Глава 7
Жалоба трактирщика
I
– Вот и лето наступило, – мрачно сказал старший детектив-инспектор Аллейн. – Кукушечка, видите ли, поет. А у меня настроение ни к черту. И вот что интересно: чем дольше становится день, тем хуже настроение. Странная какая-то закономерность, вы не находите?
– Вы что же – не любите теплую погоду? – спросил детектив-инспектор Фокс.
– Люблю, Фокс. Но только не в Лондоне. И не в Ярде. И не на этих улицах, где начинаешь испытывать гадливое чувство физической нечистоты уже через полчаса после того, как принял ванну. А еще мне не нравятся запахи разогретых выхлопов проезжающих автомобилей и распаренных тел субъектов, что приходят к нам с заявлениями. Вспомните хотя бы того типа, что недавно ушел. От него так разило потом, что не приведи Господи. Но дело, слава Создателю, закрыто, и уже одно это приносит некоторое облегчение. Однако лондонское лето я все-таки не люблю.
– Плюньте, – сказал Фокс, меняя положение тела в пространстве и перемещая свои тринадцать стоунов с одной ноги на другую. – «Chacun a’ son gout». Как говорят французы, «каждый сезон имеет свой вкус».
– А вы делаете успехи во французском языке.
– Хотелось бы, чтобы это было правдой, мистер Аллейн. Занимаюсь в поте лица вот уже два года и все еще не могу сказать, что знаю язык. Не чувствую его, как бы вы, вероятно, сказали. Будь у меня избыток свободного времени, то я, возможно, и освоил бы его, но пока мои знания оставляют желать лучшего. Много лучшего.
– Больше терпения, Фокс. И упорства. И тогда все будет хорошо. Кстати, по какому поводу вы поднялись в мой кабинет?
– Вот уже больше часа у нас в приемной сидит парень. Дежурный сержант по какой-то непонятной причине направил его ко мне. Но я, признаться, ума не приложу, что мне с ним делать. Уж больно странное у него заявление, из которого я, честно говоря, мало что понял. Вот и подумал: может, этот субъект и его бумага вас заинтересуют?
– Это почему же? – без большого энтузиазма осведомился Аллейн.
– Признаться, я уже почти его выпроводил, – продолжил Фокс, имевший обыкновение никогда не отвечать на вопросы прямо. – И даже сказал, что мы к таким делам не имеем никакого отношения и ему лучше обратиться к местному суперинтенданту, раз уж дело такое важное. Ведь он, если разобраться, так и должен был поступить с самого начала…
– Фокс, – нетерпеливо произнес Аллейн. – Что вы все ходите вокруг да около, не давая никакой конкретной информации, будто я – мифический Тантал, которому нельзя ни напиться как следует, ни насытиться? В чем суть заявления этого парня? И почему вы не отправили его по тому адресу, по которому намеревались? Возможно, поступили бы весьма мудро и дальновидно. И почему наконец решили подняться ко мне?
– Да потому что его заявление связано с делом Уочмена.
– Ах вот как! – воскликнул Аллейн, крутанувшись на своем стуле. – И что же с этим делом не так?
– На первый взгляд все вроде бы в рамках правил. Но я же помню, мистер Аллейн, какой интерес вы проявили к этому делу, когда узнали о нем. Это не говоря уже о том, что покойный был вашим другом.
– Ну, другом – это громко сказано, знакомым, пожалуй. Это уже ближе к истине.
– Пусть так. Тем не менее вы заметили, что в процессе дознания не было поднято несколько, на ваш взгляд, важных вопросов.
– Ну и?..
– Так этот парень о том же самом и говорит. В частности, о проблеме со стрелками.
На мгновение Аллейн заколебался. Но потом сказал:
– Пусть отправляется туда, куда должен. В местную полицию. К своему суперу.
– Как бы то ни было, мне кажется, вы должны побеседовать с ним лично, прежде чем мы окончательно от него избавимся.
– Да кто он, в конце концов, такой?
– Владелец местной гостиницы и трактира по совместительству.
– И что же – он приехал к нам аж из самого Девона?
– Точно так. Сказал, что суперинтендант полиции Иллингтона не пожелал его слушать.
– Иллингтона? Это уж точно не наше поле для гольфа.
– И все-таки я думаю, вам следует принять его, – повторил Фокс.
– Ну, хорошо, хорошо. Зовите этого парня, чтоб его черти взяли.
– Будет сделано, сэр, – сказал Фокс и вышел из кабинета.
Аллейн сложил лежавшие на столе бумаги в стопочку и сунул в ящик стола. При этом с отвращением заметил, что бумаги уже успели впитать пот перебиравших их рук разных людей, а ручка выдвижного ящика сделалась липкой. Неожиданно ему захотелось, чтобы в стране произошло что-нибудь эдакое, скажем, серьезное преступление – желательно в южной или юго-западной Англии, и, возможно, по этой причине вернулся мыслями к смерти Люка Уочмена в Девоне. И вспомнил, что рапорт о дознании, проведенном в связи с его гибелью, прочитал очень внимательно. И даже не один раз.
Вернулся Фокс и встал рядом с полуоткрытой дверью, положив ладонь на дверную ручку.
– Заявитель доставлен. – Фокс повернул голову к двери и произнес: – Входите, мистер Помрой.
Бросив на вошедшего один только взгляд, Аллейн решил, что перед ним прямо-таки классический типаж владельца провинциальной гостиницы или трактира. Мужчина обладал широкой красной физиономией с большим сочным ртом, который, казалось, был готов в любой момент растянуться в улыбке. Впрочем, в данный момент на лице заявителя проступала не свойственная ему мрачность или даже угрюмость, отчего он напоминал большого обиженного ребенка. Понятное дело, для визита в Лондон мужчина надел свой парадный костюм, сидевший на нем не самым лучшим образом. В кабинет он вошел как-то боком, словно опасаясь занять в нем слишком много места, и ознаменовал свое появление коротким поклоном.
– Добрый день, сэр, – сказал Абель, ибо это был он и никто другой.
– Добрый день, мистер Помрой. Слышал, вы добирались до нас с самого Западного побережья.
– Пришлось, сэр. А я не пускался в подобные дальние странствия со времен Коронации, поэтому не скажу, что путешествие далось мне легко. Ведь я преимущественно домосед, сэр.
– Вы счастливый человек, мистер Помрой, коли можете вести спокойную мирную жизнь в собственном доме у моря. Садитесь, прошу вас.
– Вы очень добры, сэр.
Абель опустился на стул для посетителей и положил руки на колени.
– Этот джентльмен, – сказал он, кивнув на Фокса, – поставил меня в известность, что мое дело не имеет к вам никакого касательства. Коли так, то очень жаль сэр. Я-то исходил весь Иллингтон и, не получив там ответа ни на один свой вопрос, сказал себе так: а поеду-ка я в Лондон, доберусь там до самого верха и положу свое заявление на стол лучшего детектива Скотленд-Ярда. Уж он-то наверняка мою проблему решит. Но, как видно, ошибся и только зря потратил время и деньги.
– М-да, неудачно получилось, – пробормотал Аллейн. – Мне очень жаль, но инспектор Фокс прав. Ведь Скотленд-Ярд может взяться за расследование дела в провинциальном графстве только по официальному запросу местного суперинтенданта. Но если вы скажете мне на ушко, в чем заключается ваша проблема, то я, возможно, напишу письмо вашему суперу с тем, чтобы он уделил вам больше внимания. Или что-нибудь другое придумаю. Главное, чтобы дело того стоило.
– Ну что ж. Это лучше, чем ничего. Как говорится, большое спасибо за проявленное внимание, сэр. – Абель облизал губы и потер ладонями колени. – Болят, проклятые. Это к буре. Хоть барометр по ним проверяй. Но я отвлекся. А суть в том, что я впервые в жизни столкнулся с чем-то похожим на настоящее преступление. Мой «Плюмаж» до этого был чист как стеклышко. Никогда в моей гостинице ничего подобного не происходило, сэр.
– Кажется, вы сказали «преступление»? – переспросил Аллейн.
– А разве не об этом я все время толкую, сэр? Ни черта это не несчастный случай – вот что я вам скажу. И никакого небрежения по части хранения опасных веществ с моей стороны не было. А ведь местные обвиняют меня именно в этом.
– Знаете что, мистер Помрой, – сказал Аллейн, – давайте начнем с самого начала. Вы приехали к нам, потому что получили некую информацию…
Абель открыл было рот, чтобы что-то сказать, но Аллейн не предоставил ему такой возможности и продолжил:
– … или имеете собственное твердое мнение, касающееся смерти мистера Люка Уочмена.
– Вот-вот! Именно что «твердое мнение». Лучше и не скажешь! – воскликнул Абель.
– Сформировавшееся на основании того, что имело место доказанное отравление цианидом, хотя пока и не установлено, каким образом яд попал в организм.
– Все верно, сэр. Именно так я и думаю. А вот у присяжных вердикт получился какой-то расплывчатый. – Взгляд Абеля потеплел. – И что в результате? А в результате старый болван Джордж Нарк, который никогда не отличался большим умом, расхаживает по деревне и рассказывает всем и каждому о том, как я убил мистера Уочмена посредством криминального небрежения при хранении цианида. И еще постоянно требует, чтобы я лучше мыл стаканы, поскольку боится, что на них остались следы яда, а ему, видите ли, не хочется умирать в муках, как это случилось с мистером Уочменом.
– Отлично вас понимаю. Подобные вещи не могут не вызывать раздражения, – согласился Аллейн. – Но кто такой этот мистер Нарк, о котором вы упоминаете?
– Как я уже говорил, сэр, один старый дурак, местный фермер, обладающий слишком длинным языком, но глупой головой. Я бы не стал уделять ему столько внимания, поскольку что с дурака возьмешь? Но дело в том, что те, кто не знает его, прислушиваются к его словам, а это дурно сказывается на моем бизнесе. Но уж я-то не сомневаюсь, – произнес Абель с уверенностью в голосе, – что в смерти мистера Уочмена нет ни капли моей вины. Спросите почему? Да потому что я, кончив травить крыс в помещении конюшни, где у меня сейчас гараж, сразу же заткнул флакон с цианидом герметичной пробкой и своими собственными руками отнес его в каминный зал и поставил в специальный шкафчик на отдельную полку. А потом сжег перчатки, в которых работал, да еще и тщательно вымыл руки, сэр. Флакон же сутки простоял на полке, куда был поставлен, и если хоть одна капля из него попала не туда, куда надо, то произошло это, сэр, исключительно по злому умыслу, а не по причине несчастного случая. Я и домоправительницу свою расспрашивал, и служанок, и все они в один голос заявили, что никто из них даже близко к этому шкафчику не подходил. Уж очень они этого самого яда боялись. То же самое и мой сын Уилл сказал. И еще одно, сэр. Стаканы, которые я достал, когда мистер Уочмен велел откупорить бутылку старого бренди, чтобы угостить компанию, считались самыми лучшими нашими стаканами и хранились отдельно от прочих в массивном ящике под баром. А теперь скажите мне, сэр, могла ли эта чертова отрава, какой бы опасной она ни была, перебраться по собственной инициативе из закупоренного флакона, миновав стеклянную дверцу шкафчика, в помещавшийся под стойкой массивный деревянный ящик со стаканами и попасть хотя бы в один из них? Ну так как: могла или нет? Прошу ответить мне на этот вопрос.
– Как мне кажется, подобное могло произойти только благодаря какому-нибудь волшебству или магии, – с улыбкой произнес Аллейн.
– Я тоже так думаю.
– А что вы можете сказать по поводу стрелок, мистер Помрой?
– Ах да! – вскричал Абель. – Эти коварные стрелки… Когда Джордж Нарк перестает болтать об отравленных стаканах, то переключается на стрелки для игры в дартс, на которые я по неосторожности якобы пролил цианид или они каким-то образом сами в нем измазались. Ну так вот… Прошу вас заметить сэр, что в тот самый четверг, когда я травил крыс в гараже, стрелок еще и в помине не было, и привезли их только на следующий день, а в распечатанном виде они находились лишь в течение пяти минут до начала игры, сэр. Такие дела!
– Насколько я помню, это были совершенно новые стрелки, не так ли?
– Совершенно верно. Их привезли из Лондона за несколько часов до начала игры, а распечатал их я лично на стойке бара в присутствии ребят, собиравшихся помериться силами в игре «Вокруг циферблата». Правда, до игры они побывали в руках мистера Пэриша и моего сына, которые вытащили их из коробки по одной, чтобы полюбоваться. Также Боб Ледж взял одну или две для контрольного броска. И бросил, между прочим, сопроводив бросок замечанием о том, что стрелки отлично сбалансированы. И сразу после этого начал метать их в руку мистера Уочмена. Так что стрелки были новехонькие, клянусь вам.
– И тем не менее, – сказал Аллейн, – лаборант, делая анализ, обнаружил на одной из них слабые следы цианида. Уж не на той ли, что воткнулась в палец мистера Уочмена?
Абель в сердцах хлопнул себя ладонями по коленям.
– Вот дьявольщина! – воскликнул он. – Мне этот болван Джордж Нарк и без того все уши прожужжал о научном подходе в криминалистике… Прошу выслушать меня еще раз, сэр! Прошло более двадцати четырех часов с того момента, как я поставил флакон с ядом на полку в шкафчике. И с тех пор я много раз мыл руки. Раз десять как минимум. Кроме того, стойка бара неоднократно протиралась влажной тряпкой. Спросите себя сами, мог ли я даже случайно измазать эти стрелки ядом?
Аллейн некоторое время разглядывал сидевшего напротив пожилого потеющего мужчину, после чего едва слышно присвистнул.
– Нет, – наконец произнес он во всеуслышание. – Это представляется мне нереальным.
– Нереальным, значит? А вот мне – совершенно невозможным.
– Но…
– Если яд оказался на одной из стрелок, тем более на той, что пронзила палец мистера Уочмена, – с напором произнес Абель, – то это свидетельствует не о несчастном случае или преступной халатности при обращении с цианидом, а о самом настоящем злом умысле. Иначе говоря, о предумышленном убийстве. Вот так!
– Да, но как вы оцениваете…
– «Оцениваю»? Я? – спросил старый Абель, оживляясь. – Лично я ничего не оцениваю и не анализирую. Предоставляю эту возможность таким интеллектуальным столпам, как суперинтендант Николас Харпер и прочим господам, опирающимся на научные методы. Правда, от суперинтенданта я так толку и не добился. Хотя и очень старался.
– Я вас понял, – быстро сказал Аллейн. – Но быть может, вы все-таки несправедливы по отношению к суперинтенданту? Вдруг в эту самую минуту он занимается именно тем, что вам представляется единственно верным? Сами понимаете, люди, работающие в полиции, не станут трепаться на каждом углу о своих открытиях…
– Меня поразила не его скрытность, а облеченная в казенную форму официального заявления глупость. Ник Харпер, подумать только! Да ведь мы с ним в одну школу ходили. И вот теперь он сидит передо мной и смотрит на меня как на глупца или последнее ничтожество. Если разобраться, он задал мне только один вопрос: «У вас есть факты?» – и сказал только одну вещь: «Пусть это дело вас не беспокоит. Им занимаются компетентные люди». И все. Согласитесь, не так уж много, если учесть, что речь, возможно, идет о предумышленном убийстве. Но он об этом не думает, поскольку уже все для себя решил. Ведь жюри коронера вынесло вердикт, не так ли? Что ж, когда твой потолок – дела, связанные с фальшивыми автомобильными номерами или торговлей спиртным из-под полы, то это неудивительно. Но что делать в такой ситуации мне? И что будет с «Плюмажем»? Неужели из-за подобного казенного подхода моя гостиница, существующая вот уже двести лет, разорится, закроется или пойдет с молотка?
– Вы сами-то в это верите? – с улыбкой осведомился Аллейн. – Мы не можем позволить себе терять наши старинные гостиницы, трактиры и пабы. И мне почему-то кажется, мистер Помрой, что потребуется нечто большее, нежели неделя досужих деревенских рассуждений и сплетен, чтобы потрясти до основания ваш славный «Плюмаж». Ведь со дня дознания прошла всего неделя, не так ли? Значит, связанные с этим события пока еще свежи в памяти мистера Джорджа Нарка. Но со временем это пройдет, и он обо всем забудет.
– Но со временем забудется и это дело, сэр. А между тем убийца будет разгуливать на свободе. Возможно, прямо у нас под носом – в Кумби-роке или Оттеркомби.
Аллейн удивленно выгнул бровь.
– Даже так? Вот как, значит, вы ставите вопрос?
– Почему бы и нет? Более того, я могу сообщить вам имя этого человека.
Аллейн предостерегающе поднял руку, но старый Абель продолжал упрямо гнуть свою линию.
– Честно говоря, мне все равно, кто именно и сколько людей меня слышат. Поэтому я назову имя этого человека здесь и сейчас. Итак, его зовут Роберт Ледж!
II
– Весьма позитивный старый хрыч, – сказал Аллейн, когда Фокс, проводив Абеля до лестницы, вернулся в кабинет шефа.
– Никак не могу взять в толк, откуда у него такая непоколебимая уверенность в том, что Ледж – убийца? – задумался Фокс. – Ведь он знал покойного не более сорока восьми часов. Как-то глупо все это звучит, не находишь?
– Он сказал, что Уочмен насмехался над Леджем, старался его поддеть, – произнес Аллейн. – Хотелось бы только знать, правда ли это. И зачем Уочмену это было надо.
– Я не раз слышал его выступления в суде, – сказал Фокс. – Уочмен любил иронизировать. Возможно, дело привычки?
– Не думаю. Хотя добрым малым я бы его не назвал. Но в общем и целом он был ярким парнем. Бездна очарования и немалая доля тщеславия. Иногда мне даже казалось, что он лезет на рожон, причем без особого смысла, и это доставляет ему удовольствие. Впрочем, я не слишком хорошо его знал. Интересно, что его кузен – чертовски хороший актер. Как и Уочмен, между прочим. Правда, актерство последнего было несколько иного рода. Но слава Создателю, актерство не по нашей части. Нам бы свои завалы разгрести. Итак, возвращаясь к нашему владельцу гостиницы, скажу, что дедуля, похоже, окончательно потерял веру в нашу полицию.
– А вы знаете иллингтонского супера, мистер Аллейн?
– Харпера? Знаю. Помню, что он занимался делом о поджоге в Южном Девоне в тридцать седьмом году и проходил дополнительное обучение в дивизионе «L». Мне кажется, вы должны его помнить.
– Ник Харпер?
– Он самый. Родом из Девона, там же учился, рос и воспитывался. Может, есть смысл написать ему и предупредить о странствиях мистера Помроя и сделанных им выводах?
– Вам виднее. Я же не перестаю задаваться вопросом, а правильные ли выводы сделал мистер Помрой и так ли был осторожен с цианидом, как пытался дать нам понять. Быть может, он просто хочет сохранить лицо?
– Трудно сказать. Но негодование, которое он нам здесь продемонстрировал, показалось мне искренним. Похоже, он действительно верит в то, что ни в чем не виноват.
– Может быть, кто-то другой позволил себе позабавиться с опасным флаконом, из-за этого все и произошло, – предположил Фокс.
– И такое возможно. Но мне слабо верится, что на свете существуют болваны, которые забавляются с цианидом исключительно ради самого процесса.
– Что ж, – сказал Фокс, – альтернативой несчастному случаю может быть только убийство.
– Неужели? Но если так, вам следует еще раз все обдумать и написать по этому поводу статью. Очень возможно, усердные офицеры вроде вас возглавят наш департамент в самое ближайшее время.
– Смешно, – произнес Фокс. – Вы, сэр, мастер пошутить. Это всем известно.
– Ну, коли вам смешно, то бегите к себе в отдел и посмейтесь вволю. Я же, братец Фокс, собираюсь идти домой.
Но когда Фокс удалился, Аллейн никуда не ушел, а уселся за стол и некоторое время сидел задумавшись. Потом взял из пачки чистый лист бумага и принялся сочинять некое послание.
«Дорогой Ник! Прошло уже довольно много времени с тех пор, как мы виделись последний раз, и Вы наверняка задаетесь вопросом, какого дьявола я решил Вам написать. Объясняю. Только что к нам заходил один Ваш друг, а именно Абель Помрой из гостиницы «Плюмаж», Оттеркомби. Ну так вот: вышеупомянутый субъект пребывал в состоянии гнева и ярости и грозился докопаться до самого дна дела о смерти Люка Уочмена. Я попытался воззвать к его разуму и успокоить, но безуспешно, так что он вышел из моего кабинета с недвусмысленным намерением поднять вокруг этого дела такой шум, какой только возможен, дабы полиция взялась за ум, арестовала убийцу и передала его органам правосудия. И я решил, что будет правильно предупредить Вас относительно его намерений. Полагаю, пока это письмо дойдет, он лично напомнит Вам о своем существовании. Не дай Вам Бог подумать, что мы каким-либо образом собираемся влезть в это дело. Просто я передаю информацию, которую нам удалось добыть и которая так или иначе касается Вас. Кстати, как поживаете? Завидую Вашей работе в провинциальном городском участке, где можно еще встретить распаленных гневом владельцев гостиниц. У нас же в основном раскалены улицы, и мы в буквальном смысле задыхаемся от жары.
Искренне Ваш
Родерик Аллейн».
Дописав письмо, Аллейн положил его в конверт и запечатал. Потом снял с вешалки шляпу, взял трость, надел было перчатку, затем, выругавшись, стянул ее с руки и подошел к шкафу, где стояли папки с делами, чтобы еще раз просмотреть собранные им газетные материалы по делу Люка Уочмена.
Часом позже, покинув здание Скотленд-Ярда и двигаясь быстрым шагом по набережной, Аллейн едва слышно что-то насвистывал. А это что-нибудь да значило.