответила:

– Это капли хозяина… бывшего хозяина.

– Хм. А куда делась склянка?

– Понятия не имею, сэр.

В ходе дальнейших расспросов выяснилось, что в последний раз Мерритт видела склянку на буфете в субботу после обеда. Она затруднялась сказать, стояла ли она там после ужина.

– Он наливал лекарство в стакан или в ложку?

– В столовую ложку, сэр.

– А когда вы мыли посуду после ужина, вы ее видели?

Мерритт слегка опешила.

– Я посуду не мою, – ответила она с вызовом. – Я ее убираю.

– Вы убрали ложку, в которую ваш хозяин наливал лекарство? – терпеливо спросил Блаунт.

– Повторение – мать учения, – пробормотал Найджел.

– Да, сэр.

– Затем ложку кто-то вымыл?

– Да, сэр.

– Очень жаль. А теперь вы не попросите спуститься хозяйку?

– Старая миссис Рэттери нездорова, сэр.

– Мне хотелось бы… впрочем, возможно, это и к лучшему… Спросите мисс Лоусон, не уделит ли она мне несколько минут.

– Сразу видно, кто тут главный, – заметил Найджел, когда горничная вышла.

– Очень интересно. По вкусу жидкость напомнила мне микстуру, которую я когда-то принимал. Nux vomica, или рвотный орех.

– Nux vomica? – присвистнул Найджел. – Так вот почему Рэттери не почувствовал горечи. К тому же он задержался в столовой дольше остальных. Кажется, вы продвигаетесь в своем расследовании.

– А вы по-прежнему придерживаетесь версии самоубийства? – прищурился инспектор.

– Она не слишком правдоподобна, если в пузырьке действительно был яд. Но зачем убийце избавляться от пузырька? Зачем лишать себя возможности представить дело самоубийством?

– Вы же не станете спорить, что порой убийцы ведут себя очень странно.

– И тем не менее это снимает подозрения с Феликса Кернса. То есть…

Услышав шаги, Найджел замолчал. Вошедшая девушка казалась здесь столь же неуместной, сколь и желанной. Словно солнечный луч проник в окно тюремной камеры. Ее светлые волосы, белый льняной костюм и яркие губы бросали вызов всему, что воплощала собой эта столовая. Даже если бы Феликс не сказал ему, что она актриса, Найджел догадался бы по тому, как она помедлила на пороге и с какой заученной простотой приняла приглашение присесть.

Инспектор выразил соболезнования мисс Лоусон и ее сестре. Лина приняла их легким кивком – ей, как и Блаунту, явно не терпелось узнать разгадку тайны. А еще разгадка пугала ее, подумал Найджел, заметив, как пальцы девушки теребят пуговицу пиджака и как старательно она изображает безмятежность.

Блаунт задавал вопросы осторожно, заходя с разных сторон, словно ощупывал пациента, надеясь по его реакции определить источник боли. Да, Лина Лоусон находилась в комнате, когда ее зятя скрутил первый приступ. Нет, к счастью, Фила сразу после обеда отправили наверх. Что она делала в гостиной до прихода Джорджа? Сидела вместе со всеми, пока у Джорджа не начались боли. Затем миссис Рэттери послала ее за горчицей и водой, а потом она пыталась дозвониться до врача. Нет, Джордж ничего не говорил между приступами, просто тихо лежал, иногда забываясь сном.

– А во время приступа?

Лина опустила ресницы, однако недостаточно быстро, чтобы скрыть промелькнувший в глазах страх.

– Он ужасно стонал, жаловался на боль. Лежал на полу, свернувшись калачиком… Однажды я переехала кошку, и… Ах, не спрашивайте меня, я этого не вынесу!

Лина спрятала лицо в ладонях и всхлипнула. Блаунт отечески потрепал ее по плечу, но продолжал упрямо гнуть свое:

– Во время приступа он никого не упоминал? Не называл имен?

– Я… меня… я часто выходила.

– Послушайте, мисс Лоусон, глупо пытаться скрыть то, что слышали по меньшей мере еще двое. К тому же слова человека, который корчится от боли, нельзя принимать за чистую монету.

– Ну, хорошо, – сердито промолвила Лина. – Он говорил что-то о Феликсе, о мистере Лейне. «Это Лейн, он уже пытался». Что-то в таком роде. А еще он страшно бранился. Но это ничего не значит! Джордж ненавидел Феликса. Он был ослеплен болью. Вы не станете…

– Не расстраивайтесь, мисс Лоусон. Надеюсь, мистеру Стрейнджуэйсу удастся доказать его невиновность. – Блаунт потер подбородок и продолжил: – Скажите, мисс Лоусон, у мистера Рэттери были причины для самоубийства? Денежные проблемы? Неизлечимая болезнь? Говорят, он принимал лекарства.

На лице Лины отразилось изумление; казалось, она не находит слов для ответа.

– Самоубийство? Мы решили, что это отравление. Ума не приложу, зачем Джорджу…

Найджел предположил, что замешательство девушки вызвано не вопросом инспектора, а чем-то другим. Как выяснилось, интуиция его не подвела.

– Вам известно, что в состав микстуры, которую он принимал, входил рвотный орех?

– Нет.

– Принимал ли он лекарство после обеда?

Девушка наморщила брови.

– Не уверена.

Блаунт снял пенсне и нерешительно повертел его в руке.

– Видите ли, мисс Лоусон, я размышляю о той склянке. Она исчезла, и это меня печалит, потому что мы подозреваем – пока только подозреваем, – что склянка связана со смертью вашего зятя. Рвотный орех – яд группы стрихнина, и мистеру Рэттери, если бы он решил свести счеты с жизнью, достаточно было добавить в микстуру несколько капель. Однако тогда склянка никуда бы не исчезла!

Тщательно скрываемое волнение инспектора Блаунта выдавал усилившийся акцент уроженца Глазго. Лина, напротив, вела себя так, словно оправилась от потрясения или совесть ее была чиста.

– То есть, если бы пузырек не исчез, это указывало бы на самоубийство? – спросила она неуверенно.

– Не совсем, мисс Лоусон, – мягко вздохнул Блаунт, затем подался вперед и холодно промолвил: – Исчезновение пузырька заставляет меня подозревать, что это убийство.

– А, ясно, – облегченно протянула девушка.

– Вы не удивлены? – резко спросил Блаунт, слегка задетый ее безразличным тоном.

– А чего вы хотите? Чтобы я залилась слезами и упала вам на грудь?

Найджел, поймав растерянный взгляд инспектора, кисло улыбнулся. Ему нравилось видеть Блаунта сбитым с толку.

– Еще один вопрос, мисс Лоусон, – вступил в разговор Найджел. – Надеюсь, Феликс сказал вам, что я выступаю в его интересах… Вы не допускаете, что Феликс с самого начала замышлял убийство Джорджа Рэттери?

– Нет, нет! Это ложь! – Лина подняла руки, словно оттолкивая от себя неприятный вопрос. Затем страх на лице сменился удивлением. – Как вы сказали? С самого начала?

– С тех пор, как вы познакомились. До того, как приехали сюда, – ответил Найджел, и сам изрядно заинтригованный ее реакцией.

– Разумеется, не допускаю, – ответила Лина совершенно искренне и тут же прикусила губу. – Я имею в виду, что Феликс не убивал Джорджа. Я знаю, что не убивал.

– Вы были в машине Джорджа Рэттери, когда в прошлом январе он сбил на дороге мальчика, Мартина Кернса, – произнес Блаунт не без сочувствия.

– Господи, – прошептала Лина, – вы все-таки докопались до правды. – Она храбро встретила взгляд инспектора. – Я не виновата. Я пыталась остановить его, но куда там. Меня до сих пор преследуют кошмары, однако я не понимаю, при чем тут…

– Пожалуй, мы и так уже слишком задержали мисс Лоусон, – перебил ее Найджел.

Инспектор потер подбородок.

– Похоже, вы правы. Последний вопрос: у мистера Рэттери были недоброжелатели?

– Возможно. Он умел наживать врагов.

Когда девушка ушла, Блаунт сказал:

– Клянусь, она что-то знает о пропавшем пузырьке. И боится, что мистер Кернс причастен к убийству, хотя не осознает, что Феликс Лейн – отец мальчика, которого сбил Джордж Рэттери. Славная девушка, однако правды она не сказала. Ничего, сами разберемся. А зачем вы спросили, когда именно она заподозрила Феликса? По-моему, еще рано открывать карты.

Найджел выбросил в окно сигарету.

– Дело в том, что если Феликс не убивал Рэттери, мы имеем дело с поразительным совпадением: в тот самый день, когда он задумал убийство, Рэттери убил кто-то другой.

– Пожалуй, совпадение и впрямь редкостное, – скептически заметил Блаунт.

– Нет, постойте, я вовсе не отвергаю такой возможности. Если разрешить обезьянам играть с пишущей машинкой, спустя несколько веков одна из них напечатает сонеты Шекспира. Однако если Феликс непричастен к убийству, то придется предположить, что кто-то другой знал о его намерениях – либо из его дневника, либо со слов Джорджа.

– Кажется, я понимаю, к чему вы клоните. – В глазах Блаунта зажегся интерес.

– Представьте себе человека, обладающего таким знанием и желающего Джорджу смерти. Когда попытка Феликса провалилась, этот человек взял дело в свои руки. Он не сомневался, что подозрение падет на Феликса, но должен был действовать без промедления, пока тот не уехал из Севернбриджа. Первой в голову приходит Лина, они с Джорджем были в том автомобиле, что сбил мальчика. Однако ее искренность не вызывает подозрений, она не связывает Феликса Лейна с убитым ребенком. Следовательно, она не знает о дневнике, и мы можем со спокойной совестью исключить ее из списка подозреваемых. Если только предполагаемое и осуществленное убийства и впрямь не были чистым совпадением.

– Но почему, если мисс Лоусон не знает о дневнике, она так боится, что мы заподозрим Феликса?

– Чтобы ответить, нужно побольше выяснить об этом семействе. Вы заметили, как искренне Лина удивилась, когда я спросил ее, не допускает ли она, что Феликс замышлял убийство еще до приезда сюда? Похоже, ничего не зная о дневнике, она подозревает иной мотив, какую-то вражду между ним и Джорджем.

– Похоже на правду. Нужно расспросить членов семьи, не подозревают ли они Феликса, и посмотреть на их реакцию. Если кто-то хочет использовать его как прикрытие, мы сразу это поймем.

– И еще… Этот мальчик, Фил. Вы не против, если он поживет несколько дней в гостинице? Моя жена за ним присмотрит. Подобное испытание не для нежной детской психики.

– Не против. Я собирался задать мальчугану несколько вопросов, но это подождет.

– Хорошо. Тогда я поговорю с миссис Рэттери.

Когда вошел Найджел, Вайолетт Рэттери сидела за письменным столом и писала. Лина тоже была здесь. Найджел представился и объяснил цель своего визита.

– Разумеется, если у вас другие планы, вы вольны поступать, как знаете, но мальчик отлично ладит с мистером Лейном, да и моя жена будет рада оказаться полезной.

– Да-да, разумеется, благодарю, – произнесла Вайолетт рассеянно и неуверенным движением обернулась к Лине, которая стояла у окна в луче света. – Как ты думаешь, это будет правильно?

– Конечно, почему бы нет. Фила давно пора отсюда забрать, – ответила Лина равнодушно, не отводя глаз от окна.

– Да-да. Только что скажет Этель…

Алые губы Лины сложились в презрительную гримасу.

– Дорогая моя Вай! – воскликнула она. – Прекрати жить чужим умом! В конце концов, чей это сын? Можно подумать, ты здесь прислуга. Хватит позволять матери Джорджа тобой помыкать. Они превратили твою жизнь в ад… И нечего так на меня смотреть! Пришло время указать старой карге ее место. Если у тебя недостает духа постоять за собственного ребенка, так пойди и выпей яду!

Сильно напудренное лицо Вайолетт дрогнуло. Найджелу показалось, что она готова расплакаться. Многолетняя привычка подчиняться боролась с женской гордостью, которую пробудила сестра. Наконец бескровные губы упрямо сжались, в блеклых глазах зажегся огонек, и Вайолетт кивнула:

– Хорошо, я согласна. Благодарю вас за помощь, мистер Стрейнджуэйс.

И словно в ответ на молчаливый вызов, дверь распахнулась. Старая женщина в черном без стука вошла в комнату. Солнечный свет, лившийся из окна, будто замер у ее ног, повинуясь воле старухи.

– Я слышала голоса, – недовольно отчеканила резко.

– Мы разговаривали, – ответила Лина.

Дерзкий ответ совершенно не смутил старуху. Мгновение ее массивная фигура загораживала проход, затем она проковыляла к окну и опустила штору. Темнота – ее союзник, подумал Найджел, на свету она проигрывает.

– Ты меня удивляешь, Вайолетт, – промолвила старая миссис Рэттери. – Тело мужа еще не остыло, а ты настолько забыла уважение к этому дому, что подняла шторы.

– Но мама…

– Это я их подняла, – перебила Лина сестру. – И так все идет хуже некуда, не хватало еще сидеть в темноте.

– А ну-ка замолчи!

– И не подумаю. Если вы намерены и дальше унижать Вайолетт, как унижали ее вместе с Джорджем пятнадцать лет, дело ваше. Только позвольте напомнить, что вы здесь не хозяйка, и я не намерена терпеть ваши оскорбления. Делайте что хотите в своей комнате, но не мешайтесь под ногами, старая мегера!

Свет против Тьмы, Ормузд и Ариман, подумал Найджел, глядя на хрупкие плечи, подавшиеся вперед, на дерзко выгнутую, словно ятаган, шею девушки. Старуха замерла посреди комнаты столпом тьмы. Пусть выглядела Лина слегка вульгарно, зато в ней не было ничего нездорового, ничего грязного, она не отравляла комнату запахом камфоры и гнилой вонью устаревших приличий. «Пора мне вмешаться», – решил Найджел и громко сказал:

– Миссис Рэттери, мы с женой предложили вашей невестке, чтобы Фил немного пожил у нас.

– Кто этот молодой человек? – величественно изрекла старая леди, ничуть не обескураженная выпадом Лины.

Последовали объяснения.

– Рэттери никогда не оставляют поле боя. Я его не отпускаю. Фил никуда не пойдет, – заявила старуха.

Лина открыла рот, чтобы возразить, но Найджел жестом попросил ее не вмешиваться. Если Вайолетт не решится сейчас, то не решится никогда. Вайолетт бросила умоляющий взгляд на сестру и неуверенно взмахнула рукой, однако затем опущенные плечи распрямились, а в лице проступила отчаянная решимость.

– Я решила, что Фил пока поживет у Стрейнджуэйсов. Он еще слишком мал, – произнесла она твердо.

Мгновение старуха сверлила невестку пристальным взглядом, затем тяжело затопала к двери.

– Вы сговорились, – заявила она с металлом в голосе, остановившись на пороге. – Я очень недовольна твоим поведением, Вайолетт. Я уже привыкла к манерам уличной торговки, которые демонстрирует твоя сестра, но запах сточной канавы, из которой Джордж вытащил тебя пятнадцать лет назад, должен был бы давно выветриться.

Дверь захлопнулась. Лина показала непристойный жест в спину старухе. Вайолетт обессиленно рухнула в кресло. В воздухе оставалась висеть вонь камфоры. Найджел рассеянно смотрел вдаль, прокручивая в голове разыгравшуюся сцену. По правде говоря, миссис Рэттери испугала даже его. Господи, что за семейка! Какое окружение для чувствительного ребенка: бесконечные ссоры родителей и суровый матриарх рода, старуха, которая только и знает, что настраивать мальчика против собственной матери!..

– Где Фил? – спросил он резко.

– У себя, наверное, – ответила Вайолетт. – Это над нами. Вы хотите…

Найджел выскочил в коридор и помчался вверх по ступеням. Тусклый голос, доносившийся из-за двери справа, было невозможно не узнать, хотя теперь к металлу прибавились умоляющие нотки.

– Ты ведь не бросишь меня, Фил? Твой дедушка никогда бы не сбежал, он не был трусом. После того, как твой бедный отец скончался, ты единственный мужчина в доме.

– Уходи, я ненавижу тебя!

В детском голосе звучал слабый вызов, словно ребенок оборонялся от ужасного зверя, который подкрадывался все ближе и ближе. Усилием воли Найджел заставил себя замереть на пороге.

– Ты слишком взволнован, Фил, иначе никогда бы не стал так разговариваться с бабушкой. Разве ты не должен поддержать свою мать? Твоего отца отравили, ты понимаешь?

Голос миссис Рэттери, в котором слышались тяжелые, сладкие, словно вонь хлороформа, ноты, умолк. Из-за двери донесся всхлип – ребенок пытался сопротивляться анестезии. За спиной Найджела раздались шаги.

– Твоей матери нужна помощь. Полиция может выяснить, что всю неделю они ссорились с твоим отцом, и подумает, что она…

– Это уж слишком, – пробормотал Найджел, распахивая дверь.

Однако Вайолетт успела раньше. Словно фурия, влетела она в комнату сына. Старая миссис Рэттери стояла на коленях перед Филом, ее пальцы впились в его худенькие плечи. Вайолетт попыталась оттолкнуть старуху, но та стояла, словно скала. Тогда Вайолетт сбросила ее руку с плеча сына и встала между ними.

– Вы чудовище! Как вы смеете такое говорить?.. Все хорошо, Фил, не плачь. Я больше не позволю ей тебя обижать.

Найджел обвел глазами комнату: простая железная койка, старый кухонный столик, голый пол. Несомненно, отец воспитывал сына в спартанском духе. На столике лежал раскрытый альбом для марок. Захватанные детскими пальцами страницы промокли от слез. Найджелу стоило больших усилий, чтобы сдержаться – он не хотел раньше времени настроить старуху против себя. Миссис Рэттери все еще стояла на коленях.

– Не будете ли вы так любезны, мистер Стрейнджуэйс, помочь мне встать? – спросила она.

Даже в такой странной позе старуха излучала непоколебимое достоинство. Что за женщина, думал Найджел, помогая ей подняться.

Дело становилось захватывающе интересным.

Пять часов спустя Найджел беседовал с инспектором Блаунтом, а Фил Рэттери распивал чай с конфетами в компании Джорджии, болтая о полярных исследованиях.

– Это был стрихнин, – сказал Блаунт.

– Откуда? Разве можно просто зайти в аптеку и попросить стрихнину?

– Нет, но можно купить крысиный яд. В химикатах для травли паразитов достаточное количество стрихнина. Впрочем, вашему приятелю было необязательно его покупать.

– Вы меня заинтриговали. Полагаете, что брат или сестра убийцы – профессиональные крысоловы? «Что там за странное тук-тук? Не крысы ль? Ах! Малейший звук – и мной уж овладел испуг». Это Браунинг.

– Коулсби осмотрел мастерскую Рэттери. Она стоит у реки и кишит крысами. На полках он заметил банки с крысиным ядом. Любой член семьи мог взять яд с полки.

Найджел задумался.

– Он выяснил, бывал ли Феликс Кернс в мастерской?

– Бывал, и не раз, – ответил Блаунт неохотно.

– А в день убийства?

– В день убийства его там не видели.

– Не позволяйте идее, что Феликс Кернс – убийца, необоснованно завладеть вашим разумом, инспектор. Сохраняйте объективность.

– Это непросто, учитывая, что один человек убит, а другой черным по белому написал в своем дневнике, что хочет его убить. – Инспектор Блаунт постучал пальцем по тетради, лежавшей перед ним на столе.

– Я считаю, Кернса можно исключить из списка подозреваемых.

– Что заставляет вас так думать?

– Нет никаких оснований сомневаться в том, что Кернс действительно хотел утопить Рэттери. Когда попытка сорвалась, он вернулся в гостиницу. Я провел расследование. Официант помнит, как подавал ему чай в холле в пять, примерно через четыре минуты после того, как Кернс пришвартовался. После чая он читал на лужайке перед гостиницей. Есть свидетели. В половине седьмого отправился в бар, где сидел до ужина. Выходит, в этот промежуток времени он не мог оказаться в доме Рэттери.

– Придется проверить его алиби, – осторожно заметил Блаунт.

– Да хоть через каток для глажения белья его пропустите, все равно ничего не выжмете. Вы можете возразить, что Кернс имел возможность отравить лекарство до того, как отправился на реку. Но зачем? Откуда ему было знать, что его затея с яхтой провалится? И даже если бы он решился на вторую попытку, то не выбрал бы яд. Его план убийства свидетельствует, что Кернс далеко не дурак. Скорее всего, он снова ждал бы удобного случая, а не стал бы травить Рэттери крысиным ядом, да еще и выбрасывать склянку.

– Да-да, склянка.

– Загвоздка как раз в ней! Если бы не ее исчезновение, смерть Рэттери выглядела бы самоубийством. Кернс не настолько глуп, чтобы намеренно привлекать к себе внимание. А впрочем, легко проверить, что после убийства он не приближался к дому.

– Уже проверил, – кивнул Блаунт. – Сразу после смерти Рэттери доктор Кларксон позвонил в полицию, и с четверти одиннадцатого дом находился под охраной. Где бы Кернса ни носило с ужина до четверти одиннадцатого, здесь его точно не было. – Блаунт позволил себе сухо улыбнуться.

– Но если Кернс не мог убить Рэттери…

– Я этого не говорил. Я сказал только, что он не мог выбросить склянку. Ваши аргументы весьма убедительны, – продолжил инспектор тоном учителя, распекающего нерадивого ученика, – однако в основе их лежит ошибочная посылка. Вы полагаете, что один и тот же человек совершил убийство и выбросил пузырек. А что, если Кернс заранее добавил яд, на случай, если дело на реке не выгорит? И он не собирался выбрасывать склянку. Представьте, что был кто-то еще. И когда Рэттери стало плохо, этот кто-то, желая защитить убийцу и подозревая, что яд в лекарстве, в отчаянной и безрассудной попытке спасти Кернса похитил склянку.

– Я понял, – промолвил Найджел после долгой паузы, – вы намекаете на Лину Лоусон. Только зачем ей…

– Она влюблена в Кернса.

– Господи, вы-то откуда знаете?

– Я великий психолог, – промолвил инспектор с ехидцей, не слишком изящно намекая на то, что Найджел считал своим коньком. – Кроме того, я расспросил слуг. Лина и Феликс почти помолвлены.

Пропустив столько точных ударов, Найджел зашатался.

– В таком случае мне здесь делать нечего. Боюсь, с остальным вы справитесь сами.

– И еще – чтобы в дальнейшем вы не были так доверчивы, – хотя вы наверняка назовете это… э-э… поразительным совпадением… Ваш подопечный упомянул о стрихнине в дневнике. Я не успел дочитать до конца, но взгляните сюда.

Блаунт передал Найджелу тетрадь, отметив ногтем нужное место: «В некотором смысле я даже расстроен, что не смогу как следует насладиться агонией мерзавца, ибо он не заслуживает легкой смерти. Я хотел бы сжечь его на медленном огне или наблюдать, как его плоть грызут муравьи. Есть еще стрихнин; говорят, перед смертью тело отравленного бьется в страшных конвульсиях. Господи, да я готов собственноручно столкнуть его в ад!»

Найджел встал и принялся вышагивать по комнате на своих длинных, словно у страуса, ногах.

– Нет, Блаунт, не сходится, – произнес он очень серьезно. – Ваши слова только подтверждают мое предположение: кому-то, читавшему дневник и замышлявшему убить Рэттери, было выгодно подставить Кернса. Но сейчас речь о другом. Вы можете представить себе человека – пусть не Кернса, который и мухи не обидел бы, если бы не зло, причиненное ему Рэттери, – так вот, вы можете представить себе человека, способного хладнокровно спланировать второе убийство, еще не совершив первого? Так не бывает.

– Когда разум нетверд, трудно ожидать логики от поступков, – ответил Блаунт тоже серьезно.

– Психически неуравновешенный убийца склонен переоценивать свои возможности, а не наоборот, согласны?

– Как правило.

– И вы хотите, чтобы я поверил, будто Кернс, задумавший почти идеальное убийство, так мало в себя верил, что решил подстраховаться?

– Вы идите своим путем, а я пойду своим. Меньше всего на свете мне хотелось бы арестовать невиновного человека.

– Хорошо. Могу я на время взять дневник?

– Сначала я сам его прочту, а вам пришлю вечером.

Вечер выдался теплым. Косые лучи заходящего солнца окрасили лужайку перед гостиницей мягким розоватым светом. В такие тихие вечера, как говорила Джорджия, слышно корову, которая жует на соседнем поле жвачку. В углу бара засела унылая компания тощих мужчин с обвислыми усами. Один из рыбаков, широко раскинув руки, демонстрировал размер улова. Если весть об убийстве и достигла этого мутного водянистого мирка, ее предпочли не заметить. Как и компанию за соседним столиком, попивавшую джин и лимонад.

– «Удочка, – процитировал Найджел, не думая понижать голос, – это палка с крючком на одном конце и болваном – на другом».

– Заткнись, Найджел, – прошептала Джорджия. – Я не хочу стать участницей потасовки. Нас в два счета возьмут за жабры!

Лина, сидевшая рядом с Феликсом на скамье с высокой спинкой, заерзала на месте.

– Прогуляемся по саду? – предложила она, явно обращаясь только к Феликсу.

– Хорошо, допивайте, а потом мы сыграем в малый гольф, – отвечал Феликс, сделав вид, что не заметил намека.

Лина закусила губу и резко встала. Джорджия бросила на мужа быстрый взгляд, который тот истолковал так: «Пойдем и мы, нечего болтаться под ногами у этой парочки; вот только знать бы, почему девушке не терпится остаться с ним наедине?»

Ясно почему, подумал Найджел. Если Блаунт прав и Лина подозревает Феликса в убийстве, должно быть, ей страшно услыхать признание из его уст. Однако гораздо больше остаться с Линой наедине опасается Феликс. За обедом он не допускал Лину ближе, чем на расстояние вытянутой руки. Что-то в тоне их разговора, особенно в том, как Феликс к ней обращался, предупреждало: ближе не подходи, порежешься. Найджел начал догадываться, что Феликс – натура сложная. Не пора ли выложить карты на стол и проверить свои подозрения?

После гольфа они уселись в шезлонгах у реки.

– Уличающий вас документ уже в полиции, – сказал Найджел. – Блаунт обещал прислать его вечером.

– Что ж, пусть знают худшее, – небрежно ответил Феликс. В его тоне робость странным образом сочеталась с самонадеянностью. – Теперь сбрею бороду, незачем больше маскироваться. Я слишком брезглив, а волосы вечно лезут в тарелку.

Джорджия рассматривала собственные ладони. От шутливого тона Феликса ее покоробило.

– А могу ли я узнать, о чем речь? – промолвила Лина. – Что за «уличающий документ»?

– Дневник Феликса, – быстро ответил Найджел.

– Дневник? – переспросила она. – Какой дневник? Ничего не понимаю…

Лина беспомощно уставилась на Феликса, но тот прятал глаза. Девушка выглядела озадаченной. Конечно, она актриса и умеет притворяться, размышлял Найджел, но он готов был держать пари, что Лина впервые слышит о дневнике. Придется идти до конца.

– Послушайте, Феликс, хватит играть в испорченный телефон. Неужели мисс Лоусон ничего не известно о дневнике… и об остальном? Разве ей не следует знать?

Найджел понятия не имел, куда заведет его эта скользкая тема. И меньше всего ожидал того, что случилось. Устремив на Лину взгляд, в котором смешались теплота и цинизм, напускная храбрость и презрение, Феликс рассказал ей о Марти, своих поисках убийцы, дневнике, который прятал под половицей в доме Рэттери, и неудачной попытке утопить Джорджа.

– Теперь тебе все обо мне известно, – закончил Феликс. – Вот только Джорджа я не убивал.

Его голос звучал ровно, однако Найджел видел, что Феликса трясет, как после купания в ледяной воде. Воцарилась тишина. Река плескалась о берег, пронзительно кричала камышница, гостиничное радио монотонно повторяло заверения японцев, что бомбардировки китайских городов были предприняты в целях самообороны. Молчание растянулось, словно обнаженный нерв. Все время, пока Феликс говорил, Лина сидела неподвижно, вцепившись ладонями в сиденье, только губы шевелились, как будто она пыталась угадать, что он скажет. Теперь ее хватка ослабла, пухлые губы дрогнули, тело поникло.

– Феликс, почему ты не рассказал мне об этом раньше? Почему? – воскликнула она.

Лина бесстрашно взглянула прямо в его суровое, бесстрастное лицо. Найджел и Джорджия прятали глаза. Феликс не ответил, он держался так, словно не хотел иметь с Линой ничего общего. Она разрыдалась, вскочила и бросилась бежать.

– Твоя тайная дипломатия сбивает меня с толку, – заметила Джорджия часом позже в гостинице. – Неужели ты намеренно спровоцировал эту душераздирающую сцену?

– Мне очень жаль. Я не думал, что все так обернется. Во всяком случае, теперь ясно, что Лина не убийца. Она ничего не знала о дневнике, и она действительно его любит. Из этого следует, что она не убивала Джорджа и не пыталась подставить Феликса. Хотя, – добавил Найджел, рассуждая вслух, – если ее слова относились…

– Чепуха, – перебила его Джорджия. – Мне нравится эта девушка. Она не пустышка, у нее храброе сердце. Говорят, яд – не женское оружие, потому что это оружие трусов. Если бы Лина захотела убить Рэттери, она размозжила бы ему голову. Такие, как она, способны убить только в порыве ярости.

– Похоже, ты права. Но скажи, почему Феликс так холоден с ней? Почему не рассказал про дневник сразу после убийства Рэттери? И почему бы не признаться Лине наедине, а не устраивать представление?

Джорджия откинула со лба черные волосы.

– Ему нужна была аудитория. Он боялся признаться Лине наедине, потому что использовал ее – по крайней мере, в самом начале, – сделав невольной сообщницей преступления. Он тонкий, ранимый человек, поэтому видел, как искренне она его любит, и не хотел ранить ее чувства. Я бы сказала, что он относится к тому типу трусов, которые больше всего на свете боятся таких сцен, но не из уважения к чувствам других, а потому, что не хотят задеть собственные. Поэтому он так ухватился за возможность открыть душу при посторонних. Наше присутствие спасало его от потоков слез и жалоб.

– Ты думаешь, он ее не любит?

– Пожалуй. По крайней мере, пытается убедить в этом ее или себя. Хотела бы я, чтобы он нравился мне меньше, – закончила Джорджия неожиданно.

– Почему?

– Ты заметил, как он преображается рядом с Филом? Феликс всей душой предан мальчику, а Фил буквально смотрит ему в рот. Если бы не это…

– …ты с легкостью заподозрила бы Феликса в самом страшном, – закончил за нее Найджел.

– Я предпочла бы, чтобы ты не вытягивал из меня признания, которых я не собиралась делать, словно фокусник золотые часы из карманов простаков, – обиженно заметила Джорджия.

– Ты прелесть, и я тебя обожаю, но кажется, ты впервые в жизни солгала мне.

– Нет.

– Значит, не впервые.

– Значит, не солгала.

– Ладно, будь по-твоему. Не возражаешь, если помассирую тебе плечи?

– С удовольствием. Если только ты ничем не занят.

– До утра я должен прочесть дневник. Я прикрою лампу и сяду читать, когда ты уснешь. Кстати, надо будет представить тебя старой миссис Рэттери. Настоящая ведьма. Хорошо бы у нее имелась причина отравить Джорджа.

– О матереубийцах я слышала, чего не скажешь о детоубийцах.

Найджел пробормотал:

Мне тяжко, мне душно, мне нужен покой.

– Я думала, что героя баллады отравила невеста, – заметила Джорджия.

– Вот и он так думал, – зловеще промолвил Найджел.