Самолет Келла вылетал из Хитроу в восемь. Том как раз собирался переключить телефон на режим «в самолете», когда ему пришло сообщение.

«Не забудь о завтрашней встрече с Финчли в два часа. Встречаемся в метро».

Финчли. Дышащие на ладан отношения с женой. Час с психологом, консультантом по браку, женщиной с мрачным лицом, которая ловко предлагала им одну банальность за другой, словно выкладывала печенье на тарелку. Пристегивая ремень, Том вдруг подумал, что с тех пор, как ушел из МИ-6, он всего второй раз выбирается из Лондона. В середине марта Клэр предложила провести «романтический уик–энд» в Брайтоне — «чтобы попробовать стать чем–то большим, чем корабли, которые проходят мимо друг друга». Но им не повезло — в отеле как раз отмечали свадьбу, вечеринка длилась всю ночь, им удалось поспать не больше трех часов, и к воскресенью они снова погрузились в хорошо знакомую атмосферу скандалов и взаимных упреков.

Рядом с ним сидела молодая мама; к креслу у окна был пристегнут ребенок лет двух. Мамочка села в самолет хорошо подготовленной: ее сумка была забита журналами и упаковками несладкого печенья; там же находилась большая бутылка с водой. Когда мальчик начинал ерзать на сиденье или слишком громко вскрикивал, она поворачивалась к Тому и виновато улыбалась. Он постарался заверить ее, что мальчик ему абсолютно не мешает. До Ниццы было всего полтора часа полета, и ему нравилось общество детей.

— А у вас есть дети? — спросила она. Этот вопрос Том не любил.

— Нет, — ответил он и наклонился, чтобы поднять зеленую пластмассовую фигурку, которую уронил мальчик. — К сожалению, нет.

Мамочка занялась своим малышом, и Том смог спокойно почитать свои заметки по делу Амелии. Насчет прочих пассажиров можно было не беспокоиться: мужчина, сидевший через проход, был погружен в какие–то сложные таблицы, женщина за ним, точнее, за его левым плечом, спала — ее голова покоилась на надувной подушке. Он и без того знал об Амелии довольно много: за время их странной, но довольно близкой десятилетней дружбы они не раз делились друг с другом секретами. Связь Амелии с секретными службами зародилась очень давно, когда она была совсем юной и работала няней в Тунисе в конце семидесятых. Ее заметила Джоан Гуттман, офицер под прикрытием, работавшая в Центральном разведывательном управлении. Гуттман обратила на Амелию внимание МИ-6, и те присматривали за ней, пока та училась в Оксфорде. После того как Амелия получила степень с отличием по французскому и арабскому, летом 1983 года, ее завербовали. Год она проучилась в Ближневосточном центре по изучению арабских дисциплин в Ливане — так называемой «школе шпионов». После этого ее забросили сначала в Египет — в 1985–м, а потом в Ирак — в 1989–м. Вернувшись в Лондон весной 1993–го, Амелия Уэлдон познакомилась с Жилем Левеном, пятидесятидвухлетним торговцем ценными бумагами. На счете Жиля числилось около тридцати миллионов, а его характер один из бывших коллег Тома описал как «агрессивно–скучный». В деле говорилось, что у Левена «противоречивое» отношение к израильскому вопросу — Том уловил нотку пассивного антисемитизма, от которого, как он считал, в МИ-6 давно избавились, — но рекомендовалось «мониторить» настроения Амелии на предмет произраильских симпатий.

Учитывая данный контекст, история продвижения Амелии по карьерной лестнице представлялась Тому не на шутку захватывающей. В первые годы ее работы в спецслужбах она не раз становилась жертвой сексистских настроений. Например, в Египте ее обошли с повышением под предлогом того, что она наверняка не захочет остаться в МИ-6 «по истечении детородного возраста». Вместо этого пост был отдан известному алкоголику с двумя неудачными браками за плечами. Отчеты он писал, доставая факты из газеты «Аль—Ахрам». Однако удача улыбнулась Амелии, когда она работала в Ираке. Официально она значилась аналитиком при некоем французском конгломерате. Энн Уилкис — такое имя значилось в ирландском паспорте Амелии — оставалась в Багдаде во время войны в Персидском заливе, и ее связи с выдающимися фигурами из партии Баас, а также с высшими военными чинами иракской армии по достоинству оценили и в Лондоне, и в Соединенных Штатах. С тех пор ее карьера начала неуклонно подниматься в гору. Амелию перебрасывали в Вашингтон и в Кабул. Она возглавляла операции МИ-6 в Афганистане — вплоть до свержения правления движения талибан. Амелия не раз высказывалась за укрепление британского влияния в Африке — точка зрения, которую на Даунинг–стрит, после того как разразилась «арабская весна», сочли провидческой. Однако это настроило против нее Джорджа Траскотта, бюрократа со складом мышления времен холодной войны, которого не слишком уважал рядовой состав МИ-6.

Том закрыл дело. Он посмотрел на мальчика рядом — теперь тот спокойно спал на руках матери — и попытался осознать, что снова в игре. И ничего не почувствовал. Восемь месяцев он толок воду в ступе, делая вид перед самим собой и особенно перед Клэр, что он занял принципиальную позицию, что выступил против двоемыслия и лицемерия секретной службы. Разумеется, это была чепуха. Его выгнали из МИ-6 c позором. А когда к нему явился Маркуэнд, «представитель» Траскотта и Хэйнеса, Том с готовностью ухватился за возможность вернуться, как ребенок на детской площадке, которому предложили еще разок прокатиться на карусели. Он понимал, что его желание доказать им, что они не правы, убедить в своей невиновности, даже мечты начать новую жизнь — все это были замки на песке. У него не было ничего, кроме прошлого, и никакой другой профессии, кроме профессии шпиона.

Где–то над Южными Альпами свет в салоне потускнел. Рейс прибывал по расписанию. Том посмотрел в иллюминатор и поискал взглядом огни Ниццы. Стюардесса уселась на свое место, пристегнула ремень, быстро глянула в зеркальце и послала Тому ослепительную улыбку. Он кивнул в ответ, кинул в рот две таблетки аспирина и допил остатки воды из бутылки; затем откинулся на спинку кресла. Самолет стал снижаться. Внизу простиралось Средиземное море. Когда они благополучно приземлились, трое пьяных йоркширцев, сидевших за два ряда от Тома, шумно зааплодировали. Багажа у него не было, и к одиннадцати пятнадцати он уже прошел пограничный контроль — по своему собственному паспорту.

Найты ожидали его в зале прибытия. Джимми Маркуэнд сказал, что нужно искать «пару британцев лет шестидесяти с лишним», он «давно прописался в солярии и красит усы», она «маленькая, живенькая, но все время остается в тени мужа».

Описание оказалось практически идеальным. Миновав автоматические двери, Том увидел перед собой апатичного, сильно загорелого англичанина в отглаженных брюках–чиносах и кремовой рубашке. На его плечи был наброшен фисташковый кашемировый джемпер; рукава были завязаны на груди, по всем законам средиземноморской моды. Усы он больше не красил, но у Тома все равно сложилось такое впечатление, словно Билл Найт проводит по крайней мере пятнадцать минут каждый вечер, тщательно расчесывая свои редеющие седые волосы. Он представлял собой прекрасный пример мужчины, который никак не может простить себе собственную старость.

— Том, я полагаю? — звучно спросил Билл. Слишком звучно, подумал Том. И у него было слишком крепкое рукопожатие. Полные губы Билла под усами округлились, словно он пробовал жизнь на вкус, как вино. Том подумал, уж не сказать ли ему: «Я бы предпочел обращение мистер Келл, в любых обстоятельствах», но у него не было сил на подобные игры.

— А вы, должно быть, Барбара. — За спиной Найта (Клэр называла это «поза человека дождя»), слегка ссутулившись, застыла невысокая женщина в очках–половинках. Одним застенчивым взглядом она умудрилась одновременно как бы извиниться за нелепое поведение своего мужа и создать немедленную профессиональную связь между ними, чему Том был очень рад. Он уже понял, что больше всех говорить будет Найт, но что самую полезную и важную информацию предоставит именно Барбара.

— Ваша машина ждет вас снаружи, — сказала она. Найт предложил помочь Тому с сумкой. Том помотал головой. Ему вдруг стало не по себе от мысли, что его мать, будет она жива, была бы сейчас точно такого же возраста, как эта крошечная старушка в небрежной одежде, с неуложенными седыми волосами и мягкими движениями.

— У нее роскошный салон, — заявил Найт, с легким неудовольствием, как будто не одобрял подобных трат. У него был слегка гнусавый голос, который уже начинал действовать Тому на нервы. — Думаю, вам понравится.

Они прошли к выходу. Том мельком увидел отражение в окне напротив и подумал, что он похож на сына, который приехал навестить родителей в каком–нибудь поселке для пенсионеров в Коста–дель–Соль. Это показалось ему невероятным — неужели МИ-6 решила поставить между исчезновением Амелии Левен и международным скандалом немолодого шпиона с перманентным похмельем и парочку дряхлых сотрудников разведки в отставке, которые отошли от дел еще во времена падения Берлинской стены? Может быть, как раз и предполагалось, что Том завалит дело? Может, в этом и состоял план Маркуэнда? Или Найтам дано задание помешать Тому, расстроить все его начинания еще до того, как он по–настоящему приступит к делу?

— Сюда, — показал Найт.

Молодая женщина, худая, как манекенщица, пронеслась сквозь автоматические двери и бросилась в объятия затянутого в кожу героя–любовника, всего на пару лет моложе Билла. «Mon cherie!»[3] — с русским акцентом воскликнула она. Том заметил, что при поцелуе она не закрыла глаза.

Они вышли на улицу и окунулись в теплый влажный французский вечер. Здание терминала отделялось от трехэтажной автостоянки широким кирпичным бордюром. Аэропорт постепенно пустел. Автобусы собрались у совершенно темного тоннеля; один из водителей спал за рулем. Очередь из нескольких поздних пассажиров ждала пересадки на рейс до Монако. Все они выглядели заметно шикарнее и сдержаннее, чем толпы людей с бутылками в руках, которых Том видел в аэропорту Хитроу. Найт заплатил за парковку, аккуратно сложил чек и сунул его в бумажник, чтобы потом предъявить как служебные расходы. Они подошли к черному «Ситроену C6», припаркованному на верхнем уровне.

— Документы, которые вы просили, прибыли час назад. Они лежат в конверте на пассажирском сиденье, — сказал Найт.

Том понял, что тот имеет в виду документы на фамилию Юниак. Маркуэнд выслал их в Ниццу с курьером, чтобы Тому не пришлось пересекать французскую границу с фальшивым паспортом.

— Обратите внимание, — снова заговорил Найт, — она работает на дизельном топливе. — Он постучал пальцем по заднему стеклу, как будто внутри автомобиля кто–то прятался. — Вы себе не представляете, сколько моих знакомых приезжали сюда, брали напрокат машину в Hertz или Avis и портили себе все путешествие по Франции, заливая…

Барбара мягко прервала его:

— Билл, я уверена, мистер Келл в состоянии заправить машину на бензоколонке. — В тусклом желтом свете было невозможно разглядеть, покраснел Найт или нет. Том припомнил слова из личного дела Найта, которое пролистал по дороге в аэропорт. «Ненавидит паузы в разговорах. Склонен говорить в то время, когда лучше было бы держать свои мысли при себе».

— Все нормально, — заверил Том. — Да, тут легко ошибиться.

Машина Найтов была припаркована рядом — «мерседес» с правым рулем, с британскими номерами двадцатилетней давности и вмятиной на правом переднем крыле.

— Старый, немного потрепанный мерс, — неизвестно зачем пояснил Найт, как будто ему часто задавали вопросы по поводу его средства передвижения. — Но нам очень подходит. Правда, раз в год мы с Барбарой вынуждены пересекать Канал, чтобы пройти техосмотр и обновить страховку, но оно того стоит…

Том подумал, что с него достаточно. Он закинул сумку на заднее сиденье «ситроена» и решил перейти к делу.

— Давайте поговорим об Амелии Левен, — перебил его он. На стоянке было совершенно пусто; их разговор время от времени заглушали взлетающие и приземляющиеся самолеты и близкий шум дороги. Найт, которого прервали на полуслове, сделал внимательное лицо. — Согласно сведениям, которые я получил в Лондоне, миссис Левен пропала несколько дней назад. Скажите, вы разговаривали с ней на курсах живописи?

— Конечно, — заверил Найт таким тоном, как будто Том поставил под сомнение их честность. — Разумеется.

— Что вы можете сказать о настроении Амелии? О ее поведении?

Барбара попыталась ответить, но муж ее опередил:

— Она вела себя абсолютно нормально. Очень дружелюбно. И ее крайне увлекала живопись. Она сказала, что раньше работала учительницей, но вышла на пенсию. И что она вдова. Практически и не о чем докладывать.

Тому снова вспомнились слова из личного дела Найта: «Не склонен перетруждаться. Среди коллег, работавших с Биллом Найтом много лет, сложилось мнение, что он предпочитает тихую жизнь и не любит пачкать руки».

В разговор вступила Барбара.

— Вообще–то здесь я с Биллом не совсем согласна, — начала она, как будто почувствовала, что Том недоволен ответом Билла. — Мне показалось, что она немного рассеянна. И не так уж много она рисовала — что, в общем, странно, учитывая, что приехала как раз учиться живописи. И еще она то и дело проверяла свой телефон, смотрела, не пришло ли ей сообщение. — Барбара торжествующе посмотрела на Тома и слегка улыбнулась, как человек, разгадавший сложную головоломку. — И это показалось мне особенно необычным. Понимаете, люди ее возраста, в отличие от молодого поколения, не бывают так приклеены к телефону. Вы со мной согласны, мистер Келл?

— Зовите меня Том, — предложил он. — Как насчет друзей или знакомых? Вы ее с кем–нибудь видели? Когда Лондон попросил вас приглядеть за миссис Левен, вы ездили за ней в Ниццу? Она куда–нибудь ходила по вечерам?

— Как много вопросов сразу, — заметил Найт. Судя по лицу, он был очень доволен собой.

— Отвечайте на них по очереди, — сказал Том. Он наконец почувствовал, что его начинает охватывать азарт, как обычно во время операции. Внезапный порыв ветра взъерошил волосы Найта, и он торопливо пригладил их рукой.

— Ну, мы с Барбарой не заметили, чтобы миссис Левен особенно разгуливала по вечерам. В четверг вечером, например, она поужинала в ресторане на улице Массена. Одна. Я проводил ее до отеля, сидел в «мерседесе» до двенадцати, но из отеля она никуда не вышла.

Том взглянул на него:

— И вам не пришло в голову снять номер в том же отеле?

Повисла пауза. Супруги Найт обменялись неловкими взглядами.

— Вы должны понять, Том… — Билл, возможно неосознанно, сделал шаг назад. — У нас было не слишком много времени, чтобы обдумать стратегию. Лондон попросил нас всего лишь записаться на курсы и понаблюдать за миссис Левен. И сообщить, если мы заметим что–нибудь подозрительное. Это все.

Барбара снова выступила вперед. Она явно переживала, что у Тома складывается нелестное мнение об их способностях.

— Дело в том, что в Лондоне как бы и не ожидали, что будет нечто подозрительное, — объяснила она. — Нас просто попросили быть настороже — на всякий случай. И прошло всего… сколько?.. два или три дня с тех пор, как мы объявили миссис Левен пропавшей.

— И вы уверены, что ее нет в Ницце? Что она не с какими–нибудь друзьями?

— О, мы ни в чем не уверены, — отозвался Найт самым уверенным тоном за все недолгое время их знакомства. — Мы сделали то, что нам сказали. Миссис Левен не появилась на курсах, мы позвонили и сообщили об этом. Мистер Маркуэнд, должно быть, заподозрил, что дело тут нечисто, и прислал подкрепление.

Подкрепление. Внезапно Том подумал, что ровно двадцать четыре часа назад он сидел в переполненном баре на Дин–стрит, пил и во все горло распевал «С днем рождения тебя» — в честь своего сорокалетнего друга, которого не видел пятнадцать лет.

— В Лондоне беспокоятся, что не замечено никакой активности по кредитным карточкам Амелии, — сказал он. — И что ее телефон не отвечает.

— Вы думаете, она… переметнулась? — с ужасом спросил Найт.

Том подавил улыбку. Куда? В Москву? В Пекин? Амелия скорее согласилась бы жить в Албании.

— Вряд ли, — возразил он. — У нее слишком высокая должность. В случае с такими чинами политические последствия могут быть самыми сокрушительными. Но, как говорится, никогда не говори «никогда».

— Никогда не говори «никогда», — пробормотала Барбара.

— Что с ее номером? Его осматривали?

Найт уставился на свои ботинки. Барбара поправила очки. Том вдруг понял, почему они не продвинулись выше в Найроби.

— Нам не давали распоряжения проводить обыск, — заметил Билл.

— А руководитель курсов живописи? Вы с ним разговаривали?

Найт покачал головой. Он по–прежнему рассматривал свои ботинки, как школьник, получающий выговор от директора.

Том сжалился:

— Ладно. Теперь знаете что? Скажите мне, как далеко отсюда отель?

— На бульваре Дюбошаж, — обеспокоенно ответила Барбара. — В двадцати минутах отсюда.

— Я еду туда. Вы забронировали для меня номер, так? На имя Стивена Юниака?

Найт поднял голову:

— Все правильно. Но разве вы не хотите чего–нибудь поесть? Мы с Барбарой подумали, что сводим вас в одно местечко возле порта в Ницце. Оно нам очень нравится. Они обычно работают допоздна…

— Позже, — прервал его Том. В Хитроу он съел рулет с курицей и запил его банкой кока–колы. Этого должно было хватить до утра. — Но я хочу, чтобы вы кое–что для меня сделали.

— Конечно, — заверила Барбара.

Том понимал, что ей очень нравится, что они снова оказались «при деле», и хочется, чтобы это положение вещей длилось как можно дольше. Барбара могла принести ему реальную пользу.

— Позвоните в «Гиллеспи». Скажите, что вы только что прилетели и вам нужен номер. Потом поезжайте туда, но немного подождите снаружи. Обязательно свяжитесь со мной перед тем, как будете регистрироваться.

Найт изумленно посмотрел на него.

— Все в порядке? — с нажимом спросил Том. Если ему самому платили тысячу в день, Найтам, вероятно, обещали по меньшей мере половину от этой суммы. И в конце концов, они были обязаны делать все, что он им велит. — Мне нужен доступ к компьютеру отеля. Я хочу узнать все детали, касающиеся Амелии, — номер, время заезда и выезда, использование Интернета, все такое прочее. Чтобы это сделать, требуется отвлечь служащего, который работает в ночную смену, выманить его из–за стойки минут на пять — десять. И вы можете мне здорово помочь — заказать еду в номер, пожаловаться на сломанный кран, случайно дернуть за тревожный шнур в туалете. Понятно?

— Понятно, — подтвердил Найт.

— У вас есть чемодан? Или какая–нибудь сумка побольше, чтобы сошла за багаж?

Барбара секунду подумала:

— Думаю, да. Да, есть.

— Дайте мне час, чтобы зарегистрироваться, а потом двигайте в отель. — Том с радостью отметил, как быстро приходят к нему идеи, вспоминаются старые трюки и хитрости — как будто последние восемь месяцев его мозг находился в каком–то желе. — Разумеется, мне не надо объяснять очевидного: если мы столкнемся в холле, мы не знакомы.

Найт шумно расхохотался:

— Конечно, Том.

— И не выключайте телефон. — Том забрался в «ситроен». — Скорее всего, я позвоню вам в течение часа.