– С самого начала я был убежден, – начал Титлоу, – что Амплби убил Поунолл. И очень скоро я пришел к выводу, что дабы избежать наказания, он попытался свалить вину на меня. Но если бы не охвативший меня ужас и, как верно заметил мистер Эплби, паника, вызванная вторым обстоятельством, я бы куда скорее убедился в истинности первого предположения. Дело в том, что я располагал почти убедительными доказательствами вины Поунолла, но лишь почти. Как только я в этом убедился (а это произошло во время разговора с мистером Эплби вчера рано утром), я понял, что должен рассказать о том, что я сделал. Когда я это изложил ему нынче днем, то начал, как он бы выразился, снова поверять свое поведение мерками нормы.

Вот моя история. Во вторник вечером я вернулся из профессорской около половины десятого и решил почитать, пока не настанет время моего обычного визита к ректору. Книга настолько захватила меня, что я забыл о двух вещах: камин почти погас и я потерял чувство времени. В результате я немного замерз и встал, чтобы закрыть выходящее в сад окно. Кроме того, мне показалось, что за пару минут до этого пробило десять, хотя в действительности – половину одиннадцатого. Я высунулся в окно, чтобы узнать, идет ли дождь и понадобится ли мне зонт, когда пойду к ректору. В этот момент я заметил самого ректора в круге света, лившегося из вестибюля. Он собирался войти в профессорские апартаменты, когда его кто-то окликнул из темного сада, и он остановился. Я узнал голос Поунолла, говорившего возбужденно, но довольно тихо.

– Ректор, – позвал он, – это вы?

Амплби ответил:

– Да, я собираюсь зайти к Эмпсону.

Ответ поразил меня.

– Эмпсон здесь, ректор, – сказал Поунолл. – Он упал. Вы мне не поможете?

Услышав это, Амплби тотчас развернулся и скрылся в темноте. Я совсем было собрался окликнуть их и поспешить на помощь, когда понял, что ректор с Поуноллом справятся без меня и Эмпсон меньше всего захочет раздувать это происшествие. Я вернулся к книге, однако не мог отделаться от ощущения, что все это как-то странно. Странно, что Эмпсон гулял по темному саду. Потом я забеспокоился, что никто не поднялся по лестнице. Я боялся, что Эмпсон получил слишком серьезную травму, чтобы его можно было перенести в его комнаты. Поэтому решил пойти и посмотреть сам.

Я вышел на площадку и поразился. Эмпсон расхаживал по комнате. Я знал, что наверх никто не поднимался, но ошибиться я не мог. У Эмпсона покрытые лаком полы с коврами, и вы понимаете, что его шаги и стук трости создают звуковой узор, который хорошо мне знаком. Какое-то мгновение я стоял в нерешительности, а потом понял, что Поунолл, очевидно, ошибся, поспешив сказать, что травму получил именно Эмпсон. Я побежал вниз, и совершенно естественно было бы постучать к Поуноллу. Не знаю, но какое-то растущее чувство тревоги побудило меня спуститься прямиком в сад, где я наткнулся на тело Амплби, рядом с которым лежал револьвер.

Потрясение, как верно заметил мистер Эплби, было очень велико. После того как я обнаружил не оставлявшую никаких сомнений рану, я несколько мгновений стоял, охваченный дрожью. Затем посмотрел на часы. Они показывали десять сорок. На самом деле с момента совершения преступления прошло примерно минут восемь. Но я этого не осознавал: мне казалось, что я встал закрыть окно в самом начале одиннадцатого, после чего чувство времени сделалось у меня довольно смутным. Так вот, с самого начала я был убежден в одном, точнее сказать, твердо это знал. Поунолл, позвав Амплби, чтобы помочь Эмпсону, заманил его в сад и совершил злодеяние. И тут я с ужасающей ясностью вспомнил сцену, свидетелем которой стал несколькими днями раньше, когда Поунолл сказал Амплби, что тот является «прирожденной жертвой» или что-то в этом роде. И я уже осознал главное. Я был единственным свидетелем произошедшего как в саду той ночью, так и сцены, когда Поунолл произнес те самые слова…

Почти не отдавая себе отчета в том, что делаю, я начал то ли тащить, то ли нести тело Амплби к профессорским апартаментам. И там, полагаю, повинуясь некой мысли столкнуть преступника с преступлением, я протащил труп прямо в гостиную Поунолла. Было темно, я включил свет и прошел к спальне. Если Поунолл там, я его выманю. Он оказался там. Он спал. Весь ужас увиденного мной, полагаю, окончательно определил мои дальнейшие действия: меньше чем через час после злодеяния преступник безмятежно спал!

Я стоял и довольно долго размышлял, наверное, с минуту. Поунолл убил Амплби, и это сошло ему с рук. На револьвере, я знал, не найдут ничего. Единственным доказательством станут мои рассказы о дерзких словах, о том, что я неясно увидел в темноте… В этот момент мой взгляд упал на тело, и я понял, что вижу нечто чрезвычайно важное. Из раны на ковер капала кровь. А кровь была уликой.

Сидевшие за длинным столом слушали, пребывая в каком-то испуге, переходящем в ужас. Дейтон-Кларк сказал то, что начали понимать все присутствовавшие:

– Вы решили обвинить Поунолла?

Титлоу продолжал, не обратив внимания на эту реплику:

– Я намекнул мистеру Эплби на постулат Канта. Тот считал, что ни при каких обстоятельствах ложь нельзя оправдать, даже с целью ввести вероятного убийцу в заблуждение касательно местопребывания его жертвы. Стоя над телом Амплби, я, казалось, увидел совершенно иной императив. Если жестокость убийцы можно победить лишь ложью, тогда необходимо солгать или совершить ложные действия. Я столкнулся с моральной дилеммой…

На какое-то мгновение профессорская огласилась горячим возражением декана. Наступившую затем тишину нарушали лишь доносившиеся снаружи беспорядочные хлопки и треск, словно отзвуки далекой битвы. Титлоу продолжал так же спокойно:

– Дейтон-Кларк прав. И мистер Эплби тоже прав: у меня, безусловно, случилось временное помутнение рассудка. Я понял, что оказался в совершенно невообразимой ситуации, требовавшей принятия срочного решения. Мной правила вот какая мысль: если бы я бездействовал, то тем бы все и кончилось; в соседней комнате находился убийца, которого никто не тронет. Но если бы я действовал по плану, который как бы подсказал мне испачканный кровью ковер, то я не совершил бы ничего непоправимого. Если позже у меня возникнет хоть тень сомнения, если это подскажет здравый смысл, то я смог бы свести последствия или само действие к нулю одним своим словом. Я не думал, что побоялся бы это сделать, как не думаю и теперь. Но это не важно. Я начал действовать. Я вырвал пару листков из ежедневника Амплби, сжег их в пепельнице, оставив кусочек с его почерком, а пепельницу выставил на видное место. Затем вытащил тело в сад, это было необходимо. А потом я вернулся с револьвером.

Титлоу умолк. В возникшей паузе было нечто театральное, словно внезапная вспышка воображения на какой-то момент немного облегчила положение, в котором он оказался.

– Я вспомнил один важный факт. Несколько лет назад во время пожарной тревоги выяснилось, что Поунолл очень крепко спит. Это давало моему плану довольно существенные шансы на осуществление. Я вернулся с револьвером, держа его за ствол, обернутый платком, и направился в спальню. Эмпсон крепко спал, высунув руки из-под покрывала. Я осторожно взял его правое запястье и слегка прижал рукоятку к большому пальцу. Он чуть шевельнулся во сне, но я выскользнул из комнаты, как мне казалось, не разбудив его, бросил револьвер в кладовке, где его обязательно бы нашли, и потом вернулся наверх к себе. Однако это лишь половина моей истории. Если мне нужно было подтверждение вины Поунолла, то оно появилось во второй части и вызвало шок. Поскольку Поунолл «перевел стрелки» на меня.

Эти слова вызвали в профессорской легкий переполох. Присутствующие задвигались, кто-то закашлялся. Доктор Барочо осторожно сворачивал сигару. Лэмбрик решил разрядить атмосферу: повернулся и с напускным усердием подбросил дров в камин. Кёртис с легким интересом смотрел на Эплби, словно пытаясь вспомнить, знакомы ли они. Титлоу продолжал:

– Я решил, что лучше всего вести себя как обычно, то есть в одиннадцать часов отправиться к Амплби. Когда обнаружится, что его в кабинете нет, я смогу поднять тревогу и, возможно, направить поиски в сторону комнат Поунолла. Ровно в назначенное время я появился у главного входа в апартаменты Амплби. Не успел я переброситься с дворецким парой фраз, как мы услышали раздавшийся в кабинете выстрел и оба ринулись туда. Мне ничего больше не оставалось. Однако я сразу понял, что творится какая-то чертовщина.

– Что творится какая-то чертовщина?! – воскликнул декан, с удивлением глядя на своего коллегу.

– Там лежало тело в окружении разбросанных костей. Я тотчас понял, что, очевидно, разбудил Поунолла, который осуществил какой-то замысел. На первый взгляд казалось, что он хотел представить злодеем Хэвеленда. Однако у меня хватило осмотрительности, чтобы отослать Слотуайнера к телефону и лихорадочно все осмотреть. Разумеется, в комнате пахло порохом, однако там был еще один запах, запах плохо затушенной свечи. Затем я убедился, что Поунолл замыслил что-то против меня… План был дьявольски изощренный, и если бы я не проник в дальний угол комнаты, то наверняка бы попался в ловушку. Он устроил все так, чтобы продемонстрировать, что я убил Амплби и попытался свалить вину на кого-то другого, дабы обеспечить себе несокрушимое алиби. Он рассуждал следующим образом: если Амплби был убит выстрелом, который слышали Слотуайнер и я, то ни я, ни Слотуайнер не могли убить его. Из этого следовало, что если слышанный нами выстрел окажется ложным, то его произвели, чтобы обеспечить алиби Слотуайнеру или мне. Если что-то в инсценировке этого выстрела укажет на меня, то я, безусловно, окажусь виноватым или же мне придется изрядно понервничать. Вот что он задумал. На вращающемся книжном шкафу, стоявшем в закутке в дальнем углу кабинета, он поместил заставленное книгами самодельное устройство, которое мог бы собрать и я, чтобы имитировать выстрел. Оно состояло из огарка свечи и горелой петарды, именно такой, какие сейчас взрываются на улице и какую я, как известно, конфисковал у распоясавшегося студента год назад. Немного тренировки, и вполне можно точно рассчитать время, раз таким образом хочешь обеспечить себе алиби. Если бы я не обнаружил это устройство, вы знаете, что могли бы сказать: вам не представилась возможность замести за собой следы. Так вот, мне удалось спрятать петарду и свечу в карман, а книги поставить на место, прежде чем вернулся Слотуайнер. Я едва успел это сделать.

Титлоу закончил свой поразительный рассказ. Эплби решил действовать без пауз.

– Профессор Эмпсон, – сухо произнес он.