30
Белые стены комнаты. Пастели в рамах. Красный огонек на автоответчике.
Диана пересекла квартиру, не зажигая света, вошла в спальню и рухнула на кровать. Она вспомнила, что перед сеансом гипноза отключила сотовый. Наверное, ей звонили весь вечер.
Она нажала на клавишу и прослушала последнее сообщение: «Это Изабель Кондруайе. Сейчас двадцать один час. Диана, это просто фантастика! Мы определили, на каком диалекте говорит Люсьен! Позвоните мне».
Было около двух ночи, но Диана набрала номер домашнего телефона Изабель.
– Слушаю… – Голос Изабель звучал сипло.
– Добрый вечер, это Диана Тиберж.
– Диана, да, конечно… Боже, вы знаете, который сейчас час?
У нее не было ни сил, ни желания извиняться.
– Я только что вернулась, – сказала она. – И просто не могла ждать.
– Конечно… Я понимаю. Мы идентифицировали диалект вашего сына.
Она помолчала, собираясь с мыслями, и начала объяснять:
– Мальчик говорит на самоедском наречии, характерном для окрестностей озера Цаган-Нур. Это на севере Монгольской Народной Республики.
Люсьен родился там, где находилась ядерная лаборатория. Что это означает? Диане не удавалось сосредоточиться.
– Вы меня слушаете, Диана? – спросила Изабель Кондруайе.
– Конечно.
Голос Изабель дрожал от возбуждения:
– Это невероятно. По словам специалиста, с которым я консультировалась, речь идет о редком диалекте, на котором говорят цевены – крайне малочисленное племя.
Диана хранила гробовое молчание.
– Вы слушаете, Диана? – снова поинтересовалась Изабель. – Я думала, вы будете рады…
– Я вас слушаю.
– В записи на пленке малыш все время повторяет два слога: лю и сян. Мой коллега уверен: из них складывается ключевое для цевенской культуры слово. Оно означает «Часовой». «Страж».
– Страж?
– Это священный термин. Страж – избранный ребенок. Ребенок-посредник между соплеменниками и духами, особенно в сезон охоты.
Диана задумчиво повторила:
– В сезон охоты…
– Да. Ребенок становится предводителем своего народа. В лесу он призывает милость духов и расшифровывает послания. Страж способен определить, где именно следует добывать животных, он идет впереди, один, а охотники следуют за ним на расстоянии. Он разведчик, духовный дозорный.
Диана лежала на кровати, глядя на квадратные пастели Пауля Клее: они были из другой – прошлой, безопасной – жизни. Изабель удивило молчание собеседницы, и она спросила:
– У вас что-то случилось?
– Я думала, что усыновляю тайского мальчика, – ответила Диана, вдавливаясь затылком в подушку. – Хотела дать семью ребенку, которому не повезло при рождении. А получила тюркского шамана, общающегося с лесными духами. Сами решайте, случилось у меня что-то или нет.
Изабель Кондруайе вздохнула. Она казалась разочарованной. Эффектное выступление было сорвано, и она вернулась к назидательному тону:
– Ваш сын достаточно долго жил среди сородичей, раз помнит об уготованной ему роли. Ну если не о самой роли, то, во всяком случае, о том, как она называется. Это потрясающая история. Этнолог, расшифровавший запись, хотел бы сам вам об этом рассказать. Когда вы сможете с ним встретиться?
– Не знаю. Я позвоню вам завтра утром. На сотовый.
Диана коротко попрощалась, повесила трубку и отвернулась к стене, свернувшись клубочком. Ей казалось, что на нее надвигаются темные тени: люди в противорадиационных накидках наблюдали за ней из-за завесы дождя, шли следом. Кто они? Почему хотят убить Люсьена, маленького Стража?
Чтобы прогнать мрачные видения, Диана мысленно призвала на помощь союзников, но не смогла вспомнить лиц – ни Патрика Ланглуа, ни доктора Эрика Дагера. Она произнесла вслух имя Шарля Геликяна, но не услышала отклика и почувствовала себя отчаянно одинокой. Но перед тем как заснуть, Диана прозрела истину: она не может быть совсем одинока в этом испытании.
Кто-то где-то должен разделять ее кошмар.