65

Толстяк рассказывал анекдот. Он любил травить несмешные анекдоты в то время, когда весь класс был уже в сборе, а учитель еще не пришел. Его звали Мартин Уэббер. Рыжеволосый, веснушчатый, с маленьким крысиным ртом и щеками как у хомяка. Голос громкий, но при этом писклявый.

Сегодняшнюю свою шутку он рассказывал не в первый раз. Томас Ламарк помнил это, а вот его дебилы-одноклассники, похоже, забыли.

– Жил-был один ирландец по имени Пэдди, он решил покончить жизнь самоубийством и выпрыгнул из подвала!

Томас смотрел, как весь класс держится от смеха за животики. И по-прежнему не понимал, что тут смешного. Некто хотел покончить с собой. Так это же настоящая трагедия. Человеку просто не хватило ума, чтобы понять: если ты хочешь убить себя, то нужно прыгнуть с большой высоты. Похоже, пикантности прибавляло то обстоятельство, что этот Пэдди был ирландец. Почему ирландцев традиционно считали недоумками? Этого Томас не знал.

– Томас не врубается! – сказал мальчишка, которого звали Джастин Уоттс-Уэстон.

– Господи, Томас, ну до чего же ты тупой! – заявил Тони Дикинсон, нависнув над партой Томаса так, что чуть не касался его лицом. – Тупица! Тупарь! Тупарик! Балда! Балда-а-а! Балда-а-а-а!

Дикинсон был далеко не красавец: похожие на солому волосы; на курносой физиономии отвратительные, по-лягушачьи выпученные глаза. Томас вот уже несколько недель думал, что случится, если он полоснет по одному из этих глаз бритвой. Та лежала у него в парте – не совсем бритва, а такой канцелярский нож, которым он пользовался при лепке. Это не составит труда…

– Эй, мамочкин сыночек, если твоя мама такая знаменитая актриса, то почему же она за целый год не снялась ни в одном фильме? – продолжал дразнить его Дикинсон. – Мой отец говорит, что она свое уже отыграла.

Томас как раз собирался броситься на Дикинсона, но тот проворно юркнул за свою парту, и в классе наступила тишина. Вошел мистер Лэндимор, учитель истории.

У Томаса внутри все кипело, он зло поглядывал на Дикинсона. Мистер Лэндимор начал что-то писать на доске, но Ламарку нечего было почерпнуть у этого невежи: он и так уже знал историю лучше учителя.

Мальчик поднял крышку парты и посмотрел на муху – она все еще была жива, потихоньку трепыхалась. Неожиданно она закружилась на месте. Бесшумно, поскольку у нее не было крыльев.

Чуть раньше Томас под лупой с помощью пинцета и канцелярского ножа оборвал ей крылья и лапы. Томас опустил крышку и записал у себя в блокноте: «Пауки плетут из паутины кружева, а мухи просто кружатся». Вот это настоящая шутка!

Потом он закрыл блокнот, чтобы никто не прочел.

Наверняка Мартин Уэббер, любитель рассказывать несмешные анекдоты, ничего не знал о квантовой теории Макса Планка. Его одноклассник понятия не имел о квантовой механике и вряд ли читал «Анатомию» Грея. Томас откопал эту книгу в Кенсингтонской библиотеке и изучил вдоль и поперек, даже все рисунки запомнил. Томасу не составило бы труда вырезать у Уэббера одну почку. А что, здорово было бы поймать Мартина, дать ему наркоз, вырезать у него почку, после чего зашить: пусть себе идет домой. А потом он мог бы отправить родителям Уэббера его почку по почте. Томас продумал все до мельчайших подробностей, и ему эта мысль очень нравилась.

Не меньше привлекала его и перспектива полоснуть острым ножом по лягушачьему глазу Тони Дикинсона.

«Интересно, – подумал он, – если отрезать Мартину Уэбберу руки и ноги, тот будет кружиться на месте?»

– Мяч, подай мяч, идиот! Мяч! Ну же, кретин!

Опять этот Дикинсон. Теперь он мучил Томаса на спортивной площадке, куда все ученики выходили во время перемены.

Мать Томаса недавно сказала ему: «Ты ведь понимаешь, Том-Том? Понимаешь, что такое, когда с головой не в порядке? Ты же это понимаешь, да?»

Да, Томас понимал. Что-то у него в мозгу было не так, какая-то схема смонтирована с ошибкой, но, кроме его матери и его самого, об этом не знал никто, а они хранили все в тайне. И поделились ею только с доктором Брокманом с Харли-стрит, а тот прописал Томасу лекарства и время от времени осматривал его – теперь реже, чем прежде. Они знали, что доктор Брокман никому об этом не скажет.

Мамочка отправила Томаса в школу в наказание за то, что он ее мало любил. Она запретила ему раскрывать их тайну другим мальчикам, потому что тогда его увезут в больницу и запрут там и он больше никогда в жизни не увидит свою мамочку.

И вот теперь на спортивной площадке на него показывали пальцем. Он что-то сделал не так, вот только не мог понять, что именно. Одноклассникам Томас не нравился, они не хотели, чтобы он был рядом с ними. Мальчишки в школе постоянно твердили, что он больной на голову, и Томас иногда в ужасе думал: а вдруг это мамочка специально им все рассказала, чтобы наказать сына за плохое поведение?

Мяч летел прямо к Томасу, но тот не обращал на него ни малейшего внимания. Неужели ребята поэтому так орали на него? Из-за какого-то дурацкого мяча?

Кто-то крикнул:

– Эй, Томас, кинь уже мяч, придурок!

Подбежал, тяжело дыша, Ричард Грантам, два раза обошел вокруг Томаса, пиная мячик ногами.

– Эй, Томас, да ты реально чокнутый! Ты хоть это понимаешь?

Сегодня мальчишки доставали его, потому что он не смеялся над тем, что казалось им смешным. А вчера, наоборот, потому что он смеялся не над тем, над чем, по их мнению, следовало. Томас и его одноклассники словно бы существовали в разных парадигмах. Ну скажите, с какой стати ему пинать мяч? Однако здесь считалось: если ты не хочешь колотить ногами по мячу, то, значит, ты чокнутый.

Быстрые шаги у него за спиной. Томас даже повернуться не успел, как его изо всех сил пнули ногой. Он отлетел вперед, ударился о металлическую сетку, огораживающую спортивную площадку.

Томас перевел дыхание, чувствуя, как горит у него лицо, повернулся и увидел Тони Дикинсона – тот стоял, сложив руки, и ухмылялся. Рядом застыли еще несколько мальчишек. Он отвернулся и пошел прочь, отчаянно пытаясь скрыть от них, что прихрамывает от боли. Вошел в класс, откинул крышку парты, вытащил свой канцелярский нож.

Проверил лезвие, убедился, что оно очень острое, сделав крохотный надрез на своем пальце. Увидел, как появилась тоненька ниточка крови.

Отлично!

Пряча нож в руке, Томас сел за парту Тони Дикинсона и в ожидании, когда же закончится перемена, уставился на настенные часы. Он прислушивался к крикам снаружи. Через некоторое время раздался звук приближающихся шагов, послышались голоса, заскрипели по полу ножки отодвигаемых стульев – одноклассники возвращались с перемены. И наконец, голос Дикинсона:

– Слышь, ты, урод, ты зачем сел на мое место?

Томас не шелохнулся, он смотрел на доску, на которой мистер Лэндимор написал большими четкими буквами: «ВЕЛИКАЯ ХАРТИЯ ВОЛЬНОСТЕЙ 1215 ГОДА». Он слушал шаги, приближающиеся к нему со спины.

Потом его голову дернули назад за волосы, и теперь он смотрел прямо в выпученные глаза Тони Дикинсона.

– Пошел вон с моего стула, кретин!

Томас не шелохнулся.

– Я сказал, пошел вон! – повторил Дикинсон, приблизив к нему лицо.

И в этот момент Томас поднял правую руку и одним быстрым, твердым горизонтальным движением полоснул обидчика по глазу – по белку, зеленовато-серой радужке и черному зрачку. Словно бы виноградину рассек. Он увидел, как стали разделяться ткани, а потом в то короткое (восхитительное!) мгновение, когда Дикинсон еще не понял, что произошло, из глаза потекла прозрачная жидкость.

Очень похожая на виноградный сок.