Первое, что бросилось в глаза Франсуа, — ее красота. Он не ожидал, что Амелия будет так прекрасна. Он намеренно не смотрел на ее фотографии до их встречи, и сейчас был совершенно ошеломлен. Сильные, волевые черты лица, невероятное чувство собственного достоинства. Элегантный костюм. Покрой пиджака подчеркивал ее грудь, стройную талию и плоский живот — ее фигура выглядела так, будто она никогда не рожала. Он заметил, что она почти не накрашена — только светло–розовая помада на губах, легкий тон и чуть заметно подведенные глаза.

Сначала он действовал так, как много раз репетировал в уме, — закрыл дверь и протянул ей руку для рукопожатия. Но потом, неожиданно для себя самого, вдруг привлек ее в свои объятия. На какое–то мгновение она как будто застыла и нерешительно взглянула на него, как будто он был испуганным зверьком, готовым в любой момент сорваться с места. Это показалось ему трогательным. Она обняла его, поначалу нежно и осторожно, но потом, почувствовав его сильные руки, сжала его крепче. Она не дрожала, но он всей кожей ощущал, что она потрясена до глубины души, и он позволил ей на один краткий миг прижать голову к его плечу. Он осознал, что и сам дышит чаще и с большим трудом контролирует свои эмоции. Нервы.

— Ты не возражаешь, если мы будем говорить по–французски? — Эту фразу Франсуа тоже повторял про себя много раз.

— Конечно нет, — ответила Амелия. Он отметил, что у нее прекрасный французский и безупречное произношение.

— Просто я никогда не учил английский. В агентстве мне сказали, что ты отлично знаешь французский.

— Они мне польстили. У меня давно не было практики.

И следующую часть беседы он тоже подготовил и мысленно отрепетировал. «Моя мать англичанка, а англичане любят чай. Нужно предложить ей чашку чая. Это снимет напряжение, и у меня будет чем заняться в эти первые неловкие минуты». К облегчению Франсуа, Амелия не отказалась, и через маленькую квартирку он провел ее на кухню, окно которой выходило на улицу. Он заранее поставил на стол две чашки с блюдцами и сахарницу с коричневым сахаром. Теперь оставалось только налить воду в чайник и достать из холодильника молоко. Амелия не отрывала от него глаз, следя за каждым его движением. Как эксперт, который не пропускает ни малейшей детали, подумал он.

— Хочешь печенье?

— Спасибо, нет, — ответила она и открыто, ясно улыбнулась. Все же она была поразительно хороша собой. То, что его дед назвал бы сверхэлегантной. Он заметил, как сияют ее глаза, это была настоящая эйфория, хотя Амелия тщательно старалась ее скрыть. Франсуа знал, что она хочет снова прижать его к груди и попросить прощения за все, что сделала. За британской сдержанностью и вежливостью он видел женщину, ошеломленную и счастливую от встречи с ним.

Следующие четыре часа они проговорили. К удивлению Франсуа, Амелия почти сразу же сказала ему, что работает в МИ-6.

— Я не хочу, чтобы между нами были хоть какие–то тайны, недомолвки или ложь, — объяснила она. — Хотя, разумеется, я не слишком распространяюсь о месте своей работы.

— Конечно. — Он так изумился ее откровенности, что даже пошутил: — Вообще–то это круто, когда твоя мать что–то вроде Джейсона Борна.

Она засмеялась, а он вдруг осознал, что слишком быстро признал ее своей биологической матерью, слишком рано сказал это вслух. Это не было ошибкой, но Франсуа не совсем так спланировал ход сегодняшней встречи. Кроме того, ему пришло в голову, что Амелия поделилась с ним намеренно; видимо, таким образом она хотела установить между ними связь, общий секрет, что–то, что известно только им двоим. Этой ее тайны не знали даже приемные родители Франсуа. Но потом… он в очередной раз удивился тому, как легко с ней говорить. Ни одной неловкой паузы; ни разу ему не захотелось, чтобы она ушла и оставила его наконец одного. Они поговорили о его карьере в области маркетинга, обсудили ужасные нападения на туристов в Египте. Амелия глубоко сочувствовала ему в его горе, но без всякой слезливости или жалостливости. Это ему понравилось. Это означало, что у нее есть характер.

В подходящий момент он спросил у нее про Жан—Марка Домаля, но выяснилось, что Амелия почти ничего о нем не знает. «В последний раз я видела его в ту ночь, когда ушла из их дома», — сказала она. Она призналась, что практически все время, особенно на заре своей карьеры, боролась с искушением разыскать его. Но ни разу Амелия не предприняла никаких действий; даже не попросила кого–нибудь из французских коллег взглянуть на налоговые декларации.

— Они бы это сделали? — спросил он.

— Они бы это сделали.

Единственный раз за весь разговор Амелия переступила невидимую черту, видимо предположив, что теперь, после их знакомства, Франсуа попытается разыскать своего биологического отца — если, конечно, Жан—Марк еще жив.

— Самое главное, — сказала она, — я хочу, чтобы ты знал: в твоей жизни есть люди, которые тебя любят… несмотря на все, что произошло.

Он подумал, что это грубовато и слишком напористо, но сумел скрыть свою реакцию.

— Спасибо, — поблагодарил он. Они уже встали, и он позволил ей обнять себя еще раз. Он никак не мог вспомнить, что у нее за духи… какие–то смутные воспоминания о девочке–однокласснице… вроде бы она надушилась такими же на вечеринку, где они целовались.

— Я бы очень хотел, чтобы завтра ты присутствовала на похоронах, — сказал он.

— Это большая честь для меня, — ответила Амелия.

Позже, после того как она ушла, Франсуа почувствовал себя полностью выхолощенным и разбитым — несмотря на то что встреча прошла с огромным успехом. Этого следовало ожидать, утешил он себя. Они были в самом начале — как он надеялся — глубоких и важных отношений. И над этим следовало работать. Ему понадобятся терпение и выдержка; возможно, придется призвать на помощь все свои силы. Это был договор, который он заключил сам с собой. Они должны были узнать друг друга поближе.