Для тех, что были указаны в «Синей книге», мода для беременных начиналась с «Эрмес». Это там в 1955 году придумали «сумку Келли» для принцессы Монако Грейс. Эту большую квадратную сумку следовало носить на сгибе руки, чтобы скрыть беременность от фотографов, которым страшно хотелось «щелкнуть чей-то растущий животик». Обладательница такой сумки могла в случае необходимости даже стукнуть ею по голове какого-нибудь чересчур наглого папарацци в стиле «La Dolce Vita». Сумка была достаточно прочной и увесистой, а ее золотые уголки могли оставить на физиономии наглеца весьма впечатляющий синяк.

В течение семи лет «сумка Келли» была единственной по-настоящему стильной штучкой для беременных. Но затем, в 1963 году, когда Супруга П. объявила, что ждет третьего ребенка, вдруг стало невероятно модно быть беременной, особенно если у тебя, по выражению кого-то из журналистов, такой же «юный и надменный вид», как у хозяйки Белого дома. Платья А-силуэта – даже если женщина вовсе не была беременна – сразу заняли первое место среди одежды, которую «нужно иметь» каждой. А еще все снова очень полюбили блузки в стиле «пре-маман», свободные, расширяющиеся на линии бедер. Лейн Брайант, специализировавшаяся на одежде больших размеров и одежде для беременных, создала даже целую линию такой одежды и назвала ее «Одежда Первой леди в период беременности»; она разместила рекламу во всех наиболее популярных журналах.

Мисс Нона и мисс Софи ликовали: деньги сыпались на них дождем; это был прямо-таки бурный поток наличности; но что-то во всем этом вызывало у Кейт смутное беспокойство. Первая беременность Супруги П. закончилась выкидышем; затем у нее родился мертвый младенец. А оба ее следующих ребенка, сын и дочь, появились на свет благодаря кесареву сечению. А вдруг и на этот раз что-нибудь пойдет не так? – с опаской думала Кейт.

Хотя, похоже, волновалась она одна. Хозяйки создавали десятки рисунков для новой коллекции одежды для беременных. Мастерскую битком набили рулонами тканей, специальным авиарейсом привезенных из Милана. И все ткани – от бархата до шелка – были сочного красного цвета; такой цвет киновари особенно любили художники Ренессанса, и это был тот самый цвет, который просто обожала миссис Вриланд, нынешняя издательница журнала «Вог».

На планерку по поводу дальнейших работ команда из мастерской собралась вокруг большого раскройного стола. Мейв «выпустила на свободу» из хозяйского шкафа очередную жестянку масляного датского печенья и приготовила чай. На стол выложили и некоторые образцы красных тканей, и при виде их Кейт, несмотря на все ее опасения, не могла не испытать приятного возбуждения.

– Я никогда еще не видела тканей такого чудесного цвета, – сказала она. – Мы даже заказали немного меха горностая для отделки. Ее Элегантность будет изображена на обложке «Вог» во всей красе и славе будущего материнства.

– Если только ее не будет слишком сильно тошнить, – заметила Мейв.

Да, конечно. И все-таки Кейт легко могла себе представить, как хорошо будет выглядеть на обложке «Вог» безмятежно-спокойное лицо Первой леди среди чистых красных тонов эпохи Возрождения. Платье с завышенной талией, расшитый жемчугом лиф, возможно, в волосах – тоже нитка жемчуга…

И Шуинн был исполнен вдохновения.

– Вырез можно оформить тонкой полоской меха горностая. А у ее ног пусть лежит собака. У нее ведь есть спаниель, верно? Тициан, Боттичелли – все они любили спаниелей.

– Но не слишком ли уж это по-итальянски? Она всегда выглядела как настоящая…

– Французская жареная картошка? – подсказала Мейв.

– Придворная дама из Версаля, – возразил Шуинн. – Французская революция с современной эволюцией. Современно и просто.

– Я не уверена, что она наденет нечто, до такой степени итальянское, – сказала Кейт.

– Она же надевала индийское!

– Не совсем индийское.

– Итальянцы практически сделали своей торговой маркой пресловутую la bella figura. Это, кстати, всегда производит приятное впечатление. Да и дизайн у них отличный, – сказал Шуинн. – По-моему, Супруга П. с удовольствием станет носить одежду цветов и линий, свойственных эпохе Возрождения, во время своей последней беременности. Это выглядит весьма благородно.

– Почему последней? – спросила Кейт. – Откуда ты знаешь, что эта беременность у нее последняя?

Все за столом рассмеялись, даже Шуинн.

– Куки, а ты знаешь, сколько ей лет?

– Она примерно моя ровесница! – Кейт никак не ожидала, до чего воинственно это прозвучит.

– И не мечтай, – сказала Мейв. – Просто она достаточно опытная в таких делах. А ты… да тебя надо просто поместить в Книгу рекордов Гиннесса!

Они не раз говорили о том, что у них обязательно будут дети – по крайней мере, двое или трое. Но проблема заключалась не в возрасте Кейт, а в Патрике. В последнее время она боялась даже к нему прикоснуться. Ей казалось, что он может рассыпаться на кусочки. Он сильно хромал. Был очень бледен. Почти с ней не разговаривал. И ел очень плохо. Ему постоянно снился один и тот же кошмар: стены здания телефонной компании, которые снова и снова рушились прямо на него. Иногда он даже кричал во сне. А иногда Кейт, проснувшись среди ночи, видела, что Патрик не спит, а стоит у окна и смотрит на другую сторону улицы, на развалины здания.

Случившееся оказалось невозможно забыть при всем старании. Прошло уже несколько месяцев, но Патрик и Кейт то и дело натыкались на следы взрыва – например, чьи-то сумочки или туфли, приземлившиеся на крышу. А в переулке за магазином они нашли чей-то маленький ежедневник в кожаной обложке с ключиком; замочек был все еще заперт, но большая часть страниц сгорела.

Кейт написала отцу и попросила его совета насчет Патрика. У них обоих больше не осталось никого из старших родственников.

«Море как-то по-своему исцеляет души, – написал в ответ Старик. – Пора вам возвращаться домой».

Глубокое спокойствие знакомой бухты, ласковая деревенская тишина – Кейт и теперь страстно по всему этому тосковала. Ее любимая Ирландия со всеми ее мистическими обычаями… Тамошняя жизнь всегда заставляла Кейт чувствовать себя частью чего-то первозданного, великого. Может быть, даже частью самой жизни на Земле. И, кроме того, лишившись ежедневных набегов телефонисток, мясная лавка Патрика теперь просто загибалась. Правда, кое-кто из прихода в последнее время пришел к выводу, что просто жить не может без черной кровяной колбасы, сырого, а не копченого, бекона и рыбы, которая как раз должна быть копченой, но покупателей в лавке все же не хватало. Вряд ли они сумеют продержаться до конца года. И Патрик, и Кейт – оба понимали, что «Мясную лавку Харриса» придется закрыть.

После той планерки в «Chez Ninon», где велись разговоры о детях и беременностях, Кейт вечером рассказала Патрику о том, что написал ей Старик. Патрик долго молчал, а потом вдруг начал читать стихи. Разумеется, Йитса. Как всегда.

– И в изумленье смотрим мы на море…

– Значит, домой?

– Домой.

Да, в окна светила луна, но в ней, собственно, и не было особой необходимости. Они и без того чувствовали друг друга, и сердца их бились в унисон. И каждый их поцелуй был как последний. И поцелуи следовали один за другим, пока не рухнули все преграды и они, влекомые силой притяжения, не рухнули на постель, как в темные воды моря, обнаженные, невинные, горячие, путаясь в сбившихся простынях и чувствуя на губах друг друга вкус печали и морской соли. Ну вот, теперь он наконец-то поправился, думала Кейт и очень надеялась, что это действительно так. Ведь они собирались домой.

На следующей неделе было официально объявлено, что Супруга П. отменяет все деловые встречи до рождения своего третьего ребенка. Никакие просьбы представителей прессы удовлетворены не будут. И никаких дальнейших заявлений также не последует.

Отказ от общения с журналистами явно был нехорошим знаком. Раньше Супруга П. никогда до такой степени не игнорировала прессу. Во время последней беременности, когда она была буквально прикована к постели, она все же порой выныривала из-под одеяла и с весьма бодрым видом участвовала, например, во встречах с избирателями Гианнис Порт во время предвыборных дебатов, одетая в коралловое шелковое платье для беременных и с единственной ниткой жемчуга на шее. Хотя формально она старательно следовала указаниям врача: лежала всегда так, чтобы ноги были выше головы, и с вечера до утра далеко не отходила от своей ярко-желтой кушетки.

И выглядела просто сияющей.

Тогда это оказалось отличной стратегической уловкой. Несмотря на то что Кеннеди уже выиграл дебаты против Никсона и было известно, что мать Никсона сразу же после телешоу позвонила сыну и спросила, не болен ли он, потому что он впрямь выглядел больным, прессе хотелось обсуждать только одно: идеальное здоровье Супруги П.

Вот почему на этот раз решительный отказ от общения с прессой у многих вызвал тревогу. Раньше Первая леди, умелый тактик, никогда не избегала света софитов. Хозяйки согласились с доводами Кейт и временно отложили выпуск одежды для беременных. Рулоны прекрасной красной ткани были убраны и сложены на полке в кладовой, и никто, даже Мейв, не осмеливался «выпустить их на свободу».

– Все будет хорошо, – уверяла всех Мейв и каждый день проверяла кладовку, желая убедиться, что никто не унес пару кусков ткани. Но никто даже и не пытался.

Кейт понимала, что сейчас чувствует Мейв; теперь уже почти все испытывали аналогичные чувства. И почти всем эти рулоны ткани цвета киновари казались священными. Кейт хватало лишь одного взгляда на них, и в голове у нее сразу начинали бродить мысли о том, что, может быть – всего лишь может быть, – не так уж и опасно, как все считают, родить ребенка, когда тебе далеко за тридцать.

Может быть, это вовсе не такая уж плохая идея.

В июне, однако, когда в газеты все же просочилось известие, что Супруга П. приобрела новое вечернее платье для беременных, Кейт охватило ужасное предчувствие. Это «просачивание информации» казалось ей отчаянной попыткой со стороны Белого дома убедить всех, что беременность Первой леди протекает нормально. Новое вечернее платье, о котором все только и говорили, казалось слишком экстравагантным, каким-то императорским – из шелка глубокого бирюзового цвета, расшитого золотыми цветами; к нему прилагалось еще и легкое пальто. Стояло лето, и Кейт сразу спросила:

– Где, интересно, летом можно это носить? Она ведь, по сути дела, живет на пляже.

– Ну, вряд ли она будет в этом сидеть дома у телевизора, – ответила Мейв, впрочем, тоже явно взбудораженная слухами.

В этом-то все и дело, думала Кейт. Бальное платье предназначено для танцев. А танцуют обычно здоровые женщины. Да уж, они там, в Белом доме, большие умники!

Но если вечернее платье для беременной Супруги П. – это просто фокус, отвлекающий момент, немного дыма, чтобы скрыть истинное положение дел, – то Хозяйки «Chez Ninon» явно не поняли, в чем тут дело, и уже наутро в мастерской было полно подушек, способных изобразить любую стадию беременности. Манекенщица Сьюз целый день простояла с привязанной к ее тонкой талии подушкой, держа руки на весу, а мисс Нона и мисс Софи порхали вокруг нее, точно феи-крестные из детской сказки, прикалывая, подтыкая и неумолчно болтая. Они явно испытывали облегчение. В Белом доме родится третий ребенок. Ребенок! Это сулило всем определенные надежды – и весьма значительную прибыль.

– Господи, благослови нашу Первую леди, – то и дело повторяла мисс Нона.

– И каждый сантиметр ее прекрасного тела! – вторила мисс Софи.

И хотя все это Кейт страшно злило, она снова начала молиться, тоже пытаясь замолвить перед Господом словечко за Супругу П.

Всего за неделю в «Chez Ninon» по заказу Белого дома создали собственную линию одежды для беременных. Одежда эта, представленная в основном платьями, была очень хороша, а фасоны платьев – достаточно гибкими: их легко можно было приспособить для любой фигуры и после родов. И все они были всевозможных оттенков глубокого, волнующего красного цвета.

– Красный – это для нее новый розовый, – заметила мисс Софи.

И мисс Нона позвонила миссис Вриланд и сообщила ей это меткое высказывание.

Уже само количество заказов было для такого маленького модного дома, как «Chez Ninon», поистине историческим. Чтобы удовлетворить потребности заказчиц, к концу лета требовалось сшить сотни таких платьев. Кейт очень быстро это почувствовала, оказавшись по колено в эластичных лентах для пояса и растягивающихся резиновых вставках.

Она так толком и не сказала Хозяйкам, что собирается уехать на родину. Она пыталась, но не сумела найти нужных слов. Да ей и самой отъезд все еще казался чем-то неправдоподобным.