Мейси впервые приехала в поместье Челстон осенью 1913 года. Добралась на поезде до Тонбриджа, там сделала пересадку на маленькую местную ветку. У нее была сумка с одеждой и туалетными принадлежностями и небольшой чемодан, где лежали книги, бумага и пачка заданий, написанных мелким, почти неразборчивым почерком Мориса Бланша. А в душе у нее была мечта. Во время их последнего урока перед отъездом Мейси в Челстон Морис спросил ее, что она собирается делать с этим образованием, с этой благоприятной возможностью.

— Право, не знаю, доктор Бланш. Я всегда думала, что смогла бы преподавать. Мама хотела, чтобы я стала учительницей. Для меня это хорошая работа.

— Но?..

Мейси посмотрела в блестящие глаза Мориса Бланша — казалось, они заглядывают человеку в душу. Неудивительно, что люди признавались ему в том, что он понимал и без слов.

— Доктор Бланш, я хотела бы заниматься чем-то вроде того, что делаете вы.

Морис Бланш сложил ладони и приложил указательные пальцы к верхней губе. До того как он поднял взгляд на Мейси, прошло две минуты.

— Мейси, а что я делаю?

— Вы лечите людей. То есть я думаю, что лечите. Во всех смыслах.

Бланш кивнул, откинулся на спинку стула и посмотрел в окно библиотеки на обнесенный стеной сад.

— Да, Мейси, пожалуй, можно сказать и так.

— И я думаю, что вы узнали правду. Думаю, вы видите и добро, и зло. И думаю, у вас много разных… образований.

— Да, Мейси, все это так. А что ты скажешь о своей мечте?

— Я хочу поступить в Кембридж. В Гертон-колледж. Как вы сказали, это возможно для обычной девушки вроде меня, если я буду трудиться и смогу сдать экзамены.

— Мейси, кажется, я не характеризовал тебя как обычную.

Девушка покраснела, а Морис продолжал задавать вопросы:

— И что, Мейси, ты хочешь изучать?

— Даже не знаю. Меня интересуют гуманитарные науки, сэр. Когда вы говорили мне о разных предметах — психологии, этике, философии, логике, — мне больше всего хотелось изучать их. Я уже выполнила много заданий по этим предметам, так что могу делать выводы. Эти науки не особенно… ну… точные, правда? Иногда они похожи на лабиринт, где нет ответов, только новые вопросы. Знаете, мне это нравится. Нравятся поиски. И вы хотите этого, так ведь, доктор Бланш?

Мейси смотрела на Мориса в ожидании ответа.

— Важно не то, чего я хочу, Мейси, а что тебя влечет. Но я соглашусь, что у тебя есть определенные способности для того, чтобы постичь и по достоинству оценить гуманитарные науки. Однако, Мейси, лет тебе еще мало. У нас достаточно времени для обсуждения этой темы. Пожалуй, сейчас нам следует взглянуть на твои задания — но имей в виду: нужно держать в сознании священные коридоры Гертон-колледжа на первом месте.

Пожилая леди была не особенно требовательной, к тому же большую часть ухода за ней брала на себя сиделка. Мейси заботилась о том, чтобы в комнатах вдовы всегда было тепло, чтобы ее одежда всегда была выстиранной. Она причесывала ее красивые седые волосы и закручивала в пучок, который вдова носила под кружевным чепцом. Читала ей вслух, приносила еду из главного дома. Большую часть времени пожилая леди спала в своих комнатах или сидела с закрытыми глазами у окна. Иногда в ясный день Мейси вывозила ее в кресле-каталке на свежий воздух, поддерживала, когда она стояла в саду, утверждая, что у нее хватает сил позаботиться об увядшей розе или нагнуть ветку яблони и вдохнуть аромат цветов. Устав, женщина опиралась на Мейси, помогавшую ей снова сесть в кресло-каталку.

Разговоры со слугами в поместье случались редко, и Мейси, несмотря ни на что, скучала по Инид и ее язвительному чувству юмора. Другие слуги в Челстоне не горели желанием общаться с ней, не шутили, не относились как к одной из своих. И Мейси, хотя и скучала по людям, к которым привязалась, радовалась возможности уединиться и позаниматься. Каждую субботу она шла в деревню, отправляла бандероль доктору Бланшу и получала конверт с новыми заданиями и замечаниями о прошлой работе. В январе 1914 года Морис решил, что Мейси готова держать вступительные экзамены в Гертон-колледж.

В марте Морис сопроводил Мейси на экзамены: встретил ее чуть свет на вокзале Ливерпуль-стрит для поездки в Кембридж, а затем в деревушку Гертон, где находится знаменитый женский колледж Кембриджского университета. Она смотрела из вагонного окна, как лондонские улицы сменяются полями, идиллическими, как все графство Кент, потом зелеными холмами кентского Уилда с живыми изгородями, разделяющими лоскутное одеяло ферм, лесами и деревушками. Болотистые земли Кембриджшира были плоскими и позволяли смотреть вдаль на много миль.

Величественные здания Кембриджа, замечательные сады Гертон-колледжа, большой лекционный зал, письменный стол, долгие часы вопросов и ответов, край ручки, врезающийся в указательный палец правой руки, когда Мейси быстро заполняла страницу за страницей изящным, отчетливым почерком, — все это было незабываемо. Внезапно в горле у нее пересохло, от недостатка воздуха ее охватила слабость. Когда Мейси выходила из зала, потолок, казалось, опускался на нее. Голова у девушки кружилась, и она прислонилась к ждавшему ее Морису. Он успокоил Мейси и велел глубоко дышать, пока они медленно шли к деревенской чайной.

Пока им наливали горячий чай и ставили свежие булочки, Морис позволил Мейси отдыхать, потом стал расспрашивать о вопросах в экзаменационных заданиях и ее ответах. Он кивал, когда она описывала свои ответы, время от времени отхлебывая чай или смахивая крошку с уголка губ.

— Полагаю, Мейси, ты отвечала очень хорошо.

— Не знаю, доктор Бланш, сэр. Но я старалась изо всех сил.

— Конечно. Конечно.

— Доктор Бланш, вы учились в Оксфорде, так ведь?

— Да, Мейси. И тогда был немного младше тебя. Разумеется, поскольку я мужчина, мне могли присудить ученую степень. Однако надеюсь, вскоре настанет время, когда женщины тоже будут получать степени за научные работы.

Мейси отбросила с плеча длинную черную косу и ощутила ее тяжесть, когда откинулась на спинку стула, приготовившись слушать Мориса.

— И кроме того, я имел счастье учиться в парижской Сорбонне и в Эдинбурге.

— В Шотландии.

— Рад, Мейси, что географию ты усвоила. — Морис посмотрел на нее поверх очков и улыбнулся. — Да, на отделении судебной медицины.

— Чем вы занимались там, доктор Бланш?

— Учился читать историю, которую может поведать мертвое тело. Особенно если смерть вызвана не естественными причинами.

— О… — произнесла Мейси, утратив на время дар речи, отодвинула рассыпчатую булочку и сделала большой глоток успокаивающего чая. К ней медленно возвращались силы после тяжелого испытания в течение нескольких часов, которое она вынесла с другими поступающими. — Доктор Бланш, можно задать вопрос?

— Конечно.

— Почему вы захотели изучать мертвых?

— А! Хороший вопрос, Мейси. Достаточно сказать, что иногда человека находит его призвание. В Оксфорд я поступил, чтобы изучать экономику и политику; потом поступил в Сорбонну, чтобы изучать философию — как видишь, здесь у нас общие интересы, — но когда путешествовал и видел много страданий, меня нашла медицина.

— А судебная медицина? Мертвые тела?

Морис взглянул на часы.

— Это история для другого раза. А сейчас пошли обратно в колледж, где, вне всякого сомнения, ты будешь учиться в этом же году. Сады действительно очень красивые.

Комптоны собрали круг значительных и влиятельных гостей не только ради прелестей июльских выходных в сельской местности, но и для оживленной дискуссии и предположений по поводу разлада, терзавшего Европу с июня, когда в Сербии был убит австрийский эрцгерцог. Предсказывали, что конфликт, начавшийся в 1912 году на Балканах, перерастет в общую войну, и когда армии кайзера, как сообщалось, передвинулись на позиции вдоль бельгийской границы, страх перед войной усилился. Ужас расползался по Европе, проникая из правительственных коридоров в дома обычных людей.

Картер перед наступлением гостей пребывал в воинственном настроении, а миссис Кроуфорд удерживала свою территорию на кухне, выпаливая распоряжения любой служанке или лакею, оказавшимся в пределах досягаемости ее словесного огня. Леди Роуэн клялась, что слышит, как голос кухарки грохочет сквозь все деревянные балки в средневековом помещичьем доме, хотя в такое время даже она отказывалась вмешиваться.

— Роуэн, у нас самая лучшая кухарка в Лондоне и в Кенте, но, пожалуй, и самая громогласная.

— Не беспокойся, Джулиан, ты же знаешь, что она замолчит, когда все будет на своих местах и начнут прибывать гости.

— Конечно, конечно. А пока что я думаю: не сообщить ли о ней заранее в военное министерство? Она может посрамить закаленного генерала — видела ты, как она руководит своим войском? Нужно бы отправить всех молодых субалтернов на месяц в батальон кухарки Кроуфорд. Мы смогли бы победить немцев, стреляя мясными пирогами через Францию по кайзеровскому дворцу!

— Джулиан, не говори глупости и не будь так уверен, что Британия вступит в войну, — сказала леди Роуэн. — Кстати, насколько я понимаю, наша мисс Доббс получила сегодня утром письмо из Гертона.

— Правда? Что ж, дорогая моя, как раз вовремя. Думаю, я больше не смог бы смотреть на эти пальцы с обкусанными ногтями, держащие чайный поднос.

— Джулиан, у нее была трудная жизнь. — Леди Роуэн выглянула в окно на земли, окружающие поместье. — Мы не можем представить, как ей было тяжело. Такая умная девочка.

— И на каждую Мейси Доббс есть, наверное, десяток таких, кого ты не можешь спасти. Имей в виду, Роуэн, мы могли бы не оказывать ей никакой поддержки. Жизнь в Кембридже для людей ее класса может быть очень нелегкой.

— Да, Джулиан, знаю. Но времена меняются. Я довольна, что мы смогли как-то помочь ей.

Она отвернулась от окна и взглянула на мужа.

— Так может, спустимся, узнаем, какую весть принесло письмо из Гертона? Не знаю, заметил ли ты, но в доме стало очень тихо.

Лорд и леди Комптон спустились в большую гостиную, и оттуда лорд Джулиан вызвал звонком Картера. Безупречно одетый и неизменно пунктуальный дворецкий явился через минуту.

— Ваши светлости.

— Картер, какие новости получила мисс Доббс из Кембриджа?

— Очень, очень хорошие, милорд. Мисс Доббс приняли. Мы все очень гордимся ею.

— О, превосходно, превосходно! — Леди Роуэн захлопала в ладоши. — Джулиан, нужно сообщить Морису. Картер, немедленно пришлите мисс Доббс к нам.