Перед выборами профсоюзы не раз выступали с резкими обвинениями в адрес будущей Первой леди. Международный союз изготовителей женской одежды вложил в эту кампанию более трехсот тысяч долларов и старался, чтобы его представители присутствовали на каждом этапе предвыборной гонки, однако Супруга П. не только по-прежнему носила французскую одежду, но и очень редко надевала шляпу. И входивший в «Международный союз» сильный профсоюз модисток из-за этого постоянно злился, а уж из-за одежды Ее Элегантности и вовсе приходил в негодование. Гневные письма шли в предвыборный офис рекой. А уж после выборов никакие извинения со стороны Супруги П. и вовсе не принимались.

Первой ее официальной шляпкой стал головной убор от Кристиана Диора. Черная бархатная шляпа с узкими полями. Правда, французская, а не американская, но все же настоящая шляпа. Выбрали ее совершенно случайно. Супруга П. связалась с магазином-ателье «Бергдорф» и попросила устроить лично для нее показ имеющихся у них моделей. Марита О’Коннор доставила все свои лучшие шляпы, но не подошла ни одна. Антипатия Первой леди к шляпам вовсе не объяснялась ее личными вкусами. Дело было в элементарном математическом расчете. Просто голова у нее была большая, как воздушный шар, да еще прическу она носила очень пышную. Подойти ей могла шляпа никак не меньше размера семь и три четверти, XXL – то есть самое меньшее шестьдесят один сантиметр. В полном отчаянии миссис О’Коннор надела на нее шляпу от Диора задом наперед – и вынужденное, поистине историческое согласие носить шляпу было получено.

Но носить эту шляпу Супруга П. могла только задом наперед; иначе та ей совершенно не шла.

– Ничего удивительного, – объяснял Шуинн. – У этой девушки и размер обуви 10А.

Было раннее утро, только половина седьмого, и Кейт полагала, что в «Chez Ninon» в такой час никого не будет. Она снова пропустила службу в церкви ради работы над розовым костюмом. Но вместо покоя и тишины Кейт обнаружила в мастерской Шуинна, который явился туда, чтобы отпарить несколько десятков шляп-коробочек, изготовленных для показа у Орбаха. Это был его первый настоящий заказ, полученный от крупного магазина.

– Ты только никому не говори, Куки. Хозяйки, пожалуй, могут немного разозлиться.

– Немного разозлиться? Да они просто придут в ярость, если увидят, что ты используешь их мастерскую, готовясь к показу в «Орбахе».

Кейт растерянно озиралась: куда бы она ни посмотрела, всюду были шляпы. И все розовые!

– Значит, ты рассказал им о розовом костюме от Шанель? Я права?

– Ну, может, от тебя Хозяйки и потребовали хранить тайну, но меня-то они к этому не принуждали. Сейчас в «Орбахе» все просто с ума сходят по розовому. Но учти: ты от меня об этом не слышала.

– Но ведь Хозяйки во всем обвинят меня!

– Нет. Они во всем обвинят Кассини. Они обожают его обвинять. Его первое шоу, подготовленное для «Сакса» – сплошной жемчуг, шляпы-коробочки и поддельный Живанши, – выглядело так, словно он стащил у супруги Президента из гардеробной целую кучу одежды и сбежал.

– Но «Орбах»? Как ты мог?

– А как я мог устоять? Никто не может устоять, если ему делают предложение в «Орбахе».

Это была правда. В «Орбахе» делал покупки даже Белый дом. Кейт часто останавливалась у витрин этого огромного магазина, чтобы просто посмотреть. Рекламу «Орбаха» печатали в каждом журнале: «Кому нужна оптовая торговля?», «Потому что ваши глаза больше вашего кошелька!». В «Орбахе» уверенно заявляли, что торгуют «оригинальной французской одеждой от-кутюр», только эта одежда не была ни французской, ни от-кутюр; и, разумеется, она отнюдь не была оригинальной. Однако вещи, которые продавались в «Орбахе», были на удивление дешевы и на удивление хорошо сшиты. Во всяком случае, предлагаемая ими одежда была намного лучше той, которую могли предложить в «Мейси», хотя в обоих случаях это были, конечно, копии. Кейт даже подумывала, не купить ли себе в «Орбахе» пару вещичек. Они занимались пиратством повсюду, где только можно, как, впрочем, и Хозяйки, – но масштаб в «Орбахе» совсем иной, куда больше. Копии украденных моделей они делали сотнями.

«Орбах», разумеется, это совсем не «Chez Ninon». Там никакого шампанского клиентам не подавали и не обращались с ними как с членами дорогого загородного клуба. И там не было специальных людей, которые одевали бы клиентов или проводили примерку, – безмолвных мастериц, которые осмеливались открыть рот, только когда обращались непосредственно к ним. Для клиентов «Орбаха» существовало только одно правило: «cash and carry». В отличие от «Chez Ninon», в «Орбахе» не разрешалось ни возвращать, ни менять вещи; там не было такой формы обслуживания, как подгонка по фигуре или доставка на дом. Но тем не менее каждый новый сезон возле «Орбаха» по крайней мере полторы тысячи женщин часами стояли в очереди, ожидая, пока откроются двери магазина и начнется очередной показ мод.

В «Орбахе» на подиум всегда одновременно выходили две модели; на одной был «оригинал», а на второй – копия от «Орбаха». И различить их было практически невозможно. Как и у «Chez Ninon», у «Орбаха» тоже имелись «личные друзья» – например, некоторые звезды кино, которым всегда было гарантировано удобное место в зале; их обычно проводили туда через служебный вход. Впрочем, многие клиентки «Chez Ninon» тоже посещали эти показы. Мисс Нона и мисс Софи «Орбах» ненавидели.

– Меня могут уволить, – снова сказала Кейт.

– Ну, что ты, Куки! Ты совершенно напрасно беспокоишься.

Розовые шляпы были раскиданы по всей мастерской; они лежали и на раскройном столе, и на рабочем столе самой Кейт. Шуинн явно работал всю ночь.

– Примерь одну, – предложил он. – Как насчет вот этой?

Эта шляпка была малиновой. Но имелись и другие оттенки розового – темно-розовый, ярко-розовый, как жевательная резинка, и нежно-розовый, как светлые румяна.

– Ясное дело, каждый спрашивает в «Орбахе» такую же шляпку, как у нее. Видимо, они обладают для покупательниц своего рода магией. И вот сегодня они ее получат, эту магию, – сказал Шуинн.

Как и в шляпе-коробочке для Супруги П., внутри каждой розовой шляпки к ленте на тулье были прикреплены специальные синтетические гребешки, которые должны были прочно удерживать ее на голове. Шуинн надел на Кейт шляпу, украшенную спереди широкой лентой, и слегка прижал к волосам, чтобы хорошенько закрепить на затылке – точно так же поступала и миссис О’Коннор, надевая шляпку на Первую леди.

– Когда шляпа так надета, то при фотографировании она не сможет ничему помешать и не будет скрывать твое прелестное личико.

– Весьма разумно, – согласилась Кейт.

– Это все Голливуд. Именно поэтому Кассини и сумел стать министром стиля. Художник по костюмам из «Парамаунт пикчерз» оказался именно тем, кто был так необходим Белому дому. – Шуинн снял с Кейт шляпку и принялся начесывать ей волосы, чтобы затем поднять их наверх. – У этого человека в голове нет ни одной оригинальной идеи, зато он способен мгновенно подогнать любой тип красоты под образец, который нравится американской публике. Ничего сверхъестественного, конечно, не получится, просто хорошенькая женщина. Но, разумеется, типичная американка.

Кейт и впрямь никогда не задумывалась об этом с такой точки зрения, но Шуинн, скорее всего, был прав. Кассини одевал свою жену Джин Тьерни, а затем свою подругу Грейс Келли – и обе они были типичными американскими красавицами.

– Это самый настоящий фокус, если хорошенько подумать, – продолжал Шуинн. – Кассини ведь русский, но родился в Париже, а потом оказался достаточно сметлив, чтобы разобраться в том, какими мы, американцы, себя видим и о чем мечтаем.

Шуинн побрызгал волосы Кейт лаком «Белый дождь», который забыл в мастерской кто-то из отдела прет-а-порте. От лака Кейт расчихалась. Затем Шуинн снова надел на нее шляпку. Что-то поправил, укрепил и поднес Кейт зеркало, чтобы она могла на себя взглянуть. Она взглянула – и буквально не узнала себя! Она показалась себе какой-то совершенно другой; и с этой молодой женщиной она была еще не знакома.

– Классно выглядишь, Куки, – искренне восхитился Шуинн. – А шейка у тебя просто прелесть!

Но малиновая шляпа-коробочка не вызвала в душе Кейт такого трепета, как розовое букле, и сложности в ней особой не было. И свет она отражала совсем не так, как эта замечательная ткань. В общем-то, малиновая шляпка была всего лишь заурядной копией. И все-таки в ней что-то было!

– Да, очень мило, – сказала Кейт.

– Мило? Это же самый модный аксессуар момента – а может, и всего тысячелетия! Все женщины, старые и молодые, надевают такие «коробочки» и воображают себя ЕЮ.

Глядя в зеркало, Кейт тоже легко могла себе это представить. Она слегка склонила голову набок, как на фотографиях Супруги П., и подумала: а я смогу так же изящно, с таким же умным видом, как это делает она, шептать что-нибудь Патрику на ухо? А ведь она, Кейт, даже зашла к нему в лавку сегодня по пути на работу. Но было еще так рано, что даже поставщики свинины еще не успели уйти, и Кейт пришлось довольно долго обсуждать с Патриком красоту тэмуортских свиней. Он, впрочем, говорил с большим энтузиазмом.

– Это ведь наша, ирландская порода! Такие свиньи пасутся на подножном корме. Вот если бы ты, Кейт, была свиньей, то была бы именно такой. Смотри, она такая же рыжая, как ты. И так же любит яблоки. И глаза у нее такие же чудесные, как у тебя. И ветчина из нее получается превосходная.

Кейт несколько раздражало, что человек, за которого она собралась замуж, воспринимает ее как хорошенькую свинку – которую он бы с радостью прирезал. Кейт все еще пыталась вывести в единицу свое отношение к Патрику и возможному браку с ним – особенно с тех пор, как на пальце, плотно его обхватив, сидело колечко Пег. Кстати, снять его оказалось совершенно невозможно; не помогало ни сливочное масло, ни лед, ни шампунь.

– Даже в этом проявляется сила нашей Пег, – сказал Патрик, – хоть она и там, за порогом могилы.

Так что утонченные и умные разговоры с Патриком Кейт, похоже, в ближайшем будущем не светили.

– Возьми шляпку себе, – сказал Шуинн. – Она очень тебе идет. Считай ее моим подарком.

– Зачем она мне?

– С каких это пор, моя козочка, ты задаешься вопросом, зачем тебе мода? – Шуинн дополнительно воткнул в шляпу специальную шпильку, прикрепляя ее к волосам на затылке, и пояснил: – А это на случай внезапно налетевшего торнадо, моя дорогая.

– Ты уверен, что можешь мне ее подарить?

– Абсолютно. Я сделал несколько запасных. Пусть эта шляпка вдохновит тебя сегодня на новые трудовые подвиги.

И ведь действительно вдохновила. Так и не сняв розовой шляпки, изысканно-беспечным образом сдвинутой на затылок, так и не распустив рыжие волосы, зачесанные в высокую прическу словно для посещения Метрополитен-опера – не приведи господи слушать этот адский шум! – Кейт с жаром принялась за работу, надев белые хлопчатобумажные перчатки и закатав рукава блузки.

Костюм от Шанель был сконструирован так, чтобы дать своей хозяйке полную свободу движений. Каждый рукав, например, кроился из трех частей, что позволяло без малейших затруднений двигать рукой. Кейт выкроила рукава, сметала и принялась сшивать. Затем взялась за полочки жакета – с ними было еще больше возни, – а затем выкроила спинку. Она кроила и сшивала. Кроила и сшивала. Кроила и сшивала. Затем с превеликой осторожностью отпарила и отутюжила каждый шов.

Когда в мастерской, наконец, стали появляться остальные девушки, то все они постепенно столпились вокруг Кейт, и Мейв сказала:

– У тебя такой вид, словно ты собралась завтракать с королевой. И что это за розовая шляпа? Похоже, костюм для Супруги П. уже наполовину свел тебя с ума.

А в полдень рядом с Кейт возникла мисс Софи; в руках у нее было очередное послание из отеля «Карлайл».

– В этом месяце тебе приходит уже второе письмо из «Карлайла», – тихо сказала мисс Софи, наклоняясь к Кейт. – Ты ничего не хочешь мне рассказать?

Господи, Кейт совершенно позабыла и о первом письме! Но она так ничего и не сказала. Мисс Софи не стала ждать – просто повернулась и ушла, явно огорченная поведением своей подчиненной. Она даже о розовой шляпке не спросила. Кейт взяла конверт из «Карлайла» и увидела, что руки у нее дрожат. Нет, это никуда не годится, подумала она. Мне нужно прогуляться и немного успокоиться, иначе я не смогу проложить идеально ровную строчку. Она сняла рабочие перчатки, а конверт сунула в карман своей твидовой юбки цвета вереска. Ни жакет, ни пальто она не надела. Об этом она даже не подумала – настолько была расстроена.

– Пойду поем, – сказала она, ни к кому конкретно не обращаясь.

Мир за стенами «Chez Ninon» оказался, как ни странно, вполне теплым и светлым. По Парк-авеню ходило множество людей, делавших покупки; некоторых сопровождали шоферы с бесчисленными пакетами в руках. Немало было и матерей семейств, торопливо кативших через оживленную проезжую часть детские коляски. На краю тротуара важные чиновники, держа в руках раскуренные сигары, подзывали такси, собираясь поехать куда-нибудь завтракать. И, разумеется, полно было офисного планктона – мелких служащих и секретарш, которые обычно исполняют обязанности «прислуги за все»; эти дружно проталкивались к тележкам с хот-догами, а потом спешили занять в парке свободные скамейки.

Кейт сама не знала, куда идет, пока не очутилась на Седьмой авеню, которую еще называют «авеню моды». Там буквально разило луком и несвежей рыбой. Вдоль широкой улицы выстроились мужчины в дешевых костюмах и ермолках. Кое-где они собирались небольшими группами и оживленно беседовали, покачивая головой, окутанные клубами сигаретного дыма. Все это были закройщики – Кейт легко узнавала их по охотничьему взгляду и лицам со следами мела и тканевой пыли. Они целыми днями обводили выкройки мелом, а затем разрезали всевозможные ткани.

В «Chez Ninon» закройщики были членами команды прет-а-порте. Во время общих собраний с ними всегда охотно советовались, потому что они прекрасно знали все преимущества и недостатки той или иной ткани. Но на Седьмой авеню никому не было дела до того, что эти закройщики думают о тканях, о линиях кроя, о подборе цветов. В основном они были мужчинами и почти все – евреями; их мнения никто не спрашивал; они просто кроили, кроили, кроили – быстро и без жалоб.

Рядом с Кейт вдруг отворилась какая-то незаметная дверь, и человек, видимо бригадир, крикнул оттуда: «Эй, перерыв закончен! – И неслышно прибавил: – Кайки проклятые!»

– Гадость какая! – вслух возмутилась Кейт.

И сама удивилась, что у нее хватило смелости сказать это громко. Впрочем, она ничуть не жалела, что не сдержалась. Она на самом деле считала это отвратительным, хоть и не была уверена, к чему относилось слово «гадость» – то ли к этому наглому типу, то ли к мерзкому слову «кайки», то ли ко всему этому миру в целом, – но она совершенно точно знала, что сказала именно то, что хотела. Нельзя допускать, чтобы люди так себя вели! – думала она. А наглый тип, услышав ее слова, гнусно на нее посмотрел и плюнул на тротуар – не в нее, но так, чтобы плевок упал достаточно близко, и Кейт вдруг захотелось снова встретить в вагоне метро того доброго пастыря, который держался так достойно и мужественно. А еще на нем был такой чудесный красный галстук!

Ненавидеть других – как это, должно быть, печально, думала она, бесцельно бредя по улице. Время, отведенное на обеденный перерыв, давно истекло, но вернуться в «Chez Ninon» Кейт все еще была не в силах. И рассказать Хозяйкам о том, что случилось в «Карлайле», она тоже была не готова. Возможно, ее уволят, и тогда, скорее всего, костюм для Белого дома будет заканчивать Мейв, а это никуда не годится – у нее слишком много недостатков, а умения и терпения как раз не хватает.

Кейт продолжала брести по Седьмой авеню, словно не замечая, что рядом с ней то и дело прямо на тротуаре паркуются грузовики, наезжая передними колесами на бордюр. Откуда-то все время выныривали маленькие фургоны доставки и, нарушая правила движения, пытались встроиться в общий поток. Обгоняя Кейт и навстречу ей бежали люди – одни несли в охапке груду одежды на вешалках, другие толкали перед собой тележку, доверху наполненную рулонами тканей и отделочными материалами. Почти во всех домах окна вторых этажей были распахнуты настежь, и оттуда доносился яростный стрекот швейных машинок и гул голосов – там, в мастерских, неприметные «мышки» с утра до ночи трудились в поте лица, стараясь заработать себе на жизнь. Эти девушки-работницы, польские, русские, литовские, немецкие, действительно получали за свой адский труд несколько больше, чем у себя на родине, но все же далеко не достаточно. Теперь, по крайней мере, они были хоть как-то организованы. У них был свой профсоюз, и тридцать пять рабочих часов в неделю означали именно тридцать пять часов в неделю, какими бы гнусными словами ни поносили их хозяева. Впрочем, как слышала Кейт, в пригородах Нью-Йорка дела обстояли совершенно иначе.

Дойдя до Ист 34-й, Кейт свернула с авеню и где-то между 5-й и 6-й улицами обнаружила, что стоит прямо перед зданием «Орбаха». Над ее головой золотыми буквами было написано: «Сегодня мы открыты до девяти вечера». Снаружи, разглядывая витрины, толпился народ. То, что там было выставлено, явно предназначалось для того, чтобы «продать ЕЕ красоту», как выразился Шуинн. В каждой витрине Кейт видела подобие супруги Президента: десятки манекенов старательно повторяли ее облик – ее пышную прическу, ее широко расставленные глаза, ее манеру одеваться. Разумеется, демонстрировались лишь те копии одежды Первой леди, которые продавались в «Орбахе».

Копии, реплики, украденные варианты – их можно было называть как угодно, но все они выглядели вполне убедительно. Например, в одной из витрин «Супруга П.» стояла в том самом «счастливом» красном двубортном пальто «от Живанши», которое было ей сшито для предвыборной кампании, – Кейт все еще не верилось, что Мэгги смогла отказаться даже от этого пальто и вернуть его ей. В другой витрине «Супруга П.» красовалась в бежевом платье из шерстяного крепа «от Кассини», сшитом для церемонии инаугурации, а чуть дальше – в шерстяном платье «для дневных мероприятий» из упрямого красного букле (модель Кристиана Диора, воссозданная в «Chez Ninon»), которое было настолько сложным в работе, что Кейт чуть с ума не сошла.

– Это же мое платье! – сказала Кейт какой-то даме, стоявшей с ней рядом.

– А я себе купила вон то красное пальто, – откликнулась та. – Ну, двубортное.

Кейт хотела пояснить, но поняла, что женщина ей попросту не поверит. А если и поверит, то получится, что она, Кейт, хвастается тем, что шьет для самой супруги Президента. Хватит с нее и того хвастовства, которое она недавно позволила себе в пабе, когда впервые пришла туда с Патриком!

Перед каждой витриной стояла небольшая толпа самых разных женщин, но вид у всех был мечтательный. Некоторые держали в руках увесистые пакеты. Некоторые были с детьми. А иные просто так, кружа по городу, задержались у витрин. Немало насчитывалось и жительниц центральной части города – в модной одежде, но с тощим кошельком. Попадались, разумеется, и туристы в удобной обуви на плоской подошве и с фотоаппаратами на шее. Внимание Кейт привлекли японки – представительницы как минимум трех поколений; все они указывали на манекены пальцами и хихикали. В общем, все выглядело именно так, как и говорил Шуинн: все эти женщины пребывали во власти чар Первой леди Америки.

– Хорошенькая шляпка, – сказала одна из них, обращаясь к Кейт. – Из «Орбаха»?

Женщина говорила с испанским акцентом. У нее была очень смуглая кожа и каштановые волосы. А Кейт к этому времени совершенно позабыла о том, что на голове у нее по-прежнему красуется розовая шляпа-коробочка.

– Да, из «Орбаха», – сказала она, и женщина немедленно ринулась в магазин искать такую шляпку. Еще несколько человек последовали ее примеру.

Кейт посмотрела на свое отражение в витрине. Шляпка и впрямь была очень хорошенькая. Она, правда, совершенно не подходила к ее светло-фиолетовой твидовой юбке, но в целом все выглядело не так уж плохо. Кейт видела, что у нее за спиной, на той стороне улицы, туристы собираются группой, чтобы пойти на экскурсию в Эмпайр-стейт-билдинг. Обычно дневная экскурсия начиналась в два часа. Значит, обеденный перерыв давно кончился. Кейт пора было возвращаться в «Chez Ninon».

Кейт так и не придумала, как ей объяснить Хозяйкам свое поведение, но ей хотелось посмотреть еще одну, последнюю витрину, перед которой собралась самая настоящая толпа. Там была представлена одежда для официальных приемов и торжественных случаев. Главное украшение любого гардероба, как сказал бы мистер Чарльз. Кейт пробилась сквозь толпу и подошла ближе. Манекен, изображавший Супругу П., был наряжен в изящное платье из розового шелка, расшитое блестками. Это был тот нежный розовый оттенок, который встречается на внутренней стороне морских раковин. Платье было «полуприталенное», то есть сидело довольно свободно и не облегало фигуру; талия обозначена скромным бантом. Вырез был тоже скромным, «под горлышко». Это было то самое платье-рубашка, которое Супруга П., по сути дела, сама придумала и сделала знаменитым, поскольку постоянно носила такие платья. Такой стиль был чрезвычайно прост, но обладал внутренней элегантностью. Данное розовое платье было «копией Диора», переработанной мистером Кассини, с которой затем была сделана еще одна копия – уже Орбахом. И все же, несмотря на все эти переделки, платье обладало именно тем, что всегда сообщал созданной им одежде Кассини: знаменитым голливудским гламуром, тайной магией киноэкрана, но в то же время воспринималось как нечто очень простое и красивое. И самое главное – это было совершенно американское платье.

Манекен, одетый в розовое платье, был не одинок. Чуть позади него стоял другой манекен, одетый в смокинг из тонкой шерсти. Темные волосы, ирландские черты лица и ослепительная улыбка – больше ничего, собственно, и не требовалось, чтобы все догадались: это он, Президент.

Они выглядели такими счастливыми – и такими красивыми. Я тоже так хочу, подумала вдруг Кейт и поняла, что сейчас заплачет. В ушах у нее звучало любимое слово отца – Eegit. Слово не было грубым, но отец произносил его тоном, который приберегал для тех, кто, с его точки зрения, гроша ломаного не стоит, кто годился только для того, чтобы потешать других. Кто не заслуживал уважения в отличие от тех, кто был селф-мейд, кто, как и Кейт, сам себя сделал. В конце концов, сказала она себе, эти-то, на витрине, – всего лишь манекены. Они вовсе не прекрасны и не влюблены друг в друга. Они же просто истуканы из раскрашенного гипса с нейлоновыми волосами. Господи, но ведь выглядят-то они совсем как настоящие! А как изящно держит руки в перчатках Супруга П.! И выражение лица у нее нежное, прямо ангельское. И улыбка такая чистая и одновременно что-то таящая…

Сперва по щеке скатилась одна слезинка. Затем вторая. Eegit. Стоявшие рядом с Кейт подростки уже начинали удивленно на нее пялиться. На ресницах расплылась и потекла тушь. Кейт поспешно прикрыла лицо рукавом своей белой блузки, отчего стала выглядеть еще более нелепо. Ни сумочки, ни носового платка у нее не было – они остались в мастерской. Она и сама толком не понимала, почему плачет, но душу вдруг охватила страшная тоска по морю, по огромному, бескрайнему морю, которое плещется у набережной Кова, и по особенному, тамошнему, вкусу соленого морского воздуха. Как же она соскучилась по дому!

Последнее, что видишь, покидая Ков, это Холи Граунд, полоску зелени, которую никто не в силах забыть. Когда корабль выходит из гавани, рыбацкие домишки, плотно притиснутые друг к другу, облепляют все береговые утесы, яркие, как новенькая колода карт. Там встречается и голубая, как яйцо малиновки, краска, и светло-желтая, цвета сливочного масла, и розовая, да, розовая – розовая, как бутон розы, розовая, как кораллы. Можно отыскать любой оттенок розового – как в букле для костюма Супруги П. Может, он именно поэтому так мне нравится? – вдруг подумала Кейт. Впрочем, она отлично понимала: настоящая причина ее внезапных слез и того, что она никак не может перестать плакать, – это Патрик.

Он заслуживал честного ответа, но Кейт знала: жена мясника, как это было и с Пег, каждую свободную минуту проводит по колено в крови, среди кусков сырого мяса, а не в окружении шелков и атласа. Если они с Патриком поженятся, то ей, скорее всего, придется навсегда расстаться и с «Chez Ninon», и со всем миром красоты и совершенства.

И все же Кейт любила Патрика Харриса с его чудесной и неуправляемой душой.

Нет, ей решительно требовался носовой платок! Но в кармане юбки она обнаружила только конверт из «Карлайла». Хлюпая носом, она вскрыла письмо. Какая разница, где его вскрыть, думала она. Я страшно тоскую по дому, я, возможно, уже уволена, я плачу на людях – разве может быть что-то хуже этого?

В конверте действительно лежал еще один чек, но на этот раз на нем стоял штемпель «оплачено».

К чеку была приложена визитка мистера Чарльза.

А ведь все и впрямь может оказаться гораздо хуже, подумала Кейт.