Нашумевшее дело об убийстве Альберта Хеншока, названное газетчиками «Загадкой дома на ладони», вошло в анналы криминалистики как пример отменной сыскной работы и воодушевило многих честолюбивых полицейских в штатском, мечтавших о повышении по службе. Его до сих пор вспоминают всякий раз, когда хотят подчеркнуть, что даже невинное замечание, оброненное убийцей – отзыв о рекламном макете например, – может стать важной зацепкой в расследовании.

Хеншок, занимавшийся предоставлением ссуд на покупку недвижимости, распространял рекламные проспекты с изображением живописного загородного коттеджа на вытянутой ладони. Красочный слоган гласил: «Один дом в руках стоит двух в облаках». Примечательно, что картинка на листке была фотографией макета. Модель целиком, включая вытянутую ладонь, уместилась бы на носовом платке. Ее держали в кабинете Хеншока под стеклянным колпаком. Рядом стояла бронзовая статуэтка, изображавшая его самого, – именно ею Хеншока ударили по голове. По горькой иронии судьбы, этот беззлобный тщеславный хвастун сам изготовил статуэтку, которая его убила.

Хеншок, пузатый толстощекий коротышка чуть старше сорока, наивно гордился собой и своим недюжинным художественным талантом и любил повторять в разговорах с деловыми знакомыми: «Замысловатая вещица этот макет! Требует кропотливой работы. Идея моя целиком и полностью».

Посетители принимались разглядывать крытый соломой домик семнадцатого века, ветвистые дубы, обилие домашней живности на дворе и отлогий лужок, спускавшийся к ручью, из которого пила корова. «И, заметьте, все вылеплено с натуры за исключением свиней и скота: их я воссоздал по эскизам. Пришлось немного потрудиться. Конечно, я всего лишь любитель, но, как вы можете видеть, это не студийная поделка».

После убийства Хеншока эти слова подтвердили многие авторитетные эксперты независимо друг от друга. Их мнения, пусть и сформулированные по-разному, сводились к одному: будь модель плодом воображения художника, в ней легко обнаружились бы неизбежные несоответствия и неточности. Архитекторы признали, что дом выполнен безупречно: автор не отступил от канонов строительства и не погрешил против исторической достоверности. Геодезисты также согласились, что рельеф земельного участка не вызывает нареканий.

Убийство произошло 16 февраля 1938 года, примерно без четверти семь, в кабинете Хеншока в Горли-Хаусе, в Вестминстере. Пообедав в ресторане «Редмун», Хеншок провел полдня в клубе, обсуждая дела с одним из руководителей крупного инвестиционного траста, с которым поддерживал тесные связи.

В начале седьмого, когда служащие его конторы уже разошлись по домам, он вошел к себе в кабинет через отдельную дверь, ведущую в коридор. Справа от нее располагалась другая дверь, что вела в приемную, она была приоткрыта, и Хеншок увидел, что его секретарша, мисс Бердридж, все еще на своем рабочем месте.

Та услышала, как повернулся ключ в замке, затем раздался голос Хеншока, который что-то сказал своему спутнику. Последнего мисс Бердридж видела только мельком, однако успела заметить, что это был мужчина лет сорока-пятидесяти, среднего роста, с правильными чертами лица и седеющими усами.

– Мне нужно сказать пару слов секретарше – это займет не больше минуты, – произнес Хеншок. – А ты пока осмотрись. Уверен: тебе понравится то, что увидишь. – Он вышел в приемную, оставив дверь открытой. – Мисс Бердридж, мне необходимо закончить доклад сегодня, поэтому прошу вас: прямо сейчас сходите поужинайте и к семи часам вернитесь. – Хеншок обладал громким раскатистым голосом, и посетитель его наверняка слышал. – Да, вот еще что: позвоните, пожалуйста, миссис Хеншок и предупредите, что я буду дома не раньше десяти. Перекушу в городе.

В этом не было ничего необычного. Мисс Бердридж, одинокая дама средних лет, никогда не упускала случая поужинать за счет фирмы и получить дополнительную плату за сверхурочную работу. Хеншок задержался в дверях, пока она докладывала ему о каких-то мелочах, но слушал рассеянно, то и дело поглядывая в сторону кабинета.

– О, ты наконец-то ее заметил, старина, – обратился он к своему гостю, оборвав секретаршу на полуслове. – Замысловатая вещица, верно? Сделана по рисунку, который висит вон там, на стене.

– Но, дружище, эта чертова корова портит весь вид! – послышался голос посетителя. – И почему дом со всей живностью на ладони у великана? Похоже на картинку из комикса.

– Ты почти угадал. Этот макет используется в рекламе. Я был уверен, что ты не станешь возражать. В конце концов…

На этом месте дверь в кабинет закрылась. Мисс Бердридж твердо настаивала, что передала разговор слово в слово, а дверь закрылась именно на этой фразе.

Секретарша отправилась ужинать и вернулась в контору, когда часы на башне парламента пробили семь. Дверь в кабинет оказалась приоткрыта. Пару минут спустя мисс Бердридж, полностью готовая к работе, вошла в кабинет и обнаружила Хеншока, лежавшего в кресле лицом вниз и, вне всяких сомнений, мертвого. Дама бросилась обратно в приемную и вызвала полицию.

К полуночи старший инспектор сыскной полиции Лондона Карслейк уже составил точную картину происшедшего. Около сорока минут посетитель просидел в кресле для гостей спиной к обеим дверям, успев выкурить за это время четыре сигареты Хеншока. Примерно в шесть сорок в дверь постучала жена Хеншока. Тот вышел в коридор, чтобы обменяться с ней несколькими фразами. По словам женщины, Хеншок объяснил, что занят с клиентом, задержится допоздна и не сможет отвезти ее домой.

Из-за плеча мужа миссис Хеншок видела мужчину, сидевшего в кресле для гостей спиной к двери. Она не обратила на него внимания, поскольку клиенты мужа ее не интересовали. Хеншок сам просил жену зайти к нему в контору, но, по-видимому, начисто об этом забыл, что ее изрядно раздосадовало.

Выпроводив жену, Хеншок, вероятно, снова опустился в кресло, но несколько минут спустя поднялся, повернувшись к гостю спиной. Воспользовавшись этим, посетитель ударил его по затылку статуэткой, отчего почти мгновенно бедняга скончался.

Пройдя в туалетную комнату, убийца смыл с рук кровь, но следы крови остались на мыле, ополоснуть которое он не потрудился. Статуэтку он бросил в раковину, наполненную водой.

Хотя ему следовало торопиться, поскольку секретарша могла вернуться в любую минуту, он задержался, чтобы вынуть из рамы картонный лист с рисунком, послужившим основой для создания макета «Дома на ладони». Это обстоятельство подчеркнуло важность обрывка разговора, подслушанного мисс Бердридж. По всей видимости, между покойным и коттеджем, изображенным на рисунке, существовала какая-то таинственная связь.

Без нескольких минут семь убийца вышел через приемную с листом картона, небрежно обернутым папиросной бумагой, и в холле попросил швейцара вызвать такси. Загадочный посетитель как раз садился в машину, когда в здание вошла мисс Бердридж, но она заметила только, что мужчина держал в руках что-то плоское, завернутое в бумагу. Он сказал шоферу отвезти его к станции метро «Вестминстер». На этом след его теряется.

– От швейцара никакого проку, сэр, – пожаловался юный Ролингс, помощник Карслейка. – «Мужчина среднего возраста, среднего роста, усатый, в неприметной одежде» – вот и все, что ему удалось вспомнить. Наверняка усы убийца уже сбрил.

– Не беда, усы значения не имеют. Убийца практически оставил нам свой адрес, верно? – фыркнул Карслейк.

За последнее время старший инспектор раскрыл несколько крупных дел и в разговорах с подчиненными теперь частенько принимал назидательный тон.

– Да, сэр, тот коттедж! – отозвался Ролингс, который по молодости лет еще не научился правильно держать себя с начальством.

– А то я не знаю! – рявкнул Карслейк. – Где этот коттедж? Нам известно его название?

Ролингс стремглав метнулся к двери и позвонил мисс Бердридж, забыв, что уже первый час ночи.

Секретарша сказала, что ничего о коттедже не знает и считала его плодом воображения художника, пока не услышала замечание убийцы. Тогда Ролингс позвонил миссис Хеншок, но та тоже не сказала ничего путного. Ее муж был весьма плодовитым художником-любителем, она же ничего не понимала в искусстве, поэтому покойный никогда не обсуждал с ней свои работы.

– Что ж, ладно. Мы узнаем о коттедже, поместив объявление в газетах, – решил Карслейк. – Репортеры ухватятся за эту историю и сопроводят ее фотографией. Разошлите циркуляр по всем полицейским участкам страны: пусть изучат фотографию в газетах и доложат нам, есть ли такой коттедж в их районе.

В рапорте комиссару Скотленд-Ярда Карслейк написал:

Карслейк держал под рукой протокол допроса мисс Бердридж, когда писал свой рапорт, однако на ключевую фразу – замечание о «чертовой корове» – внимания не обратил.

В юридическом смысле слова убийство действительно было непредумышленным. Однако, по всей вероятности, Гарольд Ледло безотчетно готовился к нему восемнадцать лет, даже не зная, что жертвой будет Хеншок.

Ледло прогуливался перед Горли-Хаусом, дожидаясь, когда Хеншок покинет здание в конце рабочего дня, и заметил, как у подъезда остановилось такси, доставившее Хеншока из клуба.

– Здравствуй, Альберт! Черт возьми, ты что, меня не помнишь?

– Конечно, помню… – Последовала пауза. – Гарольд Ледло, разумеется. – Хеншок пожал руку старому знакомому. – Ты здорово изменился, старина, но я бы тебя все равно узнал, не сомневайся. Похоже, мы теперь с тобой оба, что называется, «мужчины в годах». Ну надо же, глазам своим не верю! Нам надо потолковать и кое-что уладить. Ты надолго?

– В Канаду больше не вернусь – мне удалось кое-что скопить, вот решил обосноваться здесь. Судно прибыло на прошлой неделе, но я только сейчас пришел в себя после путешествия. Рассчитываю получить от тебя ответы на некоторые вопросы.

– У меня, правда, сейчас дел невпроворот, но пару минут поговорить найду. Давай зайдем ко мне в контору.

Не став дожидаться лифта, они поднялись пешком на второй этаж, перебрасываясь ничего не значащими фразами, обычными в подобных случаях, – последние восемнадцать лет Ледло провел в Канаде, и былые друзья не виделись со времени его отъезда.

У двери в кабинет Хеншока они остановились.

– Уиддон-коттедж! Я слышал, что часть леса вырубили. Тебе что-нибудь об этом известно? – спросил Ледло.

– Так уж вышло, что я многое могу тебе рассказать, хотя и не поддерживаю отношений с… э… ни с кем. – Хеншок отпер дверь, предупредил, что должен уделить несколько минут секретарше, и с дурашливой игривостью предложил гостю пока осмотреть кабинет.

Первое, что притягивало взгляд всякого, кто входил в комнату, – макет домика под стеклянным колпаком. Ледло замер, глядя на модель, и замешательство на его лице сменилось вначале изумлением, затем – узнаванием.

– Боже, какая возмутительная наглость! Но что это значит, черт возьми? – пробормотал он чуть слышно и тотчас напомнил себе, что должен сдерживать гнев: Альберт Хеншок о чем-то разглагольствовал, стоя в дверном проеме, и явно ожидал ответа. – Но, дружище, эта чертова корова портит весь вид!

У Ледло от возмущения даже голос изменился, но он постарался взять себя в руки и спросил, откуда взялась ладонь. Хеншок объяснил, что макет нужен ему для рекламы.

– Я был уверен, что ты не станешь возражать. В конце концов, подобные места принадлежат всей нации, по крайней мере в художественном отношении. Ты не согласен? Этот коттедж символизирует мечту английского горожанина о доме. А я теперь именно этим и занимаюсь: помогаю честным людям среднего достатка приобрести собственное жилье. Животных мне пришлось добавить потом по совету специалистов по рекламе. Знаешь, городские жители всегда воображают, что будут проводить свободное время на ферме, занимаясь разведением скота, который станет пастись сам по себе на радость хозяину.

Хеншок продолжал тараторить, но Ледло его не слушал, потому что уже решил, что не станет ничего «улаживать». Ему хотелось лишь добиться ответа, кое-что выяснить, а затем уйти и больше никогда не видеть Хеншока.

– Ты собирался рассказать мне о лесе, Альберт.

– А-а! Это дело запутанное! Я не видел… э… миссис Ледло, но в прошлом году слышал от одной общей знакомой, ты ее не знаешь, будто твоя дочь хочет стать врачом. Подумать только: сейчас ей, должно быть, почти восемнадцать, верно? Медицине учатся семь лет. Хм… моя… знакомая сказала, что миссис Ледло больше не намерена обращаться к тебе за помощью, поэтому и решила продать лес в Сваллоубат-Райз. Уверяю тебя, это не испортит вид, поскольку вырубать намеревались деревья по другую сторону холма. – Хеншок заерзал, явно испытывая неловкость. – Услышав эти новости, я подумал, что, возможно, миссис Ледло захочет продать всю усадьбу. Мне известно, что ты выкупил дом для нее. В прошлом году я поехал туда, чтобы увидеться с ней, но дом оказался закрыт – она уехала отдыхать. Тогда я и сделал несколько набросков дома, а ей отправил письмо, чтобы выяснить, продается ли усадьба, и получил отрицательный ответ от ее представителя. Не думаю, что она меня помнит: я не видел ее с тех пор, как… с тех самых пор.

Что ж, для начала неплохо, заключил Ледло. Он имел право позаботиться, чтобы его дочь получила достойное образование. Что до другого вопроса, тут приходилось действовать исподволь, окольными путями. Ледло взглянул на часы: двадцать минут седьмого. Ему следовало поспешить, чтобы не сорвать маленький спектакль, который он задумал, – если, конечно, представление состоится, в чем Ледло не был до конца уверен.

– Я должен еще кое о чем тебя спросить, Альберт. Возможно, ты помнишь: когда Рут подала на развод, я отказался защищать себя и признал, что изменял ей, а затем уехал в Канаду. Мне хочется знать, поверил ли ты словам Валери Кармейн, будто я был ее любовником.

– Послушай, Гарольд, после стольких лет… – Хеншок заметно смутился.

– Ты знал ее. Знал, что она мерзкая тварь, к которой я не прикоснулся бы, даже будь она последней женщиной на земле.

– Да-да! Ты совершенно прав.

– Значит, ты понимал, что она выдумала эту постельную сцену и что мое первоначальное заявление, которое я тебе показал, было правдивым?

– Конечно, само собой! Я и тогда сказал, что верю тебе! Меня удивило, когда ты отозвал свой встречный иск и признал вину.

– Я отказался от защиты, потому что Рут ясно дала мне понять: каким бы ни было решение суда, она не поверит в мою невиновность. Это разбило мне сердце. У нас с Рут все не так уж хорошо начиналось. Первые несколько месяцев были нелегкими, но постепенно жизнь наладилась. Нас ожидало счастливое будущее. И вдруг разразился этот скандал.

– Но с тех пор прошло больше восемнадцати лет, старина!

– А мне кажется, будто все случилось вчера. Знаю, это наваждение, безумие, нужно гнать от себя подобные мысли, но все эти годы, если работа не отвлекала меня, я чувствовал себя как прежде – униженным, опустошенным, сломленным.

Хеншок пробормотал что-то ободряющее. Его лицо выражало сочувствие, а не страх. Возможно, у него и нет причин бояться, подумал Ледло. Может, все, что ему рассказали о Хеншоке, неправда. Гарольд снова посмотрел на часы – через несколько минут он будет знать наверняка.

– Ты не знаешь, почему та женщина оболгала меня? Мне она не нравилась, но я никогда ее не оскорблял. У нее не было причин меня ненавидеть.

– Нет, разумеется, нет! Тебе не стоит ломать над этим голову, старина. Не хочешь проконсультироваться с хорошим психиатром? Я знаю одного.

– Она не испытывала ко мне ненависти. Валери просто грубо использовала меня, потому что хотела получить развод. – Ледло больше не думал о Хеншоке, а, одержимый навязчивой мыслью, повторял слова, которые твердил себе последние восемнадцать лет. – Она располагала деньгами и за десять фунтов могла нанять соответчика в бракоразводном процессе: ей не составило бы особого труда найти молодчика, желавшего заработать, – но предпочла унизить меня. Такие вещи хуже простой жестокости, в основе которой лежит злоба или испорченность. Для меня эта женщина низкая тварь, нравственный урод.

– Ты слишком расстроен, Гарольд. Не накручивай себя, это тебе не на пользу, да и мне тоже. Ах, извини!

В дверь кабинета постучали – Ледло этого ждал. Оба мужчины взглянули на часы: без двадцати двух минут семь.

Хеншок подошел к двери. Ледло остался сидеть в своем кресле, спиной к обеим дверям, как верно указал в своем рапорте старший инспектор Карслейк, в ожидании, когда женщина войдет в комнату, чтобы повернуться к ней лицом. И если бы жена Хеншока оказалась не той самой женщиной, Ледло просто извинился бы и ушел.

– У меня деловой разговор, – услышал он слова Хеншока.

Ледло обернулся слишком поздно: Хеншок вышел в коридор, чтобы поговорить с женой, – и ему ничего не удалось разглядеть. Он вскочил, намереваясь выбежать в коридор, но Хеншок уже вернулся и, закрыв за собой дверь, пояснил:

– Всего лишь беспокойный клиент. Послушай, Гарольд, я не хочу выпроваживать тебя, старина, но мне нужно кое-что подготовить для секретарши, которая вот-вот придет. Может, поужинаем вместе в клубе завтра вечером?

Ледло понял, что блеф поможет ему добиться ответа.

– «Беспокойный клиент» – так ты сказал, Альберт? Почему?

– Я не понимаю, о чем ты, старина.

– Это была твоя жена, Альберт? Я потому спрашиваю, что отправил миссис Хеншок телеграмму от твоего имени с просьбой прийти сюда в шесть тридцать, воспользовавшись телефоном в ресторане «Редмун», где ты обедал. Она немного опоздала. – Ледло выдержал паузу и добавил: – Я видел ее, поэтому приношу извинения за то, что назвал твою супругу нравственным уродом.

Ледло поднялся, намереваясь уйти. Все эти годы он жил воспоминаниями о прошлом, бесконечно растравляя свои раны и предаваясь самоистязанию, которое неизменно сопутствует одержимости. Визит к Хеншоку лишь подлил масла в огонь. Судьба обошлась с ним слишком жестоко, ведь Альберт был его другом еще со школьных времен.

Но Хеншок, самовлюбленный хвастун, восторгавшийся собственными статуэтками, пожелал сохранить лицо:

– Сожалею, что ты увидел Валери: это только усугубляет трагедию для нас троих, – но узнать все значит простить. Пожалуйста, присядь и позволь мне объясниться.

– Валяй! – Ледло тяжело рухнул в кресло. – С удовольствием выслушаю историю о том, как Валери разрушила мою жизнь, чтобы сэкономить десять фунтов. Возможно, это меня развлечет. Уверен, она могла попросить десятку у тебя. Да и ты мог бы избавить ее от хлопот, приняв удар на себя.

– Я не знал, что она задумала, пока не стало слишком поздно, – начал Хеншок, – как не знал и о том, что Валери выбрала соответчиком тебя, пока ты сам мне не сказал. Все началось, когда я отказался обманывать ее мужа: ты ведь меня знаешь, я человек прямой и терпеть не могу закулисные игры, – пошел к Кармейну и попросил дать ей развод, чтобы мы смогли пожениться. Тот отказался. Больше того: мерзавец дал ей понять, что охотно разведется с ней, если соответчиком будет кто угодно, только не я. В разговоре с Валери я упомянул, что рекомендовал тебе один отель в Фенсмуте, когда ты собирался туда на пару дней, и она тоже остановилась там, не сказав мне. Я не знал об этом.

– А когда я показал тебе поданный Валери иск о разводе и свое заявление о непричастности, ты тоже ничего не знал? Ты не поверил, что я был ее любовником?

– Нет. Конечно, нет! Я пробовал вразумить Валери, но она отказалась отозвать бумаги, заявив, что это ее личное дело, а я могу относиться к ее поступку как мне заблагорассудится. Что я мог поделать? Если бы даже рассказал тебе все, это все равно ничего бы не изменило.

– И все же ты женился на ней! Построил свой брак на руинах моего!

– Скажи еще – на костях твоей двоюродной бабки! Черта с два! – взорвался Хеншок, и бывшие друзья оказались по разные стороны стола, свирепо сверля друг друга глазами. – Ты сам себя обманываешь! Неужели не понимаешь? Ты когда-нибудь спрашивал себя, почему Рут тебе не поверила? Разумеется, она поверила! Твой брак давно развалился. Думаешь, я ни о чем не догадывался? Рут едва выносила тебя и с радостью воспользовалась возможностью, которую предоставила ей Валери.

Слова Хеншока подтвердили тайные подозрения Ледло, на мгновение ему приоткрылась невыносимая, мучительная правда. Когда друг отвернулся, Ледло схватил первое, что подвернулось под руку, и ударил. В этот миг он видел перед собой собственное лицо, лицо ничтожного труса, упивающегося жалостью к себе, слизняка, который вот уже восемнадцать лет принимает картинные позы и изображает скорбь, пытаясь скрыть от самого себя, что жена не любила его, с трудом терпела, а потому подло сбежала.

Ледло пытался прогнать отвратительное, пугающее видение, но вместо этого убил Альберта Хеншока.

Когда багровый туман ярости, застилавший ему глаза, рассеялся, Ледло почувствовал не угрызения совести, а новый наплыв жалости к себе: «Видно, такая уж у меня судьба! Всего на мгновение потерял голову, и теперь меня повесят».

Но не страх смерти, а ужас перед судом и тюремным заключением пробудили в нем инстинкт самосохранения. Ледло помнил, как опасно оставлять отпечатки пальцев, поэтому, вымыв руки, наполнил раковину и погрузил статуэтку в воду, потом вытер пепельницу и подлокотники кресла, воспользовавшись губкой Хеншока.

«Если секретарша слышала, как Хеншок болтал о коттедже, то меня повесят! А если нет? Спокойно! Попробую исходить из того, что она ничего не поняла и что Альберт никому не говорил, где находится дом».

Ледло постоял, глядя на макет и раздумывая, стоит ли уничтожить его ради безопасности.

«Чертова корова!» Внезапно напряжение отпустило его, он захихикал, как школьница, но тут же посерьезнел и повернулся к рисунку, висевшему на стене.

«Без ладони он выглядит реалистичнее, и чертова корова не так бросается в глаза». Поддавшись внезапному порыву, он подошел к раковине, погрузил руки в воду, а затем вынул рисунок из рамы, решив, что в приемной следы пальцев не так-то просто будет обнаружить – там многие держались за дверные ручки».

Дверь в приемную Ледло открыл мокрыми руками, а заметив рулон папиросной бумаги, наскоро обернул рисунок.

Внизу швейцар лениво слонялся по холлу. «Если попытаться незаметно проскользнуть мимо него, он решит, что я похитил рисунок. Нужно держаться естественно, не вызывая подозрений».

– Найдите мне такси, будьте любезны.

Уже в машине Ледло подавил первое побуждение оставить рисунок под ковриком: улику следовало сжечь – разорвать на мелкие клочки плотный картон невозможно, – и поплотнее завернул рисунок в бумагу.

Выйдя из такси в Вестминстере, Ледло доехал на метро до станции «Эрлс-Корт». Отель «Тенерифе», где он остановился, находился буквально в двух шагах. Гарольд поднялся к себе в номер, выложил все из портфеля и спрятал туда рисунок, решив, что завтра поедет за город и сожжет его. Ему казалось, что он забыл и о нависшей над ним опасности, и о Хеншоке. Мысли его рассеянно блуждали и расплывались. Поужинав в отеле, он отправился в Уэст-Энд, в мюзик-холл.

На следующее утро в лондонских газетах появились фотографии макета. Развернув свежий выпуск за завтраком, Ледло мгновенно понял, что потерпел поражение. С неожиданным спокойствием он признал, что арест неминуем, и разыграл в своем воображении ход дальнейших событий. Рут, увидев фотографию и обращение полицейских, как законопослушная гражданка напишет в Скотленд-Ярд. К ней придет детектив и узнает, что в этом доме Рут провела детство, что ее отца вынудили продать его, но несколько лет спустя коттедж купил ее муж и подарил ей на свадьбу. В Уиддоне супруги прожили недолго. Затем последовал развод и отъезд Ледло в Канаду. Полицейским даже не придется разыскивать его через банк. Достаточно будет просмотреть список пассажиров судов, чтобы выяснить, что Гарольд Ледло прибыл шесть дней назад и остановился в отеле «Тенерифе».

По его прикидкам, в запасе осталось часов сорок восемь, в худшем случае – двадцать четыре, если Рут решит не писать в полицию, а позвонить, что представлялось маловероятным.

Ледло мечтал перед смертью увидеть дочь, но еще больше ему хотелось узнать, не солгал ли Хеншок, выкрикивая свои издевательства, поэтому решил немедленно покинуть Лондон и встретиться с Рут, и не важно, захочет она его видеть или нет.

Среди его багажа было несколько вещей, которые он отписал жене в своем завещании: альбом с фотографиями, сделанными в первый год их совместной жизни, связка ее писем к нему, написанных до замужества, и редкое издание «Кентерберийских рассказов» Чосера, подаренное Гарольду тестем. Ледло отыскал их в сундуках и чемоданах за полчаса.

Все эти памятные вещи он положил в портфель вместе с рисунком, который больше не представлял важности. С тяжелым чувством обреченности Ледло подумал, что напрасно рисковал, похищая рисунок. Ему не пришло в голову, что Рут сразу же узнает дом по фотографии и вспомнит про Хеншока, поэтому, уже не заботясь об осторожности, Гарольд решил даже усы не сбривать.

Еще до полудня он сел в поезд до Халлери-он-Темза. На маленькой станции не нашлось ни такси, ни машины, которую можно было бы нанять, чтобы добраться до деревни, и Гарольду пришлось пройти пешком полмили вдоль реки, а затем вскарабкаться на крутой холм, прежде чем добрался до Уиддон-коттеджа.

Разгорячившись от ходьбы, он остановился отдохнуть в тени дубравы и с тоскливым равнодушием человека, чьи дни уже сочтены, обвел глазами дом. Отдышавшись, он вдруг поймал себя на мысли, что в действительности Уиддон еще прекраснее, чем ему помнилось. Коттедж стоял высоко на горе, откуда открывался великолепный вид на холмы Беркшир-Даунс, простиравшиеся вдаль словно морские волны. Позади коттеджа поросший травой склон длиной в полмили зеленой ковровой дорожкой спускался к Темзе. Настало время встретиться с Рут.

Дверь открыла она сама. Эта высокая статная женщина, само очарование в молодости, с годами не утратила ни красоты, ни величавой осанки, однако в чертах ее лица теперь проступала властность, что лишало его романтической прелести. Ледло показалось, что Рут испугалась, увидев его.

– Гарольд? Зачем ты здесь?

В ее голосе ему послышалась укоризна, но не враждебность.

– Я хочу видеть Эйлин. Думаю, ты не станешь возражать.

– Конечно, нет! Только ее нет – уехала на несколько дней с друзьями.

– Что же, мне нужно было увидеться и с тобой. Можно войти?

Его слова прозвучали до смешного официально – совсем не такой ему представлялась эта встреча. Скомканное начало свело разговор к пустой болтовне о пустяках. Рут предложила ему пообедать, но он отказался, солгав, что уже перекусил. Поговорили о Канаде, о Лондоне, Гарольд поздравил Рут с творческими успехами.

– Конечно, мои книги, да и то далеко не все, читают только студенты, но я получила хорошие отзывы… Гарольд, человек, которого убили, и есть тот самый Хеншок, твой знакомый?

– Да. Похоже, ты уже все знаешь из газет и, наверное, успела уведомить Скотленд-Ярд. Разумеется, ты узнала коттедж, несмотря на свиней, кур и эту нелепую корову.

– Гарольд?

– Да, Рут, его убил я.

Она догадалась об этом еще до того, как услышала признание.

– Ты знала, что Хеншок женился на Валери Кармейн?

Рут невольно вздрогнула при упоминании этого имени.

– Нет. Но ты ведь не за это его убил.

– Та женщина оклеветала меня в суде, и Хеншок об этом знал. Я обвинил его в том, что он построил свой брак на развалинах моего, и вышел из себя, когда он сказал, что и тебе об этом было известно и ты лишь воспользовалась удобным случаем, чтобы избавиться от меня. Это правда, Рут?

Она долго молчала, и напряженное волнение Ледло сменилось апатией. Казалось, ответ его больше не интересует.

– Тогда я верила, что та женщина говорит правду, – произнесла наконец Рут, – но несколько лет спустя начала сомневаться. Боюсь, я совершила ошибку. Теперь бессмысленно говорить о сожалениях. Когда мы были молодыми любовниками, у нас ничего не вышло, но теперь, когда достигли зрелости, я чувствую к тебе дружескую привязанность, а еще благодарность за щедрость и великодушие.

– Что ж, дорогая, вот и все. Здесь, – он поставил портфель рядом с большим камином, – несколько вещиц, которые ты, возможно, захочешь сохранить. Я оставляю их тебе. – Ледло поднялся, намереваясь уйти.

– Тебя схватят, Гарольд?

– Думаю, да. Кто-нибудь приведет сюда полицейских, и они тотчас выйдут на мой след. Жаль, что мне не удалось повидать Эйлин.

– Когда здесь появятся детективы, я сделаю все возможное, чтобы отделаться от них. Возможно, ты станешь меня отговаривать, уверять, будто я не должна идти на жертвы ради тебя, но я сейчас думаю об Эйлин и, откровенно говоря, о своих читателях, хоть это и мелочно. Если тебя отдадут под суд и ты объяснишь, почему пошел на убийство, скандал коснется нас обоих. Я приложу все силы, чтобы тебе удалось скрыться.

В трех четвертях мили от них деревенский сержант полиции уже докладывал в Скотленд-Ярд о доме семнадцатого века, известном как Уиддон-коттедж, с виду похожем на фотографии в газете.

В Англии куда больше коттеджей семнадцатого века, чем думает большинство англичан. К полудню полицейские на местах доложили о восьмидесяти подобных домах, тридцать три из которых «возможно, соответствуют» фотографии. К концу недели общее число «похожих» строений достигло ста семидесяти трех.

После тщательного отбора в Скотленд-Ярде выделили три важные приметы помимо внешнего облика самого дома: небольшую дубраву слева от коттеджа, пологий лужок и ручей, пригодный для водопоя домашних животных вроде коровы. Этим требованиям отвечали почти шестьдесят домов. В перечень вошли коттеджи подходящих размеров и времени постройки, включая и те, возле которых дубы срубили, лужайки застроили, а ручьи отвели.

В течение недели полиция проверила шестьдесят «вероятных» объектов, так и не добившись обнадеживающих результатов. Еще две недели ушло на проверку «сомнительных», но с тем же исходом. Старший инспектор Карслейк начал подозревать, что потерпел неудачу.

В последующие сутки опознание коттеджа отошло в расследовании на второй план. Полиция прочесала частым гребнем все деловые и дружеские связи Хеншока. Телеграмму миссис Хеншок отправили из телефонной кабины ресторана «Редмун». Следствие ухватилось за эту ниточку, но довольно скоро один из клиентов покойного сообщил, что обедал там с Хеншоком в день убийства и за несколько минут до обеда тот, извинившись, отлучился, чтобы позвонить.

В конце месяца газетчики неохотно согласились исполнить просьбу Скотленд-Ярда и вновь опубликовали фотографию дома с призывом полицейских о помощи. Оказав содействие властям, они не преминули подпустить шпильку и обвинить полицию в беспомощности. И действительно, казалось немыслимым, что никак не удается отыскать столь примечательный дом. За дело взялись карикатуристы, и на страницах газет появились весьма язвительные рисунки с изображением коровы, которая озадаченно разглядывала макет Скотленд-Ярда на вытянутой ладони.

Иными словами, дело забуксовало. Карслейк безнадежно увяз. В конце апреля папка с материалами перекочевала в департамент нераскрытых дел.

Департамент в силу особенностей своей работы не бросился проводить собственное расследование. Безнадежные дела, попадавшие в его ведение, обычно лежали на полке и ждали своего часа. Нередко случалось, что в ходе другого следствия неожиданно всплывали новые факты, способные пролить свет на обстоятельства «замороженного» дела.

Примерно через день после того, как статуэтку, которой убили Хеншока, макет под стеклянным колпаком и пустую раму от рисунка, оставленную убийцей, передали Рейсону, Карслейк пожелал выслушать мнение инспектора, и тот охотно поделился своими соображениями.

– Ну, раз уж вы спросили, сэр, я считаю, что, вместо того чтобы заниматься поисками коттеджа, нам стоило бы обратить внимание на ту корову, – затараторил инспектор, как всегда ступив на зыбкую почву: накануне в «Дейли рекорд» появилась скандальная карикатура с изображением коровы. – Я хочу сказать, в этом деле есть кое-что странное. Ответ следует искать в области психологии, если вы меня понимаете.

– Нет, не понимаю, – отрезал Карслейк.

– Секретарша сказала, что убийца обронил фразу «эта чертова корова». Почему «чертова корова»? И отчего она портит весь вид? Рядом с деревенским домом пасущаяся корова вовсе не нонсенс. Что может быть естественнее? А теперь предположим, что нашего преступника в детстве напугала корова. Он был слишком мал, чтобы запомнить это происшествие, но всю свою жизнь, сам не зная почему…

– Послушайте, Рейсон, – не выдержал старший инспектор, – если вы выложите газетчикам свою байку про убийцу, который боится коров, разразится скандал, и тогда вас ждут крупные неприятности.

– Я подумывал о больницах для душевнобольных…

– Я тоже, но, боюсь, мы с вами говорим не об одном и том же. Нам нужны факты, а не пустые догадки. И если вам посчастливится раздобыть хоть что-то, на досуге мы увяжем факты с версией.

«Посчастливится раздобыть хоть что-то»! Рейсону парадоксальным образом удавалось находить связь между разрозненными на первый взгляд событиями и видеть закономерность там, где большинство усматривали лишь слепой случай, но, невзирая на былые заслуги инспектора, если начальству и случалось его похвалить, то лишь за «удачливость». Даже когда выследил Гарольда Ледло, Карслейк бессовестно заявил, будто удача сама свалилась ему в руки потому только, что Рейсон по счастливой случайности заглянул вечером в кинотеатр со своей невесткой. Собственно, Рейсон пригласил в кино племянницу, которую после смерти брата опекал как родной отец, но вместо девушки пошла ее мать.

Они пришли в кинотеатр до начала сеанса, и им ничего не оставалось, как посмотреть «короткую» рекламу овсяных хлопьев, в которой призрачный голос нашептывал на ушко молодой жене, что муж не сможет самоотверженно трудиться весь день, если получит на завтрак лишь чай или кофе. Что же придаст ему сил? Изящная ручка, унизанная кольцами, высыпала в чашку чудодейственные хлопья, после чего, благодаря волшебству комбинированной съемки, огромный бык промчался по экрану и запрыгнул в чашку.

– Прости, Мег, – сказал Рейсон. – Мне надо идти.

– Но почему, Джордж? Что случилось?

– Эта чертова корова! – засмеялся инспектор, покидая зал.

Озарение Рейсона вовсе не объяснялось удачей, по крайней мере в том смысле, который вкладывал в это слово Карслейк. Любой другой служащий Скотленд-Ярда, просмотрев этот рекламный ролик, пришел бы в недоумение и лишь пожалел о зря потраченном времени. Впрочем, в одном Рейсону, несомненно, повезло: он застал Ледло в Уиддон-коттедже, когда привез туда Карслейка, – хотя убийцу все равно схватили бы, где бы тот ни был.

На следующий день после поездки в Уиддон Ледло встретился с дочерью. Они чувствовали себя неловко, как два незнакомца, но понравились друг другу. Прошел месяц, а полиция так и не вышла на след убийцы. Казалось, Гарольду удалось уйти от преследования, и миссис Ледло дала согласие на новую встречу.

Вторая кампания в прессе окончилась неудачей, и Ледло постепенно начал верить, что ему удалось замести следы. Рут придерживалась того же мнения. Гарольд рассудил, что, обнаружив коттедж, полиция неизбежно выйдет на него через миссис Ледло, а потому нет никакого риска в том, чтобы проводить дочь до дома, что он и сделал как-то вечером в июне. При виде уютной нарядной гостиной, где во всем чувствовалась заботливая рука хозяйки, в нем пробудилась старая тоска по семейной жизни.

– Я все думал, Рут, – сказал он в конце июня. – Если вдруг что-нибудь случится… не то чтобы нам стоило этого опасаться, но кто знает… ты окажешься в опасном положении, оттого что не выдала меня. Тебя непременно отправят в тюрьму. Но будь мы женаты, ты могла бы оправдаться тем, что действовала по принуждению. Понимаю, дорогая, это звучит нелепо, и все же…

Поставив условием, что брак станет лишь дружеским союзом, а Гарольд в скором будущем вернется к работе инженера, миссис Ледло дала согласие и 11 июля второй раз вышла замуж.

К тому времени Ледло окончательно утратил чувство опасности. Убийство стало казаться ему дурным сном, он все реже вспоминал о роковом дне, и подробности постепенно тускнели, стирались из его памяти.

В августе рабочие машиностроительного завода объявили забастовку, и инженеры оказались без работы. Ледло возился в саду, когда ближе к полудню к дому подъехала машина с полицейскими. Услышав шум приближающегося автомобиля, миссис Ледло вышла из коттеджа.

Рейсон выбрался из машины с большой сумкой в руках. Формально расследование вел он.

– Это не то место. Оно и выглядит совсем не так, если не считать самого коттеджа. У нас шестьдесят подобных домов, – раздраженно пробормотал Карслейк, выходя следом.

– Мистер Ледло? – осведомился Рейсон, который успел навести справки в местном полицейском участке. – Мы из Скотленд-Ярда. Насколько мне известно, вы были знакомы с Альбертом Хеншоком?

– С тем, которого убили? Возможно. Нам приходило это в голову. – Гарольд повернулся к жене. – Это миссис Ледло. Мы знали одного Альберта Хеншока без малого двадцать лет назад, но давно потеряли с ним связь. Вы хотите расспросить нас о нем?

– Я хочу знать, когда вы в последний раз видели Альберта Хеншока, мистер Ледло.

– Но вы не можете связать моего мужа с убийством лишь потому, что мы живем в коттедже семнадцатого века, – вмешалась миссис Ледло. – Сержант местной полиции сказал, что немедленно сообщил о доме, и его осмотрели представители Скотленд-Ярда.

– Он не слишком похож на дом, изображенный на фотографии, – примирительно добавил Ледло. – Разве что дубы такие же. Но остальное…

Карслейк угрюмо молчал, раздумывая, как бы выпутаться из неловкого положения, в которое завела их глупость взбалмошного инспектора. Рейсон открыл сумку, достал макет домика и, поставив на землю, признал:

– Согласен, дом нисколько не похож, но лишь потому, что чертова корова портит весь вид, мистер Ледло.

Ледло усмехнулся, но лицо его осталось бесстрастным, в то время как Карслейк еще больше нахмурился.

– Я вас не понимаю, – отозвалась миссис Ледло.

– Забавно. Вчера вечером я ходил в кино и видел рекламу, где огромная корова, а может, и бык, запрыгивает в чашку. Мастерски сделано – любопытная игра с масштабом и перспективой. Я невольно задумался об этой корове. И вот что мне пришло в голову. Смотрите!

Обернувшись к Карслейку, Рейсон оторвал от макета фигурку коровы.

– Боже праведный! – ахнул старший инспектор, переводя взгляд с модели на дом и обратно.

Без фигурки коровы лужайка превратилась в зеленый склон, сбегавший к реке, а ручей – в Темзу, что несла свои воды в полумиле внизу.

– Ловкость рук и никакого мошенничества, леди и джентльмены! – болтал Рейсон, прилаживая фигурку на место. Косогор тотчас превратился в лужок, а река в ручей, из которого пила корова. – Все дело в масштабе и перспективе! Я это понял, увидев, как бык запрыгивает в чашку! Вот что вы имели в виду, когда сказали Хеншоку, будто чертова корова портит весь вид, верно, мистер Ледло? Полагаю, вы расскажете нам, что делали вечером шестнадцатого февраля?

– Это вам скажу я, – решительно заявила миссис Ледло. – Мой муж был здесь, потому что именно в этот день сделал мне предложение.

– В прошлом феврале, мадам! – возразил Карслейк. – Нам известно, что у вас есть взрослая дочь, которая носит фамилию Ледло.

– Да, но этому есть простое объяснение: видите ли, много лет назад мы развелись, но потом передумали… Похоже, вы мне не верите.

– Сейчас это не важно, миссис Ледло…

– Но это очень важно для меня, – оборвала Карслейка Рут. – Я настаиваю, чтобы вы ознакомились с нашим брачным свидетельством. Это не займет у вас больше двух-трех минут.

Когда она скрылась в доме, Карслейк повернулся к Ледло:

– Если вы отрицаете, что встречались с Хеншоком в тот день, мистер Ледло, то не откажетесь отправиться с нами в Лондон? Посмотрим, опознают ли вас секретарша Хеншока и швейцар.

– Разумеется, нет. Вам нечего мне предъявить. Можете тащить ваших свидетелей сюда, если нет других дел.

Миссис Ледло вышла из дома с портфелем, который оставил ей муж, и Гарольд с ужасом вспомнил, что лежит в портфеле.

– Свидетельство не там, дорогая. Я убрал его на прошлой неделе. Разве ты не помнишь, Рут?

– Ах да, конечно. Как глупо с моей стороны!

В голосе Гарольда Ледло столь явственно звучала тревога, что Карслейк немедленно насторожился и шагнул вперед:

– Позвольте, я открою портфель, миссис Ледло.

– О, пожалуйста, как вам будет угодно!

Рут не поняла, почему муж произнес эту чепуху насчет свидетельства, которое он якобы вынул из портфеля. Едва ли было так уж важно, когда они поженились во второй раз.

В портфеле Карслейк обнаружил связку писем миссис Ледло, альбом с фотографиями, редкое издание «Кентерберийских рассказов», свидетельство о заключении брака, несколько мелочей и… рисунок Хеншока, небрежно обернутый в папиросную бумагу.