66
Запах ударил в нос Гленну Брэнсону, когда он, уставший после утренней поездки в Лутон, шел, засунув руки в карманы дождевика, по коридору второго этажа брайтонского отделения полиции. Было всего только начало второго, а он уже так устал, будто отработал всю смену. А теперь еще и этот запах.
Знакомая женщина-констебль (сотрудница отдела по защите детей, который находился по соседству) прошла мимо, сморщив нос.
– Труп! – пояснила она.
Гленн кивнул. Смерть. Второй раз за неделю. Этот гнилостный, едкий запах, усиливавшийся по мере того, как Гленн шел все дальше по коридору; почти такой же стоял в квартире Коры Берстридж в прошлый четверг, только этот – если подобное возможно – был еще сильнее.
Вонь стала совсем уж невообразимой, когда Гленн подошел к открытой двери фотостудии. Внутри горел яркий свет. На листе белой фоновой бумаги перед установленной на треноге фотокамерой лежал пропитанный кровью пиджак из хлопчатобумажной ткани. Рядом в белом защитном костюме, резиновых сапогах и резиновых перчатках стоял Рон Саттон, криминалист, с которым Гленн подружился за два года патрульной службы в отделении. Рон, как и Гленн, любил старые фильмы.
Саттон, высокий, светловолосый и бородатый, был человеком спокойным и методичным; ничто, казалось, не способно было лишить его душевного равновесия. В данный момент он вытаскивал из черного пластикового пакета окровавленный бежевый носок.
Гленн сунул голову в дверь, почувствовал жар светильников.
– Господи боже, ну и дух!
– Одежда Тамми Хайуэлла. – Рон повернулся к нему, выразительно подняв брови.
Гленн кивнул. Там Хайуэлл, ключевой свидетель обвинения в операции «Скит», был зарублен мачете у себя дома.
– Тебе чего?
– Я подумал, вдруг ты сейчас свободен, – сказал Гленн. – Глупо, конечно.
Рон, стоя за камерой, сделал несколько фотографий пиджака под разными углами. Гленн молча застыл, не желая мешать эксперту работать. Рон поднял пиджак, сунул его в другой пакет и положил на бумагу носок. После чего спросил:
– Ну, как у тебя дела в Хоуве?
– По-всякому. Я хотел попросить тебя об услуге. – Гленн помедлил, потом ухмыльнулся и с надеждой добавил: – Майк Харрис сказал, что ты поможешь человеку, которого он прислал.
Рон подвинул треногу вперед, отрегулировал наклон камеры, посмотрел в видоискатель.
– О какой услуге речь?
– Ты не мог бы прихватить свою аппаратуру и осмотреть одну квартиру, включая чердак, поискать там отпечатки пальцев и все такое?
Рон сделал несколько снимков, убрал носок, порылся в пакете, вытащил второй. Положил его на бумагу.
– Без санкции?
– Видишь ли, считается, что это самоубийство, но у меня большие сомнения… Я тебе объясню почему.
– А ты не можешь уговорить своего детектива-сержанта, чтобы он выдал санкцию?
– Я говорил с Биллом Дигби, однако тот убежден, что это самоубийство. Майк посоветовал мне изложить все соображения письменно и подать рапорт начальству.
– Но я не смогу обработать отпечатки пальцев без санкции.
– И не надо. Я бы хотел, чтобы они просто полежали у тебя на тот случай, если будем раскручивать дело дальше.
Рон недоуменно посмотрел на Гленна.
– Охота тебе нарываться на неприятности!
– Я тебе скажу, о ком речь, Рон. О Коре Берстридж!
Выражение лица Саттона чуть изменилось.
– Это уже интересно. Я должен был догадаться: ты найдешь предлог, чтобы заполучить это дело.
– Не совсем так. Получилось, что именно я обнаружил тело, и я чувствую: тут что-то не то. Завтра прилетает ее дочь с семьей, и тогда уже прощайте, отпечатки. Кстати, у тебя не только перед Майком должок, но и передо мной тоже.
– Да ну?
– Помнишь ту кассету, что я тебе достал, – «Заводной апельсин»? Стэнли Кубрик настоял на том, чтобы этот фильм больше нигде не показывали. Я изъял эту кассету во время рейда в прошлом году, и ты сказал, что готов полжизни отдать, лишь бы посмотреть «Заводной апельсин». Я, между прочим, рисковал карьерой, когда давал тебе кассету. – Гленн встал перед объективом камеры. – Долг платежом красен, Рон. – Потом он помахал в камеру: – Привет, мамочка!
– Ты настоящая заноза в заднице, Гленн. Большой такой, плешивый геморрой.
– А еще я черный.
– И это тоже.
