68

Томас лежал голый в спальне матери, на дорогих белых простынях с кружевной каймой. Он купался в аромате ее любимых духов «Шанель», в запахе ее косметики, ее волос и кожи.

Он видел, как мама двигается на экране перед ним. Вот она, шикарно одетая, садится на пассажирское сиденье «феррари» перед казино в Монте-Карло, а Рок Хадсон придерживает для нее дверь.

– Ты такая красивая, мамочка, – прошептал в восхищении Томас.

Слезы струились по его щекам.

Три недели и два дня. В гробу, холодная, брошенная всеми, под землей, в темноте.

Он протянул руку к пульту и нажал «стоп». Лицо матери крупным планом застыло. Томас взял с прикроватного столика портативный магнитофон «Сони» и нажал клавишу воспроизведения.

Майкл Теннент произнес: «Про птиц-шалашников? Нет, впервые слышу. А что, орнитология входит в круг ваших интересов?»

Он остановил пленку, прокрутил назад, прослушал еще раз голос психиатра: «Про птиц-шалашников? Нет, впервые слышу. А что, орнитология входит в круг ваших интересов?»

Томас остановил пленку, взял второй магнитофон, сказал:

– Привет, Аманда. Как дела?

«Не очень похоже».

Помолчал, потом произнес эти слова еще раз.

«Вроде как получше».

Он снова прослушал голос психиатра. Потом запись своего голоса. Сравнил.

«Нет, все еще плоховато».

Лицо матери по-прежнему смотрело на него с экрана. Томас стер запись своего голоса и предпринял очередную попытку:

– Привет, Аманда. Как дела?

«Лучше! Да, теперь гораздо лучше!»

Он выдвинул ящик прикроватной тумбочки, достал из него кремового цвета вибратор, которым пользовалась мать, и поднес его гладкую, закругленную поверхность к ноздрям. Ее запах до сих пор еще не выветрился. Он сделал глубокий вдох, глядя на лицо молодой Глории Ламарк. И опять повторил:

– Привет. Привет, Аманда. Как дела?

Мать одобрительно улыбалась ему с экрана.