Десять
Наступил Супервторник, а в предвыборном штабе все ходили как в воду опущенные. Обычно в такой момент люди переживают и надеются: всего через несколько часов станет ясно, увенчалось славное мероприятие успехом или же все полетело в тартарары. Но среди сотрудников сенатора царила почти похоронная атмосфера. Охранники по сто раз перепроверяли всех и вся, никто не хотел выходить со стоянки без сопровождающего. Даже вечно меняющиеся стажеры, которые обычно не видели ничего дальше собственного носа, и те заметно нервничали. Плохо.
Наш караван разместился в трех кварталах от дворца съездов на бывшем футбольном поле (теперь-то из-за угрозы зомби школьники больше не играют на улице). Хорошая локация: под рукой электричество и водоснабжение, на ровной открытой площадке легко установить защитную ограду, и камерам ничто не закрывает обзор. На праздник в Оклахома-Сити собралось столько народу, что до дворца пришлось пустить специальные автобусы. В каждом обязательно ехала вооруженная охрана, которую снабдили самыми современными анализаторами.
Через два дня после нашего с Шоном открытия (а мы, конечно, сообщили обо всем сенаторской службе безопасности) пришло окончательное подтверждение: в ночь нападения Трейси Макнелли действительно прострелили правую коленную чашечку. Если прибавить к этому перерезанные в ревуне провода, становилось совершенно очевидно: мы имеем дело с плохо спланированным покушением. Подробности выяснились как раз перед отъездом из Икли, так что в путь мы отправились уже в гораздо более мрачном настроении.
Именно Шон первый назвал покушение «плохо спланированным». На вопрос Раймана он, пожав плечами, ответил: «Вы же не погибли». Спокойнее сенатору вряд ли стало, но логика в этих словах присутствовала. Если бы нападающих зомби было чуть больше или злоумышленники подстрелили бы не одну только Трейси, зараженные могли захватить весь караван. А так мы лишь потеряли нескольких телохранителей. Либо убийство сенатора не успели толком подготовить, либо спланировали из рук вон плохо. В первое верилось слабо — они ведь использовали зараженных.
С 2026 года, со времен достопамятного процесса Раскина-Уотса, число попыток использовать зомби в качестве оружия резко снизилось. Тогда власти официально объявили: любой, кто использует для подобных целей живой вирус Келлис-Амберли, будет осужден за терроризм. Да и какой смысл? Зомби весьма сложно контролировать, и даже в случае неудачи виновнику светит смертный приговор (небывалое везение — высшую меру обычно никому не выносят).
Кроме ревунов, преступники, похоже, ничего не тронули. Техники тщательно осмотрели камеры на воротах и пришли к заключению: лакуны в записи были вызваны направленным электромагнитным излучением. Прибор умело сфокусировали, и сбой произошел только в ближайших к месту событий камерах, а сенсоры Баффи ничего не уловили. Подобные одноразовые и портативные источники излучения можно легко раздобыть в обыкновенном магазине электроники. А отследить их почти невозможно — разве что по модели и марке изделия, но мы-то подобной информацией не обладали. Сотрудники службы безопасности по сто раз перепроверили скудные улики, но ничего так и не добились. Даже, пожалуй, отстали еще сильнее — след ведь успел порядком простыть.
Кому понадобилось убивать Раймана? Неутешительный ответ прозвучал бы так: «Да кому угодно». Вначале у Питера Раймана было мало шансов на победу в президентской гонке, но потом он неожиданно вырвался на первое место. Конечно, до внутрипартийных выборов все еще могло поменяться, но, если верить опросам, сенатор занимал прочную позицию. Его поддерживали абсолютно разные слои электората; предвыборная программа нравилась большинству избирателей. Не последнюю роль сыграло и революционное решение пригласить в штаб блогеров: идеи сенатора вызвали значительный всплеск интереса среди населения в возрасте до тридцати пяти лет. Другие кандидаты с запозданием оценили прекрасную возможность и принялись во все лопатки наверстывать упущенное. Сразу после Икли конкуренты Раймана пытались переманить двоих наших бета-авторов. Те отказались, ссылаясь на конфликт интересов (правильно, не стоит раньше времени бросать такое удачное начинание).
Итак, сенатор лидировал; он был фотогеничен, умел нравиться, занимал видное место в Республиканской партии и не успел засветиться ни в каких неприятных историях. Никто не может так высоко продвинуться по политической лестнице и остаться абсолютно чистеньким, но ему это почти удалось. Представьте себе, самое скандальное происшествие в его биографии, какое мне только удалось раскопать: старшую дочь Райманов, Ребекку, возможно, зачали еще до свадьбы (или же она просто родилась на три месяца раньше срока). И все. Эдакий дружелюбный великовозрастный бойскаут, который в один прекрасный день решил вдруг стать президентом Соединенных Штатов.
Он даже не входит толком ни в одну влиятельную группу. Эмили управляет ранчо и разводит лошадей, но ее муж выступает за соблюдение закона Мейсона. То есть организации по защите животных не могут назвать его своим сторонником. При этом сенатор критикует массовую вырубку лесов и истребление зверей. Так что и воинствующим борцам с природой его заполучить тоже не удается. Райман не устрашает никого карой Господней, но и не утверждает, что единственное спасение для нас — в светском обществе и атеизме. Я не сумела даже найти доказательства того, что кампанию спонсируют табачные корпорации. А в наши дни любая кампания спонсируется производителями сигарет. Теперь рак легких никому не страшен, так что табачная промышленность мигом превратилась в значительную силу и влияет на многие политические события. Когда за курение не приходится расплачиваться жизнью, сигареты становятся невероятно прибыльным бизнесом.
Смерть Питера Раймана сыграла бы на руку многим. Поэтому неудивительно, что перед первичными выборами в штабе царило такое мрачное настроение. Куда делось веселье первых полутора месяцев? Теперь у вас на каждом шагу пытались взять кровь хмурые и скрупулезные до зубовного скрежета охранники. Разве что после туалета не проверяли. Нас с Шоном происходящее буквально сводило с ума, а вот Баффи держалась сравнительно хорошо. Она либо торчала в грузовике, либо зависала в служебном фургоне с Чаком и его ребятами.
Мы с братом справляемся с сумасшествием каждый по-своему. Именно поэтому он в утро Супервторника вместе с другими ирвинами, прибывшими на съезд, бродил где-то в поисках мертвецов. А я вместе с полусотней нервно озиравшихся журналистов ехала во дворец. Чего, интересно знать, они так переживают? Перед входом в автобус у меня трижды проверили пропуск и заставили два раза сдать кровь. Амплификация могла произойти в одном-единственном случае: кого-нибудь вдруг прихватит инфаркт из-за страха перед толпой.
В кабину зашел очередной нервозный пассажир. Его белая рубашка так топорщилась, что было совершенно очевидно: под ней плохо подогнанный кевларовый бронежилет. Водитель объявил: «Посадка закончена, мы отправляемся». Раздались жидкие аплодисменты. Большая часть присутствующих, казалось, горько жалели сейчас о неудачном выборе карьеры. Журналисты ведь должны разговаривать с людьми, а их, бедняжек, никто и не предупредил.
Может показаться, что я с некоторым пренебрежением отношусь к собственным коллегам, и это действительно так. Мало кого уважаю из нашей братии. На одного Дэниса Шталя, готового ради интересной истории выйти из безопасного укрытия, приходится трое-четверо так называемых репортеров, которые сидят дома, редактируют где-то далеко и не ими отснятые материалы и берут интервью исключительно по телефону. Есть такой довольно популярный сайт — «Под лупой». Так они подобную тактику даже эксплуатируют в рекламных целях: якобы их новости самые объективные, потому что ни один из вестников никогда не бывал на выезде. Ни у одного нет лицензии класса А, и они этим хвастают. Будто журналисту от собственно новостей следует держаться как можно дальше. Если папарацци зачем-нибудь и нужны, так, видимо, как раз за этим — опровергать подобную точку зрения.
Страх лишает разума, напуганные люди глупеют. А все последние двадцать лет человечество испытывает постоянный страх перед Келлис-Амберли. В определенный момент нужно бросить вызов собственным фобиям, преодолеть их и жить дальше. А в наши дни многие, похоже, на это уже не способны. Анализы крови, мороженные закрытые районы — мы создали целый культ страха, а теперь не понимаем, как с ним справиться.
По пути во дворец съездов почти никто ни с кем не разговаривал. Лишь время от времени, когда мы проезжали через разные зоны безопасности, попискивали или жужжали чьи-нибудь приборы — перенастраивались. В наши дни беспроводная связь достигла немалых высот. Оказаться «вне зоны действия» можно только в самом сердце тропических джунглей или на айсберге, плывущем по совсем уж неизведанным водам. Конечно, защита и шифровка данных тоже не стоят на месте, так что довольно часто соответствующая сеть недоступна без необходимого ключа или пароля.
Никто не имеет права подсоединяться к стандартным каналам мобильной связи. Но слишком уж рьяные представители служб безопасности иногда вырубают вообще всю коммуникацию, кроме аварийных частот. Забавно было наблюдать за журналистами-фрилансерами: они мгновенно выдавали себя, когда принимались судорожно стучать по клавишам наладонников. Будто можно случайно подобрать пароль к точкам доступа информации во дворце съездов. Подобный подход никогда не срабатывает, к вящей радости служб безопасности по всему миру. Мы уже подъезжали к месту назначения, а бедняги все никак не могли уняться и молча барабанили по кнопкам.
Остановку устроили на хорошо освещенном пустом уровне подземной парковки, на одинаковом расстоянии и от входа, и от выхода. Ворота автоматически поднялись при приближении автобуса, а потом опустились. Наверное, стандартная система: встроенные прерыватели не дают входным и выходным воротам подниматься одновременно, а если сработает сигнализация, и те и другие мигом захлопнутся. «Смертельная ловушка» — в наши дни вполне приемлемый термин. Главная цель — уменьшить потери, а не избежать их совсем.
Двери открылись, и к автобусу сразу же подошли охранники с непроницаемыми лицами. Каждый нес с собой анализатор. Хоть волком вой. Я вылезла, повернулась к ближайшему, поудобнее перевесила сумку и протянула руку. Мужчина надел прибор мне на ладонь и защелкнул крепления.
— Ваш пропуск.
— Джорджия Мейсон, «Известия постапокалипсиса». — Я отстегнула с рубашки пластиковую карточку. — Из группы сенатора Раймана.
Охранник скормил мой пропуск сканеру, который висел у него на поясе. Машинка пискнула и выплюнула карточку обратно. Нахмуренный сотрудник не сводил взгляда с мигающего на анализаторе зеленого индикатора.
— Мисс Мейсон, снимите, пожалуйста, очки.
Чудно. Иногда повышенное содержание вируса, вызванное ретинальным КА, может сбить с толку особенно чувствительные приборы. С одной стороны, с очками расставаться не хотелось, ведь парковку освещали мощные и яркие лампы; с другой — если меня пристрелят из предосторожности, тоже получится не очень. Я сняла их и изо всей силы постаралась не зажмуриться.
Охранник наклонился, разглядывая мои глаза.
— Ретинальный Келлис-Амберли. У вас есть с собой медицинская карточка?
— Да.
У тебя ретинальный КА или что-нибудь вроде? Хочешь жить — всегда носи с собой медицинскую карту. Я вытащила свою из бумажника и протянула мужчине. Он вставил ее в разъем анализатора. Вместо зеленого индикатора загорелся желтый, а потом опять зеленый, но теперь уже он не мигал. Видимо, машина ознакомилась с информацией и сочла уровень вируса в моем организме приемлемым.
— Спасибо. — Охранник вернул документы, я убрала их в сумку и снова надела очки. — Коллеги будут вас сопровождать?
— Не сегодня.
Просканировав мой пропуск, он получил все необходимые данные о нашей организации: послужные списки, рейтинги, обвинения в клевете и недобросовестной работе и, конечно же, количество сотрудников.
— А где мне найти?..
— Информационные стойки — вверх по лестнице, налево. — Охранник уже повернулся к следующему пассажиру.
Стандартная отрепетированная вежливость. Может, и безличная, зато быстро получаешь нужные сведения. Через стеклянные двери я вошла во дворец съездов. Надо срочно найти уборную. От яркого света до сих пор рябило в глазах. Единственное, что можно сделать в таком случае, — быстренько выпить обезболивающее. Иначе разыграется мигрень. Надежды на успех, конечно, мало, но нужно хотя бы попробовать. Мне не очень-то улыбается весь день общаться с политиками и журналистами, преодолевая нестерпимую головную боль.
Внутри на полную мощность работал кондиционер. От него веяло прямо-таки арктическим холодом, даром что на улице стоял февраль. Причина простая: дворец был забит народом. После Пробуждения миром завладела ксенофобия, но иногда людям по-прежнему необходимо физически присутствовать на некоторых собраниях. В частности, на политических съездах. Менее значительные мероприятия редко теперь привлекают гостей, а на эти, пожалуй, приходит даже больше участников, чем раньше. Когда в одном месте собирается более десяти человек, всегда существует вероятность вспышки вируса, но мы ведь по природе своей социальные животные. Так что иногда собраться просто необходимо, и неважно, по какой причине.
Супервторник считался значительным событием и до Пробуждения, а теперь это и вовсе настоящий цирк. Здесь есть службы представителей политических партий и групп активистов, столовые и даже мини-торговые комплексы. Проголосуйте за кандидата в президенты и купите заодно новые кроссовки! Тут постоянно проверяют уровень вируса, так что не бойтесь — оторвитесь по полной!
Ледяной воздух вкупе с толпой народу только усилил мою головную боль. Я втянула голову в плечи и начала проталкиваться к эскалаторам. Надеюсь, в информационном терминале мне расскажут, где в этом зоопарке расположены туалеты и пресс-центры.
Легко сказать… Пришлось буквально плыть против течения: бесконечные делегаты, коммерсанты, избиратели и туристы. Все они прошли через утомительную процедуру анализов и проверки и теперь хотели хорошенько повеселиться. Я добралась до эскалатора и изо всех сил вцепилась в поручень. По-моему, стремление американцев запереться в четырех стенах не слишком удачный способ бороться с неизбежной угрозой. Жизнь-то по-прежнему идет там, снаружи. Но я все равно остаюсь представителем своего поколения: пятнадцать человек для меня — уже толпа. Иногда кто-нибудь из старших с тоской рассказывает, как здорово было, когда в одном месте собиралось шесть-семь сотен. Никак не могу разделить их сожаления. Я выросла совершенно в других условиях. Если где-то одновременно находится столько тел (даже в таком огромном здании, как дворец съездов в Оклахома-Сити), невозможно чувствовать себя спокойно.
Судя по лицам, не я одна испытывала подобные ощущения. Вообще, я, похоже, была самой молодой из присутствующих, не считая, конечно, юнцов, наряженных в цвета кандидатов. У меня приспособленность к людским скоплениям лучше, чем у большинства сверстников, я специально ее вырабатывала: имела дело с папарацци, посещала разные конференции и конгрессы, приучала себя не бояться. Не посвяти я несколько лет кряду скрупулезной подготовке — сейчас бы уже завопила от ужаса и убежала. Охрана бы решила, что началась вспышка вируса, и блокировала бы входы и выходы.
Да уж. Всегда-то я оптимистично смотрю на жизнь.
Информационный терминал заметно было издалека: вокруг яркой восьмиугольной стойки толпились вызывающе разодетые девицы и раздавали направо и налево сигареты. Я протолкалась к карте здания, по пути три раза отказавшись от бесплатного курева.
— «Вы здесь», — прочитала я, прищурившись. — Великолепно. Себя уже нашла. А где, интересно, тот фонтанчик с питьевой водой?
— Не курите? — внезапно поинтересовался кто-то.
Я повернулась и столкнулась нос к носу с улыбающимся Дэнисом Шталем, репортером из «Икли Таймс». На отвороте чуть мятого пиджака у него болтался журналистский пропуск.
— Я-то думаю, знакомое лицо.
— Мистер Шталь. — Я приподняла брови. — Не ожидала вас встретить.
— Потому что я из газеты?
— Нет. Потому что здесь собралась чуть не вся Северная Америка. В такой толпе я бы без маячка и собственного брата упустила.
— Справедливо, — рассмеялся Дэнис.
Воспользовавшись моментом, одна из девиц сунула ему в руки пачку. Журналист смерил ее недоверчивым взглядом и протянул мне:
— Сигарету?
— Простите, не курю.
— А почему? — Он слегка наклонил голову. — Сигареты прекрасно бы дополнили ваш журналистский образ «посмотрите на меня, я суровый и прожженный репортер».
В ответ я еще выше вздернула брови. Шталь снова рассмеялся.
— Ну же, мисс Мейсон. Одеваетесь в черное, таскаете с собой портативный МР3-диктофон (уже сто лет ни у кого такого не видел) и никогда не снимаете темных очков. Думаете, не распознаю специально культивируемый имидж?
— Во-первых, у меня ретинальный КА. Так что очки необходимы из-за медицинских показателей. А во-вторых… — Я улыбнулась. — Ваша правда, действительно работаю над имиджем. Но не курю. Не знаете, где здесь туалет? Мне нужно раздобыть воды.
— Я тут уже часа три, но ни одного не видел. Зато в конце вон того ряда есть хорошо замаскированный «Старбакс». Если не возражаете, я вас провожу.
— Пожалуйста, лишь бы там была вода, — согласилась я, отказываясь от очередной пачки.
Шталь кивнул и повел меня через толпу.
— Вода или что-нибудь в этом роде. А вы все-таки ответьте… почему не курите? Личные причины? Ведь действительно удачное дополнение к образу.
— Предпочитаю, чтобы легкие нормально работали, когда приходится убегать от живых мертвецов, — отозвалась я с каменным лицом и пожала плечами в ответ на его недоуменный взгляд. — Серьезно. Курение больше не вызывает рака, зато эмфиземы никто не отменял. А если попался зараженному на обед — тут уже не до крутого имиджа. К тому же дым затрудняет работу чувствительных электронных приборов. А они и так плохо функционируют в полевых условиях, зачем же дополнительно усложнять жизнь?
— Ага. А я-то думал, после уничтожения рака мы вернемся к старым добрым временам, когда каждый уважающий себя крутой журналюга выкуривал по восемь пачек в день.
Выставочные ряды буквально кишели желающими что-нибудь кому-нибудь продать. Товары любой формы и расцветки: начиная с продуктов сублимационной сушки (на таких можно гарантированно продержаться во время долгой осады) и заканчивая средневековым оружием (со встроенными щитками, защищающими от брызг крови). Ну, и обычные, набившие оскомину развлечения более мирного свойства: новые автомобили, средства по уходу за волосами, детские игрушки. Невозможно было не заглядеться на стойку компании Маттель, где демонстрировали новую Барби, экипированную для выживания в городских условиях маленьким мачете и анализатором.
— Только если родители крутого журналюги не против прокуренных штор у себя дома, — парировала я. — А вы? У вас я тоже зажигалки не заметила.
— Астма. Мог бы и закурить, конечно. А потом вдруг упал бы посреди улицы, схватившись за грудь. Овчинка выделки не стоит. — Он указал куда-то вперед. — «Старбакс». А вы здесь какими судьбами?
— Как обычно — таскаемся за сенатором. А вы?
— Почти то же самое, но в более общем смысле слова.
В «Старбаксе» почти не было народу, и три скучающих юнца за стойкой усиленно делали вид, что очень заняты.
— Большой черный кофе, пожалуйста, с собой, — объявил Шталь.
Юнцы обменялись многозначительными взглядами, но спорить не стали — опыт общения с журналистами у них уже явно имелся. Один из них отправился варить кофе.
— А вам что? — поинтересовался Дэнис.
— Воды, спасибо.
— Держите. — Мужчина забрал свой кофе, вручил мне бутылку и протянул кассиру кредитную карту.
— Сколько с меня? — Я засунула руку в карман.
— Забудьте.
Репортер забрал кредитку и направился к свободному столику. Мы уселись друг напротив друга.
— Считайте, я расплатился за увеличение тиража, — улыбнулся он. — Тогда, после небольшого происшествия в вашем лагере. Помните?
— Как можно такое забыть? — Я вытащила из сумки баночку с обезболивающим и одним движением скинула крышку. — Мы уже несколько недель живем с этим «небольшим происшествием».
— Поделитесь со старым другом пикантными подробностями?
Информацию об умышленно поврежденных ревунах, конечно же, пришлось опубликовать. Даже если бы мы решились понизить собственный рейтинг и попытались бы что-то скрыть — семьи погибших вполне могли подать в суд за сокрытие улик. Я покачала головой.
— Прессе уже и так все известно.
— Информация из официальных источников — опасная штука. — Дэнис отпил немного кофе. — А если серьезно, как дела в вашем предвыборном штабе? Все тихо?
— Более-менее. — Я закинула в рот четыре таблетки и запила их ледяной водой. — Атмосфера напряженная, но тихо. Пока никаких зацепок, мы не знаем, кто это сделал. Поэтому начались всякие внутренние разборки, если вы понимаете, о чем я.
— Хорошо понимаю, к сожалению. — Журналист покачал головой. — Злоумышленник, кем бы он ни был, видимо, хорошо замел следы.
— У него были на то веские причины. Погибли люди, то есть совершено убийство. Вполне потянет на обвинение по известной статье, вспомните Раскина-Уотса. А если уж сделался террористом — не попадайся.
Я выпила еще немного воды, чтобы протолкнуть застрявшую в горле пилюлю.
— Понимаю. — Шталь поджал губы. — Карл Ваучер был самодовольным треплом, но такой смерти не заслуживал. Как и остальные. Такой смерти вообще никто не заслуживает, ни плохие, ни хорошие. — Он встал из-за стола, не забыв прихватить кофе. — Ну, мне пора к съемочной группе. Через час интервью с Уогман, а она не любит, когда пресса опаздывает. Мисс Мейсон, вы тут не пропадете?
— Постараюсь, — кивнула я. — Если что, у вас есть адрес моей электронной почты.
— Буду на связи.
Шталь отошел от «Старбакса», и его мгновенно поглотила толпа.
Я не торопясь потягивала холодную воду и осматривала зал. Съезд походил одновременно и на карнавал, и на студенческую вечеринку: люди разнообразных возрастов, убеждений и статусов отрывались на полную катушку, ведь скоро это гостеприимное безопасное место предстояло покинуть. С потолка свисали указатели, куда нужно идти избирателям, если они хотят проголосовать по старинке (теперь-то в основном бюллетени заполняют онлайн). На них мало кто обращал внимание: видимо, присутствующие уже успели проголосовать через Интернет. Урны для бумажных бюллетеней превратились в настоящую диковинку, хотя по-прежнему существует закон, позволяющий любому проголосовать физически, без использования электронных средств. Именно поэтому приходится так долго ждать результатов — девяносто пять процентов уже проголосовали по Сети, но нужно еще подсчитать бумажки.
Полуголых девиц — старый проверенный рекламный метод — активно использовали не только табачные компании. Сквозь толпу сновали девушки, нацепившие бикини и улыбки (и почти ничего кроме), и предлагали визитерам значки и флажки с политическими слоганами. Раздаточные материалы в основном кидали на пол или в мусорные корзины, но некоторые значки люди надевали. В основном на таких красовались имена Раймана или Тейта. Бывший губернатор почти сравнялся с нашим сенатором. Уогман умело, конечно, воспользовалась своей внешностью и взобралась довольно высоко, но общественное мнение почти единогласно утверждало: дальше ей не продвинуться. Имидж порнозвезды — прекрасный политический ход, но в Белый дом таким образом не попадешь. Так что Республиканская партия, видимо, выдвинет либо Раймана, либо Тейта.
Сегодняшние результаты закрепят за одним из них позицию лидера, так что следующий съезд будет уже скорее формальностью. Я втайне надеялась, что в последний момент появится третий сильный кандидат и борьба станет немного острее, но увы. Республиканцам (и даже некоторым демократам и независимым партиям) придется выбрать между спокойным и уравновешенным Питером Райманом — «пока мы на этом свете, нужно решать текущие проблемы» — и проповедующим кару Господню и адское пламя Тейтом. Позиция последнего привлекала много внимания, и соответственно, ее очень многие поддерживали.
Я легонько стукнула по часам, поднесла их к губам и надиктовала себе памятку: «Не забудь: вне зависимости от результатов постарайся заполучить Тейта на интервью где-нибудь ближе к концу предварительных выборов». С одной стороны, теоретически, и я, и Шон, и Баффи расцениваемся как конкуренты — мы же напрямую работаем на Раймана. С другой — мы давали официальные журналистские клятвы, так что (опять же теоретически) должны честно предоставлять читателям непредвзятую информацию по любому вопросу. Исключение составляют специальные редакционные статьи. Если подберусь к Тейту достаточно близко и хорошенько его разгляжу, возможно, сумею справиться со своим неприятием его политических лозунгов. Или наоборот, и тогда по-прежнему и уже с совершенно чистой совестью буду поддерживать Раймана. В любом случае, получится неплохой репортаж.
Я выпила уже почти всю воду. Здесь гораздо приятнее, чем у нас в лагере. Ладно, не для того приехала, чтобы таращиться на толпу и клянчить у местных репортеров напитки. Я дотронулась до сережки:
— Наберите Баффи.
После небольшой паузы в моем ухе раздался голос девушки:
— Что может недостойная раба сделать для своей величественной госпожи в этот осиянный божьей милостью вторник?
— Отвлекла от покера? — ухмыльнулась я.
— Мы кино смотрели.
— Неплохо время проводишь с милашкой Чаком, я смотрю.
— Я не лезу в твои дела, а ты не лезешь в мои, — строго ответила Баффи. — К тому же я сейчас не на работе. Редактировать и монтировать нечего, все свои материалы на эту неделю я уже загрузила на сервер и запрограммировала так, чтобы они вывешивались автоматически.
— Хорошо, можешь раздобыть мне текущее местоположение сенатора? Я во дворце съездов, и тут натуральный сумасшедший дом. Отправлюсь искать сама — потеряюсь и сгину навсегда.
Вопреки моим опасениям, обезболивающим удалось предотвратить мигрень, только в висках немного пульсировало.
— И как же я смогу отследить правительственного чиновника?..
— Ты успела на него нацепить как минимум один передатчик. А передатчики свои из поля зрения никогда не выпускаешь, так что и маячок наверняка имеется.
Баффи задумалась.
— А поблизости есть порт для передачи данных?
Я посмотрела по сторонам.
— В десяти ярдах.
— Прекрасно. Они не вывешивают для скачивания электронные карты дворца — пытаются «обеспечить надлежащую охрану помещения» или что-то вроде того. Иди подключись, а я тебе скину местоположение Раймана, если он, конечно, не ошивается где-нибудь поблизости от дешифратора данных.
— Говорила уже, как глубоко и искренне тобой восхищаюсь? — Я выбросила бутылку из-под воды в урну для переработки отходов и пошла к порту. — Так значит, Чак? Вполне симпатичный, если, конечно, тебе нравятся хиляки-технари. Я бы выбрала более рослого парня, но на вкус и цвет. Только проверяй, пожалуйста, откуда он приходит.
— Хорошо, мамочка. Добралась?
— Подсоединяюсь.
Я быстро подключила наладонник к настенному терминалу. Введение единого стандарта для информационных портов по всему миру стало настоящим подарком для компьютерных пользователей. Системе понадобилась пара секунд, чтобы установить соединение с местным сервером (проверяла совместимость антивирусных программ), потом устройство пискнуло, мол, готово к использованию.
— Готово.
— Прекрасно. — Баффи смолкла и застучала по клавишам. — Есть. Ты в выставочном павильоне на втором уровне?
— Да. Рядом со «Старбаксом».
— Не самый удачный ориентир — на одном твоем уровне их восемь. На обратном пути купи мне ванильно-малиновый мокко без сахара. Сенатор в конференц-зале тремя этажами ниже. Лови карту. — Мой наладонник снова пискнул. — Там все что нужно. Надеюсь, он не вздумает никуда уходить.
— Спасибо, Баффи. — Я отсоединила прибор. — Повеселитесь там.
— В следующий час не звони мне. — Девушка повесила трубку.
Я покачала головой и внимательно посмотрела на экран. Простая и ясная карта подробно изображала дворец съездов, заблудиться почти невозможно. На месте терминала мигала белая точка, от нее пунктирная желтая линия вела к последнему известному местонахождению сенатора, обозначенному красным. Превосходно. Поправив очки, я устремилась к выходу.
Народу заметно прибавилось. К счастью, электронная карта Баффи показывала все возможные маршруты: специальная программа высчитывала наиболее быстрый (а не кратчайший) способ добраться до места. Она быстро оценила скопления людей у меня на пути и предложила срезать: нужно было пройти по более-менее пустынным коридорам и несколько раз спуститься по лестнице. Обыватели в основном предпочитают лифт, так что лестницы — зачастую прекрасная возможность сбежать от толпы.
После Пробуждения было проведено немало исследований на тему человеческой любви к устройствам, которые якобы экономят время. В одном крупном торговом центре на Среднем Западе однажды погибло около шестисот человек — а все из-за того, что люди не воспользовались лестницами. Лифты застревают, эскалаторы останавливаются из-за слишком большой нагрузки — и вот вы уже попали в окружение. В толпу внедряются зомби, и все. Казалось бы, после такого люди начнут опасаться, станут прилагать чуть больше усилий, но нет. Мы редко утруждаемся и делаем то, в чем нет непосредственной необходимости, — одна из самых вредных и непобедимых привычек.
На уровень с конференц-залами доступ был закрыт — пускали только кандидатов, членов их семей, сотрудников предвыборных штабов и прессу. У меня ушло пятнадцать минут, чтобы добраться туда. Проверяли не очень тщательно: всего-то просканировали пропуск, спросили, нет ли незарегистрированного оружия, и взяли кровь. Причем использовали простые дешевые анализаторы: знаю я эту марку, в трех случаях из десяти результат неверный. Видимо, после драконовских проверок на входе им уже все равно, что с тобой будет.
На этом этаже царила благословенная тишина — не сравнить с беготней и суетой выставочных уровней. Здесь люди занимались делом, для них ожидание результата — работа, а не развлечение. Всегда находятся желающие продолжить борьбу, даже если цифры ясно говорят: президентского поста им не видать. По сути же, политические партии обычно выдвигают именно тех, кто получил больше голосов во время Супервторника. А без поддержки партии выиграть выборы практически невозможно. Никто, конечно, не мешает попробовать, но шансов почти нет. Большинство кандидатов, которые в последние несколько месяцев колесили по стране, сегодня после подсчета голосов отправятся домой. А следующая возможность поучаствовать в гонке представится только через четыре года. Для некоторых будет уже слишком поздно, так что для многих это последняя попытка. В такие дни разбиваются мечты.
Команда сенатора расположилась в роскошной комнате, на двери которой висел плакат: «Сенатор Райман, представитель штата Висконсин», но я все равно постучала: а вдруг у них там какие-то тайные совещания?
— Войдите, — отрывисто отозвался чей-то раздраженный голос.
При первой нашей встрече главный помощник сенатора Роберт Ченнинг показался мне эгоистичным привередой: чуть что не по нем — открыто выказывает недовольство. Впечатление не поменялось и несколько месяцев спустя, хотя я и видела: работу свою он выполняет превосходно. Ченнинг не путешествовал с караваном, а в основном сидел в висконсинском офисе Раймана — резервировал помещения для выступлений сенатора и координировал общение с прессой. Ведь, по его словам, «три любителя с журналистскими лицензиями и новомодным сайтом не могут в полной мере осветить кампанию». Забавно, но именно поэтому я его и уважаю: говорит подобные вещи прямо в лицо. С самого первого дня Ченнинг совершенно откровенно высказывался обо всем, что хоть как-то могло повлиять на выборы, и его ничуть не заботили ничьи уязвленные чувства. Не самый приятный в общении человек, но хорошо, если такой на твоей стороне.
Хотя сейчас он явно был не на моей. Во всяком случае, его прищуренный взгляд говорил именно об этом. Галстук у Ченнинга сбился на сторону, а пиджак он снял и повесил на спинку стула. Значит, денек выдался не из легких. У сенатора-то галстука вообще не было, но Райман склонен обращать гораздо меньше внимания на внешние приличия, а вот его помощник разоблачается только в крайнем случае, если уж совсем одолел стресс.
— Решила проверить, как идут дела на передовой. — Я закрыла за собой дверь. — И возможно, записать парочку приличествующих случаю высказываний.
— Мисс Мейсон, — сухо поприветствовал меня Ченнинг, — постарайтесь не путаться под ногами.
В глубине комнаты несколько стажеров по очереди сменяли друг дружку возле мониторов — следили за цифрами и печатали что-то в наладонниках и КПК.
— Постараюсь.
Я уселась на свободный стул, сцепила руки за головой и уставилась на главного помощника. Ченнинг ненавидит мои черные очки, ведь из-за них никогда не понять, смотрю я на него или нет.
Он смерил меня сердитым взглядом, схватил пиджак и направился к выходу:
— Пойду выпью кофе.
Сенатора сцена явно позабавила: он внимательно наблюдал, как я «выживала» его правую руку, а когда дверь за Ченнингом захлопнулась с оглушительным стуком, громко рассмеялся. Словно ничего смешнее в жизни не видел.
— Джорджия, это было подло.
— Села на стул, только и всего, — пожала я плечами.
— Коварная, коварная Джорджия. Думаю, ты пришла узнать, есть ли еще у тебя работа?
— Сенатор, у меня в любом случае есть работа, и ваша кампания никак на это не повлияет. А наблюдать за ходом голосования с тем же успехом можно и со стоянки нашего каравана. Нет, меня интересовала атмосфера в сердце предвыборного штаба.
Я оглядела зал: большинство присутствующих скинули пиджаки, а кое-кто и ботинки; повсюду валялись пустые стаканчики из-под кофе и надкусанные бутерброды, на белой доске недавно резались в крестики-нолики.
— Назовем ее в меру оптимистичной.
— Мы опережаем с отрывом в двадцать три процента, — кивнул сенатор. — Так что да, «в меру оптимистичная».
— Как настроение?
— В смысле? — нахмурился мужчина.
— Сэр, в следующие, — я нарочито театрально посмотрела на часы, — шесть часов выяснится, будет ли республиканская партия рассматривать вас в качестве своего номинанта и есть ли шанс попасть на всеобщие выборы. Или же вам достанется утешительный приз — место заместителя. Или же вообще ничего не достанется. Предвыборная гонка по-настоящему начинается именно сегодня. Учитывая все вышесказанное, как настроение?
— Мне страшно. Одно дело сообщить жене: «Милая, выдвинусь-ка я на пост президента в этом году». И совсем другое — теперь. Теперь все гораздо серьезнее. Я, конечно, жду результатов, но и не переживаю слишком сильно. Как бы то ни было, люди сделают свой выбор, и я приму любое их решение.
— Но вы рассчитываете, что выберут вас.
— Джорджия, — Райман строго на меня посмотрел, — ты берешь интервью?
— Возможно.
— Спасибо, что предупредила.
— Предупреждать вас не входит в мои обязанности. Повторить вопрос?
— А это был вопрос? — отозвался сенатор с неожиданной иронией в голосе. — Да, я рассчитываю, что проголосуют за меня. Невозможно зайти настолько далеко, насколько зашел я, без определенного самомнения. Я считаю, что средний американец обладает достаточно развитым интеллектом и способен понять, что лучше для его страны. Не стал бы вступать в борьбу, если бы не считал себя достойным претендентом на президентский пост. Разочаруюсь ли я в случае проигрыша? Немного. Вполне естественная реакция. Но я верю: американцы достаточно умны и в состоянии выбрать себе президента. Так что в подобном случае придется серьезно проанализировать собственные действия и понять, что и почему я сделал не так.
— Вы обдумывали следующие шаги? На тот случай, если сегодня наберете достаточно голосов и продолжите борьбу?
— Буду по-прежнему рассказывать о своей программе, ездить по стране и встречаться с людьми. Дам им понять, что не собираюсь становиться президентом для того, чтобы сидеть в герметичной комнате и закрывать глаза на проблемы страны.
Прозрачный намек на Верца. И вполне заслуженный. Нынешний президент с самых выборов и шагу не ступил за пределы защищенной зоны. За это в основном и критикуют его администрацию: он не осознает, что не все могут позволить себе жить в подобных условиях и дышать исключительно отфильтрованным воздухом. Послушать Верца, так зомби нападают только на глупых простофиль. А между тем с этой угрозой ежедневно вынуждены сталкиваться девяносто процентов населения земного шара.
— А что думает миссис Райман?
Лицо сенатора смягчилось.
— Эмили рада, что все складывается хорошо. Я участвую в кампании, и моя семья полностью одобряет и поддерживает мое решение. Без них я бы не продвинулся и вполовину так далеко.
— Сенатор, Тейт (а его многие расценивают как вашего главного соперника в Республиканской партии) неоднократно призывал ужесточить проверки среди детей и стариков. Он также настаивает на повышении финансирования частных школ — с его точки зрения, из-за слишком большого количества учащихся в государственных учреждениях увеличивается риск распространения вируса. А каково ваше мнение?
— Мисс Мейсон, у меня три дочери, и они все учатся в превосходных государственных школах. Старшая…
— Ребекка Райман, ей сейчас восемнадцать?
— Правильно. В этом июне она окончит старшую школу и поступит в Брауновский университет, где, как и ее отец, будет изучать политологию. Правительство обязано поддерживать систему бесплатного школьного образования, доступного для всех. А это означает, что дети младше четырнадцати лет действительно должны подвергаться частым и регулярным проверкам. Что, в свою очередь, влечет за собой повышение расходов на обеспечение безопасности. Но я считаю, забирать деньги у государственных школ лишь потому, что они могут представлять собой угрозу, — это то же самое, что сжигать амбар из страха, что в нем сено сгниет.
— Вас обвиняют в том, что вы недостаточно внимания уделяете духовным проблемам нации и слишком сильно концентрируетесь на проблемах мирских. Как вы к этому относитесь?
Сенатор саркастически улыбнулся.
— Моя позиция такова: если Господь спустится к нам и поможет мне с моими обязанностями, я буду счастлив оказать Ему такую же услугу. Но пока я концентрируюсь на том, чтобы люди жили спокойно и не голодали, а Ему предоставляю заняться тем, в чем я помочь никак не могу.
Дверь открылась, и на пороге появился Ченнинг с подносом в руках. На подносе громоздились бумажные стаканчики из «Старбакса». На него тут же набросились стажеры. Началась суматоха. Передо мной на столе внезапно возникла открытая банка колы. Я благодарно кивнула, сделала глоток и спросила сенатора:
— Если сегодня все для вас закончится, если это наивысшая точка всех усилий и трудов… оно того стоило?
— Нет. — Разговоры в комнате мигом смолкли. — Ваши читатели наверняка уже знают, что в этом месяце в моем штабе кто-то устроил диверсию. В результате погибло четверо хороших людей, которые работали на меня. И не только ради денег, но и ради своих идеалов. Теперь эти герои уже не с нами, но в ином мире. Останься они в живых, я, возможно, отступил бы с легким сердцем — чуть опечалился бы, извлек для себя урок, но твердо верил, что поступил правильно, приложил все возможные усилия и в следующий раз обязательно добьюсь успеха. Но сейчас… Что бы я ни делал, их уже не воскресить. Если бы я мог вернуть погибших в Икли, сделал бы что угодно и не задумываясь. На данный же момент сделать я могу только одно — победить. Ради идеалов, из-за которых они погибли, ради их памяти. Так что если результаты не в мою пользу, если придется вернуться домой несолоно хлебавши и сообщить их семьям: «Простите, все-таки не удалось»… Нет, тогда оно того не стоило. Но по-другому я поступить не мог.
На минуту воцарилась тишина, а потом грянули аплодисменты. Хлопали стажеры, хлопали техники, хлопал даже Ченнинг. Я с интересом посмотрела на главного помощника, а потом повернулась и кивнула Райману:
— Спасибо, что уделили мне время. И удачи вам сегодня.
— Удача мне ни к чему, — улыбнулся своей фирменной улыбкой сенатор. — Главное сейчас — пережить ожидание.
— А для меня главное — заполучить ваш информационный порт, обработать материал и вывесить его, — сказала я, демонстрируя всем свой МР3-диктофон. — Редактирование займет порядка пятнадцати минут.
— Можно просмотреть репортаж перед публикацией? — поинтересовался Ченнинг.
— Полегче, приятель, — вмешался сенатор. — Зачем? Джорджия все это время вела с нами честную игру, и сейчас вряд ли что-то изменилось. Джорджия?
— Можете просмотреть, но это ничего не изменит — только задержит публикацию. Дайте мне спокойно поработать, и интервью окажется на главной странице нашего сайта до завершения голосования.
— Давай. — Райман кивнул на свободный терминал. — Информационные порты в полном твоем распоряжении.
— Спасибо.
И я отправилась работать, не забыв прихватить банку с колой.
Мне всегда и легче, и одновременно труднее заниматься редактурой, чем Шону или Баффи. Редко использую специальную графику, не беспокоюсь о том, правильно ли выставлены свет и камера или сумеет ли видеозапись впечатлить зрителей. С другой стороны, говорят же: «Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать». В наше время можно моментально получить желаемое, узнать ответ на любой вопрос. И люди иногда не хотят утруждаться и читать длинные заумные слова, когда можно посмотреть на одну картинку и якобы все понять. Сухой новостной репортаж без графики и видео всегда сложнее продать. Необходимо быстро нащупать самую суть проблемы, нерв, суметь ясно это изложить и представить на суд публики.
Статью под названием «Супервторник — лакмусовая бумажка для будущих выборов» вряд ли номинируют на премию. Но я добросовестно отредактировала импровизированное интервью с Райманом, вставила в текст несколько снимков и теперь была уверена: материал привлечет внимание читателей, там написана правда, как я ее вижу. О большем и не прошу.
Репортаж отправился на сайт, а я приступила к хорошо знакомому занятию — ожиданию. Уж что подобные мне журналисты умеют делать хорошо, так это ждать. Стажеры выходили в коридор и снова возвращались, Ченнинг мерил шагами комнату, а совершенно спокойный сенатор величественно восседал за столом, возвышаясь над суетой. Райман знал: его судьба уже решена, только не знал, как именно.
Избирательные участки закрылись в полночь. На десятке экранов отображались телеведущие центральных телеканалов: каждый гнул свою линию, пытаясь сыграть на растущем напряжении и хоть чуточку увеличить собственный рейтинг. Вполне понятная тактика, но меня такое мало впечатляет. Пискнула сережка.
— Слушаю.
— Джорджия, это Баффи.
— Результаты?
— Сенатор победил; семьдесят процентов голосов. Его позиция подпрыгнула на одиннадцать пунктов, как только ты опубликовала интервью.
Я закрыла глаза и улыбнулась. Один из телеведущих, похоже, только что сообщил всем то же самое. Присутствующие разразились радостными воплями.
— Баффи, скажи это вслух.
— Мы едем на национальный съезд Республиканской партии.
Иногда истина действительно может сделать тебя свободным.
Отвлекаясь на более современные скандально известные происшествия, люди часто не придают должного значения процессу Раскина-Уотса и последующим неудачным попыткам аннулировать соответствующий закон. В конце концов, какое влияние могут оказать на современную политику два давно уже покойных религиозных фанатика из штата Индиана?
Довольно большое. Во-первых, преступлением было бы настолько упрощать ситуацию: Джефф Раскин и Рид Уотс были не просто религиозными фанатиками. Раскин получил диплом психолога калифорнийского университета Санта-Крус по специальности «Управление поведением толпы». Уотс был священником, официально рукоположенным в сан, работал с трудными подростками и помог нескольким сообществам успешно «вернуться к Богу». Короче говоря, два весьма неглупых человека. Они вполне ясно осознавали, как можно использовать в собственных целях и на благо своей веры социальные изменения, вызванные побочными эффектами вируса Келлис-Амберли.
Пеклись ли Джефф Раскин и Рид Уотс о всеобщем благе? Почитайте отчеты о последствиях их деяний в Варшаве, что в штате Индиана, и ответьте для себя на этот вопрос. Одна только первоначальная вспышка унесла жизни семисот девяноста трех человек. На зачистку вторичной инфекции ушло шесть лет. Все эти шесть лет Раскин и Уотс сидели в полной безопасности в своих камерах и ожидали судебного процесса. Согласно их собственным утверждениям, они собирались при помощи живых мертвецов заставить жителей Варшавы, а потом и всей Америки воспринять их точку зрения: Келлис-Амберли ниспосланная нам кара Господня, и все недостойные безбожники вскорости будут стерты с лица земли.
Суд постановил, что использование живого вируса Келлис-Амберли (то есть зомби) в качестве оружия приравнивается к терроризму. Виновные в подобных действиях будут осуждены в соответствии с Международными Антитеррористическими Актами 2012 года. Джеффа Раскина и Рида Уотса казнили — им вкололи смертельную дозу яда, а тела передали государству, чтобы с их помощью ученые могли изучать вирус, который эти двое распространяли.
Мораль истории такова (помимо, конечно же, очевидного «не играйся с мертвецами»): «Какой бы благородной ни казалась цель, есть черта, которую переступать нельзя».
из блога Джорджии Мейсон
«Эти изображения могут вас шокировать»,
11 марта 2040 года.
