Глава 22

На следующий день Линделл зашла навестить Анну Джослин. Невозможно оставаться в стороне. Невозможно держаться отчужденно, когда Лилла, которая раньше даже не знала Анну, провела несколько часов, помогая ей распаковывать и разбирать вещи. Даже если больше уже не осталось работы, она, Линделл, что была когда-то у Анны подружкой невесты, должна по крайней мере зайти и повидать ее. Ноги несли Линделл неохотно. Если бы не тот факт, что ее ждут, она могла бы поддаться искушению и повернуть обратно. Нет, это вздор. Она не будет слушать подобные мысли и не позволит им влиять на нее.

На улице было очень холодно. Низкие облака выглядели так, словно из них вот-вот посыплется снег. За каждым углом подстерегал капризный ветер, жаля девушке лицо, колени, ноги в тонких шелковых чулках, стараясь сбросить с головы шляпку. Идти было недалеко, но она устала прежде, чем достигла Тентерден-гарденс.

Казалось бы, приятно войти и окунуться в тепло и золотистый свет гостиной Анны, но что-то удерживало Линделл на ледяной улице. Навстречу ей вышла улыбающаяся Анна, и они расцеловались. То есть Анна подставила прохладную щеку, а Линделл коснулась ее холодными губами, при этом болезненно содрогнувшись всем телом. До этого момента ее любовь к Анне сохранялась в сердце как нечто подлинное и бережно лелеемое, пусть даже одновременно с присутствующей в ней болью. Сейчас же при этом легком прикосновении губ совершенно неожиданно вместо любви обнаружилась пустота – на этом месте больше ничего не было. Она сама не знала, как сильно побледнела, отстраняясь, и каким отчужденно-испуганным был ее взгляд, встретившийся с вопрошающим взглядом Анны.

– В чем дело, Лин? Ты же замерзла. Подойди к огню и обогрейся. Чай готов. Я сейчас принесу чайник.

Когда она вернулась, Линделл уже сняла перчатки. Наклонившись к огню, она подставляла руки теплу. Необычайное ощущение нереальности наполняло ее сознание. Приятная комната, тепло, цветы в лаликовской вазе, знакомый чайный сервиз: серебряный чайник в стиле королевы Анны и яркие чашки с цветочным орнаментом, окаймленные яблочно-зеленой и золотой полосками; Анна в своем голубом платье и жемчуге, с сапфировым кольцом на руке, подарком Филиппа, – все находилось как бы в стороне от нее, в каком-то ярком вакууме. Ничто не проходило к ней оттуда, ничто не передавалось туда от нее.

Она медленно отвернулась от огня, выпила чай, который подала ей Анна, и отломила кусочек кекса. И затем, так же внезапно, это ощущение прошло. Ей опять стало тепло и хорошо в этой комнате, с обогревающим ее огнем камина и Анной, наливающей вторую чашку чая. Это было похоже на выход из ночного кошмара, но она не очень-то доверяла собственному облегчению. Она пила чай и слушала Анну, которая рассказывала, как быстро они обосновались на новом месте.

Вскоре Линделл сказала, ради чего пришла. Она не была уверена, что сможет это сделать, но знала, что это должно быть сделано. Потому что если она этого не скажет, то никогда уже потом не сможет выбросить это из головы, а такие мысли отравляют тебя, если ты держишь их взаперти среди своих мыслей, они отравляют все.

Она поставила чашку на край серебряного подноса.

– Где ты укладываешь волосы, Анна? – просто и прямо спросила она.

Анна Джослин выглядела чуть удивленной.

– Я сделала себе перманентную завивку в Уэст-Хейвене, когда прибыла в Англию. Мне кажется, я тебе говорила. Они делают это совсем не плохо. Конечно, строго говоря, мне не следовало делать завивку, потому что это портит естественные локоны, но мои волосы долго были в жутком состоянии, без надлежащего ухода, а мне не хотелось разгуливать в таком виде, дожидаясь, пока они придут в норму.

Линделл поставила чашку, но продолжала держать руку на краю серебряного подноса, водя пальцем по выгравированному там узору.

– А где ты причесываешься в городе?

– А почему ты спрашиваешь? Хочешь порекомендовать кого-то?

– Нет… просто спросила. Ты знаешь парикмахерскую под названием «Фелис»?

Вот, слово произнесено! Самое трудное – первый шаг. Когда он сделан, дальше пойдет легче. Но она не могла заставить себя взглянуть на Анну. Она смотрела на край серебряного подноса. Капля чая упала туда и высохла. Она образовала маленькое коричневое пятно на блестящей поверхности серебра.

– Не знаю… – сказала Анна. – Кажется, я видела это название. А что?

– Мне как-то довелось проходить мимо. Мне показалось, что я видела, как ты туда заходила. Это было в среду на прошлой неделе.

– Ну, возможно, я и зашла – не знаю. Я захожу во все эти заведения. Я до сих пор не подобрала себе подходящей пудры и подходящей помады и прочего. Все это так трудно, не правда ли?

Линделл подняла глаза. Они видели как в тумане, но Анне Джослин этот сокрушенный взгляд казался обвиняющим.

– Анна… я должна сказать тебе… я думаю, что должна…

Тонкие брови Анны приподнялись.

– В чем дело, дорогая? – сладким голосом проговорила она.

Сладость была похожа на сахарин, она пресыщала и оставляла после себя горький вкус. Анна была рассержена. Но Линделл не отвела взгляд и теперь уже не могла остановиться, что-то вело ее вперед.

– Мне показалось, что я видела, как ты вошла в парикмахерскую, и вошла за тобой. Я не хотела, чтобы ты думала, что я видела тебя и прошла мимо, поэтому я вошла внутрь…

Анна смотрела на нее блестящими от гнева глазами.

– И, вероятно, мы встретились и долго беседовали – в этом твоем сне!

– Нет – тебя там не было.

– Как удивительно!

– Я прошла через магазин при входе. Там были две женщины. Продавщица искала что-то на полке позади прилавка. Никто меня не заметил. Я подумала, что, возможно, ты в одной из кабинок, поэтому прошла в салон. Там была еще одна дверь, в конце. Я открыла ее, не знаю почему. Она вела в коридор с лестницей, идущей вверх, и к другим дверям. Из-за одной из них пробивался свет – она была не совсем закрыта. Я услышала, как ты говоришь: «Вы могли бы с тем же успехом позволить мне самой написать Нелли Коллинз. Она совершенно безобидна». И какой-то человек ответил: «Не вам судить об этом». А я повернулась и выбежала на улицу.

Лицо Анны стало бледным и суровым. Линделл хотелось отвернуться, но она не могла. Глаза Анны удерживали ее взгляд – презрительные, отвергающие не только то, что она сказала, но и ее саму, – ставя ее в один ряд с ничтожными предметами.

– В самом деле, Лин? Вот так история! Ты рассчитываешь, что я в нее поверю?

Линделл ничего не сказала. Ее взгляд был непреклонным и горестным.

Анна рассмеялась.

– Продолжай! Уверена, должно последовать что-то еще. Новый захватывающий отрывок в нашем сериале! Что произошло потом?

– Я пошла домой.

– Я бы сказала, что это спад кульминации.

– Я не была уверена, что это ты, и никогда прежде не слышала о Нелли Коллинз… тогда.

– Нелли Коллинз?

– Да. Я не знала этого имени, когда услышала его в том салоне, но сегодня оно появилось в газетах, потому что она погибла. Ты знала, что она умерла?

– Линделл… что ты хочешь сказать?

– Там говорится, что она приехала встретиться с кем-то на вокзале Ватерлоо без пятнадцати четыре в понедельник. Они дают описание и пишут, что полиция хотела бы получить сведения от любого, кто видел ее или заметил, с кем она встретилась. Она была найдена мертвой в переулке недалеко от станции Руислип на следующий день рано утром, и они хотят знать, как она туда попала, потому что это место совершенно в стороне от ее пути. Она приехала из Блэкхита. Она собиралась встретиться с тобой – не так ли?

Лицо Анны было таким же неприступным, как запертая на засов дверь.

– Ты все это сочинила – этого не было в газетах. Как я могла с ней встретиться? Я была здесь, с Лиллой.

– Да, ты была здесь, с Лиллой. Но она рассчитывала с тобой встретиться. Понимаешь, я познакомилась кое с кем, кто ехал с ней в одном поезде. Она сказала этой женщине, что едет на встречу с тобой. Эта женщина – знакомая Дженис Олбени. Я познакомилась с ней в тот день за чаем. Она спросила, где я живу, и как только я упомянула фамилию Лиллы, она сказала, что это любопытно, потому что она только что ехала из Блэкхита на поезде вместе с некоей мисс Коллинз, которая собиралась на встречу с леди Джослин. И она спросила, не состоим ли мы с леди Джослин в родстве. Я сказала, что состоим, но, очевидно, тут какая-то ошибка, потому что ты переезжаешь на новую квартиру, а Лилла тебе помогает, поэтому ты не можешь встречать кого-то на вокзале Ватерлоо. А она сказала: «Мисс Коллинз определенно надеялась встретиться с леди Джослин – под часами на вокзале Ватерлоо, без четверти четыре».

Лицо Анны оставалось замкнутым, но губы улыбались. Они были яркими от помады, но таким же мог быть цвет гнева. Они выражали презрение. Она сказала:

– Что за вздор! Что все это должно означать?

– Я не знаю.

Она рассказала то, что должна была рассказать, сделала то, зачем пришла. Это привело ее в ужас. Высказанные мысли страшнее невысказанных – они принимают форму. Линделл думала, что сможет от них избавиться. До этого она хоть и со страхом, но цеплялась за надежду, что Анна скажет или сделает что-нибудь такое, что расставит все на свои места. Она не знала, что должна была сказать или сделать Анна. Маленькая трепещущая надежда вырвалась и растаяла.

Анна отодвинула стул и встала. Она спокойно подошла к камину и, опустившись на колени, неторопливо, аккуратно добавила в него пару кусков угля. Затем, не поднимаясь, обернулась и заговорила с Линделл:

– Ты говоришь, что не знаешь, что это должно означать. Так что ты в затруднении, не так ли? Я не понимаю, что сказать по этому поводу. В последнее время мы привлекли к себе изрядное внимание общества – мне бы не хотелось думать, что ты хотела привлечь к нам дополнительное внимание. Ты раньше говорила, что любишь меня и… – Она легко засмеялась. – …каждый может заметить, что ты любишь Филиппа. Могу я спросить, почему ты стремишься распространять о нас дискредитирующие россказни? Мне действительно хочется знать.

Огонь за плечом Анны играл языками пламени. В ее глазах тоже что-то горело как пламя, яркое, горячее и обжигающее.

– Я не распространяю никаких россказней, – проговорила Линделл. – И не говорила об этом ни с кем, кроме тебя.

– Что ж, это уже кое-что. Потому что, видишь ли, ты действительно могла бы нанести большой ущерб – Филиппу. Откровенно говоря, мы не можем позволить себе в настоящее время попадать в газеты. Филипп честолюбив – надеюсь, ты это знаешь. У него работа такого рода, которую поручают только человеку перспективному, и дурная публичность может быть очень вредна для него. А сейчас я хочу рассказать тебе все, что знаю, и, полагаясь на твою дружбу и здравый смысл, надеюсь, что ты не будешь раздувать из мухи слона. Нелли Коллинз знала Джойсов – вроде бы они у нее квартировали. Примерно неделю или дней десять назад я получила от нее письмо. Она прочла все эти сенсационные публикации в газетах и написала, что теперь, когда она понимает, что Энни мертва, нельзя ли ей увидеться со мной и услышать о ее последних минутах. Я подумала, что все это очень надоедливо и неприятно, а у меня забот полон рот с переездом, поэтому я не ответила на письмо. Даже не знаю, куда оно делось. Полицейские хотели его увидеть, но я не смогла его найти.

– Полицейские?..

Гнев улетучился, Анна открыто посмотрела на Линделл.

– Да. Похоже, мисс Коллинз действительно говорила о том, что едет со мной встретиться. Я бы сказала, она выдавала желаемое за действительное. Я определенно ее не приглашала. Но, похоже, она об этом говорила, и вот результат. Зачем она поехала в Руислип и как уж попала там под машину, я, естественно, не имею понятия. Что же касается твоей истории о подслушанном разговоре в парикмахерской – что ж, право, дорогая, прости, что я так говорю, но это звучит чистым безумием. Конечно, Коллинз – очень распространенная фамилия. Ты могла где-то ее услышать – рискну предположить, что ты слышала ее у своего парикмахера. Но почему ты приписываешь этот бредовый разговор мне… ну, право же, Лин, ты готова поклясться, что видела именно меня?

– Нет… я подумала, что это была ты…

– И подумала, что слышишь меня. Неужели ты готова присягнуть в отношении голоса, доносящегося из-за закрытой двери? Ты уверена, что это был мой голос, Лин?

– Нет, я не уверена, – ответила Лин. – Я подумала, что это был твой голос.

– Потому что подумала, что видела, как я туда вхожу?

– Пожалуй.

Анна рассмеялась, уже вполне добродушно.

– Ну, дорогая, кажется, от твоей истории мало что осталось, не правда ли? Думаю, на твоем месте я бы не стала об этом распространяться. Прости, но ты при этом сама выглядишь не лучшим образом. Эта история отдает чем-то шпионским… – Она молящим жестом протянула вперед руку. – Нет, это дурно с моей стороны. Я этого не хотела. Но, честное слово, Лин, я не хочу, чтобы у Филиппа именно сейчас начались какие-то неприятности.

Линделл молчала. Когда Анна говорила вот так о Филиппе, сердце Лин начинало кровоточить. Ей было нечего сказать словами. За нее говорили ее глаза.

Но Анна, казалось, получила ответ. Грациозным движением она поднялась на ноги и улыбнулась.

– Что ж, не будем больше говорить об этом. Я думаю, мы обе немного погорячились. Просто мы с Филиппом ненавидим шумиху, и было бы очень неприятно, если бы она снова поднялась именно тогда, когда как будто стала затихать. Так что ты не будешь возражать, если я попрошу тебя не рассказывать всем и каждому, что тебе кажется, будто ты слышала, как я говорила о бедной мисс Коллинз на задворках парикмахерской.

– Я не рассказывала никому, кроме тебя. Думаю, с моей стороны было глупо рассказать и тебе.

Говоря это, она опять почувствовала холодное дыхание страха, который погнал ее прочь из маленького темного коридора за зеркальной дверью. Она пообещала никогда больше об этом не говорить. Она должна постараться никогда об этом даже не вспоминать. Она не знала, что ей предстоит нарушить свое обещание и изо всех сил постараться вспомнить каждую деталь того, что произошло в парикмахерской «Фелис». Она еще не знала, какие обстоятельства побудят ее это сделать. Но если бы она это знала, едва ли ей было бы страшнее, чем сейчас.

Анна обошла ее и села по другую сторону подноса, бледно мерцающего серебром и стоящими на нем чашками с цветочным орнаментом. На щеках ее играл румянец, и она, улыбаясь, сказала:

– Выпей еще чаю, дорогая.