Глава VIII
Как провел праздник Боб Кэнди

Я не особенно и удивился. Берт с точностью до наоборот соответствовал моему представлению о том, как выглядит распространитель грязных книжонок, однако выражался он порой столь грубо, что буквально вгонял людей в краску.

Я осуждающе нахмурился и в праведном негодовании уставился в пол. Сказать мне было нечего. По счастью, за миссис Брэдли дело не стало. Дав мне время переварить новость, она продолжила:

– Он, конечно же, не способен ни на что путное.

– Еще бы! – подхватил я. – Надо думать! Держу пари, Лори тоже при деле, будь то пиво или книги. Старый сквалыга никогда не упустит своего! В смысле – чужого!

Я засмеялся собственной шутке, но миссис Брэдли не слишком развеселилась. Да, по моим наблюдениям, у женщин с чувством юмора не очень. Тогда я пошел с козырной карты и заинтриговал-таки старую даму.

– Понимаете, Берт, чтоб его не засекли, наверняка порой пользовался тайным ходом, а вряд ли он мог это делать без ведома Лори.

Уж не знаю почему, но разговоры о подземных ходах никого не оставляют равнодушными. Миссис Брэдли, нечего и говорить, заинтересовалась и задала кучу вопросов. Я мало мог рассказать – только что раньше из таверны в бухту вел подземный ход, а потом его заложили. Однако Лори с Бертом вполне могли его восстановить.

– Зачем выгружать книги именно в бухте, если не из-за подземного хода? – торжествующе заключил я.

Миссис Брэдли смотрела на меня с интересом.

– Все их делишки были как на ладони, – сказала она наконец. – Как только кто-то заподозрил бы, что в одиноко стоящем доме происходит нечто необыкновенное, сразу же вылезли бы наружу все их шалости. Добавьте сюда жильца, который мало того что не проявляет элементарной осторожности, а еще и хватает, и едва не убивает местного викария, и устраивает жестокую шутку с таким хорьком, как Гэтти, и к тому же, как вы говорите (ничего такого я не говорил!), отдает себя в руки старого лиса Лори. Конечно, так любое предприятие развалится. Не сложи я два и два, это сделали бы другие.

– Да уж, все к лучшему. После таких событий, я думаю, что общественная нравственность…

– Я всегда верила, – перебила меня миссис Брэдли, – и буду верить, что любая грязь пристает лишь к тому, кто сам грязен душой. Ведь любое зло грязно, гадко и должно отвращать. Почитайте Бернарда Шоу. Порочность, считает он, не только противна нашим чувствам, но и затуманивает воображение. Зло – самый скверный адвокат дьявола. Возвращаясь к нашей теме, скажу: мальчик мой, вы, как священнослужитель, должны бы знать, что человечество губят подлые грешки – зависть, злоба, ревность, алчность, вероломство, самообман, – а не грязные открытки и эротическая литература… именно так, дорогой поборник приличий.

Торжественность своей речи она сама же и испортила: захохотала как гиена и ткнула меня в бок; я же старался увернуться от ее желтых лапок.

– Honi soit qui mal y pense, хотите сказать? – попытался я закрыть тему, но миссис Брэдли лишь еще громче заклохтала. Совершенно необычная женщина. Притом по-своему искренняя.

– Тогда я предположу, что даже убийство… – начал я, когда восстановилась тишина, хотя, как продолжать, понятия не имел. Просто хотел сменить предмет беседы. Нельзя позволять людям думать, будто они победили меня в споре. Англиканская церковь, которую я представляю, должна всегда быть на высоте.

– О, убийство! – со зловещей радостью ухватилась миссис Брэдли за это слово. – Убийство, юноша, – преступление сомнительное, если вообще преступление.

– Нечего и говорить, преступление. И грех. – Я сделал строгое лицо, как бы переводя беседу в сферу благочестия.

– Глупости, мой мальчик, – с жаром возразила миссис Брэдли. – «Убийство» – лишь заголовок для целого перечня деяний, большинство из которых следует квалифицировать как нетяжкие преступления. И только малая часть остается для настоящих убийц.

– И пусть довольствуются малым! – сказал я. Мою остроту она оставила без внимания.

– Вспомните дело Криппена.

Хотя я всегда считал этого злодея самым эффектным экспонатом Кабинета ужасов, ее намек пропал втуне.

– А что Криппен? – спросил я. – Жертва скрытых страстей, вот и все.

– Жертва комплекса неполноценности.

– Хм… – только и сказал я, пытаясь переварить эту мысль. Боюсь я психологов: они любят ставить людей в тупик своими научными рассуждениями.

– Кроме того, в момент совершения преступления ненормальны почти все убийцы. Вспомните Патрика Мэхона.

– Это слишком ужасно.

– Вы смешиваете два деяния несчастного.

– Он даже тело расчленил!

– И я как раз о том.

Я заморгал.

– Если преступник подсунул полицейским ложный след, заморочил их и одурачил, оставил фальшивые улики, разве он намного больший негодяй, чем если бы не предпринимал ничего, чтобы избежать наказания?

Я обдумал вопрос и ответил отрицательно.

– Так ведь человек, который расчленяет тело и прячет голову, всего лишь пытается спастись от тюрьмы. Старайтесь мыслить здраво, мой мальчик.

– Некоторых убийц признают невменяемыми и содержат в Бродмуре! – сказал я, ловко уклоняясь от ответа.

– Ох уж этот Бродмур, – вздохнула миссис Брэдли. – Напрасная трата общественных средств. Куда лучше безболезненная смерть. О смерти, молодой человек, говорят много глупостей. Заметьте, осужденный не должен переживать ужас ожидания казни, как то происходит при нашей отвратительной, бесчеловечной системе. Я не призываю отменить смертную казнь, но пусть она будет не наказанием, а избавлением. Пусть нам достанет душевных сил освобождать от жизни тех, кто не готов нести ее бремя. А общественная этика, состоящая, как правило, в том, чтобы воздерживаться от определенных поступков, для одних умов недостижимый идеал, для других – просто чепуха.

– Однако долг церкви… – начал я и замолчал. Ведь церковь не занимается светской этикой. Вопросы светской этики всего лишь вехи для нашей духовной жизни.

– Священники тоже люди, – довольно бестолково заметил я.

– Не обязательно, – заявила миссис Брэдли и ядовито фыркнула. Беда в том, что я не всегда понимаю, серьезно ли говорит моя компаньонка. Я вдруг подумал о миссис Куттс с ее унылым умом. По сравнению с ней эта маленькая странная женщина-ящерка казалась яркой, словно радуга или перламутровая ракушка. Никогда не знаешь, что внутри ракушки, зато одно точно ясно: если сам Гавриил затрубит в трубу прямо миссис Брэдли в ухо, не призна́ет она ни звука его трубы, ни самого архангела. Да, личность непростая, и отрицать это бессмысленно, но сразу чувствуешь, что она, как поется в одном мормонском гимне, «на стороне Господа».

Миссис Брэдли хлопнула меня по плечу – лучше, нечего и говорить, чем тычок под ребра.

– Ну а теперь к повестке дня, – сказала она. – Если говорить об убийцах, давайте не забывать о нашем. Между прочим, не знаете ли, на какой поезд лучше сесть в Уаймут-Харборе, чтобы успеть в Лондон к ужину и еще попасть в театр?

– Лучше всего поезд в три тридцать. Он нигде не останавливается, прибывает на вокзал Ватерлоо, и кроме того, в нем есть вагон-ресторан.

– Спасибо, мой дорогой. Значит, в три тридцать. – Миссис Брэдли записала время. – Теперь, мальчик, об убийстве Мэг Тосстик. Странное, знаете ли, дело. – И тут, решив, видимо, перейти от общего к частному, она заговорила о Бобе Кэнди. Именно этого я ждал.

– Нужно, чтобы вы с ним побеседовали. И задайте ему несколько вопросов о том, как он провел праздничный день.

– Так его адвокаты наверняка…

– Да, да, да! – Миссис Брэдли поглаживала рукав своего черно-желтого вечернего платья. – И все же лучше вам самому сходить. Он ведь к вам всегда хорошо относился, разве нет?

– Более или менее.

– Вот и докопайтесь до его алиби. А если у него нет алиби, выясните правду. Видимо, полиции он не сказал всего; если мои заключения верны, правда лишь укрепила бы позиции обвинения. Разгадывая небольшие тайны мистера Берта, я немало думала и о Бобе Кэнди и пришла к выводу, что в праздник Боб виделся с Мэг. Причем галстук он не выбрасывал, он надел его в тот день. С галстуком Боб, согласитесь, выкрутился не слишком убедительно.

Это я признавал. Ясно как день: насчет галстука, которым задушили Мэг Тосстик, бедняга наврал с три короба.

– Расскажите мне про Боба, – попросила она.

– Ну… он такой здоровенный, крепкий парень. Вы и сами видели. Никаких признаков ненормальности никогда не проявлял, разве что дуться любил из-за всяких надуманных обид. Его способности вышибалы и применения-то почти не находили: народ в деревне спокойный, напиваются редко. Перед закрытием всех просто выпроваживали. То есть Боб работал в основном барменом. Влюбился в эту несчастную, и оба стали копить деньги, чтобы пожениться. Я про их планы знал, поскольку они попросили викария хранить их сбережения. Тот сказал, что в банке им дадут два с половиной процента, а сам он процентов не дает, и уговорил их открыть сберегательный счет. Счет был на имя Мэг; Боб так решил. Куттс советовал открыть два счета, но Боб и слушать не желал.

– Вот, вы упомянули несколько фактов, говорящих в пользу Боба. – Миссис Брэдли нахмурилась. – Нет, не такой он человек, которого стоило бы повесить.

– Как видите, в материальном отношении от смерти Мэг он ничего не выигрывает. Констебль Браун указал на это инспектору, но тот проигнорировал.

Миссис Брэдли кивнула.

– Вы говорите, у него не было серьезных недоброжелателей?

– Это насчет того, что он вышибала? Уверен, не было. Да, в тот вечер, в воскресенье, он вел себя грубовато, но к нему все хорошо относятся.

– Вы, как его защитник, должны собрать любые факты, говорящие в его пользу. Ведь даже несколько подобных мелочей иногда могут склонить чашу весов в сторону обвиняемого.

– Значит, вы не надеетесь отыскать настоящего убийцу? – Я был разочарован. Миссис Брэдли производила впечатление человека, способного в любой момент вытащить из шляпы кролика.

– О нет, я отлично знаю, кто убийца. Беда в другом – мало кто захочет мне поверить. А вы меня удивляете. По-прежнему уверены, что Боб Кэнди не способен на убийство. Просто нелепо.

Подобную мысль она уже высказывала. Теперь же, не дав мне времени возразить, миссис Брэдли начала ее развивать.

– Молодой человек по-настоящему любил невесту, если доверил ей все сбережения. Вам не кажется необычным, что в деревне так удивились, узнав о беременности Мэг Тосстик? Судя по вашим словам и словам миссис Куттс, добрачная беременность не столь уж редкое в вашей деревне явление.

– Это скорее традиция. – Я, нечего и говорить, готовился встать на защиту односельчан. В конце концов люди у нас вполне добродетельны, и в таком обычае особой безнравственности нет, пусть даже миссис Куттс другого мнения. Просто так уж тут заведено. Нужно мыслить шире.

Кажется, миссис Брэдли критиковать и не собиралась. Она кивнула и сказала:

– Если принять за факт, что Боб Кэнди, как вы утверждаете, невиновен, то имеется рабочая гипотеза. Допустим, некие любознательные лица, включая супругов Лори, просили Мэг Тосстик открыть имя соблазнителя, а она отказалась. Не знаю, почему она его скрывала, но скрывала. Причем – факт весьма примечательный! – пресловутая маленькая птичка никому ничего не прочирикала. Тайна Мэг так и осталась тайной – даже для меня, и потому я не могу обосновать свою убежденность, и, стало быть, это лишь версия, а не установленный факт. Далее. Мэг хранила тайну по одной из двух причин. Либо ее запугал отец ребенка, либо она боялась, что ее возлюбленный, узнав имя соблазнителя, совершит убийство. Человек сильный легко запугает такую девушку, как Мэг Тосстик, однако же он, видимо, не настолько силен, чтобы противостоять Бобу Кэнди. Бедная девочка, доведенная почти до истерии, после всех душевных и физических страданий уже была готова поведать вперемешку со слезами и самобичеваниями свою горестную и постыдную историю. Негодяй, жертвой похоти которого она стала, испугался, что она так и поступит, и решил убить, дабы она умолкла раз и навсегда. И вот убийство совершено, а бедный неповинный Кэнди, как и предвидел убийца, арестован. Каково? – И она от души рассмеялась.

– Значит, остается только найти отца! Вы говорите, что знаете, кто он. Давайте припугнем его и вытянем правду.

Миссис Брэдли фыркнула.

– Поверьте, виселицы он боится куда больше, чем ваших угроз. Да и потом без доказательств мы почти ничего не добьемся, а изложенная мной версия отнюдь не обязательно истинна. Это лишь рабочая гипотеза, в которую укладываются все известные факты. Теперь вы поговорите с Бобом, точно выясните, где он был и что делал во время праздника, и расскажете мне. Убедите его, что лучше всего не скрывать правды. Кстати, для защиты я пригласила Фердинанда Лестрейнджа.

– Самого сэра Фердинанда? – Я чуть не поперхнулся, когда представил, сколько тот запросит.

– Да. Моего сына от первого брака, – ответила эта удивительная женщина. – Умный мальчик. Почти такой же умный, как его мать, и так же неразборчив в средствах, как отец. Который всю пшеницу на бирже скупил и рынок на себя обвалил! – Она взвизгнула и в сатанинском веселье тыкала меня под ребра, пока я не выскочил из комнаты.

Смех ее преследовал меня до самой прихожей; там я схватил шляпу и побежал прочь. Перед сном я еще успел поговорить с Дафни. Другие обитатели дома уже спали. Дафни тоже легла, но услышав звук открываемого замка, потихоньку спустилась в столовую. Она села ко мне на колени, и я рассказал все, что узнал – точнее, большую часть.

– Держу пари, это Лори! Старая мерзкая свинья! – воскликнула моя возлюбленная. – Он как раз такой тип!

– Я бы поставил на Берта. Явный безбожник, и вообще более отвратного типа еще поискать. Такие вот и сворачивают девушкам шеи. Он и Кору бил. Не удивляюсь, что они поссорились.

– От него не бросает в дрожь, как от Лори. А девушки вроде Коры не переживают из-за потасовок. Им нравится, когда их мужья ведут себя грубо.

Лично я всегда считал, что всякие там штучки в духи Этель Делл – чистая фантазия, однако Дафни не дала мне возразить. Оглянувшись и понизив голос, она сказала мне на ухо (приятно щекотнув своим дыханием):

– Знаешь, а Церберша считает, что это или дядя, или сэр Уильям. Я про ребенка. Она думает, Лори его прячут, потому что он похож на отца.

– Твоя тетя – сумасшедшая, – сказал я мягко, но с откровенной прямотой. – Послушай, Дафни, поехали со мной в Клайтон! Пока я поговорю с Кэнди, побудешь в библиотеке, а потом посидим в чайной. Да еще дорога в оба конца, так что часа четыре пробудем вместе.

Условившись о поездке, мы разошлись по спальням. Как же мне не терпелось жениться! А я даже не знал, сколько еще придется ждать.

Через три дня я получил разрешение посетить Кэнди, и мы отправились в Клайтон. Дафни пошла по магазинам и в библиотеку почитать последние журналы, а я на трамвае поехал в тюрьму; она находилась мили за полторы от города.

Кэнди мне обрадовался, однако стоило завести речь о деле, мигом спрятался в раковину как улитка. Он был немного бледен, но в целом выглядел неплохо и о суде говорил с надеждой.

– Им придется меня отпустить, – повторял он, сплетая и расплетая пальцы. – Я же не убивал! Так что повесить меня не могут. Это ведь незаконно, мистер Уэллс.

– Послушайте, Кэнди, дружище. – Я изо всех сил старался его не напугать, но и подводить миссис Брэдли никак не хотел. – Они думают, что убили вы. Знаете, кое-кто богатый и умный вам сочувствует и намерен отсюда вытащить, только ничего не получится, если вы не расскажете все, как было.

Вид у него стал задумчивый, как у Джоконды, и такой же глуповатый, а то, что он выделывал пальцами, меня уже раздражало. Говорить он явно не собирался, а время шло, и я решил пойти ва-банк. Суровым голосом, каким священник обращается к нераскаявшемуся грешнику (а офицер к солдатам), я вопросил:

– Почему вы не признаетесь, что провели с убитой вечер?

Он вдруг подскочил – и я от неожиданности тоже.

– Ах ты ж! Я был у ней не вечером, черт побери, а после обеда!

– Про это все уже знают. – Я надеялся, что ложь мне простится. – Так почему бы вам не облегчить душу? В тот вечер вы виделись с Мэг Тосстик.

Чистый блеф, нечего и говорить, даже мне самому стало стыдно.

– Да не убивал я, говорю же – не я!

– Знаю, что не ты, дурень этакий! – подбавил я суровости. – Но как же тебе помочь, если ты не говоришь правды?

Боб облизал губы. Его челюсти нервно ходили.

– Ладно, – угрюмо пробормотал он. – На праздник мне идти не хотелось, а «Герб» до вечера закрытый, вот я и отпросился у мистера Лори до шести. Бар-то открывался в половине седьмого, а после праздника народу захочется промочить горло. Я сказал викарию, что в крикет их дурацкий играть не стану, и пошел в Литтл-Хартли, побродил по лесу, закусил, а потом потихоньку вернулся в Солтмарш поговорить с Мэг, кое-что у нее выведать. Раньше-то я никак не мог, меня миссис Лори не пускала. Наверное, боялась, что обижу. – Лицо у Боба потемнело.

– Она так сказала?

– Нет. То, дескать, бедняжка очень плоха, то она устала или спит, то младенца кормит, в общем, все время причину находила.

– То есть вы не говорили с Мэг с того самого дня, как она родила, и до праздника?

– Ну, вроде как да. И раз хозяин с хозяйкой, и все служанки, и ребята ушли на праздник, а про меня думали, будто я где-то гуляю, я и решил попытать счастья. Не хотел я бедняжке дурного, только спросить, да по-хорошему, кто же это такой ей милей меня стал. А бранить ее, мистер Уэллс, я не собирался. – Боб умоляюще смотрел на меня, но я молчал, и он заговорил дальше: – Когда я вошел, Мэг напугалась. Побелела, и лицо у нее было такое изможденное. Ребенка мне не показала, наверное, не хотела, чтоб я видел, на кого он похож. И вот она спрашивает: «Зачем ты, Боб?.. Как ты?» – «Я-то ничего, – говорю, – а ты?» – «И я ничего. Ты бранить меня пришел? Ты уж не ругайся и не обзывайся, пожалуйста. Где мне брань слушать, я едва живая. И про отца ребенка не спрашивай». Ну вот, мы с ней так потолковали, а потом она говорит: «Я понимаю, Боб, что прежнему не бывать, а только сделай мне приятное, приляг головой ко мне на подушку». Я и прилег рядом, обнял ее поверх одеяла, а галстук снял, а то он мне на шею давил.

– Тот самый – вязаный?

Он кивнул, горько улыбнулся и продолжил:

– Смешно, правда? Задремал я как дурак – лежать-то мягко было и тепло. А потом чувствую, Мэг вся дрожит, я и проснулся, а она велит мне убираться. Смотрю на часы – уже пять минут седьмого. Я скорее вскочил, взял у нее гребешок, причесался. Стал искать галстук – а его нет. Мэг обещала найти и прибрать, а мне сказала уходить поскорее. Уж больно боялась, бедняжка, что меня у нее застукают. Ну я и ушел. Взял у себя в комнате другой галстук, переоделся в рабочее и пошел в бар. Хозяева еще не возвратились, а служанки и Чарли Пичи – это второй бармен – скоро пришли, и мы открылись, как положено. Хозяев так и не было, ну мы и закрылись в половине одиннадцатого, Чарли и девушки отправились на танцы, а я поднялся наверх, к Мэг. Постучал – она не ответила. Покрутил ручку – заперто. Я и пошел спать.

– А когда именно вы пошли к себе?

Кэнди задумался.

– Не раньше чем без четверти одиннадцать… но и не позже одиннадцати. Да, а вот те пятнадцать минут, что я лазил в погреб, – они-то меня и подвели.

Я пытался его успокоить, хотя и сам понимал: из-за этих пятнадцати минут он и попал в беду.

Время посещения истекло, и я ушел.

– Понимаешь, – сказал я Дафни уже за чаем, – бедную девушку, видимо, убили до того, как Кэнди ушел к себе. Доктор говорит, она умерла между девятью и половиной одиннадцатого.

– Как раз когда Кэнди был занят и не мог помешать, – заметила Дафни.

– Как раз, – с горечью ответил я, – когда этот дурень спустился в погреб за пивом для разливочной, в которой распоряжается миссис Лори.

– Значит, именно она его туда отправила!

– Каким образом? Ее же вообще не было в доме. Боб сказал, что хозяева не вернулись, а где их носило, он даже не знает. Миссис Лори еще днем велела достать на вечер пиво.

– А мне это кажется подозрительным.

– Девочка моя, будь же разумной.

– Послушай, Ноэль, ну ведь странно же, что бедняжку Мэг убили как раз тогда, когда их не было и никто их не мог заподозрить? Не говоря о том, что раньше миссис Лори вообще не оставляла ее одну.

– Послушай, Дафни. – Ее наивность меня развеселила. – Разумеется, преступнику удобнее пробраться в дом, когда хозяев нет. Нельзя же совсем отказывать убийце в сообразительности.

– Все равно ненавижу обоих Лори. И неспроста они взяли к себе Мэг.

– Но твой дядя, я так понимаю, оплатил кормежку и проживание, – слабо возразил я.

– Да ну?!

Это сомнительное восклицание она никак не пояснила.

– Ладно, пока я ничего не забыл, запишу-ка рассказ Кэнди, и миссис Брэдли услышит все как бы от него самого, почти слово в слово.

У меня отличная память, и я довольно неплохой стенограф – сто сорок знаков в минуту, нечего и говорить, вполне осиливаю. Вооружившись показаниями Боба, мы отправились в Солтмарш, а там я сразу пошел в Манор-Хаус к миссис Брэдли.

– Первым делом, – заявила она, выслушав меня, – следует расспросить девушку, которая замещала в тот день в разливочной миссис Лори. Кстати, разве не странно, что хозяйка сама работает в разливочной?

– Только ради обслуживания автомобилистов. Лори торгуют навынос, просто не называют это винной лавкой – чтобы можно было и по воскресеньям торговать.

– Ах, ну да, конечно.

Она ядовито фыркнула, и мы отбыли в «Герб Морнингтона».

– Поскольку нам неизвестно, кто из девушек работал в винной лавке… то есть в разливочной в понедельник вечером, – сказала она по дороге, – то лучше всего поговорить с барменом Чарли Пичи. Что он за человек?

– Нормальный, кажется, – осторожно ответил я. – В нашу церковь он не ходит. Католик.

– Он-то как раз вряд ли убийца.

Я обдумывал этот странный постулат, пока мы не подошли к таверне.

«Герб Морнингтона» уже не тот деревенский кабачок, маленький, с беленым фасадом. Его перенесли подальше от дороги, разбили площадку для кафе на воздухе, а года за три до описываемых событий его перестроили в деревянно-кирпичный елизаветинский дом. Здесь есть гараж на двенадцать автомобилей и десять гостиничных номеров. Да, Лори постарались. В основном они, нечего и говорить, обслуживали проезжающих и тех, кто отдыхал в Солтмарш летом. А зимой только пивом и торговали.

– Вы зайдете, – распорядилась миссис Брэдли, – возьмете что-нибудь выпить и узнаете у Чарли имя той девушки. А я подожду на почте.

Я заказал коктейль и как следует взялся за Пичи – худого парня с темно-русыми волосами, которого едва знал, поскольку он был католик.

– Кто распоряжался в разливочной в понедельник вечером? – спросил я.

– Мейбл. Она вам нужна, мистер Уэллс?

– А может она отпроситься и прийти на почту? Я бы лучше там с ней поговорил.

– Запросто. Она все равно бездельничает. Хозяйка суетится вокруг приезжих охотников, а хозяина нет.

В баре мы были одни; я придвинулся к нему и тихо спросил:

– Так что тут у вас делалось, Пичи? Младенец был или нет?

Бармен вытер со стойки капельки пива и сказал:

– Странно, да, мистер Уэллс? Младенец-то точно родился; все слышали, как он плакал. Только куда он девался – тайна, покрытая мраком.

– Послушайте, – начал я, чувствуя себя уже Шерлоком Холмсом и трепеща, словно гончая, взявшая след. – Сами-то вы что думаете? Вы же знали Боба. Наверное, знали и убитую. Так как по-вашему – кто убил Мэг Тосстик? И где ребенок?

Пичи неуверенно произнес:

– Не знаю, должен ли я вам говорить… Вы ведь не из полиции. Хотя если пообещаете, что дальше вас не пойдет…

Я пообещал, но предупредил:

– Кое-кому я должен рассказать. Однако если не хотите – не стану.

– Той дамочке из Манор-Хауса?

Я подтвердил.

– А, тогда пускай. Только имейте в виду: наверняка я не знаю. Просто думаю так. Понимаете?

– Абсолютно.

– Так вот, я думаю, это мистер Берт. То-то он влип, когда Боба арестовали. Он же хотел все на моего хозяина свалить.

Я дал парню шиллинг за беспокойство – он ведь даже не наш прихожанин, – допил коктейль и неспешно направился к зданию почты. Пока я туда добрел и помог миссис Брэдли выбрать пару открыток, подошла и Мейбл Пьюзи, очень испуганная. Она купила марку за полтора пенса, приклеила ее к конверту, который держала в руке, и мы все вышли на улицу. На почте мы к девушке не подходили, собрались вместе на улице. Мейбл была в ужасном состоянии.

– Ах, мэм, – сразу заговорила она с миссис Брэдли. – Теперь его могут повесить, но откуда же мне было знать? Я и подумать не могла! Миссис Лори, когда уходила, велела достать светлого пива и с дюжину портера… Да я бы лучше язык себе откусила, только бы не говорить полиции, что Боб провел в погребе четверть часа, да еще после девяти; мне и невдомек было, что из-за этого его в убийстве обвинят.

– Послушайте, милая, – ласково сказала миссис Брэдли своим чудесным голосом. – Вы хотите помочь Кэнди – верно?

– Хочу, еще как! Ведь пока Мэг Тосстик его не… – Девушка замолчала, но все и так было ясно. Бедняжка любила Боба, а теперь из-за ее слов парня могли приговорить к смерти. Тяжелая мысль. Мы сочувственно покивали.

– Сколько он принес из погреба бутылок? – поинтересовалась миссис Брэдли.

– Дюжины три, не менее.

– А где находится погреб?

– Теперь он под гаражами, где раньше стоял сам дом. Из таверны идете через двор, входите в первую дверь, и в дальнем правом углу будет лаз. Выключатель прямо на стене, у люка, включаете и спускаетесь. Раньше оттуда вел подземный ход.

– И Бобу Кэнди требовалось именно пятнадцать минут, чтобы принести столько бутылок?

– Ну… – Мейбл колебалась. – В суде я скажу, что да, пусть даже это будет клятвопреступлением. К тому же подручный – обормот эдакий – где-то шатался.

– А у него какие обязанности?

– Ему положено ждать у люка и принимать у Боба бутылки, складывать в маленькую тележку – ее Боб сам сделал – и отвозить в разливочную. А он ушел на праздник. Сказал, хозяйка его отпустила, и до утра, мол, он не придет. Мало его лупили, поросенка! – Мейбл была полна праведного негодования. – Мы уже запирали двери, когда он ввалился. Где-то около часу. Хозяин говорит: «Парни есть парни», а хозяйка, наверное, дала ему оплеуху.

– А как вел себя Боб, узнав, что у Мэг будет ребенок? – спросила миссис Брэдли.

Мейбл пожала плечами.

– Пошумел немножко да напился, но быстро успокоился. – Она вздохнула. – У парней ведь не так, как у нас, девушек. Да, Боб сильно не переживал… я и на суде так скажу!