33
— Что там со звонками Тэна?
— Вроде я тебе уже рассказывал.
— Ты говорил о засекреченных номерах. Удалось выяснить, кому он звонил в Никарагуа и Аргентину?
— Пока только в Никарагуа.
— И как зовут этого типа?
— Эдуардо Мансарена.
Не отпуская руль, Жанна вытащила из кармана накладную экспресс-почты, которую раздобыла в кабинете Нелли. Она уже знала, что так звали отправителя посылки. От волнения у нее задрожали руки. Тот самый след, который Тэн разрабатывал в одиночку. 31 мая Нелли Баржак получила посылку от Мансарены, директора лаборатории «Плазма Инк.». 8 июня Франсуа звонил тому же человеку, очевидно гематологу, специалисту по заболеваниям крови и кроветворных органов.
— Это еще не все, — продолжал Райшенбах. — Я снова порылся в распечатке звонков этого твоего психоаналитика, Антуана Феро. Проверил не только последние два звонка в понедельник, а еще и звонки за уик-энд. В пять часов вечера в воскресенье он тоже звонил в Никарагуа. На мобильный. Угадай, на чей?
— Эдуардо Мансарены.
— В точку. Уж не знаю как, но тебе удалось взять самый горячий след. И он ведет в Манагуа.
Жанна промолчала. Да, тут есть какая-то связь. Между аутизмом, хромосомами и первобытной историей. Что-то органическое, глубокое, возможно сокрытое в образчике плазмы из Никарагуа…
— Ну а сама ты продвинулась? — спросил Райшенбах.
— Опрашиваю начальников убитых женщин. Элен Гароди, директора института Беттельгейма. Бернара Павуа, директора лабораторий Павуа…
— И они готовы отвечать?
— Запросто.
— Их не смущает, что ты приезжаешь к ним и пристаешь со своими вопросами?
— Они не подозревают, что обычно свидетелей вызывают в суд повесткой.
Сыщик настаивал:
— А они в курсе, что дело не у тебя?
— Моя должность действует на них завораживающе.
— Чего ты, собственно, добиваешься?
— К вечеру буду знать точнее.
— Уже пять вечера, Жанна. Время подпирает.
— К тебе это тоже относится. Ты порылся в распорядке дня всех трех девушек?
— Да. Все впустую. Ни одной точки пересечения, ни единого общего имени.
— А как насчет краж или актов вандализма в музее первобытной истории?
— Я получил результаты. Nada.
— А от криминалистов и судмедэксперта нет новостей?
— Если и есть, мне они докладывать не станут.
— Ты знаешь, кому передали дело?
— Нет. Как только узнаю, позвоню.
— Чтобы я не попадалась им на глаза?
— Чтобы ты знала имена своих врагов.
Жанна заговорила настойчивей:
— Разузнай все про этого Эдуардо Мансарену. Выясни, чем занимается общество «Плазма Инк.». И как зовут типа из Аргентины, которому звонил Тэн.
— Жанна, сегодня вечером я бросаю это дело.
— Договорились. Созвонимся ближе к ночи.
Завидев Порт-де-ла-Шапель, Жанна свернула с кольцевого бульвара и выехала на улицу Шапель. Она уже отработала аутизм. Генетику. Оставалась первобытная история. Теперь она ехала в мастерскую Изабеллы Вьотти.
Доехав до воздушного метро, она свернула направо, на бульвар Шапель, потом налево, на улицу Мобёж, пока не добралась до бульвара Мажанта. Направилась к площади Республики, не доезжая, повернула на улицу Ланкри и в правильном направлении выехала на Фобур-дю-Тампль. «Твинго» раскалился как печка. Кондиционер сломался так давно, что она уже забыла, когда он вообще работал. Жанне казалось, что она растворяется в собственном поту.
Она тормозила перед домом 111, когда зазвонил мобильный. Номер был ей незнаком.
— Алло?
— Это майор Кормье.
Жанна не ответила. Имя ни о чем ей не говорило.
— Утром я принес вам цветы.
— Ах да, конечно…
— Я попробовал разузнать, какие вещества могут защитить от огня. Позвонил знакомым киношникам. Каскадерам. Специалистам. И вот что я выяснил: вещества, способного защитить человека от огня, не существует. По крайней мере, ничего такого, что позволило бы уберечь голое тело от ожогов.
— Я так и думала. Спасибо. Я…
Голый человек, охваченный пламенем, который боролся с Франсуа Тэном на галерее. Обгоревшее чудовище, не ощущавшее боли. Неужели ей это приснилось?
— Вы в порядке? — спросил пожарный. — Как вы себя чувствуете?
— Хорошо. И еще раз спасибо за цветы.
— Спасибо, что спасли меня на лестнице.
Жанна вышла из машины и почувствовала, что дрожит всем телом. Пожарный был прав. Она далеко не в порядке. Нервы натянуты, как струны арфы — того и гляди порвутся.
Немного поплутав между дворами и зданиями, за бамбуковой рощицей она отыскала мастерскую реконструкции. Там царил переполох. Ассистентки Изабеллы Вьотти в белых халатах перевозили скульптуры на тележках. Другие переносили бюсты, головы. Жанна поискала глазами ярко-рыжие волосы хозяйки.
— Переезжаете?
Жанна стояла на пороге — дверь была открыта. Изабелла Вьотти ее узнала. Вытирая руки о халат, она с улыбкой подошла поближе:
— Просто решили устроить перестановку. Чтобы забыть… ну… вы понимаете… Изменить атмосферу.
— Понимаю.
— Франческу похоронили сегодня утром. Из полиции никто не пришел. И мне больше не звонили. Так и положено? Вы нашли убийцу?
— Скорее наоборот.
— Наоборот?
— Он сам нас нашел.
Жанна тут же пожалела о своей неуместной остроте. Получилось не вовремя и некстати. Посерьезнев, она продолжала:
— Вы не читаете газет?
— Только не сегодня.
— Следственный судья, который вел расследование. В прошлый раз я приезжала сюда вместе с ним. Он погиб в пожаре. Наверняка это дело рук того же маньяка.
Изабелла Вьотти побледнела. Контраст с ее яркими волосами был достоин кисти Климта. Белое и огненное.
— Вы… вы думаете, мы в опасности? Я имею в виду, здесь?
— Нет. Вовсе нет. Вы не могли бы уделить мне несколько минут?
С видимым усилием скульпторша взяла себя в руки:
— Сюда, пожалуйста.
Они вновь оказались в выставочном зале с длинным черным столом. Скульптуры стояли на прежних местах.
— Присаживайтесь. О чем вы хотели спросить?
— Я бы хотела знать основные этапы, — сказала Жанна, устраиваясь за лакированным столом.
— Нашей работы?
— Эволюции человеческого рода.
Изабелла Вьотти, которая так и осталась стоять, похоже, удивилась.
— Это важно для вашего расследования?
— Пока я продвигаюсь на ощупь.
— Вы говорите о миллионах лет эволюции… Нам понадобится целый вечер, чтобы…
— Давайте вкратце.
Женщина засунула руки в карманы. На ней был запачканный глиной белый халат. Поколебавшись, она спросила:
— Хотите чаю?
— Не стоит беспокоиться.
— Никакого беспокойства. У меня всегда есть горячий чай в термосе.
— О'кей. Тогда черный и без сахара.
Изабелла Вьотти принесла две дымящиеся чашки и приступила к рассказу. Доисторические существа у нее за спиной, казалось, тоже слушали лекцию — студенты и наглядные пособия в одном лице.
— Принято считать, что генетически мы отделились от обезьян шесть-восемь миллионов лет назад. В это время образовалась так называемая Великая рифтовая долина — расщелина, протянувшаяся по Восточной Африке на тысячи километров. Этот феномен привел к изменениям экологии, предопределившим нашу судьбу. С одной стороны от рифта сохранился влажный тропический лес, и обезьяны остались обезьянами. Земли по другую сторону осушились, и появилась саванна. В новых условиях обезьяна встала на задние конечности, чтобы вовремя замечать хищников. Так она перешла к прямохождению и превратилась в австралопитека, предка человека. Самый известный его экземпляр — Люси. О ней вы, наверное, уже слышали. Этой самке примерно три и три десятых миллиона лет. Есть только одна неувязка.
— Какая?
— Эта.
Изабелла Вьотти коснулась рукой черного создания ростом не более метра. Существа, во всем похожего на обезьяну, но твердо стоящего на ногах.
— Тумай. Ее открыли в две тысячи первом году. Нам удалось восстановить ее по слепку черепа и нескольких костей.
— И в чем же неувязка?
— Ей семь миллионов лет. Очевидно, она появилась раньше, чем Великая рифтовая долина. К тому же ее нашли в Чаде, то есть изменение ландшафта тут ни при чем.
— Получается, что она перечеркивает теорию рифта?
— Прежде всего это доказывает то, что уже давно предполагали палеоантропологи. Люди появились одновременно в разных уголках Африки. В разных климатах, ландшафтах, сталкиваясь с различными препятствиями, они искали себе подобных… Разные виды жили вместе, приспосабливаясь друг к другу и постепенно развиваясь.
— А что произошло после австралопитеков?
— Появился Homo habilis.
Вьотти повернулась к очередному экспонату. Уже не такому волосатому, чуть повыше, полтора метра ростом. Но все еще обезьяноподобному.
— Ему меньше двух миллионов лет. Умелым его прозвали, потому что он начал использовать камни, орудия. Мозг у него побольше, и он всеяден, хотя еще не охотится. Он скорее падальщик, довольствующийся тем, что оставили хищники, или отрывающий куски павших животных. Это оппортунист, живущий в стойбище с десятком своих сородичей.
— А следующий этап?
— Homo erectus. Появился около миллиона лет назад и расселился на обширной территории. Всего за несколько десятков тысячелетий он достиг Ближнего Востока, а потом и Азии.
— А скульптур этого вида у вас нет?
— Вот уже десять лет, как я стараюсь раздобыть череп… Homo erectus распался на два очень известных вида. С одной стороны, неандертальцы, которые постепенно вымерли, и архаические Homo sapiens, протокроманьонцы, чьи останки обнаружены в Европе и на Среднем Востоке. От них-то и произошел Homo sapiens sapiens. Пресловутые кроманьонцы. Наши предки…
Директор мастерской отодвинулась, чтобы показать Жанне существо повыше ростом и более крепкого телосложения, одетое в мех и размахивающее копьем. Грубое лицо, завешанное длинными волосами. Он мог бы быть roadie хард-рок-бэнда или убийцей-выродком в старом фильме ужасов.
— Тотавельский человек. Европейский Homo erectus. Скелет нашли в Восточных Пиренеях. Ему не меньше четырехсот пятидесяти тысяч лет. Принадлежит к неандертальской ветви. На самом деле это предшественник неандертальца… Он еще не знает огня. Использует двусторонние орудия. Охотится и живет в пещерах, откуда следит за хищниками. А иногда ест человеческое мясо…
Жанна не сомневалась, что во время припадков убийца перевоплощался в подобное первобытное существо.
— А религия у него уже есть? — спросила она.
— Религия появится позже, вместе с погребением. Около ста тысяч лет до нашей эры. Тогда и неандертальцы, и кроманьонцы поклонялись природным силам.
Жанна вспомнила кровавые надписи на месте преступления.
— И в это время они рисовали на стенах пещер?
— Нет. Неандертальцы так и не освоили настенную живопись. Они вымерли около тридцати тысяч лет до нашей эры. Тем временем кроманьонцы продолжали развиваться. А вместе с ними и искусство наскального рисунка.
— Это эпоха росписей в пещерах Коскер и Ласко?
— Да. Они выполнены в тот период.
— И что вы можете сказать об этих рисунках?
— Это не моя специальность. Если хотите, я дам вам координаты специалиста. Моего друга.
Изабелла Вьотти приблизилась к группе людей в вывернутых шкурах, похожих на индейцев сиу:
— А вот и кроманьонцы.
Как и в первый раз, Жанна удивилась. Она всегда представляла себе первобытных людей обезьяноподобными существами, одетыми в меха и ютящимися в пещерах. Но на самом деле кроманьонцы больше походили на североамериканских индейцев из вестернов: длинные черные волосы, кожаные штаны и туники, искусно сделанные украшения и оружие.
— Это кочевники, занимавшиеся охотой и собирательством. Весьма искусные в обтесывании камней, шитье, выделке шкур… Человеческая цивилизация в движении.
— Кланы сражались между собой?
— Нет. Все силы уходили на выживание. Считается даже, что отдельные группы помогали друг другу. Во всяком случае, союзы заключались между представителями разных племен, чтобы избежать эндогамии.
Жанне хотелось расспросить ее о запрете на кровосмешение — одном из древнейших правил, установленных человечеством. Но это было бы неуместно. Впрочем, из этой лекции она так и не узнала ничего нового об убийствах и о том, кто их совершил. Похоже, убийца наугад заимствовал обычаи и ритуалы из разных эпох. Жанна решила, что он не обладает глубокими познаниями в антропологии. Разве что обрывочными сведениями, почерпнутыми из книг и в музеях…
— А затем, — продолжала Вьотти, — произошла неолитическая революция. Мы находимся в десятитысячном году до нашей эры. Наступило потепление. Степь, в которой пасутся большие стада, превращается в обширный лес. Мамонты вымирают. Северные олени, мускусные быки переселяются ближе к северу. А люди за несколько тысячелетий осваивают скотоводство и земледелие. Тогда-то и возникло насилие. Каждое племя стремится захватить запасы соседей. Склады зерна, стада… Прав был Жан-Жак Руссо: насилие родилось вместе с собственностью. А вскоре наступает эпоха металла: сначала бронзовый век, затем железный. Религии усложняются. Появляется письменность. Первобытную эпоху сменяет Античность…
Жанна задумалась. Она и сама не знала, чего ждала от этой лекции, но озарение так и не наступило. Она не услышала ничего такого, что проливало бы свет на поведение убийцы. Позволяло установить связь между первобытной эпохой и двумя другими маниями убийцы: аутизмом и генетикой.
— Спасибо за лекцию, — поблагодарила она, допив почти остывший чай. — Можно, я задам вам несколько вопросов о Франческе Терча?
— Ну конечно.
— Давно она работала в вашей мастерской?
— Два года.
— У нее ведь было две профессии?
— Да. Скульптор и антрополог.
— А как вы ее нашли?
— Я устанавливала скульптуру в Барселонском музее науки Космокайша. Она показала мне свое портфолио. Я приняла ее не задумываясь.
— Как ей жилось во Франции? Она нашла здесь свое призвание?
Вьотти указала на скульптуры:
— Вот ее призвание. Она буквально жила с Тумай, неандертальцами, мадленскими охотниками. Прямо одержимая.
— У нее был дружок?
— Нет. Вся ее жизнь заключалась в скульптуре. И не только здесь, еще и в ее лофте в Монтрёй. Это было более современное и более личное творчество.
— А в чем оно заключалось?
— Все это довольно необычно. Она применяла нашу технику отливки, но создавала современные сцены с гиперреалистическими персонажами. В основном с детьми. Жутковатое зрелище. Но о ней уже начинали говорить. Она выставлялась.
— У вас есть ключи от лофта Франчески?
— Она всегда хранила здесь дубликат.
— Можно взять?
Изабелла Вьотти колебалась:
— Мне неудобно спрашивать, но… ведь обычно следственные судьи сами не приезжают к свидетелям?
— Никогда.
— Это дело действительно поручено вам?
— Нет, не мне.
— Я так и знала, — улыбнулась скульпторша. — Выходит, для вас это… личное дело?
— Очень личное. Франсуа Тэн, погибший судья, был моим другом. И я сделаю все, чтобы остановить убийцу.
— Подождите меня здесь.
Изабелла вышла. В зале темнело. В сумраке глаза скульптур мерцали, как звезды таинственных галактик. Мертвых галактик, чей свет все еще доходит до нас.
— Пожалуйста. Дом тридцать четыре по улице Фёйантин возле станции Круа-де-Шаво в Монтрёй.
Она вложила в руку Жанны связку ключей.
— Имейте в виду, там жуткий бардак. Я ездила туда за одеждой для похорон. У Франчески в Аргентине не осталось родных. Она дитя эпохи диктатур. Ее родители были уничтожены режимом. Я… — Не совладав с волнением, она замолчала. Снова села. — Между прочим, когда я туда приезжала, то заметила кое-что странное.
— У нее в мастерской?
— Да. Там не хватало одной скульптуры.
— Какой?
— Не знаю. Той, которую она заканчивала. Франческа работала на специальном помосте посреди мастерской. Система блоков и лебедок позволяла удерживать скульптуру в вертикальном положении и перемещать ее, когда она будет закончена. На возвышении уже ничего не было, но системой кабелей кто-то недавно пользовался. У меня глаз наметанный. Это ведь мое ремесло.
Райшенбах и его люди эту деталь упустили.
— Может быть, она отправила ее в галерею?
— Нет. Туда я звонила. Они ничего не получали. Да они ничего и не ждали раньше, чем через полгода. По их словам, она работала над секретным проектом, который для нее очень много значил.
— Думаете, кто-то украл эту скульптуру?
— Да. Причем уже после ее смерти. Бред какой-то.
Жанну вдруг осенило. Истина оказалась еще более бредовой, чем могла представить Изабелла Вьотти. И эта истина только что открылась Жанне.
Она знала, кто вор.
Франсуа Тэн собственной персоной.
Она вновь услышала его послание, отправленное за несколько часов до смерти:
«Приезжай ко мне часам к десяти… Сперва мне нужно кое-что забрать дома у Франчески Терча, третьей жертвы. Сама увидишь. Ты просто обалдеешь!»
Обалдеешь — не то слово. Прежде чем отправить сообщение, Тэн решил забрать из мастерской Франчески эту скульптуру. Почему?
И тут Жанну потрясла еще одна догадка.
Еще более чудовищная.
Она уже видела эту скульптуру.
Ту самую тварь, которая боролась с Тэном в огне пожара.
Горлума, которого она приняла за убийцу. Почерневшего от пламени чудовищного ребенка. Его движения и уродства были лишь иллюзией, вызванной разрушением силикона. А то, что показалось ей агрессией — убийца толкал Франсуа Тэна в пламя, — следовало понимать наоборот.
Тэн во что бы то ни стало пытался вырвать статую из огня. Вот почему у него на руках обнаружили следы пластика, смолы и лака. Остатки расплавившейся скульптуры. Вот почему тело убийцы так и не нашли. Не было никакого убийцы. По крайней мере в квартире.
Была лишь статуя.
С которой Тэну суждено было умереть…
Изабелла Вьотти продолжала говорить, но Жанна уже ничего не слышала.
Два вопроса занимали ее настолько, что вытеснили все остальное.
Почему Франсуа Тэн выкрал скульптуру?
Почему он непременно хотел спасти ее от пожара?
