– Я знал, – начал Эмпсон, – что Амплби убил Титлоу.

Профессорская по-разному реагировала на это сенсационное заявление. Дейтон-Кларк был воплощением негодования. Рэнсом откровенно демонстрировал свое равнодушие, погрузившись в расчеты эвбейского таланта. Кёртис спал. Титлоу окаменел, услышав брошенное ему обвинение.

– Я знал, – сказал Эмпсон, – что Титлоу убил Амплби и разработал дьявольский план, чтобы обвинить невиновного. Также я знал, что сам нахожусь в опасности. Простая уверенность в том, что Титлоу виновен, не подвигла бы меня поступить так, как я поступил, так же, как и осознание собственной уязвимости. Однако когда я увидел, какая выгода извлекается из страданий других с целью послать невинного на виселицу, я действовал без колебаний. Титлоу всегда казался мне неуравновешенным, и именно это позволило мне куда быстрее воспользоваться ситуацией, нежели при иных обстоятельствах. Ибо я не видел, как не вижу и теперь, какого-либо рационального мотива, по которому Титлоу мог убить Амплби и попытаться свалить вину на Хэвеленда или на меня… Но я убедился, что он задумал именно это.

Вы даже не представляете, что человек может заметить, при этом не раздумывая и не тревожась, если он находится в привычной и безопасной обстановке. Во вторник вечером я действительно видел, как Титлоу тащил тело Амплби по Садовому скверу, и ничего не заподозрил. Это кажется невероятным. Но это так, и именно так все и происходило. Примерно в десять сорок я решил пойти в привратницкую, чтобы поискать там посылку с типографскими гранками моей новой книги. Тем временем я поразмыслил над некоторыми местами, вызывавшими у меня опасения. Эти мысли, безусловно, занимали меня целиком, когда я вышел из профессорских апартаментов. Однако я не был поглощен ими настолько, чтобы не заметить Титлоу и того, что он делал. Он находился немного в глубине сада, не очень далеко, поскольку падавшего сзади меня света хватало, чтобы разглядеть, чем он занимался. Он тащил неподвижное тело к профессорским апартаментам. И, как я уже сказал, я не придал этому особого значения. Если точнее, мне представилась искаженная картина виденного мной, и у меня создалось несколько превратное впечатление об этом. Мне показалось, что Титлоу наткнулся в саду на кого-то мертвецки пьяного и милосердно помогал ему добраться до постели. После недолгого размышления станет ясно, что это было удивительно само по себе. Сам факт, что я выдумал и принял подобную интерпретацию вместо того, чтобы обратить внимание на нечто из ряда вон выходящее, представляет собой интересное, но никоим образом не выдающееся научное наблюдение. Я нехотя решил посмотреть, смогу ли я чем-то помочь на обратном пути. Потом я пошел к привратницкой, погрузившись в мысли о сомнительных для меня частях книги.

Случившееся позже, полагаю, представляет собой научный интерес. Привратник, известный своей точностью и аккуратностью, почему-то утверждал, что я недавно звонил ректору, чего на самом деле не было. В обычной обстановке я бы просто решил, что он ошибся. Я мог бы взять на себя труд определить причину этой ошибки. С куда большей вероятностью, погруженный в свои мысли, я просто не придал бы этому значения. Но тогда я тотчас встревожился, причем не на шутку. Подобная реакция являлась необычной. Недолгая (полагаю, профессиональная) интроспекция позволила мне связать мою тревогу с тем, что я только что увидел в Садовом сквере. Два слабо раздражающих фактора сошлись воедино и вызвали не беспокойство, а крайнее возбуждение. Превратная картина тотчас приняла реальные очертания. Я увидел, что Титлоу делал то, что он делал на самом деле: торопливо тащил труп по саду. И тут же ощущение чего-то зловещего связалось со странным происшествием с телефоном. Слепой инстинкт самосохранения подсказал мне, что не надо ничего отрицать в разговоре с привратником. Я торопливо выскочил из привратницкой, голова у меня пошла кругом. С невообразимой ясностью я осознал, что где-то здесь, в колледже, где я провел большую часть своей размеренной жизни, вдруг затаилась опасность. Это представлялось фантастичным. Однако фантастичность этого я понимал рассудком. Реальность же оказалась подавляющей и неотвратимой. У меня словно кровь застыла в жилах.

Трудно сказать, что заставило меня сделать то, что я сделал. Полагаю, я узнал, кого именно тащил Титлоу, и это сразу осело у меня в подсознании. Как бы то ни было, на обратном пути в профессорские апартаменты я постучал в сводчатое окно кабинета ректора и заглянул внутрь. Передо мной предстало жуткое зрелище. Амплби лежал на полу, и голова его была причудливо обмотана мантией. Я ринулся к нему и пощупал пульс – он был мертв. Когда я выпрямился, то заметил жуткие рисунки мелом и кости…

В подобной ситуации любой начал бы судорожно думать. Я все решил, наверное, за полминуты. Титлоу с телом Амплби. Никакой тревоги. Вся эта декорация с принадлежавшими Хэвеленду костями. Это могло означать только одно: Титлоу пытался свалить вину на Хэвеленда. Он превращал недуг Хэвеленда, давний, но не забытый, в подлейшее орудие, гнусно обращенное против этого человека. Однако он действовал, понятия не имея о психологии. В качестве научного факта мне известно, что Хэвеленд никогда не смог бы убить Амплби и намеренно выдать себя подобным образом. Даже если я и не застал Титлоу с поличным, обмануть меня было бы невозможно… Однако научные факты далеко не всегда являются фактами юридическими.

Затем я мысленно вернулся к ложному телефонному звонку, каковым он и оказался. Это также могло означать только одно: меня каким-то образом хотят оклеветать. Тогда я понял, насколько велика опасность. Если человек, обладающий способностями Титлоу, затеял подобное безумие, он все досконально продумал. Я понятия не имел, какие потайные ходы содержатся в его плане и какие обличающие улики он подбросит. Я лишь знал, что через несколько минут меня могут обнаружить. В эти минуты нужно действовать. Немного поразмыслив, я пришел к выводу, что оставался единственный выход. Преступление должно однозначно указывать на злодея, его совершившего.

Эмпсон, перешедший на донельзя сухой тон, ненадолго умолк. Дейтон-Кларк с трудом выдавил из себя:

– Эмпсон, вы тоже собираетесь нам сказать…

– Что я поступил так, как вы бы поступили на моем месте, – продолжил Эмпсон, – если бы до этого додумались. Вот в каком положении я оказался. По чистой случайности я сделался вовлеченным в тщательно продуманный план, по которому Хэвеленд и я в той или иной мере выставлялись виновными. У меня не было причин полагать, что, просто подняв тревогу, я мог бы помешать исполнению замыслов Титлоу. Я едва ли тешил себя надеждой, что полиция сможет распутать клубок, столь искусно закрученный подобным субъектом. Никто, по-моему, и помыслить не мог, что к нам прибудет блюститель закона, сравнимый по своей проницательности с мистером Эплби.

Так вот, у меня созрел план, такой же, какой Титлоу составил против Поунолла в своем увлекательном рассказе, который он только что нам поведал. Необходимо немедленно сделать совершенно ясным, что Титлоу убил Амплби. С этого постулата я и начал. Если я не мог явно представить Титлоу убийцей Амплби, мне было по силам, как я думал, представить его избегающим любой связи с убийством. Я мог «высветить» его фальсифицирующим свое алиби. Если бы я смог «сдвинуть» убийство Амплби на тот момент, когда Титлоу будет в коридоре вместе с дворецким, и устроить все так, что подлог наверняка бы открылся, я бы достиг своей цели.

Затем я вспомнил случай, произошедший ровно год назад. Титлоу исполнял обязанности декана и имел возможность конфисковать пиротехнику у одного из студентов. И эта пиротехника, как мне казалось, все еще лежала в ящике его стола… Через пару секунд я понял, что мой план сложился.

Я выскользнул из кабинета, затем прошел через калитку и прямо в профессорскую, взял огарок свечи из стоявшего на столе канделябра. С ним я быстро вернулся к себе и стал ждать, оставив дверь приоткрытой, чтобы слышать передвижения Титлоу. Как я и надеялся, вскоре он вышел: собирался инсценировать свой обычный визит к Амплби. Как только он спустился по лестнице и исчез из виду, я вошел к нему и через мгновение обнаружил то, что искал: обычную петарду. Затем поспешил за Титлоу и вернулся в кабинет, прежде чем он успел дойти до западной калитки. Это давало мне минуты полторы. Я быстро прошел в дальний угол комнаты, зажег свечу, закрепил ее на вращающемся книжном шкафу, предварительно прикрыв томами, снятыми с полки. Потом просто ждал, пока не услышал, как дворецкий открыл входную дверь, поджег от свечи фитиль петарды, который впоследствии наведет на мысль о примитивном, но надежном запале, спрятал петарду за книгами и как можно быстрее выскочил из комнаты… Не знаю, совершил я ошибку или нет.

– Мистер Поунолл, – произнес Эплби.