Глава вторая
02.12.1994
Беркли, Калифорния
Б.
Привет тебе из Народной республики Беркли. Я застрял тут на прошлой неделе, после того как наконец вытащил свою задницу из Бахи. С заданием все вышло значительно хуже, чем я ожидал. Художественный редактор в той конторе решил, что моя работа слишком резка и графична для этих целей. Ныне всем подавай глянец. Пошли они все.
Знаю, мне не следовало писать тебе на домашний адрес, да и сообщать такие дерьмовые новости тоже не хотелось.
Но я подумал, что будет лучше, если я объяснюсь с тобой сразу и начистоту. Пока я болтался в Сан-Фелипе, я сошелся с фотографом из района Залива, ее зовут Лаура. Она была там в отпуске, и, хотя сначала мы оба решили, что это всего лишь выходные, отношения затянулись. Причем до такой степени, что я поехал за ней в Беркли, где она живет. Она там помогает мне пристроиться в пару журналов. Хотя еще рано говорить, но я думаю, что мы можем попробовать жить вместе. Даже если ничего не выйдет, пейзажи здесь великолепные. Мне уже удалось получить пару заказов, что приятно после всего того поганого отношения в Нью-Йорке. Думаю, я здесь задержусь.
Прости, что я заканчиваю все на такой ноте, но давай признаемся: мы ведь оба всегда понимали, что это всего лишь интрижка, без всяких долгосрочных перспектив. Но я всегда буду вспоминать о тебе с удовольствием. Такие воспоминания — большая редкость.
Побереги себя.
Г.
Я поднял голову от компьютера и уставился в окно на шоссе 80. Взглянул на часы. Половина двенадцатого. У меня еще оставалось полчаса, затем я обязан был освободить свой номер в гостинице «Холидей» в Рок-Спрингс. Поэтому я еще раз перечитал письмо. Этот вариант мне понравился больше, чем предыдущий, в котором Гари писал, что читал о смерти Бена в «Нью-Йорк таймс», и всячески выражал свое сочувствие. Если бы Бет получила тот вариант, она бы обязательно подумала: Почему эта сволочь не возьмет трубку и не позвонит мне? Так или иначе, основной моей целью было привести Бет в ярость, чтобы ей уже никогда не захотелось иметь какие-либо отношения с Гари. Именно с этой целью я и придумал эти шашни с Лаурой. Эти романтические признания Гари сразу же после моей гибели вынудят Бет списать его как последнее дерьмо. И послужат гарантией, что она не попытается разыскать его в Беркли. Во всяком случае, я на это надеялся. На всякий случай, однако, я не стал писать на конверте обратного адреса.
Удовлетворенный своей работой, я вложил листок в принтер «Кэнон Бабблджет» и нажал на кнопку «печатать». Затем я напечатал имя Бет и ее адрес на компьютере и перенес их на конверт. Подписал письмо, вложил его в конверт и сунул этот конверт в пакет побольше, уже с адресом пересылочного почтового пункта в Беркли. Туда же я вложил купюру в десять долларов и записку:
Пожалуйста, отправьте это для меня. Гари Саммерс.
Я заклеил пакет, приклеил две марки по тридцать два цента в верхнем правом углу. Расплатившись за номер, бросил пакет в почтовый ящик мотеля. Очевидно, он будет добираться до Калифорнии примерно двое суток (по этой причине я поставил послезавтрашнюю дату на письме Гари). Когда пакет будет получен, пересылочный почтовый пункт отправит письмо Гари Бет, и на нем, естественно, будет уже почтовый штамп Беркли.
На парковочной стоянке мотеля я открыл дорожный атлас Рэнда Макнелли. Шоссе I-80, если ехать на запад, приведет меня назад к Солт-Лейк-Сити. Если на восток, то я попаду в Небраску. Колоссальный выбор. Единственный альтернативный вариант — это 191, двурядная проселочная дорога, ведущая на север, в гористую местность. Я уже несколько недель избегал проселочных дорог, придерживаясь крупных шоссе, где проще затеряться. Но теперь, когда смерть Бена Брэдфорда была официально признана «случайной», мне уже не было нужды прятаться. И при одной мысли еще день провести за рулем на шоссе меня передергивало. Я решил поехать по проселочной дороге.
Местность оставляла желать лучшего. Плоская, колючая прерия. Скалы кровавого цвета. И тишина. Полная, глухая немота — объемная и бескрайняя. В течение часа дорога полностью принадлежала мне. Ни одной машины. Я ехал все дальше и дальше, постепенно поднимаясь выше. Робкое зимнее солнце бросало узкие лучи на голую тундру.
Дорога становилась извилистой — медленный подъем вверх. Я перешел на третью скорость, но машине все равно было трудно справляться. Начал падать легкий снег. Стало скользко, колеса буксовали. Я перешел на вторую скорость. Мотор неодобрительно стонал. Снег все усиливался, сильный ветер крутил его по дороге. Я вдавил педаль газа в пол. Стрелка спидометра застряла на 25 милях в час. Пожалуй, мне не взобраться на верх этого холма, к тому же я боялся поломаться в этом Богом забытом месте.
Я уже было собрался повернуть назад, в Рок-Спрингс, как достиг вершины. Вид оттуда открылся поистине эпический. Рваные вершины, широкое плато, заросшее соснами, зеркала озер. Торжественность и грандиозность этого великолепия завораживали. Казалось, ему нет конца. Оно казалось безграничным, всеобъемлющим. Я отказался от всяких мыслей о поездке по хребту, и машина весело покатилась вниз, в припудренную снегом долину.
Дорога стала напоминать слаломный маршрут. Извивалась по узкой горной долине, затем резко спускалась вниз. Следующую сотню миль я как будто участвовал в соревнованиях на альпийский Гран-при: делал резкие повороты, спускался почти вертикально вниз, объезжал острые скалы. Видимость была минимальной, но я не жаловался. Потому что впервые после того, как я отправился в путь почти месяц назад, меня захватило странное чувство освобождения. Забылся страх преследования. Исчезли многочисленные кошмарные видения, которые постоянно преследовали меня наяву. Я мог думать только о следующем опасном повороте, еще одном головоломном спуске по скользкой проселочной дороге, о том, что каждая новая миля уносит меня все глубже в затерянное горное королевство, место, где существуют естественные защитные преграды, сдерживающие внешний мир. И где ты легко сможешь найти приют, спрятаться от жизни.
Эта иллюзия изолированности испарилась во второй половине дня, когда я въехал в город Джексон. Оказалось, что это большой лыжный курорт, переполненный магазинами, торгующими одеждой модных дизайнеров, заведениями, продающими деликатесы, и модно одетыми корпоративными типами из Сан-Франциско, Сиэтла и Чикаго, разгуливавшими среди зданий, построенных в стиле Дикого Запада, в дизайнерских парках и мехах. Уже через десять минут после прибытия в Джексон мне захотелось снова оказаться на шоссе, ведущем из города, потому что я не сомневался, что если останусь там на какое-то время, то обязательно столкнусь с каким-нибудь отдыхающим юристом с Западного побережья, с которым я за эти годы не раз имел дело. И трансконтинентальным линиям прибавится работы, стоит ему меня заметить.
Но уехать из Джексона оказалось не так-то легко. Снег уже переходил в пургу, приближалась ночь, а когда я остановился у местной заправочной станции, парнишка у насоса сообщил мне, что по всем дорогам, ведущим с курорта, сейчас не проехать.
— Сегодня из этого города не выбраться, — сказал он. — На вашем месте я бы поскорее нашел себе комнату, пока еще не все разобрали.
— А к утру дороги расчистят? — спросил я.
— Обычно чистить начинают еще до рассвета, но должен вас огорчить: синоптики предсказывают больше двух футов за ночь.
Я купил пару бутербродов и упаковку пива в маленьком магазинчике, затем умудрился снять последний номер в небольшом мотеле на окраине города. Все ночь я просидел в своей комнате, наблюдая всякую дребедень по крохотному телевизору, не решаясь показать свою физиономию в городе. Я поднялся в шесть утра и выглянул в окно. Все белым-бело. Я позвонил вниз и справился по поводу погоды.
— Пурга продолжится по меньшей мере до трех часов дня, — сказала мне женщина за конторкой. — Вам нужен номер еще на одни сутки?
— Похоже, у меня нет выбора, — ответил я.
Я быстренько сбегал в соседний продуктовый магазин, затем вернулся в номер продолжать свое занудное дежурство перед телевизором. Я справился с коробкой пончиков с повидлом и кофе, которое продавали на вынос. Я посмотрел Опру, Жералду, Сэлли Джесс, «Люди пожилого возраста, которые женятся на тамбурмажоретках»… «Наркоманы воссоединились со своими отцами-полицейскими»… «Жирные женщины, которые не могут подтереться»… Все в чем-то исповедовались, роняли крупные слезы, обнимали потерянных было родителей, хвастались своим вновь обретенным эмоциональным драйвом. Я съел жирную колбасу салями, выпил большую бутылку «Доктора Пеппера» и провел день, пересматривая повторы «Медового месячника», «Я люблю Люси» и других ситкомовских «останков» моего детства. Я попытался читать плохую книжку в мягкой обложке о серийном убийце, который специализировался на бухгалтерах. Пять минут я пялился на «Улицу Сезам», но мысли об Адаме и Джоше охватили меня, и я переключил каналы. Я просмотрел «Всемирные новости АВС» и «Час новостей» с Джимом Лейрером. Я с жадностью съел бутерброд с ветчиной и сыром и открыл первую бутылку пива. Я просмотрел все передачи Эн-би-си в прайм-тайм. Допил последнюю бутылку пива Задернул шторы. Пурга закончилась. Я свалился на постель — распухший, переевший, перепивший — и поклялся никогда больше не подвергать себя подобному заточению.
Еще только рассветало, а я уже ехал по дороге 22. Ее только что расчистили, но все равно ехать было непросто. Дважды машину заносило. Еще пару раз я в последний момент сумел удержаться, чтобы не слететь в овраг. Я полз со скоростью 20 миль в час, зубы стучали. Печка в машине старалась изо всех сил, но не могла справиться с температурой в восемь градусов по Фаренгейту. Кожаная куртка Гари и ковбойские сапоги тоже были недостаточно теплыми для зимы в Вайоминге. Я хотел купить себе хорошую куртку и пару теплых сапог, пока был в Джексоне, но боялся, что стоит мне только появиться в магазине Ральфа Лорена, как я тут же услышу зычное: «Лори, разве это не покойный Бен Брэдфорд вон там стоит?» Лучше еще денек померзнуть, чем встретить знакомого.
Холодно внутри, холодно снаружи. А на горизонте самая ледяная картинка из возможных — устрашающие силуэты Гранд Тетон. Рваные вершины, скребущие небо на высоте в тринадцать тысяч футов, вызывающие и суровые. В этих вершинах не было ничего призывного и дружелюбного. Они вели себя на манер Ветхого Завета: торжественные, судьбоносные, не прощающие. Рядом с ними чувствуешь себя карликом. Они издеваются над твоими мелочными заботами. Они дают понять: ты незначителен и случаен, судьба уготовила тебе уничтожение.
Я не мог отвести глаз от гор. От их вида меня бросало в дрожь, мне казалось, они смотрят на меня с осуждением. Окончательным вердиктом было спокойное равнодушие. В их глазах я был ничего не значащей пылинкой.
Когда я подъезжал к границе Айдахо, снова пошел снег. Я находился на дороге 33, два ряда только что расчищены, тянутся между высокими сугробами, которые ограничивают горизонт. Впечатление создавалось, что едешь сквозь арктический тоннель. Иногда удавалось заглянуть за эти высокие стены. Замерзшие озера, усыпанные снегом сосны и елки, Невероятная тишина, как в саду Эдема. Я пробирался дальше на север, хотя снег валил все сильнее и видимость сократилась до четырех футов. Мне было на все наплевать. Я двигался вперед, играя с судьбой, отказывался повернуть назад и найти укрытие. Сумею ли я пробиться? Может быть. А если нет? Пусть силы природы поглотят меня целиком. Выбелят меня. Сделают невидимым. А если я отсюда выберусь? Тогда, возможно — только возможно, — что такая вещь, как вселенская воля, существует.
Теперь я не ехал, а полз. Я потихоньку двигался, готовый в любой момент столкнуться с таким сугробом, который навсегда похоронит меня в этом тупике. Но ничто не мешало моему движению. Часы шли. Мой мир оставался ограниченным несколькими футами исчезающей дороги. Но тем не менее я продолжал, двигаться на север.
В тот день, примерно в час, я пересек перевал Тарги и увидел знак у дороги. Меня приглашали в «Страну огромного неба». Штат Монтану.
Но неба не было. Только серый купол из снега. Я ехал по дороге 287. Впереди были видны мигающие огни снегоуборочной машины. Она же посыпала дорогу песком. Я тащился за ней, она прокладывала мне путь. Три длинных часа я ехал за ней, пока она не привела меня, целого и невредимого, на шоссе 90.
Было уже около четырех. Я сидел за рулем с рассвета, но снег был уже не таким сильным, а мне страшно не хотелось рано забираться в мотель. Поэтому я повернул на запад. Еще пятьдесят миль по I-90, и снег превратился в ледяной дождь, на антенне наросла сосулька Еще семьдесят миль по I-90, и я едва не столкнулся с грузовиком, который резко вильнул, чтобы не сбить лося. Еще сто миль по I-90, и снова пошел снег. Еще сто пятьдесят миль, и снег стал таким густым, что я едва разглядел указатель поворота на Маунтин-Фолс.
Там оказалось только два мотеля со свободными номерами. Я остановился в «Холидей Инн», потому что этот мотель попался мне первым. Дул дикий ветер. Снег был такой, что, когда я приоткрыл дверцу машины, на сиденье сразу же намело с пол-дюйма. Я почувствовал себя почти невесомым — с такой силой ветер подгонял меня к входной двери.
— В начале декабря здесь всегда такая погода? — спросил я у женщины за конторкой.
— Угу, — ответила она. — Зима в Монтане.
К утру снежные тучи сдвинулись к югу. Свет проникал в мою комнату через пластиковые шторы. Я выбрался из постели и даже заморгал от неожиданности, увидев голубое небо.
Я вышел из мотеля и отправился поискать, где бы позавтракать. Было девять часов утра. Дороги и тротуары были уже очищены от снега и так сверкали, что я даже поскользнулся. Возможно, все дело было в этом первозданном снеге. Может быть, виновато столь редкое для зимы появление солнца Или, возможно, пришло время мне остановиться. Так или иначе, после пятиминутной прогулки по Маунтин-Фолс я понял, что на некоторое время здесь задержусь.
Главная улица так и называлась: Главная улица Это был широкий проспект. В его северном конце начинались горы. На юге протекала речка под названием Копперхед. Посредине полмили старых зданий из красного кирпича, очень прилично реставрированных. Было там два или три дешевых бара, два старинных жилых дома, старый продуктовый магазин, теперь превращенный в несколько кафе и ресторанов. И бар с грилем под названием «Горный перевал».
Когда я забрел туда в поисках завтрака, за барной стойкой «Горного перевала» сидели несколько крепких мужиков и пили пиво. Все были в грубых комбинезонах и бейсболках. Пальцы желтые от табака. Соответственно, и зубы тоже. Когда я вошел, они взглянули на меня, но улыбкой не удостоили. Как и восемь толстых женщин в брюках из полиэстера, которые собрались у игровых автоматов и покер-машин, стоявших вдоль стен кафе. Но официантка, полная женщина с крашеными волосами и заметными усиками, мне слегка улыбнулась, когда я сел в кабинку рядом с кухней.
— Проголодались? — спросила она. Я кивнул. — Тогда вам подойдет наш специальный завтрак «Снежный человек», за четыре девяносто пять.
— Звучит заманчиво.
— Так оно и есть.
Завтрак прибыл через пять минут на огромной тарелке. Стейк, два яйца, три оладьи, солидная горка жареной картошки, четыре тоста, истекающие маслом. Я едва осилил половину.
— А я решила, что вы голодны, — заметила официантка, когда подошла ко мне с кофейником.
— Оказывается, не такой уж голодный.
— Дать пакет, чтобы вы забрали остатки для собачки?
— Нет, спасибо.
Неожиданно дверь распахнулась, и ввалился крепко сбитый мужчина в толстом шерстяном пальто. Ему было лет сорок, лицо пьяницы, щеки в паутине красных и синих вен, нос картошкой, безумные бегающие глаза.
— Руди, — сказала официантка, — тебе сюда хода нет.
— Да будет тебе, Джоан, — сказал Руди голосом с явной хрипотцой курильщика. — Не можете же вы навсегда запретить мне сюда ходить?
— Хочешь поспорить?
— Ну хоть чашку кофе.
— Чарли! — крикнула официантка.
Из кухни вышел шкаф. Примерно шести футов пяти дюймов ростом, руки как стволы деревьев, а голова питбуля. В одной руке он держал бейсбольную биту. Руди тут же попятился к двери.
— Все понял, все понял, — сказал он.
— Тогда чтобы твоей физиономии здесь больше не было, — сказала официантка. — Ты отсюда отлучен. Не забывай.
— Джоан, ты когда-нибудь слышала о христианском прощении?
— Слышала. А теперь уматывай.
— Твое желание для меня закон.
И он исчез за дверью.
— Спасибо, Чарли, — сказала официантка.
Чарли что-то проворчал и вернулся на кухню.
— Кто этот ваш друг? — спросил я.
— Руди Уоррен.
— Вот как.
— Вы хотите сказать, что не знаете его?
— Я новый человек в городе.
— Это точно, потому что, если бы вы жили в Маунтин-Фолс, вы бы знали Руди Уоррена. Особенно если бы читали местную газету.
— Он журналист?
— Он пьяница. Забулдыга. Но да, он пишет для «Монтанан».
— И хорошо пишет?
— Так говорят. Но десять бутылок пива — и он слетает с катушек. Раньше все время тут пил. Шесть недель назад зашел, сел, за полчаса выпил с полдюжины стопок, встал, взял стул, швырнул его в бар и вышел. Разбил, наверное, с десяток бутылок хорошей выпивки и зеркало. Убытков на четыре сотни.
— Он заплатил?
— Черт, конечно. Копы его еще и арестовали. Повезло, что отделался предупреждением. Но больше он здесь не пьет, это точно. Еще кофе?
Я согласился на добавку, а также купил экземпляр «Монтанан» в автомате у черного входа. Вполне почтенная газета. Вполне приличный обзор домашних и международных новостей. Интересные передовицы. Две страницы даже посвящены местным новостям в искусстве — недавнему открытию галереи, отзыву о джазовом концерте, подробностям о ретроспективе Вима Вендерса в городском кинотеатре. И судебные отчеты по таким делам как:
Билли Джеймс Малгрю, 24, проживающий в доме 238 по Снейкчарм-драйв, оштрафован на 250 долларов за то, что разрядил дробовик в помещении брачной консалтинговой фирмы Маунтин-Фолс.
Или:
Уиллард Маунт, 56, проживающий в апартаментах Белгрейв, оштрафован на 75 долларов за появление на публике с оружием.
Была там и колонка Рудольфа Уоррена с фотографией, которой, наверное, было никак не меньше десяти лет, потому что она мало напоминала ту одичавшую развалину, которая только что выпала из двери «Горного перевала».
На первый взгляд город все еще выглядит ковбойским — того типа, где когда-то за углом прятались вооруженные злонамеренные парни, через каждые десять футов стояли плевательницы и единственным развлечением был местный бордель. На таких улицах очень легко представить себе перестрелку мордоворотов в черных котелках.
Но сегодня Бозман, где я только что провел выходные, присоединился к Калиспеллу, Бигфорку и нашему Маунтин-Фолс, став еще одним городом в Монтане, который пал жертвой смертельной болезни под названием «калифорнизация».
Как можно определить, что эта болезнь поразила местное сообщество? Взгляните на магазины. Если здесь предлагают грубые рабочие штаны от Ральфа Лорена и дизайнерские ковбойские сапоги за 300 баксов, вы можете с уверенностью сказать, что их поразила бацилла «калифорнизации». Идите в свою любимую закусочную. Кладут ли они теперь в каждое свою блюдо аругулу? Рассуждают ли там официанты о «черносмородиновом послевкусье» Напа Вэлли Пино нуар? И не был ваш любимый ресторанчик недавно превращен в модное кофе, где теперь подают семнадцать вариантов обычного кофе латте?
Если всё так, тогда вы знаете наверняка, что ваш город заражен вирусом «калифорнизации». И если всем добрым горожанам не удастся надеть на главную улицу в каждом городе Монтаны огромный презерватив, вирус свободно распространится.
Я невольно улыбнулся. Может, Руди Уоррен и пьяница, но репортер он первоклассный.
Я покинул «Горный перевал» и пошел прогуляться по Главной улице. Прошел мимо трех унылых заведений, где предлагали кофе эспрессо. И двух приличных книжных магазинов. Заглянул в боковую улочку и обнаружил там галерею современного искусства. Там же имелся современный магазин под названием «Аптека травника». Еще я обнаружил там «Нору Фреда», подозрительный на вид бар с объявлением о самодеятельном стриптизе на сегодняшний вечер.
Дальше я шел вдоль берега реки Копперхед. Она уже покрылась прочным льдом. Я перешел через мост, прошел мимо современного здания, где размещались офисы газеты «Монтанан». За ним начинался колледж — большой, растянувшийся университетский городок. На ближайших улочках мне встретились еще книжные магазины, кафе и заведение, которое делало на заказ автомобильные подставки для ружей.
Руди Уоррен был прав: Маунтин-Фолс подспудно менялся, но еще не потерял своих деревенских корней. Мне пришлась по душе эта смесь западной аморальности и книжного космополитизма. Мне нравилось, что город небольшой, примерно тридцать тысяч жителей (если верить щитам на повороте с основного шоссе), уютный и одновременно достаточно крупный, чтобы можно было в нем затеряться. Университет обеспечивал постоянный приток новых людей каждый год, и я был практически уверен, что клиентура всех этих кафе и галерей состояла из сбежавших городских жителей — перегоревших карьеристов, которые рванули в Маунтин-Фолс в погоне за несбыточной мечтой девяностых: американским образом жизни. Мое появление здесь должно пройти незамеченным. Я всего лишь еще один житель большого города, пытающийся изменить свою жизнь под огромным небом Монтаны.
Холод начал пробирать меня до костей. Я подошел к банкомату и снял 250 долларов со счета Гари. Затем направился в магазин спортивной одежды и купил теплую длинную парку и утепленные сапоги «Тимберленд». Рядом со спортивным магазином находилось агентство по недвижимости, открытое весь день в субботу, согласно висящему на дверях объявлению. Я вошел. За письменным столом сидела блондинка, лет под сорок, одетая в блейзер и юбку из твида.
— Привет, — сказала она. — Как поживаете?
— Нормально, спасибо, — ответил я, несколько удивленный ее излишне дружелюбным тоном. — Вы квартиры сдаете?
— Обязательно, мистер…
— Саммерс. Гари Саммерс.
Она протянула руку:
— Мэг Гринвуд. Какую квартиру вы бы хотели снять, Гари?
— Одна спальня. Где-нибудь в центре.
— Для вас и жены?
— Я одинок.
На ее губах мелькнула легкая улыбка.
— Дети? Домашние животные?
— Нет.
— Как вам удалось не попасться в сети?
— Простите?
— Шутка.
— Да, конечно.
— Как по стоимости?
— Я в городе человек новый, и я не в курсе…
— Квартиры с одной спальней сдаются в диапазоне от четырехсот пятидесяти до семисот долларов в месяц. Не советую вам брать самые дешевые. Это в основном студенческое жилье. Но я могу предложить вам очень неплохую квартиру с полутора спальнями за шестьсот баксов в «Франтир апартментс». Вы знаете это здание?
— Как я уже сказал, я новый человек в городе…
— С востока, не так ли?
— Ну да. Откуда вы…
— Все просто. Я сама из Коннектикута А вы?
— Из Коннектикута.
— Шутите? Откуда конкретно?
— Нью-Кройдон.
— Поверить невозможно. А я из Дарьена, там родилась и выросла.
Мне захотелось выбежать в дверь.
— Вы это место знаете? — спросила она.
— Знаю.
— Ну, это же просто замечательно. Парень из Нью-Кройдона. Что привело вас в Монтану?
— Задание кое-что поснимать…
— Вы фотограф?
Мне необходимо было поскорее закончить этот разговор.
— Вроде того… так что мне надо найти квартиру, где я смог бы устроить небольшую темную комнату.
— Я могла видеть ваши работы? В журналах, например?
— Сомневаюсь. Теперь насчет той квартиры…
— Ну, отсюда всего два квартала. У вас есть десять минут?
— Конечно.
Она встала, схватила пальто и связку ключей. Выходя, она повесила на дверь табличку: «Вернусь через 30 минут».
Пока мы шли к нужному нам дому, она засыпала меня вопросами.
— Так на какие журналы вы работаете?
— Пара журналов о путешествиях, вы вряд ли их…
— «Нэшнл джеографик»? «Конде наст трэвеллер»?
— Не совсем…
— И вы решили остаться в Маунтин-Фолс…
— Я работаю над книгой о Монтане, — соврал я.
— А кто издатель?
— Это еще предстоит решить.
— Значит, вам требуется пристанище на несколько месяцев?
— Вот именно.
— Что же, вы попали в подходящий город. Здесь все очень дружелюбные. Полно интересных людей. И для одинокого мужчины, которому за тридцать… ну, вам тут понравится.
Мы дошли до нужного нам здания. Построено в двадцатые годы, мрачное фойе, которое давно следовало бы покрасить. В маленьком лифте поднялись на третий этаж.
— Сама здесь месяц жила после развода, — сказала она. — Разумеется, когда получила деньги от продажи нашего дома, смогла купить квартиру с двумя спальнями. В форме треугольника, в долине Шомат. Вы там бывали? Очень красиво, очень. Всего в десяти минутах от города, но впечатление такое, что живешь в самой чаще леса. Надо вас как-нибудь туда свозить.
Она снова улыбнулась. Лифт остановился и дернулся.
— Разумеется, изначально мы переехали в Монтану из-за моего мужа. Он тут получил место преподавателя в университете. Раньше работал на факультете в Уильямсе — я обожаю Западный Массачусетс. Но контракт ему не продлили, и мы перебрались сюда. Через год после приезда он сбежал с другой преподавательницей. Детский психолог, уму непостижимо.
Я промолчал.
— Ну вот и пришли, — сказала она, останавливаясь перед дверью с номером тридцать четыре. — Прежде чем мы войдем, я хочу вас предупредить, что убранство там слегка поблекшее. Но сама квартира просто блеск.
Поблекшее — она правильно подобрала слово. Старые цветастые обои, допотопный ковер цвета ржавчины, два потрепанных кресла, серая тахта, обтянутая искусственной кожей, продавленная двуспальная кровать со сломанной спинкой, древние кухонные приспособления.
— За такое в Маунтин-Фолс надо платить шестьсот баксов? — поинтересовался я.
— Расположение великолепное. Вид на реку, чудный свет с юга, и посмотрите, сколько тут места.
Тут с ней трудно было не согласиться — гостиная футов двадцать квадратных, главная спальня столь же просторна, и имелось еще узкое помещение, где вполне можно было устроить замечательную темную комнату. Но от мрачного интерьера следовало избавиться.
— У вас ведь не будет возражений, если я здесь все слегка подправлю? — спросил я.
— Мы только управляем собственностью. Но владельцы живут в Сиэтле, для них это только капиталовложение… так что полагаю, я смогу их уговорить. Если, конечно, вы не собираетесь вносить какие-либо радикальные изменения.
— Я ведь из Коннектикута. Слово «радикальный» не входит в мою лексику.
Она рассмеялась, затем добавила:
— Минимальная арендная плата — шестьсот долларов.
— Мне думается, вполне сойдет за… пятьсот пятьдесят в месяц.
— Вы действительно из Коннектикута.
Мы вернулись в ее офис. Она позвонила в Сиэтл и долго разорялась насчет замечательного нового жильца, который готов отремонтировать квартиру в обмен на скидку в пятьдесят долларов с арендной платы. Владелец, по-видимому, был крепким орешком, но Мэг Гринвуд тоже была не лыком шита и в конечном итоге уболтала его.
— Квартира ваша, — сказала она, вешая трубку.
— За пятьсот пятьдесят?
— Пришлось постараться, но удалось договориться. Месячная плата в форме депозита и, разумеется, плата за первый месяц вперед. Плюс наш гонорар — двести пятьдесят.
Я быстро подсчитал в уме. После моих сегодняшних вторжений у Гари на счету осталось $3165. Переезд на квартиру обойдется мне в $1375. Через месяц мне придется заплатить еще $550, после чего у меня останется колоссальная сумма в $1240 до следующего поступления из фонда. Мне придется экономить.
— Когда я смогу туда въехать? — спросил я.
— Думаю, утром в понедельник, если вам это подходит.
— Годится. Я буду здесь в десять, чтобы подписать договор об аренде, если вас это устраивает.
— Вполне. Вот еще что. Вы не могли бы предоставить нам какие-нибудь рекомендации?
Это явилось для меня неожиданностью.
— Может понадобиться пара дней, — сказал я. — Мой банк далеко на востоке и…
— Никто из здешних не может за вас поручиться?
Я одарил ее широкой, располагающей к себе улыбкой и сказал:
— Только вы.
Она мой флирт поддержала:
— Похоже, мне придется принять ваше слово жителя Нью-Кройдона и поверить, что вы в состоянии платить ренту.
Остаток выходных мысли о Мэг Гринвуд не давали мне покоя. А вдруг у нее есть знакомые в Нью-Кройдоне? Я боялся, что она начнет звонить своим разведенным подругам и хвастаться, как она наткнулась на редчайший экземпляр — холостого мужчину. Мне было необходимо немедленно возвести вокруг себя баррикаду.
— Привет, мужчина из Нью-Кройдона, — приветствовала она меня, когда я появился в ее офисе утром в понедельник.
— Доброе утро, — отозвался я. Сел, полез в нагрудный карман парки и вытащил оттуда стопку банкнот, только что извлеченных из ближайшего банкомата. Отсчитал тринадцать сотенных купюр и одну пятидесятидолларовую и положил их аккуратной стопкой ей на стол.
— Нас бы и чек вполне устроил, — заметила она, разглядывая деньги.
— Да, но понадобилась бы пара дней, чтобы связаться с моим банком в Нью-Йорке, поэтому я решил, что так будет проще. У вас договор готов?
Она кивнула и протянула мне три листочка документа. Пока я его читал, она попыталась занять меня разговором.
— Нашли для себя какое-нибудь интересное занятие прошлым вечером? — спросила она.
— Сидел в своем номере в мотеле.
— Надо будет вытащить вас, показать город.
Я проигнорировал ее комментарий, а вместо этого указал ей на предложение в договоре о найме.
— Гм… видите ли, параграф второй из статьи четыре меня несколько беспокоит, — заявил я. — А именно фраза «остаточные права собственности». Не означает ли это, что арендатору грозит выселение, если хозяин собственности вдруг решит воспользоваться своими абсолютными привилегиями собственника, которые гарантируются ему безусловным правовым титулом?
Она с удивлением воззрилась на меня:
— А я решила, что вы фотограф.
Ах ты, гребаный идиот. В голове прозвучал сигнал опасности.
— Мой папаша занимался недвижимостью, — объяснил я, пытаясь улыбнуться. — Долгие дни летом, когда были каникулы в колледже, я провел в его офисе. Так что договоры об аренде — специальность, которой я так и не воспользовался.
— Он явно вас хорошо натаскал. Но у нас здесь нет гарантий прав арендатора, так что во всех договорах имеется эта статья насчет остаточных прав собственности.
— Ладно, — согласился я, не желая дальше развивать эту тему. Взял ручку и подписал экземпляры договора.
— Через шесть месяцев, — сказала Мэг, — мы можем оговорить дальнейшую аренду, хотя я не могу гарантировать, что рента останется на прежнем уровне, то есть со скидкой.
— Понятно, — сказал я, думая, что через полгода я вполне могу быть за тысячу миль отсюда.
— Вам следует известить телефонную компанию и электриков, чтобы они присылали счета на ваше имя.
— Без проблем, — заметил я.
Она протянула мне ключи:
— Если у вас будут вопросы, вы знаете, где меня найти.
Я пожал ей руку:
— Вы просто великолепны, Мэг.
Я встал.
— Последнее, — остановила она меня. — У вас найдется время поужинать как-нибудь вечерком?
— С большим бы удовольствием, — ответил я, живо продвигаясь к двери. — Как насчет недельки через две, когда я уже устроюсь, да и Рейчел приедет.
— Рейчел. Кто такая Рейчел?
— Моя подружка.
— Вы же сказали, что одиноки.
— Так и есть. Но у меня есть подружка в Нью-Йорке. Собирается ко мне на Рождество, так что, если вы никуда не едете, мы бы были рады…
Она посмотрела на меня так, будто я ее только что обманул. Что, по сути, я и сделал.
— Я уезжаю на Рождество, — заявила она.
— Очень жаль. Возможно, в конце января, когда вы вернетесь, мы соберемся. Еще раз спасибо.
Я выскочил за дверь, не дожидаясь еще одного уничтожающего взгляда.
Через несколько часов я уже вселился в квартиру номер тридцать четыре. Немного позднее я отправился на поиски магазина, где продают краску. Один магазин находился впритык к агентству по недвижимости Мэг Гринвуд, но я решил впредь Держаться подальше от этого угла Главной улицы.
Всего два дня в Маунтин-Фолс, а я уже вынужден не высовываться.
