— Жуткая вонь, правда?

Жанна и не подумала возражать. Она стояла перед застекленными корпусами лаборатории Павуа. Когда она назвалась на проходной, Бернар Павуа спустился к ней, и они вместе вышли наружу. Жанна спрашивала себя зачем. Здесь все перебивала удушливая, пронзительная, ржавая вонь.

— Это заводы Сен-Дени, — объяснил гигант. — Все, что осталось от былого промышленного подъема департамента. Знаете, почему с конца девятнадцатого века в девяносто третьем построили столько фабрик?

— Нет.

— Из-за розы ветров. Парижские капиталисты хотели быть уверенными, что промышленные ароматы не доберутся до столицы. Особенно до западных районов Парижа, где тогда возводили шикарные кварталы. Когда я был ребенком, заводы Сен-Гобена с их серной вонью еще работали в Обервилье и там же неподалеку жгли кости с боен Ла-Виллет. В те времена не говорили «пахнет серой» или «разит падалью», тогда говорили «воняет Обервилье».

— Вы родились в этом департаменте?

— В Бонди. Как Андре Мальро.

Жанна обернулась и окинула взглядом длинное строение из стекла и бетона. Тысячи квадратных метров, отведенных под научные исследования. Пять этажей стерильных помещений, компьютеров и ученых в белых халатах. Наглядное доказательство успеха Бернара Павуа. Идеально чистая цитадель науки посреди захудалого парижского предместья.

— Департамент девять-три открывает все пути, — пошутила Жанна.

— Если только задержаться в нем. Мне всегда хотелось что-то сделать для родных мест. Вот я и создал эту лабораторию. Вместо того чтобы прозябать в каком-нибудь научно-исследовательском отделе, я решил доказать всем, что северное предместье — не только рассадник атмосферных загрязнений, нищеты и насилия. Не уверен, что мне это удалось. В итоге нас прославили городские беспорядки да два несчастных паренька, погибших в трансформаторной будке…

В первый раз Бернар Павуа показался ей Буддой — холодным и невозмутимым. А сейчас он был страстным, одержимым борцом, Големом с горячей кровью.

— Можно я закурю? — спросил он. — Дым вам не помешает?

— Хуже уже не будет.

— В этом преимущество здешних мест, — подмигнул ей Павуа. — Ниже не опустишься.

Он неторопливо закурил сигарету. К своему удивлению, Жанна находила в нем необычайное очарование. За силой и спокойствием в этом человеке скрывалась неподдельная нежность, стремление любить и защищать. Этот бесстрастный толстяк в квадратных очках и с пеликаньим зобом был еще и плюшевым мишкой. Мужчиной, который мог сделать свою подругу счастливой, вот только несколько дней назад его мир рухнул.

— Я читал газеты, — сказал он. — Пожар на улице Монсе. Узнал вашего коллегу на фотографии. Это связано с убийством Нелли?

— Франсуа Тэн — так его звали — обнаружил нечто опасное для убийцы. Все указывает на то, что его устранили.

Павуа молчал. Жанна и не ждала от него банальных соболезнований. Равно как и испуганных замечаний.

— Следствие переходит к вам? — спросил он, выпуская струйку дыма.

— Если честно, нет. Я и в первый раз не имела никакого права здесь находиться.

— Я так и понял. Тот судья был вашим другом?

— Очень близким. И я не брошу расследование, пока не найду убийцу.

Они шли по поросшему травой длинному полю. По сравнению с безупречными лужайками Гарша насыпные площадки вокруг лабораторий выглядели убого. Местами желтоватые, местами облезлые, кое-где раскисшие…

— Что вы хотели узнать?

Жанна пришла не затем, чтобы расспрашивать цитогенетика о Нелли Баржак. Да и о возможных связях между аутизмом и генетикой она уже была наслышана. Оставалась первобытная история…

— У меня есть один вопрос. Существует ли связь между генетикой и доисторическими временами?

— Не понимаю.

— Ну например, отличался ли кариотип первобытных людей от нашего?

— Лучше обратитесь к палеоантропологам… Если хотите, я могу назвать пару фамилий.

— А вам что-то об этом известно?

— Совсем немного. Кое-что я вам расскажу, только давайте вернемся в прохладное помещение. На таком солнцепеке мы того и гляди расплавимся.

По пути Бернар Павуа с законной гордостью продемонстрировал ей каждый этаж, каждый закоулок своих лабораторий. Как и в первый раз, увиденное ослепило Жанну — в прямом смысле этого слова. На солнце лабораторные помещения казались хрустальными. Бесчисленные предметные стекла, химические столы, стеклянные трубки сверкали, искрились и переливались. Она увидела стерильные отсеки, куда не проникали микробы. Герметичные боксы, где не было ни пылинки. Обсервационные залы, в которых стояли компьютеры с бинокулярными микроскопами.

Задерживаясь перед каждым столом и инструментом, Павуа комментировал всю цепочку операций, ведущих к определению кариотипа. Центрифуга для отделения клеток. Термостаты, куда их помещают для получения клеточной культуры. Бинокулярный микроскоп, чтобы наблюдать за делением хромосом. Полученные клетки в стадии метафазы фиксируются, окрашиваются и фотографируются под микроскопом, из фотографий формируется систематизированный кариотип — нумерованный набор пар гомологичных хромосом. Образец заносят в компьютер, присвоив ему порядковый номер из десяти цифр, куда входит и дата операции, и отправляют заказчику — гинекологу, в клинику или больницу.

— А как насчет первобытной эпохи? — напомнила Жанна.

— Я же сказал, здесь я не специалист.

— Но кариотип первобытных людей отличался от нашего?

— Разумеется. У неандертальца было сорок восемь хромосом вместо нынешних сорока шести. Как у шимпанзе.

— А на какой стадии эволюции закрепилась генетическая карта современного человека?

— Понятия не имею. Я даже не уверен, что это известно специалистам. Ископаемые останки не годятся для определения кариотипа. Тут нужен живой материал. Одно мы знаем наверняка: эволюция продолжается. Наши хромосомы постоянно меняются.

— Как именно?

— Давным-давно хромосомы X и У были одного размера. Но с течением тысячелетий У-хромосома становилась все меньше. В наше время по сравнению с женской Х-хромосомой у нее жалкий вид.

— Значит, когда-нибудь самцы исчезнут?

— Вот именно. На земле не останется мужчин.

Жанна попыталась вообразить себе мир, населенный амазонками, предоставленными самим себе. И хотя для нее мужчины всегда были сплошной головной болью, эта перспектива нисколько ее не прельщала.

— И когда же это случится?

— Через десять миллионов лет. Так что мы еще успеем попортить вам немало крови!

Он рассмеялся собственной шутке почти детским смехом, отдававшимся в его пеликаньем зобу, и тут же помрачнел. Жанна поняла: Павуа вспомнил Нелли. Свою женщину. Свою возлюбленную, погибшую от рук убийцы. Жанна не стала нарушать молчание. Если генетику захочется излить ей душу, он сделает это сам. Или не сделает.

— Можно мне зайти в кабинет Нелли?

— Полицейские его уже осмотрели.

— И все-таки мне хотелось бы взглянуть самой.

— Сюда, пожалуйста.

Они поднялись этажом выше. Кабинет Нелли оказался вполне обычным, но просторным. Большие окна. На письменном столе с черной столешницей — идеальный порядок. Шкаф. Стеллажи для папок. Жанна удивилась, что полицейские, вопреки своему обыкновению, не перевернули здесь все вверх дном. Павуа тактично вышел. Она села за стол. И попыталась влезть в шкуру Нелли Баржак, при этом стараясь представить себе ход мыслей людей, проводивших обыск.

Она взглянула на телефон. Они проверили все звонки и сообщения. Перевела взгляд на компьютер. Мейлы тоже просмотрели. И ничего не нашли. Но, как и Жанна, они сами не знали, что искать… Она решила не включать компьютер.

Жанна открыла в столе все выдвижные ящики. Нашла папки с бумагами. Какая-то тарабарщина вперемешку с цифрами, схемами и символами. Попадались названия стран и регионов, рассеянных по всему миру. Жанна вспомнила, чем Нелли занималась по ночам: изучала человеческий генофонд, сравнивала ДНК разных народов. В этом она все равно ничего не смыслит. Райшенбаху бы следовало показать материалы специалистам. Но что это даст?

Жанна выпрямилась в кресле и принялась разглядывать то, что стояло на столе. Его украшали безделушки, привезенные из путешествий.

Африканские браслеты из ракушек. Шерстяные нитки от шали или ковра из Латинской Америки. Крошечные деревянные статуэтки, вероятно из Океании. А еще там лежали скрепки. Резинки. Коробка из светлого бальсового дерева с логотипом, видимо из-под печенья. Жанна заглянула внутрь. Куча бумажек. Счета за канцелярские товары. Исписанные стикеры. Жанна удивилась, что полицейские их не забрали. Очевидно, там и не было ничего важного.

Она порылась еще. Накладные служб экспресс-почты. DHL. UPS. Fedex. Некоторые не заполнены. На других указаны адреса отправителей. Нелли получала посылки со всех концов света. Жанна сообразила, что они связаны с ее исследованиями. Образцы крови. Пробы, позволяющие делать генетические анализы.

Ее внимание привлекла одна накладная. Доставлено UPS из Манагуа, столицы Никарагуа. Отправитель — Эдуардо Мансарена из компании «Плазма Инк.». Получено 31 мая 2008 года. За пять дней до убийства. Манагуа. Именно в этот город Франсуа Тэн звонил в воскресенье на засекреченный номер. Именно туда через Мадрид в понедельник утром вылетел Антуан Феро.

Не раздумывая Жанна сунула накладную в карман.

— Ну как, вы довольны?

На пороге кабинета стоял Бернар Павуа.

— Мне пора браться за работу. Я имею в виду, по-настоящему. У себя на этаже.

— Ну конечно, — сказала она, вставая. — Уже иду. Не беспокойтесь.

Великан проводил ее до лифта. Когда двери открылись, он зашел в кабину вместе с ней, решив до конца придерживаться роли радушного хозяина. Они спустились на первый этаж. Молча пересекли прохладный белый холл. Жанну так и подмывало расспросить его о бандеролях и посылках, которые получала Нелли Баржак, но инстинкт подсказывал ей, что на сегодня вопросов достаточно.

Уже в дверях, в послеполуденной духоте, Бернар Павуа нарушил молчание:

— Я почувствовал, как вас шокировало мое поведение в нашу прошлую встречу. То, что я никак не показывал своего горя.

— Горе не всегда выражается в слезах.

— А слезы могут выражать не только горе.

— Нирвана?

Цитогенетик засунул руки в карманы. Прищуренные глаза за стеклами очков снова напомнили ей статую Будды с его невозмутимой мудростью.

— Не знаю, какой вы судья, но как женщина вы мне нравитесь.

— Тогда расскажите мне, что у вас на душе.

— Мне пятьдесят семь, — сказал он, закуривая. — Нелли исполнилось двадцать восемь. У меня два сына примерно ее возраста. Она была красавица. Вы, надо думать, заметили, что меня трудно назвать привлекательным. И тем не менее мы жили с ней душа в душу. Вас это удивляет?

— Нисколько.

— И вы правы. Несмотря ни на что, она, как говорится, была моим последним шансом. И думаю, я сделал ее счастливой. Может, мы даже завели бы детей. Хотя при нашей работе о потомстве уже и думать не хочется.

— Вы опасались генетических отклонений?

— Обычный передоз. Работая в «Келлогс», не станешь есть хлопья на завтрак.

— Можно найти метафору и получше.

— А как вам нравится: «Не станешь есть где срешь»?

Павуа вновь рассмеялся собственной шутке. Громким, раскатистым смехом, уже не таким надрывным, как в прошлый раз. Как и в их первую встречу, Жанну поразила его выдержка. Этот человек полностью владел собой и своими чувствами. Чем больше он говорил о Нелли и своей печали, тем спокойнее становилась его улыбка. Его разум достиг той точки, в которой горе и радость сливаются в единое целое.

— Я вам кое в чем признаюсь, — сказал он, поправляя очки. — В прошлый четверг, когда нашли тело Нелли, я поклялся найти убийцу. И прикончить его собственными руками. — Он вытянул ладони. — Поверьте, сил у меня хватит. Мне казалось, отомстить за Нелли — моя карма. А потом ко мне в кабинет явились вы.

— Ну и что?

— А то, что эта карма — ваша. По неведомой мне причине вам судьбой предназначено загнать этого ублюдка. Вы его не упустите. Границы вам не помеха. Не исключено, что это случится в следующей жизни. Но вашей душе и душе этого монстра суждено встретиться и вступить в поединок.

— Надеюсь, все случится еще в этой жизни.

Бернар Павуа закрыл глаза, словно медитирующий Будда, на которого снизошло озарение:

— А я и не сомневаюсь.